***
Вдоволь натрещавшись о насущном, перемыв всем общим знакомым косточки и вспомнив былые времена, разговоры за выпивкой наконец перешли к главному и больше всего интересующему, к Юре: — Ну, рассказывай Вик, как тебя угораздило поселить у себя русскую фею? — Гремя льдом в стакане, спросил Кристоф. — Ты так сумбурно писал по этому поводу, но фоточки я заценил. Крис, получая фотографии Юры, всегда невольно смеялся от того, насколько беспалевно Виктор их делал: Вот Юрочка сидит на диване в одной его футболке, вот Юрочка курит на балконе, вот он спит… За последнюю Виктора бы уже давно убили, если бы узнали про существование такого. — Ой, ну я же говорил. Свалился мне он как снег на голову примерно почти месяц назад. — Виктор задумчиво потер подбородок, вспоминая, сколько уже прошло времени, а затем продолжил: — Хороший мальчик, но порой хочется вымыть ему рот с мылом, а потом еще и язык содой начистить. Как понимаешь, в реальности совсем не фея. — Вздохнул Никифоров, а затем отпил из стакана крепкий напиток. — Все мы были еще теми засранцами, дорогуша. — Засмеялся Крис, откидываясь на спинку дивана и смотря куда-то в потолок. Возможно, вспоминая что-то из своей жизни, а потом хмыкнув, продолжил: — Да и сейчас все те же засранцы. Вот вспоминаю, как мы в Праге были… — Не вспоминай. — Отмахнулся Виктор. — Нас тогда выперли из бара за пьяный дебош, и я потерял бумажник, в котором была фотография Маккачина. — Мне пришлось тащить тебя четыре квартала до отеля.— Чуть приобнимая Виктора за плечо, сказал Джакометти. Было не очень ясно, намек ли это на «продолжение вечера» или просто чисто дружеский жест. — Ты еще в мусорку блевал потом. — Подметил Никифоров, устраиваясь удобнее в объятьях, будто это что-то обыденное и совсем ничего не означающее. Сам разговор сильно контрастировал с начинавшей проглядываться некой романтической атмосферой. — Слушай, Вик, может, нам опять махнуть куда-нибудь? — Задумчиво произнес Кристоф. — В Париж. — Ты в Париже был больше раз, чем я. Что там делать? — Отстраняясь и ставя на журнальный столик стакан, ответил Виктор. Ему в какой-то степени доставляло удовольствие чуть подтрунивать над своим другом, при чем самого друга это не обижало никак. — Или Крис захотел покушать круассанов на фоне Эйфелевой башни? — Не утрируй, Вик. — Хохотнул в ответ мужчина. Совершенно не замечая, что к нему потянулись. За поцелуем? В этот момент в коридоре, будто специально, послышалось какое-то копошение в сопровождении с ворчанием: — Виктор, вот тебя устраивало, что на твоем этаже эта ебаная петушня постоянно чуть ли не под дверь ставит банку с окурками? — Юра говорил возмущенно, стаскивая промокшие от слякоти ботинки и держа одной рукой какой-то пакет, которому никто не придал особого значения. — Значит, я хуйнул эту банку ногой, уже второй раз на неделе. Угадай, где она сейчас? — Юра прошёл мимо мужчин и, не дожидаясь ответа, произнёс: — Этажом ниже! Представляешь? Вот это догадливые ребята! Кристоф чуть хмурился, с недоумением пытаясь понять, о чем говорил юноша. Виктор что-то ответил парню, и тот, закатив глаза, исчез за дверью одной из комнат. Задавать вопрос «что это было?» не пришлось, ответ от Виктора прилетел моментально: — Юрочка у нас не злой, а просто вечно всем недовольный. По крайней мере, претензия была не в нашу сторону. Беспокоить нас не будут. — Никифоров убрал спадающую на глаза челку и слишком быстро перевёл тему, настраивая все на тот лад, который ему нужен. Он вплотную приблизился к Кристофу, опаляя горячим дыханием шею, и сквозь томную улыбку прошептал: — Ты же тоже желаешь продолжения вечера? Этой фразы было достаточно. Она им обоим развязала руки. В первый раз занялись они этим «продолжением вечера» прямо в гостиной на ковре, слишком громко и несдержанно, больше это было похоже на животный трах, чем на занятия любовью или, как бы сказал