Долгожданное

***

Что такое быть отцом? Да, поистине, этот вопрос не из легких. И не каждому суждено ответить на него даже самому себе. Но вот Карлайлу таковой шанс выдался. Шанс, который первоначально не имел права быть. Шанс, который казался абсолютно нелогичным и даже в какой-то степени аморальным, сейчас имел место и время быть. Это было более чем странно, но все были счастливы, что это странное, наконец, случилось. А Карлайл просто всем сердцем хотел ответить на этот вечный вопрос, оправдать надежды, возложенные на него и выдержать тот груз ответственности, что теперь предстояло нести на своих плечах. Такое долгожданное и, одновременно, запретное свершилось, всем без остатка пришлось поверить в это, хоть иногда сомнительные мысли и прокрадывались глубоко в сознание. Но Каллены, которым посчастливилось узнать радостную новость спустя несколько часов, как это сделали их родители, и не думали рассказывать о своих сомнениях и подозрениях ни Карлайлу, ни, тем более, Эсми, которой просто были противопоказаны любого рода волнения. Они были счастливы сейчас, поэтому никто из названных детей не собирался мешать этим светлым мгновениям. Конечно, супруги и сами боялись за столь хрупкую жизнь, что зародилась в Эсми, но мыслей о лучшем было куда больше. Они были вместе, и это, пожалуй, важнее всего. Кто-то, может быть, скажет, что узнать, каково это, быть отцом, можно лишь тогда, когда ребенок появится на свет, и ты сможешь ощутить и его вес на своих руках, и взгляд его маленьких глаз-бусинок... Карлайл не придерживался этого мнения и в своих мыслях был правым. Разве не отец он, когда не может нормально работать, счастливый в своих мыслях о жене и о том чуде, что пока тихо сидит в ней? Или когда понимает, как мало может сделать для них, но изо всех сил пытается, когда делает все возможное, только бы не задерживаться в больнице и поскорее обрадовать по-настоящему родное существо своим появлением? А когда он волнуется за них до той крайней степени, что может забыть что-то или потерять контроль над какой-нибудь мыслью? Разве в этих своих чувствах он не был отцом? Конечно, был, вернее, пока что учился быть и привыкал к этому новому состоянию. Ведь без запинки можно сказать, что бессмертный наравне с физическими изменениями его жены менялся в моральном плане и воспринимал эти перемены со странной, задумчивой улыбкой, узнавая о них почти всегда из уст Эсми. И мужчина был бесконечно благодарен своей единственной за то, что именно она посеяла это зерно перемен в его душе. Она всегда была для него солнышком, что согреет в своих лучах любого, а его, беспамятно любящего ее существа, без остановки грели эти лучики, которые будут с ним, как он надеялся, вечно. И сейчас, в такие пропитанные счастьем вечера, когда они вдвоем уединялись в гостиной, он чувствовал тепло любимой не только духовно, но и физически. Как супруги и предполагали в самом начале, в строении Эсми начали происходить незначительные изменения. Ее кожа стала, пусть не такой мягкой, как у человека, но достаточно мягкой, чтобы отличаться от бессмертной. Более того, с ходом времени она стала еще и теплой. Это, бесспорно, было странным явлением и необъяснимым даже для доктора Каллена, который уже бросил попытки понять все это, чувствуя, как отдаляется от того счастливого и одухотворенного состояния. Надо было, видимо, проще относиться к этому случаю, но при этом не терять бдительности, ведь мало ли что может случиться. И, казалось бы, Каллены-старшие уже несколько десятилетий вживаются в роль родителей для своих больших-маленьких детишек, но те чувства, что они уже испытывали в ожидании малыша, были неповторимы. Как бы они не любили своих подопечных, к родному ребенку они чувствовали что-то иное и еще не раскрытое в их душах. Из-за этого внутри появлялось тяжелое чувство вины перед ними, и супруги были не далеки от того, чтобы начать просить прощения у них. Но все же каждый раз разум побеждал порывы чувств и приводил в более трезвое состояние. Ведь ни один, ни другой не был виноватым, что внутри просыпаются родительские инстинкты, немного иные нежели те, что рождают в сердце любовь к Калленам-младшим. Карлайл