— Мам, почему вы с папой отдали меня туда? Просто, я… я не считаю, что это правильно — получать таким образом деньги. Со мной часто творят ужасные вещи. — Виктор отвёл взгляд, ему очень тяжело давался такой разговор, но он сам начал. От своих же слов на глазах наворачивались крупные слезы. — Мне это не нравится, мам.
Опухшая от постоянных попоек женщина лет тридцати оторвалась от своего вечного занятия — потребления спиртного. Ее взгляд был немного рассредоточен, но поняв, кто потревожил ее, сразу приобрёл оттенок гнева.
— Ой, блять, ну что ты ноешь? Что ты мямлишь? Заплачь мне еще тут, ага. — Лицо матери исказилось в гримасе раздражения. Она встала из-за накрытого какой-то полусгнившей липкой клеенкой стола с побитыми углами. Поправляя заляпанную майку, грузно, немного пошатываясь, начала двигаться на Витю, который в свою очередь смотрел прямо в глаза. Прямо в глаза этой женщине, которая его родила, но с которой нет совершенно никакой связи.
— Лида, мне ему ремня дать? Что за херня опять там? — Внезапно раздался из-за спины женщины заплетающийся, но грубый голос.
А Виктор не знал, что делать, что сказать в свою защиту и оправдание, да и вообще с чего ему оправдываться? Он же ничего не сделал, он спросил, попытался узнать ответ на волнующий и очень серьезный вопрос, разве это проступок?
— Мам, пап, пожалуйста, не пейте. — Мальчик сам не ожидал, что выдавит из себя такое, а как осознал, то сразу, закрыв лицо руками, попытался отстраниться, понимая, что любые разговоры или хотя бы попытки как-то наладить отношения с родителями — тщетны.
Правда, скрыться не получилось, его резко схватили за руку и грубо развернули к себе обратно.
— Ты. — Виктора обдало сильным запахом горького перегара, создавалось такое чувство, будто внутри мужчины все уже давно заспиртовалось, и только это помогало ему не сгнить и сдохнуть. — Кто ты такой, чтобы еще указывать нам, что делать?
— Но-но я не…
— Заткнись! — Видимо, снова будут браться, как говорил отец, за «Народный метод» воспитания, но правда за что? За то, что Витя хотел нормальных отношений с ними, с самыми близкими людьми? Он уже жалел, что вообще что-то хотел сделать. Лучше было все оставить так, как есть.
Звяканье пряжки ремня. Виктор попытался уйти, выдернуть руку, но он понимал, что слабый и хрупкий как девчонка, за которую часто его принимают и которую боготворят ночами. Он не чувствовал себя парнем, не мог дать должный отпор. И без какого-либо сопротивления принимал жгучие удары по рукам, плечам, спине.
Отец бил без какого-либо намека на пощаду и жалость, казалось, что наоборот с каждым разом все сильнее и сильнее. Складывалось такое паршивое чувство, будто из мальчишки пытаются этим выбить последние нежные чувства и надежду, словно пыль из ковра. Но когда между лопаток заехали той самой постоянно звякающей после каждого удара отвратительной пряжкой, что-то поменялось. Возможно, в один момент чувства просто исчезли, разорвались с тем звуком, что нить от сильного напряжения, и теперь он и родные — с несчастными кусками нитки, которые уже не получится связать снова. Виктор исчерпал лимит этих попыток и теперь надломленный лежал на грязном полу, задыхаясь тихой истерикой под звук хлопка двери и звяканья ключей.
Родители ушли за очередной дозой спиртного.
Виктор открыл глаза, вскочил с постели, впервые за такое долгое количество времени его прошибло холодным потом во сне, а сердце заколотилось так, будто его сейчас разорвет. Мужчина опустил руку на грудь, задышал тяжело и быстро, словно после пробежки.
Обычно ему ничего подобного не снилось. Никифорову вообще сны редко снились, а тут мозг, словно фильм, презентовал прямо целые забытые урывки из детства, да еще так реалистично, свежо, с такой красочной болью. Ясное дело, это вспоминалось не случайно. Виктор еще когда шаркал тапками, направляясь на кухню, понял, что к чему. Теперь он жалел, что так жестко обошелся с мальчишкой. Теперь он чувствовал себя таким же мерзким человеком, как и отец, к которому остались только страх и отвращение. Он совершенно не хотел быть похожим на него и отравлять чье-то существование так же. Никифоров признался, что перегнул палку, а потом ему стало еще и совестно от того, что он свой поступок в мыслях назвал «перегибанием палки»: он же просто отыгрался на подростке из-за Криса, из-за испорченного настроения и злобы. Только вот злобы на кого? На самого себя?