Виктор, «дружеский секс». Он сейчас, практически не соображая, плавился от возбуждения и ударившего в голову градуса. Кто первый начал, насколько быстро они избавились от одежды и откуда достали смазку — было не важно. Ноги разъезжались от размашистых толчков, которые сопровождались пошлым хлюпаньем и звонкими шлепками бедер о подтянутые ягодицы, Виктору было слишком хорошо, чтобы вообще думать о том, каким образом они пришли к этому. Его стоны иногда срывались на крики, он прогибался навстречу толчкам. Кристоф шипел и тоже постанывал, не в силах сдерживать эмоции от наслаждения. Они не играли роли «актива» и «пассива», как принято говорить, они шли на равных без разницы, кто кому вставляет, они оба просто доставляли удовольствие друг другу, без каких-либо задних мыслей. Виктор кусал губы, хватался за ковер, сжимал руками пушистый ворс, подавался назад, скуля и еле сдерживая выступающие слезы от сильных ощущений. Кристоф не отставал, драл того, оставляя на шее засосы, покусывая мочку уха, хватал за волосы, слыша в ответ шипение, стоны, вскрики, но никак не протест. Виктора наоборот заводила эта грубость еще больше, в какой-то степени он ловил кайф, когда его хватали за волосы, не давая шевельнуться, и параллельно, не церемонясь, имели по самые яйца. — Крис, сильнее, прошу! — Сказал это Никифоров настолько моляще, что тот и не смог отказать, ускоряясь, а потом чувствуя, как его одобрительно сжимают внутри. — Боже, идеально! — Тебе не хватало твоего любимого Криса? — тяжело дыша, томно поинтересовался Джакометти, а потом резко вжался в тело с грубым и совсем не щадящим толчком до упора. — Без меня уже извелся весь, поглядите. Это действие заставило Виктора вздрогнуть всем телом со стоном, который звучал так, будто его выбили из легких. А ведь начиналось все нежно, очень деликатно, с вежливых поцелуев и облапываний друг друга, что шли контрастом. Эти двое и в правду умели совмещать страсть на высоком уровне со всеми вытекающими в виде роз, дорогого алкоголя и ведения щекотливых бесед, и так же на низшем, где остались сплошные инстинкты. Вот что называется элитным сексом, это как номер в пятизвездочном отеле, где все включено. А со стороны, наверное, это походило на сношение двух греческих статуй, как бы это смешно не звучало, но отрицать, что вы бы не захотели взглянуть на подобную скульптуру, не надо. Перевести дыхание было невозможно, что тому, что другому. Смазка уже капала на ковер с напряженно подрагивающего члена, просящего ласки, скулящие просьбы о большем и мольбы не останавливаться делали свое дело. Пока тем временем Юра раздраженно пытался настроиться на домашнее задание, которое не делал практически никогда в своей жизни, а если и не хотел схлопотать двойку, то тупо списывал с ГДЗ, но даже через музыку в наушниках было слышно, как Виктор, срываясь с и так громких стонов на крик, голосит: «Еще!» И как в ответ так же громко стонут: «Боже, что ты творишь, Вик?!» Юре даже вникать в подробности не хотелось, что там такое вытворяет Никифоров, что их двоих это заставляет просто срывать голос. Однако неожиданно все это прекратилось. На секунду стоны, крики, рычание и просьбы оборвались, появилась лишь тишина, от которой Юра, наконец, облегченно вздохнул, открывая готовое задание во вкладках на телефоне, и взялся за ручку. Но, хмыкнув, зачем-то поставил черточку на полях. Тем временем мужчины, развалившись на ужасно перепачканном своими биоматериалами ковре, отходили от только что испытанного оргазма. Даже не задумываясь, что потом следы своей бурной деятельности придется вычищать. — Второй раунд, Викки? — Сквозь отдышку с зазывающим смешком произносит Кристоф, после проводя влажную дорожку языком от чуть подкаченного живота до вздымающейся груди. — О, я не против. — Так же тяжело дыша, ответил Никифоров, поглаживая мужчину по волосам. Услышав эту фразу, над