4:13
Сасори: Привет, Ино. Я знаю, что сейчас ты меня ненавидишь, но тем не менее хочу сказать, что я полный идиот и мне не следовало в тот вечер так себя вести и говорить то, что я сказал. Прошу прощения. — Боже, да ты даже написать не можешь так, как будто тебе не всё равно, — выносит вердикт Дейдара с таким лицом, будто бы увидел не моё сообщение, а кое-что другое, о чём вслух стыдно говорить. — Эй, да я от всего сердца написал! — Я искренне негодую! Что я должен сказать, чтобы все вокруг мне поверили?!4:15
Сасори: Надеюсь, что ты меня простишь и вы с девочками придёте завтра ко мне, посидим, поболтаем, потусуемся как в старые добрые. Мы с парнями будем очень рады вас видеть. Дейдара косо поглядывает на меня, как будто бы предостерегая, что мне ещё придётся договориться с остальными, ибо не один он на меня якобы злится. Я лично считаю, что это наименьшая из проблем, когда как наибольшая — то, что эта блондинка ничерта мне не ответит и до завтрашнего дня мы будем куковать в блаженном неведении и предугадывать, явятся они или нет. Пожалуй, если не явятся, то все возненавидят меня ещё больше, так что, написав это сообщение, я сильно рискнул. Следующие полчаса Тсукури злобно ворчит и постоянно повторяет, какой я мерзкий кусок идиота, но это я могу вынести. Но вот чего я действительно вынести не могу, так этого того, как они все к ним привязались и как, кажется, мой друг втюхался в Ино. Меня это сильно бесит, и я пока не могу понять почему: то ли от того, что теперь она имеет на него влияние, то ли от того, что эта девчонка самый интересный персонаж из их компании и мне не хочется, чтобы Дейдара с ней связывался и портил впечатление. Чувства смешанные. Мне это определённо не нравится. — Явился! — Возвращение домой всегда радостно, когда тебя встречает бабушка, не правда ли? — Помирился с мальчишками? — Да. — Как всегда многословен, — бормочет бабушка, наливая мне чай. — Наверное, они поэтому и не хотели больше с тобой дружить. — Нам что, по десять лет? И с чего ты вообще взяла, что они не хотели со мной дружить? — Так ты ж из дома месяц не выходил — понятное дело, мальчишки тебя бросили. «Бросили». Я слышу это от неё с самого детства, каждый чёртов день. Она постоянно талдычит мне это, будто напоминая, что на самом деле-то ты никому и вовсе не нужен, ты всегда будешь один, ни на кого не надейся, потому что если ты хоть немного накосячишь — тебя бросят. Может, меня и в самом деле бросили. Может, я не заслуживаю этих самых мальчишек и их дружбы. Может, я просто псих, ведь я по сути к ним ничего даже не чувствую — словно общаюсь от безысходности, потому что никого рядом больше нет, потому что это какая-то странная человеческая потребность — общаться с людьми. И зачем я вообще пытался сейчас наладить с ними контакт, если они мне нахрен не сдались? Социум такой сложный. — Всегда-то ты их не ценил, а они ведь к тебе тянулись… — Можно, пожалуйста, попить чай в молчании? Чиё обиженно затыкается и хмуро присаживается на стул напротив меня. Бабка напряжённо следит за каждым моим действием, раздражая меня с каждой секундой всё сильнее. — Тебе больше заняться нечем, кроме как сидеть и смотреть, как я печенье жую? — Нечем. И забыла я тебя спросить, чего и где мне делать. Как же она меня бесит. Как же они все меня бесят. — Я, конечно, от тебя всякое привык терпеть, но это уже чересчур. Итачи смотрит на меня так, словно я самый отвратительный человек в мире. Только вот почему-то сейчас я испытываю самые приятные чувства. Ино ушла, и она была чертовски расстроена, но я лишь чувствую себя победителем, потому что