пытался напоминать себе, что его жена очень восприимчива и, особенно, сейчас, поэтому чаще убеждал ее, что их дети взрослые и все понимают, не обижаясь на них. Эсми, конечно, тоже неоднократно повторяла себе этот факт, но, противореча самой себе, доказывала обратное. И Карлайл это прекрасно понимал, когда видел грусть в ее светлых глазах или когда ее такая прекрасная улыбка отдавала тоской. Но он всегда сглаживал все ее переживания, всеми силами желая, чтобы девушка не мучила себя, как умела. Все это опять же переживания, вызванные обострением отцовских чувств. Инстинкты, казалось бы, с каждым мгновением все углублялись, а в душе рождалось особенное ощущение. Эти четыре месяца сделали с ним что-то странное, отчего стали забываться все эти бессмертные заморочки. Он чувствовал себя человечнее, как он и признался своей жене на днях. И сказал-то он это между делом, не акцентируя на этом внимания, но для Эсми это значило целую бесконечность. Бесконечную любовь к своему мужу, бесконечную благодарность и признательность к нему. Но слишком много слов. Она просто прижалась к нему, крепко-крепко обняв, что как обрадовало Карлайла, так и ввело в легкое непонимание. Они ведь просто разговаривали, а его фраза была вырвана сознанием Эсми из контекста, поэтому он не понял, что именно так осчастливило ее. Но уточнять не стал, лишь промолчал и обнял в ответ. Главное ведь, что это ее сделало счастливой. Главное ее улыбка, в которой отогреется любое заледеневшее сердце. И мужчина был готов сделать все, что угодно, только бы ее прекрасное лицо не омрачала печаль. Каллен был счастлив, не хотелось постоянно бояться чего-то, задаваться вопросом «А что, если...» и заражать своими опасливыми догадками жену. Поэтому огорчаться он позволял себе лишь по тому поводу, что эти прекрасные вечера, которые они с любимой проводили вдвоем, соскучившиеся за долгий день, нельзя было продлить. Каждый рано или поздно заканчивался, будто бы нарочно мешая той идиллии, что витала во всем доме вкупе с уютом, когда супруги были вот так вот вместе, в тишине. И такой большой особняк становился маленьким домиком, утопающим в лесной глуши. И эта ночь имела именно эту атмосферу. Остальные Каллены вот уже как три дня назад уехали в традиционный августовский поход в далекий от Сиэтла штат Альберта, где раскинулись лесные чащобы, доверху набитые любимыми вкусняшками бессмертных деток. Звери ведь успели расплодиться с прошлого августа? Так или иначе, вернутся они не скоро, что бросало тень печали на настроение Карлайла и Эсми. Естественная для штата Вашингтона, погода в эту ночь была крайне несносна: за окнами вот уже вторые сутки лил дождь, порывисто барабаня по крыше, разбушевались от ветра пушистые сосны, что своими тонкими верхушками вдавались в темное, окутанное тучами, небо, а раскаты грома изредка проникали сквозь стены дома. Супругами как обычно был занят кремовый, плюшевый диван, расположившийся у отреставрированного камина, в котором мирно потрескивали дрова, что были заботливо припасены еще очень давно. Свет шел исключительно от огня, и это, несомненно, добавляло уюта, помимо этого создавая неповторимую атмосферу спокойствия и защищенности, хоть разбушевавшаяся стихия за окнами говорила об обратном. Карлайл словно вынырнул из своих дум, когда почувствовал прикосновение ее щеки к своему плечу и ее глубокий вздох. — Что не так, родная? — нежно спросил он, чуть повернув голову и поцеловав девушку в макушку. — А? Что? — рассеянно промолвила она, отпрянув от него, чтобы посмотреть в миндалевые глаза, в которых всегда плескалась любовь. — Все так... С чего ты взял? Я просто... задумалась. — О чем? — мужчина улыбнулся, принявшись уже было слушать. — Видимо, не о лучшем, раз ты так тяжело вздыхаешь. — Так ты об этом? Брось, не цепляйся к мелочам, — она усмехнулась, неспешно беря его за руку и сплетая пальцы. — Я думала о детях. Все ли в порядке. Они звонили в последний раз вчера. — В лесу может быть плохая связь, милая. Так что не о чем беспокоиться. Я уверен, что с ними ничего плохого не приключится. — Ну раз ты уверен... — рыжеволосая тихо рассмеялась и, уткнувшись мужу в плечо, добавила: — Тогда