ним моментально нависли, но Виктор сразу же подавил такую активность, отпихивая своего «друга» и садясь на ковер прямо перед ним. Джакометти что-то хотел возразить, уже открыв рот, но его сразу же заткнули. Виктор поднёс указательный палец к его губам, мол, молчи. А затем очень вдохновлено произнёс, будто бы что-то задумав: — Нет, не так. — Он на секунду отвёл взгляд в сторону, а точнее на коридор, который виднелся в арке, затем схватил Кристофа за плечи и начал тараторить. — Давай у меня, на кровати, в женском белье,отдрочи мне чулком, а потом в джакузи, при свечах, потом на столе, а потом я тебя, а потом ты меня… — Никифоров резко сделал паузу, закусив губу, посмотрел прямо в глаза Джакометти своим горящим от возбуждения взглядом. — У меня как раз есть одно сногсшибательное бельишко. Надо лубриканта побольше, тюбик. Нет. Два. Сейчас все достану, и свечи, я как раз недавно в Икеи брал, они так классно пахнут. — А сможем ли мы уложиться в одну ночь, Вик? — с неким вызовом произнёс Крис. — Сейчас только одиннадцать! — Кажись, Виктор загорелся так, что готов был переисполнить весь план. Юра точно знал, что ночью, видимо, спать давать ему никто не собирался, а лезть к мужчинам и устраивать скандал на почве того, что он не может расслабиться и заняться своими делами — не вариант. Могут в свой марафон утянуть и его, кто ж знает, что еще Виктор придумает и захочет воплотить в жизнь. Снова слыша стоны, но только уже из соседней комнаты, закатив глаза и обреченно вздохнув, Юра сделал еще одну пометку на полях. Тут же, практически секунду в секунду, он подпрыгивал на стуле: кованая спинка кровати со всей дури долбилась об стену, да с таким грохотом, что Плисецкий даже мысленно пожалел соседей, что были за ней. Завтра понедельник, а им вот выспаться своими секс-марафонами не дают. А уж если эти соседи к тому же и гомофобы, то не выспятся они в двойне. Хотя, сами же говорят: «Занимайтесь своей содомией у себя дома». Ну, так вот — получите, распишитесь. Вскоре на полях тетради уже зевающего Юрия красовалось шесть кривых черточек. На часах стоял третий час ночи, спать хотелось жутко. Подросток уже думал, что мужчины выдохлись, когда после очередного раза нависла тишина, и, выключив свет, он уже собирался ложиться, но вдруг услышал какой-то нелепый хохот и пьяные перешептывания в коридоре. «Прошу, только не опять». — Пронеслось в голове у Юры. Он уже был готов молиться хоть макаронному монстру, хоть Богу-Кузе, но только бы вся эта извращенская вакханалия не началась снова. Опять тишина. Плисецкий наконец-то спокойно вздохнул, попытавшись устроиться на диване поудобнее. И тут, как только он уже начал засыпать, внезапно послышался шум воды, который еще и сопровождался стонами. Это просто вывело Юрия из себя, его трясло от злости, он уже представлял, как завтра выскажет двум друзьям-любовникам все, что о них думает, в частности о Викторе. Вскакивая с постели и шипя от раздражения на весь мир различные ругательства, которые этот самый мир, возможно, даже и не слышал, юноша в потемках достал злоебучую тетрадь и поставил на полях еще одну черточку. А потом, бросая тетрадку куда-то в темноту, зло плюхнулся на кровать и укутался в одеяло с головой, будто это как-то поможет не слышать посторонние шумы. Тем временем по блестящим телам, в свете романтичного полумрака, стекала пена. Свечи и в правду задавали атмосферу, в которой не хотелось быть дикими и безумными от возбуждения, от них веял приятный сладковатый, но не навязчивый аромат. На этот раз хотелось размеренности и чувственности. Ведь даже обычный свет они не включили, а все заставили этими чертовыми свечами, огоньки которых чуть колыхались. Кристоф обожал поддразнивать Виктора, игрался с его возбуждением, водил членом между ягодиц, но не входил, а когда Виктор сам пытался насадиться, то отстранялся. Ему нравилось слышать то, как