смог понять, потому что я раскусил её, потому что все люди — они ведь одинаковые, какие бы маски они на себя ни вешали, какими бы ни притворялись, — они одинаковые, все до единого. И та самая Ино не является исключением. — Пошёл нахрен отсюда, — через пару секунд выдаёт всё тот же Учиха. Мельком я замечаю тревожный взгляд Куроцучи. Интересно, она сочувствует Яманаке или же боится, что я выдам её секрет тоже? — Ты меня слышал? — Да ладно, Итачи… — Проваливай. — Он глядит озлобленно — так, будто я действительно сделал что-то ужасное, но я ведь всего лишь сказал правду. Люди вечно хотят её знать, но когда получают — начинает казаться, что без неё было лучше. — Вали отсюда, Сасори, пока я тебя не ударил. Пока он меня не ударил. Помогите. Неведомая алкогольная сила удерживает меня на месте, не позволяя двигаться и ещё больше взбешивая моего друга. — Да ты эту девчонку знаешь несколько дней — какого хрена ты так за неё заступаешься? И через секунду я чувствую боль — кажется, из моей губы водопадами льётся кровь. Следующий удар не заставляет себя ждать — всё-таки Итачи тоже изрядно пьян, — я слышу верещание Куроцучи и чувствую руки Обито, силой оттаскивающие меня и выпихивающие из квартиры. — Иди отсюда, друг, — бормочет второй Учиха, как будто бы все оставшиеся в той комнате люди втихушку его не ненавидят. — Поговоришь с ними, когда все остынут. Я оказываюсь на улице — в полном бешенстве и негодовании. Искренне не понимаю, чем заслужил такое отношение, вот уж я действительно не догадывался, к чему приведёт одно лишь нелепое предложение. Ночной ветер бьёт по щекам, понемногу отрезвляя меня, и тот же самый ветер доносит крики знакомых мне голосов: — Он не знает, через что я каждый день прохожу. Его жизнь охренительно удалась: у него клёвые друзья, богатенькие родители, он разговаривает со своей матерью так, будто она для него никто, и понятия не имеет, каково это — не иметь возможности даже так с ней разговаривать. Он понятия не имеет, каково это — когда твоя мать попросту от тебя отказалась, когда она предпочла умереть вместо того, чтобы быть с тобой, воспитывать и поддерживать… Да, я вижу, Ино охренительно разбирается в людях, и это взбешивает меня ещё больше, потому что эта идиотка ничерта обо мне не знает. Сейчас мной движет лишь дикое желание врезать кому-нибудь так же, как врезали мне пару минут назад. Мне хочется встряхнуть эту блондинку за плечи и рассказать ей о своём детстве, о том, через что мне пришлось пройти, о том, чего я никогда и никому не рассказывал. Но пусть она дальше думает, что моя жизнь лучше, чем её. По крайней мере, эта мысль будет мне приятна. Дальше я слышу то, чего не хотелось бы, — Дейдара поцеловал свою придурочную сестру. Да уж, пожалуй, она дождалась своего, но при мысли об этом во мне переворачивается что-то мерзкое; так же, как и при упоминании Харуно — на самом деле сейчас я даже жалею, что её там не было и мне не представилось случая напомнить, что произошло и в ту ночь. Бабушка всегда говорила: чем чаще тревожишь воспоминание, тем менее болезненным оно становится.5:57