точно все в порядке. Я люблю тебя. — Я знаю, — он потерся носом о ее висок и поцеловал. — Я тоже люблю тебя. И мне кажется, что беспокоит тебя что-то другое, раз ты так быстро меняешь тему. — Ладно, — она вздохнула и, слегка сомневаясь, взглянула ему в глаза. — Карлайл. У меня чувство, будто что-то не так. — В чем дело, родная? — он обеспокоенно смерил ее взглядом, теряясь в догадках. — Понимаешь, ведь на шестом месяце малыш уже должен толкаться. А он не толкается... — ее голос настолько потерянный, а в глазах целый океан отчаяния, будто случилось что-то ужасное. В такие моменты ей было не девяносто с лишним лет, о нет. В такие моменты она была для него маленькой девочкой, которую нужно успокоить так ласково и нежно, как умел только он, по ее словам. Так или иначе, блондин облегченно выдохнул, с улыбкой глядя в родные глаза. — Эсми, не пугай меня так. Ты говорила это таким голосом, что страшно представить, как ты переживаешь. Иди ко мне, — после его слов девушка не раздумывая прильнула к крепкой мужской груди в раскрытые объятия. — Эсми, в этом нет ничего страшного. Нельзя так волноваться, ты понимаешь? Мы ведь знаем, что с нашим малышом все хорошо. Что еще нужно для счастья? Поверь, он сам решит, когда ему нас обрадовать. А это обязательно случится. Она чуть отстранилась от него и, нежно обняв за шею, прильнула к его губам с поцелуем, полным непередаваемых словами чувств и эмоций. Он ответил на поцелуй, постепенно углубляя его, пока руки заботливо обвили ее талию. — Это значит, что ты не волнуешься больше? — с интересом спросил он, когда поцелуй прекратился. — Это значит, что ты хороший муж, — девушка тепло улыбнулась, а он рассмеялся на ее заявление. — Что? Ты поддерживаешь меня и заботишься. — Ну правильно. Так и должно быть. — Да, но... Не все мужья такие, Карлайл, — двусмысленно, с толикой грусти на глубине глаз произнесла она. — Спасибо. Мне очень приятно слышать эти слова и знать, что ты счастлива, — искренне прошелестел мужчина, запутавшись пальцами в ее густых, тяжелых прядях. — Родная, он обязательно пошевелится, вот увидишь, — он ласково погладил ее округлившийся животик сквозь ткань кофты. — Ты даже не будешь ожидать этого. Настолько все будет внезапно. — Хм, после таких слов я должна каждую минуту быть настороже, — она загадочно улыбнулась ему и накрыла его ладонь своей. Он усмехнулся, поцеловав ее в ямочку на щечке, и притянул ближе к себе, устремив взгляд на огонь. — Знаешь, теперь добрая половина нашего шкафа забита детскими вещами. — Да? Я не видел. Ты ведь не хотела торопиться... — Это не я. Это Элис с Розали. Причем все это они провернули в тайне, и если бы я не открыла случайно вторую половину, то они так бы и молчали. Конечно уже не было смысла что-то говорить им, — рыжеволосая усмехнулась, вспоминая виноватые лица дочерей. — Как девочки могли купить что-то, если никто до сих пор не знает, кто у нас будет? — Карлайл улыбнулся, не переставая забавляться выходками своих детишек. Вот, например, буквально за день до отъезда Эмметт случайно сломал рояль Эдварда, когда носился по всему дому за Элис, которая во всех красках угрожала выбросить его приставку, звук от игры в которую раздражал ее больше всего. В итоге Эдвард устроил невозможному без разговоров Эмметту бойкот и даже поехал на отдельной машине, а с ним и Элис с Джаспером. — О. Ты действительно думаешь, что им это помешало? Они накупили одежды и для девочки, и для мальчика, так что этого хоть отбавляй. И судя по тому, как они отводили глаза, когда я спросила, что будет, если я загляну в общую гардеробную, в нашем шкафу, видимо, было то, что не поместилось туда, — супруги засмеялись, и Карлайл невесомо поцеловал ее в губы. — Что ж, они неисправимы, — мужчина безнадежно покачал головой. — Это, конечно, да, но... Карлайл, эти маленькие вещи такие хорошенькие! Я как посмотрела на них, влюбилась с первого же взгляда. Я до сих пор поверить не могу, что он будет таким крохотным, когда появится, — девушка любяще обняла руками живот, пока он посмеивался над ее словами. — Ты даже не представляешь, как быстро он вырастет из всей этой одежки, — дальновидно произнес он, смотря куда-то в