мужчина недовольно вздыхал или цокал после очередной проваленной попытки почувствовать в себе твердую плоть. — Ну, Крис, не дразни так. — Наконец Никифорову надоело это «издевательство» над его возбуждением, и он с каплей раздражения посмотрел через плечо на Криса, но тот-то знал, что Витя совсем не злился, а просто дико возбужден и сгорал от нетерпения, как и сам он. — Давай на этот раз медленно? — Спросил Джакометти, вопреки своему такому же дикому желанию, уже заранее зная, что ему не откажут. — Ладно. — Чувствуя, как тянуще входят, согласился Виктор. — Но тогда, раз хочешь медленно, то давай и нежно. — Как скажешь, дорогуша. — Сквозь улыбку шепнул Кристоф и оставил засос между лопатками. Медленно и нежно Крис умел слишком хорошо. Делать весь процесс тягучим, сладким и горячим как патока. Заставлять скулить и прокусывать губы до крови от сильных ощущений, почти доводить до оргазма, но потом оттягивать момент, еще раз, и еще, пока сам может держаться. А с Виктором он явно долго не протянет, в нем слишком идеально, как и всегда: горячо и приятно, а главное, он позволяет делать так, как хочется самому Крису. Для Никифорова единственной опорой была кафельная стена, о которую он опирался и по которой он периодически скользил от того, что был весь мокрым и в пене, однако именно она создавала яркий контраст с собственным разгоряченным телом. Ноги дрожали каждый раз после того, как задевались чувствительные точки, медленно терлись внутри, слишком правильно и слишком так, как любил Виктор. Этот медленный темп казался бассейном горячей и липкой патоки, она заполняла все внутри, растекалась по сосудам вместо крови и стучала в висках. Можно было просто потерять разум, но каждый вздох на ухо, каждый поцелуй или легкий укус выводил из транса и словно вытаскивал из этого тягучего и слишком приятного чувства. Теплая вода расслабляла и нежила, тихо плескаясь от плавных движений. Виктор сладко постанывал, отзывался на каждый толчок, сжимаясь внутри, а в какой-то момент выпрямился, прижимаясь спиной к Крису. Теперь он ощущал уже не холод плитки, а жар чужого тела. Кристоф, оценивая возможность, потянулся за поцелуем, долгим и глубоким, и только когда ему, не смотря на всю размеренность и плавность, начали отвечать жарко и ненасытно, понял, что больше не выдержит. Они оба чуть не сошли с ума: один закусывая губу чуть не до крови, другой утыкаясь лбом в затылок, тяжело дыша и вжимаясь в обмякшее тело первого. Опустившись в пенную воду, что заставила сладостно млеть, Кристоф поднял взгляд на Виктора, который, приходя в себя после столь жаркой связи, расслаблялся напротив. Немного подрагивающие желтые огонечки уже подтаявших свечей, их свет и блики на блестящей плитке с причудливым узором, даже уже начавшая опадать пена, искрила от этих маленьких и единственных источников света. Эта атмосфера навеяла теплые воспоминания у обоих, отбрасывала на какие-то жалкие три года назад, когда они так же нежились в ванной пятизвездочного номера с шикарным видом из окна на ночной город где-то в Дубаях. Тогда все было усыпано лепестками роз, тогда они, выпивая по бокалу шампанского, говорили, как безумно любят друг друга. А потом… Мужчины резко дернулись, отводя взгляды, то ли от стыда, то ли от неловкости того, что без каких-либо подтекстов откровенно залипали друг на друга. Причем не просто ведя взглядом по прекрасно сложенным телам друг друга, а смотря прямо в блестящие от мерцающего теплого света глаза. Уже в кровати они лежали в обнимку, шептали какие-то глупости, переходя на родные языки и не понимая друг друга, но целуясь и нежась в объятьях. — Вик, это было просто замечательно, как и всегда. — Перебирая серебристые прядки волос, сказал Кристоф. Однажды Виктор показал ему фотографию, где еще был с длинными волосами. Он его долго донимал с расспросами и жалел, говорил, что зря обрезал, были