Дейдара: Я поговорил с Итачи, и он согласился прийти завтра к тебе. Дальше дело за тобой. Да уж, кажется, этот идиот настолько хочется встретиться с Ино, что готов сам помирить меня с парнями. Что ж, это мне только на руку — не придётся придумывать какие-то дурацкие предлоги, чтобы поговорить с Итачи, всё и так будет ясно с самого начала. Вечером следующего дня я ощущаю даже некоторый трепет — всё-таки так сильно мы никогда не ссорились. Учиха мрачно появляется на моём пороге и выслушивает какие-то нелепые речи, которые я сочинил за пять минут до его прихода. Жаль только, что он на них не покупается. — Ты можешь говорить что угодно, но я знаю, что ты не чувствуешь себя виноватым. — Какая досада. И что мне теперь делать, о Великий-Учиха-Итачи? — Не надо делать такое лицо. Я знаю тебя с самого детства, и ты не злой. Сасори, которого я знаю, конечно, придурок, но он бы вряд ли так поступил. Серьёзно. «Сасори, которого я знаю». Неужели он действительно меня знает? Неужели в мире есть хоть кто-то, кто скажет вслух такие слова и окажется прав? — Просто объясни, зачем ты это сделал. — Он смотрит на меня прямо, как сделал бы, наверное, настоящий друг. Он хочет разобраться в этом. Он хочет разобраться в моих… чувствах? Я молчу. Мне нечего сказать, потому что до этой поры я не задумывался, зачем в действительности я сделал это. Может, мне просто хотелось почувствовать что-то? Хотелось почувствовать её гнев, её боль, почему-то хотелось сделать ей больно. Но почему мне этого хотелось? Не хочу ничего ему говорить. Не хочется выглядеть глупым или… слабым. Да, я буду слабым, если буду говорить об этом, потому что сейчас я понимаю, что это полный идиотизм. Я не могу объяснить это. Я не могу объяснить свою заинтересованность в ней, я не могу просто объявить причиной свою скуку, потому что они посчитают меня полным психом. Я не могу объяснить им, что мне интересно было наблюдать за ней, что мне интересно было увидеть, как меняется её лицо, когда она слышит мои слова и осознает, что все знают её секрет, и как она в слезах уходит. Я не могу сказать ему, что мне просто скучно. — Я… я не знаю. — Его чёрные глаза изучают моё лицо, словно пытаясь найти что-то человеческое. Итачи будто смотрит сквозь меня, и что-то внутри меня колышется: я всегда прислушивался к нему, всегда питал к нему некое уважение, и сейчас этот человек пытается достучаться до меня, пытается найти во мне что-то, чего, наверное, нет. Мне становится стыдно? Я чувствую себя ребёнком — разбитым, который не может разобраться в том, что чувствует; я чувствую себя как загнанный зверёк — меня действительно прижали, я не могу дёрнуться, я не могу убежать, не могу постоять за себя; я чувствую себя неполноценным — ничего не чувствующим; я не в состоянии дать ему то, чего он хочет. Да что это, чёрт возьми, такое? Итачи, словно видя мои терзания, сдаётся, слегка улыбаясь. Появляется чувство, что он знает что-то, что мне неведомо и чего я никогда не достигну. От этого становится мерзко — будто я хуже него, будто я действительно неполноценный — эмоционально ограниченный, — будто… будто я заслужил снисхождение с его стороны; будто он понял, что я не способен выдавить из себя ничего, кроме «я не знаю». Сегодня мне определённо хочется напиться. Я вижу, как в действительности встревожен Дейдара: он ходит из стороны в сторону, постоянно поглядывая на часы, а девушки, вопреки ожиданиям, так и не появляются. Они заставляют меня написать Ино ещё несколько грустно-подавленных сообщений, постоянно вздрагивая от каждого писка моего мобильника. Я лишь наблюдаю мужское загнивание без женского внимания. И во что мы превратились? Жалко смотреть. Лишь через пару часов всеобщее внимание привлекает застенчивый стук в дверь. Аквамариновый взор моментально пилит меня на мельчайшие кусочки и закапывает на ближайшем кладбище, как только я распахиваю дверь. Я чувствую, как она нервничает, я вижу это по тому, как судорожно вздымаются её плечи и как тревожно блестят глаза. Позади неё к своему огромному удивлению я вижу потерявшую былое «великолепие» розоволосую — сейчас