пустоту. — Хотелось бы, — тихо пробормотала она и тут же оказалась в его объятиях. — Все будет хорошо, — он любяще заправил карамельную прядку ее волос за ушко и поцеловал в теплый лоб. Она вздохнула и прижалась к нему настолько, насколько позволяло ее тело. — Но вещи все равно прехорошенькие. — Я не спорю. — В парочку я влюбилась, но, знаешь, мысли о них мешают мне с библиотекой. — Кстати, все забываю спросить, как продвигаются дела с... реставрацией, — он виновато потерся о ее щечку, после чего она ласково провела рукой по его пшеничным волосам и шее. — Я надеюсь, ты не делаешь там ничего сверх тяжелого... — Нет, успокойся. Я совсем не утомляюсь, — заверила его она, а внутри разлилось тепло от его волнений за нее и заботы. — Все медленно, но движется к концу. Все-таки раньше я была продуктивнее. Закончу, может быть, месяца через четыре... Не переживай, работы строительного характера давно завершены. Так, последние штрихи остались. — Я рад, что тебя это так увлекает, — Карлайл улыбнулся, слегка потрепав ее по голове. — Мне нравится, как ты все там делаешь. Навевает мысли о Туманном Альбионе. Вернее, о тех временах, когда я бывал там. Его библиотеки семнадцатого века восхитительны. Ты у меня умница. Скоро у нас весь дом преобразится. Кухня и гостиная позади, библиотека тоже почти. Уверен, малышу будет интересно, когда он чуть подрастет. — Непременно, — Эсми согласно кивнула головой. — Я тоже думала об этом. — А еще о чем? — Мм, не знаю. Много о чем. О том, как будет, когда он родится, какие чувства мы будем испытывать тогда. Конечно, я понимаю, что не могу представить их, но я пытаюсь. А еще, как мы будем укладывать его спать и рассказывать что-нибудь... — У тебя богатое воображение, — мужчина рассмеялся, подарив ей протяжный поцелуй, полный нежности и любви к ней. — А ты думал, кто у нас будет? — мечтательно спросила она, перебирая в руке локон волос. — Либо мальчик, либо девочка. Одно из двух, — на ее лице расцвела улыбка после его слов, и девушка смущенно опустила глаза. — Однозначно, милый. Я даже не могу предположить, какого он пола. Но, в любом случае, я очень хочу, чтобы он был похож на тебя. Мне даже кажется, что так и будет. — Правда? — он удивленно вскинул брови, проведя рукой по волосам. — Абсолютная правда, — она потянулась к его губам и прильнула к ним в коротком поцелуе. — Но главное, я хочу, чтобы с ним все было хорошо... — Конечно, это главное, — уверенно подтвердил Каллен, приобняв ее за плечи. — Главное, чтобы он был здоров. И сейчас это так, мы ведь неусыпно следим за этим, дорогая. — Нет, я понимаю, но... боюсь. Прости, но я все равно боюсь, — спешно пробормотала она и уткнулась в его шею, содрогаясь в немом плаче. — Милая, не расстраивайся, я ведь все понимаю. Только вот простить тебя за что надо? — с ласковой улыбкой, успокаивающе произнес он, поглаживая ее по спине. — За то, что не могу не бояться и не переживать, — надломно проговорила она, покрепче обняв его за талию. — Вот еще, нашла из-за чего переживать. Я понимаю твои чувства, понимаю, что, сколько бы я тебе не говорил, ты все равно будешь волноваться. Это все гормоны, родная, всего лишь нервы. Я знаю, как тебе сейчас тяжело, но переживать не надо. Малыш ведь чувствует в точности то, что и ты. Лучше скажи, что именно так беспокоит тебя. — Все, Карлайл, понимаешь? Я боюсь потерять его! Он ведь такой маленький и беззащитный... Он человек, в конце концов. Карлайл, если что-то случится, я не знаю... Я... Я ведь так сильно его уже люблю! — на эмоциях воскликнула она, пока мужчина пытался успокоить ее, шепча на ушко слова любви. — Родная, я тоже очень сильно люблю наше солнышко, как иначе? И я обещаю, что сделаю все, что угодно, лишь бы с ним все было хорошо, — произнес он, не отрываясь смотря ей в глаза. — Он ведь смысл моей жизни, и я люблю его больше всех на свете. Его и тебя. — Мне безумно приятно слышать это, Карлайл, и можешь не сомневаться, что я верю тебе. Я чувствую себя более чем защищенной рядом с тобой, — сказала вкрадчивым голосом она, взяв его за руки. — Но все так хорошо... Эти четыре месяца были незабываемыми, и я начинаю чувствовать себя человеком, будто... Будто