же такими красивыми, даже на фотографии казались шелковистыми, и еще такой редкий цвет волос. Никифоров загадочно лишь отвечал, как-то неестественно улыбаясь: «На то были причины». А Кристоф понимал, что еще многого не знает и, возможно, не узнает никогда. У Виктора было много секретов, которыми он не желал делиться даже с тем человеком, что всегда выслушает и постарается понять. А Крис пытался понять, разгадать загадку человека, что вроде был так близко, тут, прямо в объятьях, под одеялом в постели, но одновременно так далеко, словно он и не уезжал из Женевы ради встречи, а все еще находится там, за тысячью километров. — Я только что хотел это сказать тебе. — Потеревшись щекой о плечо мужчины, промурлыкал Никифоров. — Ты знаешь, как близок мне. Даже не в плане секса. — Продолжил Джакометти, кладя подбородок на макушку Виктора. — И ты мне тоже. — Прикрывая глаза, шептал Виктор, не замечая, что переходит на русский и прижимается сильнее к Кристофу. Виктору сейчас хорошо. Даже больше. Ему сейчас идеально донельзя. Он в объятьях после секс-марафона, где реализовал все свои последние сокровенные желания. У него на барной стойке теперь красуется букет его любимых синих роз, он провел время в хорошей компании. Больше ничего и не нужно. — Может, нам стоит попробовать снова. — Ненавязчиво проговорил, Джакометти, поглаживая плечи Виктора. — Нет, Крис. Я все что угодно ожидал услышать от тебя, но только не это. — Все умиротворение и спокойствие резко исчезло с лица Никифорова. Он вырвался из объятий и отстранился на другой край кровати. — Но почему? — Искренне удивился Кристоф. Он пытался понять и вникнуть в мотивы Виктора, но оказался бессильным, снова слыша одно и тоже, что говорили и в первый, и во второй, и в третий раз. — Я не могу, я просто не могу быть в отношениях. Мне тяжело, даже с тобой, как мне казалось, с самым близким. Меня бы сковывал этот статус и… — Вик, прошу, в первый раз все не всегда хорошо получается.— Кристоф даже не хотел дослушивать до конца. Все снова повторяется, практически так же, как было полгода назад, год. Виктор просто не желал начинать серьезный разговор, теряя все остатки здравости. А потом, как ни в чем не бывало, писал в телеграмм. И Джакометти отвечал всегда и даже мог писать по собственной инициативе, делиться чем-то. Ему, в общем, было комфортно общаться с Виктором, они очень хорошо понимали друг друга, правда, до определенных моментов, пока Никифоров не начинал устраивать подобные сцены или пытаться манипулировать. — Нет, Кристоф, хватит этого всего! — Виктор вскочил с постели, во взгляде читалось раздражение. Да, он признавал где-то внутри, что устраивает такую дешевую сцену, но на деле ему обидно. Казалось, будто Кристоф провернул это все специально. Задобрил букетом, сыграл на том, что они долго не виделись, позволил трахнуть себя, а потом еще и его хорошенько, а сейчас спрашивает такие вещи, пытается играть на факторе его хорошего настроения, которое уже было далеко не лучшим. Никифорову было очень неприятно от того, что все это было подстроено. Хотя он тоже не без грешка, как маленький ребенок избегал серьезных разговоров, устраивая что-то непонятное, боялся брать ответственность за свои слова. Качества, совершенно постыдные для мужчины, которому скоро стукнет тридцатник. — Я сказал нет! Нет! И еще раз нет! Иди прочь, не желаю спать с тобой в одной кровати после такого! Или я сейчас сам уйду. В это невозможно поверить, но вся эта драма на пустом месте выглядела так искусственно и приторно, что самому Крису становилось противно. Виктор явно не желал серьезного разговора, скатывая все в черти что. Когда нужно, он умел быть серьезным и рассудительным, а сейчас — это реально попытка поиграть на нервах и чувствах. Устроить скандал, как истеричка из русских сериалов, что идут по первому. Так же дико, бессмысленно и до жути