она, конечно, выглядит гораздо лучше, чем в последнюю нашу встречу, но всё же такой, как раньше, мы её уже не увидим. Рядом с ней мнётся Хината — как и в любой другой день раскрасневшаяся и смутившаяся. Я не понимаю своих чувств, когда смотрю на Ино. Итачи будто вывернул меня наизнанку — и сейчас во мне смешалось ощущение полного отвращения к ней вперемешку с чувством вины. Мои друзья весело приветствуют их, и все дружно делают вид, что ничего ужасного не произошло и что Сасори не самый отвратительный человек в мире. Я лишь в это время пью одну за одной, пытаясь заглушить то, что потревожил во мне Итачи. Ну, и что он такого сказал? Он лишь задал простой вопрос, а я как пятнадцатилетняя девочка копаюсь в себе и пытаюсь выискать ответы на какие-то идиотские вопросы. Во мне начинает кипеть злость от неспособности разобраться в своих же собственных мыслях. Я взрослый человек — меня просто бесит, что я не могу делать, чего хочу, и какой-то другой человек вроде Итачи пытается залезть ко мне в голову и объяснить мои поступки. Я просто сделал это от скуки — и всё. Ничего более. Может, я плохой человек; может, просто псих. Пусть он лучше думает, что во мне есть что-то большее, в чём я не хочу признаваться. Но, пожалуй, во мне попросту ничего нет. Моя изрядно опьяневшая голова приходит именно к такому решению, когда ко мне подходит Дейдара и повелительным тоном сообщает, что мне необходимо лично поговорить с блондинкой и вложить всю свою жалкую и бесчувственную душу в извинения. Я ведь только успокоился — и они снова начинают тревожить все эти мысли. Мне приходится уличать момент, когда девушка остаётся одна, разглядывающая тысячу сувениров, расположившихся на полке у моей комнаты. — Их привезли родители, — по-идиотски начинаю разговор я. — Они… типа путешественники. — Да уж, пьяный Сасори не отличается красноречивостью, уж извините. Ино молчит, даже не поворачиваясь ко мне, но слегка вздрогнув при звуке моего голоса. Во мне снова вскипает неведомая буря, когда взгляд изучает её тонкую фигуру. Её тяжёлые — да, они действительно выглядят тяжёлыми, — волосы собраны в высокий хвост, открывая длинную шею; её ресницы опущены, и она думает, что я не замечаю того, как она нервничает и как злится. Мне даже нравится, насколько детально я изучаю её поведение, словно она зверушка в зоопарке. Да, она гораздо интереснее своих подруг. И слова Итачи снова всплывают в моём уже опьяневшем сознании, заставляя вновь задаваться вопросом: «Зачем я сделал это?». Зачем я хотел причинить боль этому хрупкому созданию, ведь она вздрагивает от одного только звука моего голоса? Я вспоминаю сказанные ею слова тогда, на улице, всё, что она сказала Дейдаре… Мне вдруг думается, что было бы здорово, если бы она сказала это мне. Не ему — мне. Пусть я бы услышал плохие слова о себе, но я бы почувствовал — я бы почувствовал, всё, что чувствует она; она бы вылила на меня свою боль, ведь я этого и добивался, когда раскрывал всем её секрет. Почему это получил не я, а Дейдара? — Если тебя заставили поговорить со мной и извиниться, то лучше просто уйди, — гневно шепчет девушка, резко поворачиваясь и впиваясь в меня своим аквамариновым взглядом. На этот раз вздрагиваю я. Наверное, я сошёл с ума или же попросту чертовски пьян, но мне даже не кажется, что меня заставили. Да, Дейдара подтолкнул меня на это, но разговор с Итачи что-то потревожил во мне — что-то, к чему я будто бы боялся прикасаться всё это время. — Нет… — Я запинаюсь, мой взгляд бегает из стороны в сторону. Я действительно не понимаю, что происходит. — Я правда думаю, что не должен был