Виктора трясло. Казалось, что это его трясет из-за постоянных попоек, но нет, причины этой трясучки были совершенно иные. Руки не слушались, словно пластиковые. Об пол звонко разбилась кружка с Эйфелевой башней. На этой кухне уже второй раз за день что-то летело вдребезги.
— Черт. — Надрывно прошептал мужчина и достал вторую. Казалось, что он вот-вот заплачет.
Юра пришёл на шум, сам он не мог заснуть никак — задница нещадно саднила и не давала нормально устроиться на диване. Он увидел, как трясущимися руками Виктор, видимо, уже не считая, капал себе в кружку валокордин, по крайней мере, запах был знаком, прямо из детства: мама после работы часто его пила, иногда по ночам. Юра помнил, как тогда он просыпался из-за света на кухне и из-за того, что на соседней кровати никого не было. А мама сидела на кухне и никогда не злилась, если он, просыпаясь, приходил к ней, даже наоборот — устало улыбалась и спрашивала, почему он не спит. А Юра заползал к ней на колени, прижимался, обнимая и вдыхая этот лекарственный запах ночнушки, которым она пропиталась до самой нитки.
Виктор поставил кружку, забывая про капли. Бросился к Юре как ненормальный, стискивает в объятьях, несвязно то шептал, то переходил на какую-то тихую истерику:
— Прости, прости, прости, Юрочка, пожалуйста. Я не хотел, прости. Я тебя прошу, Юра! — Виктор это делал не столь из-за того, что чувствовал вину. Он это делал скорее из-за того, что не хотел походить на своего отца. Никифорову был важен сам факт того, что его простили и что на него не держат зла: карму портить не хотел. Не от чистого сердца просил.
— Да что с тобой такое происходит?! — Опешивший Плисецкий начал вырываться из чужих рук. — То пиздишь меня, то сейчас простить просишь! Объясни, че за хуйня?
— Пожалуйста. — Мужчина словно не слышал, держал, лишь бы не ушел. Захотелось даже прошептать такое типичное «Я для тебя все сделаю, только прости».
— Нахуя-то прощение просить, если… — Юра сделал паузу, а потом совсем тихо сказал. — …если я и в правду вел себя как наглый и хамский пиздюк. — А потом, почувствовав, как хватка Виктора постепенно ослабевает, видимо, от удивления, все же вырвался. — Лучше дай чем жопу помазать. Болит жуть.
В ответ ни слова.
Виктор взял одной рукой кружку с валокордином, а вторую приложил ко лбу, садясь на диван. Сейчас, в потемках, он больше напоминал затраханную жизнью домохозяйку, даже халат имелся, не хватало только бигудей на голове. Но на деле, Никифоров просто был окончательно сбит с толку. Ведь как же это так получалось? Он сейчас зря распинался и думал вымаливать прощение? Какие же унизительные вещи заставил делать его этот мальчишка. Чтобы Марк, Константин… нет, сам Виктор Никифоров чуть ли не падал на колени перед каким-то щенком. Это просто уму непостижимо.
Мужчина одним глотком осушил кружку, а Юра, поняв, что внятного ответа уже точно не дождётся, решил сам начать искать аптечку или хотя бы что-то похожее на нее.
***
Утро нового дня не встречало ничем примечательным, кроме одного факта: это был первый день весны. И еще одного, но уже вытекающего из предыдущего: Юрин день рождения, который совершенно не ощущался. Зато знатно исполосованная задница ощущалась уж слишком хорошо.
Кухня поприветствовала Плисецкого песнями Лесли Гор про то, что это ее праздник и она будет плакать, если хочет*. По крайней мере, это была единственная фраза, которую Юра смог сразу распознать.
Вообще он не любил подобную музыку и никак не воспринимал её, а эта песня звучала на фоне слишком иронично, что было даже неприятно. Виктор как всегда что-то варганил на завтрак. Ну, не умел он есть всякую плохо поданную хуйню: все эстетичненько, красивенько и обязательно со сваренным в турке кофе. Все слишком идеально и до сих пор непривычно, когда все тарелки в едином стиле, а не словно из разных эпох: то дореволюционная посудина, что была у деда в серванте и доставалась лишь по праздникам, то обычные тарелки с цветастыми узорами прямиком из СССР.
Юра решил для галочки все же проявить какие-то манипуляции по отношению к своему дню рождения. Ни свечей, ни торта не имелось. В ход пошли какие-то дорогущие пирожные из «Азбуки вкуса». И плевать на то, что он ест утром сладкое на голодный желудок, кого это вообще волнует? Нет уже тех людей, кто волновался и заботился бы о нём. Свечей нет тоже. Юра поставил сигарету фильтром в пирожное, надо же было как-то отпраздновать свои «сладкие шестнадцать». Щёлкнул зажигалкой пару раз, пока не начал тлеть плотно забитый табак. Виктор сел напротив, с недоумением рассматривая сделанную перед его носом инсталляцию, будто он в каком-то центре современного искусства.