не реалистично. На некоторых такое, наверное, действовало, но не на Кристофа. Он знал Виктора уж точно получше, чем многие, и даже различал фарс от правды, дурить его было сложновато. Истерящий Виктор — Виктор не настоящий. А спорить и пытаться что-то доказывать не человеку, а очередной маске, равнозначно крику в вакууме или попыткам доказать психу, что он болен. Ни то, ни другое не венчается успехом. Поэтому Джакометти просто решил уйти, впервые, он уходит первым. Тяжело вздыхая, отправился на диван в гостиной. Возможно, он впервые, на третьей проваленной попытке, поступил правильно, и вместо жалких и унизительных извинений ни за что, попыток уговорить остаться, пытаться остановить, вернуть все обратно, он уходит сам. Неожиданно для Виктора, который уже готовился слышать жалкий скулеж с уговорами. Но теперь уже Никифоров сам выглядел по-идиотски жалко. Он привык к тому, что именно он бросает первым, отшивает и оставляет в дураках. Однако в дураках сейчас остался он, вместе со своей истерикой и боязнью серьезных разговоров. — Спокойной ночи. — Выключив свет, нервно бросил Виктор. Это единственное, что ему пришло на ум.***
Удивительно, что Юра проснулся сегодня с очень хорошим настроением, в отличие от двух мужчин. Его разбудил приятный запах тостов и кофе, что шел с кухни-гостиной. За плитой он на удивление застал не Виктора, а Кристофа, что жарил хлеб для тостов на сковороде. — Доброе утро. — Вспоминая английский уже с утра, тянул Юрий, открывая холодильник и отхлебывая холодное молока прямо из пакета. Отличный способ взбодриться или заболеть. — Доброе. — Слышит Плисецкий в ответ. Но по интонации оно явно добрым не было. Мужчина перед ним был слишком отличен от того радостного, веселого и развязного, которого он видел вчера. Юра подумал, ну, с кем не бывает, не проснулся до конца еще человек, не пришел в себя. Особенно после такой бурной ночки, что длилась до трех часов, если не больше. — Доброго утра, Юра. — Внезапно появился шаркающий тапками Виктор. — С добрым утром, Кристоф. — На имени Никифоров сделал явный акцент. Казалось, что это какое-то оскорбление, а не имя. — Кофе на столе, Виктор. — Эта фраза была выплюнута так же напряженно, как это сделал Никифоров. — Давайте есть тогда. — Отодвигая стул и садясь за стол, без каких-либо эмоций сказал Виктор. Завтрак проходил молча, чувствовалось едкое напряжение, которое, по мнению Юры, взялось из ниоткуда. Казалось, будто между мужчинами произошло что-то непонятное после этой ночи. Плисецкий являлся единственным за столом, кто реально был голоден и кто реально уплетал все, что было на тарелке, а не просто хлебал кофе или медленно манерно ел с задумчивым видом, будто в ресторане. Иногда он косился то на одного мужчину, то на другого. — Твои завтраки всегда великолепны. — Нарушая тишину, опять безэмоционально произнёс Виктор, даже не смотря в глаза тому, кому это было адресовано. Неслышно было ни радости, ни восхищения, просто никакой интонации в голосе не читалось. — Но когда они были в постель, было еще лучше. — Ты хотел, чтоб я принес тебе завтрак в постель, а Фею оставил голодным? — С ноткой раздражения в конце спросил Джакометти, словно провоцируя. — Он бы справился сам великолепно, я уверен. — Виктор явно пытался скрыть раздражение за маской безразличия и отпил кофе. — Так похоже на тебя, Виктор. — Иронично хмыкнул Крис, но в глаза не посмотрел. — Эгоизм — твое второе имя. Юру достало слушать эти колкие перебрасывания фразочками, смысл которых доходил до него через слово. Знал английский он не в совершенстве, к сожалению. Было ничего не понятно, а перед глазами разворачивалась какая-то охуительная история про ссору двух мужчин с пидорскими замашками. — Что происходит? Что тут, вашу блядскую мать, происходит?! — Юра поднялся с места. — Я не знаю, какая кошка за ночь между вами пробежала, но давайте доедим