делать этого. И искренне хочу перед тобой извиниться. Она тяжело смотрит на меня. Без отрыва, просто чертовски долго. — Я тебе не верю. Что-то обрывается во мне. Твою мать, да я проделал охренительную работу над собой за последние тридцать секунд, а она мне не верит?! — Ино… — Знаешь, Сасори, я не знаю, насколько низким человеком нужно быть, что поступить так, как ты, и никакие силы в мире не заставят меня даже попытаться понять твои мотивы. Очень здорово, что твои друзья не такие, как ты. Они бы никогда так не поступили. Неведомая буря вскипает во мне с новой силой. Минуту назад мне действительно хотелось извиниться перед ней — чего, кстати, мне никогда в жизни до этого не хотелось, — а она просто втаптывает это в землю, ещё и присыпая сверху высказываниями о моих восхитительных друзьях, которые без присутствия их компашки даже не хотели со мной общаться. Она уходит, возвращаясь обратно к парням, но на последней секунде я задаю лишь один вопрос: — Дейдара… Дейдара бы никогда так не поступил? Ино молчит, вновь сверля меня своим тяжёлым взглядом. Секунды кажутся часами, когда я, пошатываясь, получаю от неё ответ, который, в общем-то, готов был услышать: — Да. Яманака исчезает из моего поля зрения — то ли от того, что ушла в другую комнату, то ли из-за пелены, застилающей мне глаза. Я захожу в комнату, которая, кстати, является моей, просто чтобы не видеть ни её, ни кого-либо из этих идиотов, не желавших видеть меня на протяжении всего этого времени. Я просто хочу остаться один. Я просто не хочу больше чувствовать это. — Да уж, попытка не увенчалась успехом. Наверное, это была последняя капля моего терпения. Я слышу мерзкий голос Харуно, которая, судя по всему, пряталась в моей комнате и услышала весь этот животрепещущий разговор. — Какого хрена ты здесь делаешь? — Ого, да ты пьян, — скептически бормочет эта розоволосая тварь. Да, мать твою, я пьян и просто фантастически зол. Мне просто хочется сделать кому-нибудь больно. — Знаешь, Сасори, ты действительно мерзко поступил. Боже, только нравоучений розоволосой шлюхи мне не хватало. Сначала Итачи лезет мне в душу, потом Ино туда плюёт, и теперь Сакура хочет всё песочком присыпать. Просто потрясающе. — Заткнись. Она действительно затыкается. Только лишь на минуту. — Не надо так со мной разговаривать. — Да ладно, я же тебе так нравлюсь, забыла? Даже в темноте я замечаю, как она смущается. Идиотка. Какая же она идиотка. — Не смущайся. Я людей читаю, как книги, а ты для меня — детская сказка про Винни-Пуха. Сакура молчит, в очередной раз доказывая свою недалёкость. Только лишь через несколько секунд она выплёвывает: — Жаль только, что на Ино твоя библиотека закрылась. Не контролируя своих рук, я хватаю её за волосы, близко прижимая к себе. Она дёргается, пытаясь меня оттолкнуть, но её сил совершенно не хватает, чтобы побороть меня. Я никогда не был так зол. Мне просто хочется сделать кому-нибудь больно. В мыслях пульсирует лишь голос Ино, с таким отвращением выплёвывающий моё имя, и голос Итачи, с таким усилием пытающийся достучаться до каких-то там моих чувств, когда я заламываю её руки, кидая на кровать и задирая юбку. Эта дура после первого раза даже не додумалась, что лучше ходить в штанах. Накрываю её голову подушкой, чтобы не было слышно её мерзкого голоса, попутно игнорируя её жалкие пинки и потуги выбраться. Мне просто хочется сделать больно ей. Сакура продолжает жалко брыкаться, когда я уже засовываю в неё свой член и чувствую, как её тело слабеет под моим напором. Чем чаще тревожишь воспоминание, тем менее болезненным оно становится, правда?