— С днём рождения меня. — Выдыхая дым прямо в лицо Никифорову, произнёс Юра.
— С днем рождения? — С неким недоумением переспросил мужчина. — Сегодня какое число? — Он мимолетно глянул на экран телефона.
— Первое. Первое марта, Витенька. — Вальяжно облокачиваясь на спинку стула и затягиваясь снова, ответил Юра, словно это не его вчера пороли до алых следов. — Сладкие шестнадцать. — Плисецкий качал головой, стряхивая пепел на краешек блюдца, где так и лежало нетронутое пирожное: бисквитное, с кремовой прослойкой, посыпанное пудрой, словно припорошенное снежком.
После Юра еще какое-то время просто сидел, задумчиво рассматривая это кондитерское чудо. Казалось, будто он о чем-то сожалел. Виктор отпил из кружки — из той самой, из которой всю ночь лакал валокордин. Они оба были заебаны до неузнаваемости.
Подросток поджал губы после очередной затяжки, выпустил дым через нос, а потом совсем тихо спросил:
— Ты ведь тоже помнишь?
Виктор сразу понял, о чем идёт речь. Те съемки два года назад, это милое смущение и копошение в игрушках для декора — их первое знакомство. А еще совсем взрослая насмешка над предложением заключить сделку, та оборванная легкая куртка, что совершенно не соответствовала погоде.
— Первое марта. Москва. Съемки материала заказанного хер пойми какими лицами. — Невольно ухмыльнулся Никифоров. — Ты тогда мне сказал, что никогда больше таким заниматься не будешь и что мы больше не встретимся.
— Вау, ты умеешь материться. — Юра, криво лыбясь, отвёл взгляд. Пепел почти попал на бисквит. — И помнишь все, что не обязательно. Не все мозги пропил, значит?
— Не уходи от темы, Фея. — Прозвучало немного строговато в ответ. — У меня есть для тебя роли, но вопрос в другом… — Виктор сделал паузу, отбирая сигарету. — Осилишь ли ты их или так и будешь сниматься в посредственных роликах, что с такими же как ты детишками отправляют пачками туда, на запад. — Махнув рукой куда-то в сторону окна, произнёс мужчина.
— Не пизди. Нет таких ролей, которые я бы не осилил. — Нахмурился Плисецкий. — А какие из них мне играть комфортнее — это совсем другой вопрос. — Наконец-то взял ложку, стал шуровать ею пепел вместо того, чтобы приняться за чертов десерт. — Чего у меня только не было: фистинг, фельчинг, петтинг, римминг, кримпай… о помню, в снежки даже играл. — Казалось, Юра сейчас вот-вот начнет загибать пальцы, высчитывая все свои сексуальные практики.
— Вижу, что термины ты хорошо знаешь. — Хохотнул в ответ Никифоров.
— Да ты охуевший просто. — Юру вполне устраивал факт того, что он опять грубит взрослому. Все потому, что Виктор сам уже начинал говорить насмешками. — У меня за три ебаных года всякое было, это, конечно, не повод кичиться, но и забывать не надо. Знаешь в каких количествах отходит материал со мной на твой этот запад?
— Конечно, это так. Все потому, что ты очень милый, — Виктор оказался слишком близко. Это как вредная привычка, но только одни в носу ковыряются, а он пространство личное нарушает. — Но очень гаденький мальчик, Ю-р-о-ч-к-а. — Мужчина даже начал подмечать за собой, что ему в кайф слушать эти колкие ответы и провоцировать. Хотелось еще, еще больше драконить этого подростка, чтоб тот в очередной раз взорвался. –Тебе не нравятся играть роли пассивных, кротких и стеснительных. Знаешь, как это видно на видео и как бросается в глаза? Такое поведение перед камерами идентично поведению неопытной актрисы, которая должна отыграть роль жертвы насильника, но почему-то улыбается. — Заметив возмущенный взгляд парня, Виктор решил окончательно спустить этого самоуверенного засранца с небес. — Нужно уметь играть всё, Юра. Нужно уметь брать на себя любое амплуа, а то надоест всем твой образ дерзкого котенка, и что потом?
Юра хотел что-то буркнуть в ответ, но замолк. Это не тот случай, когда стоит бросаться оскорблениями. Он потупил взгляд в столешницу, а потом сказал:
— Ну и что ты мне предлагаешь? Еще не озвучил ни условия, ни участвующих, ни время, ни сумму, а уже претензии предъявляешь. Хорошо языком молоть только умеешь. — Юра выдал нервный смешок в конце. — Сценарий-то хоть имеется?