спокойно, без этой всякой хуйни. Замолчите. — Если что-то не нравится, иди есть в свою комнату. — Процедил Виктор, даже не поворачиваясь к нему. Глаза были скрыты челкой, которая небрежно падала на лицо. — Ты мне не указ, блять. — Я повторю. — Еле сдерживая гнев, сказал Виктор, но уже поворачиваясь и смотря на парня пронзающим взглядом полным раздражения, и громко, твердо произнёс: — Если что-то не нравится, то иди есть в свою комнату, Юра! — Пошел ты нахуй, я тут останусь! Ты мне не мамка, в комнату отправлять! — Распалялся Юрий. Было видно, что он уже начинал чуть ли не задыхаться от возмущения и гнева. Кто Виктор ему такой, чтобы указывать куда идти и делать замечания? — Ушел отсюда. — Сжимая в трясущейся руке кружку, прорычал Виктор. — А вот не уйду! — Сел обратно за стол Юрий. — Я специально позлить тебя останусь. — Если остаешься, будь добр, закрой свой рот. — Это было произнесено на такой леденящей ноте, что даже Крис озадачено взглянул на Никифорова, прекращая есть. — Когда у меня появляется хорошее настроение, все люди вокруг, как по щелчку пальцев, становятся редкостными мудаками. Обожаю эту жизнь! — Щелкнув пальцами и картинно поднимая руки к потолку, словно обращаясь к богу, произнёс подросток. — Закрой рот, Юра! — Как вы замечательно общаетесь.— Саркастично взохнул Кристоф. — Я не понял ни словечка, но уже представляю, что ничего хорошего вы друг другу не наговорили. На эти слова Виктор молча встал из-за стола и удалился. Через минут пять, наскоро одетый, он появился в арке, ведущей в коридор, накидывая на себя макинтош, суя в карман сигареты и беря поводок. Маккачин еле поспевал за хозяином, только сообразив, что с ним сейчас пойдут гулять. После громкого хлопка дверью и шуршания ключей, в квартире настала тишина, нарушаемая лишь шумом улицы из форточки и тикающих часов над холодильником. Юра и Крис все еще пялились на кусок коридора, где минутами ранее одевался Никифоров. Плисецкий думал, что это он довел мужчину, в то время как Джакометти испытывал достаточно смешанные чувства. Он вроде считал себя виноватым, но одновременно хотелось преподать Виктору урок, что не только он может вертеть людьми как желает. — Я пойду, соберу вещи. — Сообщил Крис, вставая из-за стола. — Думал, что задержусь дольше, но, видимо, не судьба. — Эээ, окей. — Единственное, что смог выдавить из себя Плисецкий, косясь на недоеденный завтрак. Кофе уже остыл, а холодная корочка тоста стала не вкусной. — Даже спустя столько лет я не могу понять его. И на что я надеялся в третий раз? Все было понятно еще в ночь перед открытием моего бара. Никогда не забуду это: три года совместной жизни. Потом все резко обрывается, и его нет. Он просто исчезает, а потом я узнаю, что он в России.— Складывая в чемодан вещи, повествовал Джакометти то ли для Юры, то ли для себя самого. –Мы даже не расстались как нормальные люди. Он просто ушел, а потом спустя неделю позвонил и сказал, что мы можем остаться друзьями. Юра же не мог понять все то, что говорил Кристоф в полной мере. Воспринимать информацию на другом языке получалось урывками. Однако главную мысль он поймал: «Виктор — сволочь, которая всех кидает». — Передай ему, чтобы больше не писал мне. Никогда. — Одеваясь, произнес Крис, а затем бросил напоследок, закрывая за собой дверь: – Видимо, любовь и в правду живет три года. Странно только, что меня до сих пор не отпустило. Плисецкий остался в квартире один, находящийся в замешательстве и опоздавший на уроки. Только что перед ним развернулась какая-то ебучая гейская драма, в которой по-настоящему страдал только один человек. Про вторую сторону конфликта ясно ничего не было, но, судя по словам Криса, там не шибко терзаются и мучаются. Единственная здравая мысль, что появилась у Юрия в голове это — блять. «Блять». — Все потому, что других слов на описание этой ситуации не нашлось бы ни у кого.