все как обычно, как и должно быть. Понимаешь, я перестаю воспринимать все как нечто волшебное и постепенно привыкаю, что скоро стану мамой. И поэтому мне кажется, что должно произойти что-то плохое. Ну не может же все быть так хорошо! — Эсми, милая, прекрати себя накручивать, — уверенно начал он, поглаживая ее по ладоням. — Не надо думать об этом, иначе что-нибудь плохое действительно случится. Все ты делаешь правильно, нужно привыкать. — Откуда ты знаешь, что все будет хорошо? Ты только вдумайся: у нас будет ребенок, который заведомо невозможен. Это все... Это все противоестественно! — воскликнула девушка и прижалась к любимому, чувствуя, что не в силах больше быть вот так просто без его обволакивающих объятий. Мужчина молча обнимал ее, не зная, что и сказать. Он понимал, что должен как-то утешить жену, но словесных способов вовсе не находил. Из своих дум он вынырнул лишь тогда, когда почувствовал, как девушка напряглась в его руках и немного отстранилась, с испуганным и неверующим взглядом прижимая ладонь к своему животу. — Родная?.. Что случилось, тебе больно? Что? — если бы сердце бессмертного имело возможность отбивать ритм как прежде, то оно остановилось бы еще раз за вечность. Внутри все свернулось комочком, и, казалось бы, он никогда так не пугался за Эсми. — Карлайл, — ее взгляд до сих пор отдает прежними чувствами, но не такой холодный. Слова, будто назло, не могли сложиться во что-то цельное, поэтому она просто взяла его за руку и положила ее на то место, где было лежала ее рука. Блондин все еще непонимающе смотрел на нее, но теперь взгляд опустился на мерно вздымающийся от ее дыхания животик, к которому с охотой прикоснулся. И в этот момент Карлайл почувствовал ладонью резкий удар малыша, замерев от неожиданности. — Он пихнулся... Первый раз, — с нескрываемыми удивлением и восторгом прошептал он, подняв глаза на жену. — Милая, я же говорил, что все будет хорошо. Девушка с улыбкой покачала головой, прикрывая глаза, когда его губы накрыли ее, и они слились в чувственном поцелуе, под конец просто смакуя губы друг друга. Мужчина внутри испытывал нечто удивительное. И сейчас он был переполнен восторгом, отчего чувствовал себя не отцом с вековым стажем, а неопытным папочкой, который счастлив буквально от всего, что происходит с его женой, от любой мелочи. Но это ведь была совсем не мелочь. В этом есть нечто удивительное. Ведь вплоть до этого момента эта маленькая жизнь не подавала признаков своего существования, кроме роста и сердцебиения, которое с каждым месяцем становилось все отчетливее. Но сейчас он пошевелился, словно говоря, что он там есть на самом деле и он живой. — Я так сильно люблю тебя, — тепло промолвил Карлайл, нарушив двухминутную тишину объятий. — И я люблю тебя больше, чем кого-либо, — Эсми сладко улыбнулась, почувствовав, как он вновь гладит ее живот, иногда останавливаясь и еле заметно вздрагивая, когда малыш толкается. — Представляешь, он пошевелился. Разве могли мы это вообразить себе еще полгода назад? Или год? Это... Это... — Восхитительно, — закончил за нее фразу светловолосый, наполняя легкие ее запахом снова и снова. — Да, — она покачала головой, — это необычайно. Значит с ним все в порядке. Она умиротворенно положила голову на его плечо и закрыла глаза, сжимаясь в комочек в его руках и лишь иногда из-под опущенных, густых ресниц глядя на потрескивающие в камине дрова. Так хотелось уснуть, но, к сожалению, это не было возможным. Зато можно было закрыть глаза и погрузиться в свои мечтательные, легкие, словно облака, мысли. Давно казавшийся теплым, бок Карлайла согревал ее, а его спокойные, ласковые прикосновения вселяли веру в лучшее. И сейчас она так ярко чувствовала душой его счастье и любовь, что просто переполняли мужчину, понимая, что словами это так просто не выразить. Не мог он сейчас передать ей на словах то потрясение, что испытал, когда почувствовал толчок их ребенка, и ту любовь, что сейчас витала в его душе по отношению к маленькому чуду. Но прикосновения Карлайла говорили за него и могли поведать куда о большем. Она и без слов знала, что у него на душе, чувствуя его любовь. Без всяких слов. Это вечное.