— Не недооценивай меня, Юра. Я уже даже присмотрел кое-кого тебе. — Виктор покопался в телефоне и, найдя нужную страницу, протянул его Плисецкому.
Сама формулировка про «присматривание» была Юре очень неприятна. Это все создавало ощущение, словно его насильно собрались женить на ком-то. Ура! Царская Россия возвращалась, одним словом.
— Присмотрел он мне. — Передразнил Никифорова подросток, глянув на экран.
На фотографии был азиатской внешности мужчина. Он не выглядел, как бесящие айдолы, с которых с ума сходили какие-то две жирухи в классе, но и при этом он не был страшным. Даже наоборот, был ухоженным, немного подкаченным, но не до умопомрачения, а так, что это выглядело гармонично — с аккуратным рельефом мышц.
— Уен Люкс, значит. — Пролистав еще несколько фото, произнёс Юра. — Даббланал, бандаж и дисциплина… что за экстримала ты мне приставил? — Продолжая листать анкету, проворчал Плисецкий, пока не остановился на слове «гачимучи», а на нем Юра начал откровенно громко ржать: — Сука, ахаха, дружок-пирожок, клуб кожаного ремесла этажом ниже! Бляяяя. — Протянул под конец парень, а потом заткнулся под осуждающий взгляд.
— Не понимаю твоих претензий. Ты так же реагируешь, когда тебе присылают анкеты других актеров?
— Не-не. Просто, бля, ну… гачимучи! Серьезно? — Юра облокотился на спинку стула. — Во что ты меня вообще вплел?
— Судя по твоей реакции, я могу прийти к выводу, что ты не желаешь сниматься в этом? Ну, как хочешь, мое дело было предложить. — Виктор играл нечестно, манипулируя мальчишкой уже в который раз. Дергал за ниточки под названием «я везде всегда первый» и «я гордый и сохраняю чувство достоинства». — Я согласен с тем, что уровень премии тебе не осилить. Наверное, ты просто ещё не дорос до таких серьёзных вещей.
— Че распизделся, мудак?! — Юра вскочил из-за стола на эмоциях. — Когда это я говорил, что отказываюсь, и когда это мой уровень упал резко, что мне не осилить? Да я всех выебу, заберу эту блядскую статуэтку, потушу сигарету о красную дорожку и харкну тебе в бокал шампанского.
— Настрой хороший, но только в шампанское харкать не стоит и агрессии тоже не надо. — Виктор явно не ожидал, что эти слова так сильно заденут Плисецкого. Теперь он ассоциировался не со вспыхивающей спичкой, а с самым настоящим динамитом. — Я, конечно, понимаю, что она тоже мотивирует что-то делать, но не настолько. — Затушив сигарету о край блюдца, сказал Никифоров и вальяжно направился к арке в коридор. — Ах, нам еще столько предстоит сделать дел. — Наигранно по-страдальчески, протянул он и, на секунду развернувшись, добавил:
— И еще. Тебе разве не надо в школу, Юрочка?
***
Юри и Виктор были знакомы относительно давно, ну, как давно — полгода. Начали просто переписываться, как товарищи по цеху, а потом:
собачки, охуительные истории, культурный интерес, но только как собутыльник Юри был плохой, по его же рассказам, да и по слабым воспоминаниям с банкета после премии.
Кацуки там и в правду творил что-то невообразимое, а Никифоров больше был занят такой вещью, как наблюдение в инстаграмме за каким-то новым мужчиной своего бывшего. Он понимал, конечно, что в расставании виноват сам и что повел себя как мудак, но взглянуть на человека, который сейчас занимает его место, было просто любопытно.
Да-да, никакой ревности, совершенно. Только вот почему-то само собой начинали возникать идиотские вопросы: «Чем он лучше меня?», «Что он в нем нашел?», а потом приходил к умозаключению, что на самом деле это Крис — мудак, а не он, раз променял порнозвезду на какую-то дрэг-квинку*, еле-еле дотягивающую до среднего уровня. Он сам не сильно таким увлекался, хоть и мог ради забавы и накраситься, и платье нацепить, но не более.
Так вот, Никифоров на тот момент обошел Кацуки в одной из номинаций и совершенно не знал, что тот напился в зюзю, как раз от горя, что уже на протяжении скольких лет не может взять эту гребаную статуэтку, пока другие сгребают их чуть ли не тоннами. О Юри он уже вспомнил спустя какое-то время, когда замешательство по поводу нового мужчины своего бывшего начало отпускать.
Что же о самом Юри?
Он попал в такой бизнес не из-за каких-то проблем с деньгами. Нет, денег у него и у его семьи, в общем, было предостаточно. Это было хобби, это было развлечение, такая специфическая забава. Юри где-то в восемь-девять лет понял, что смотреть на обнаженных женщин и мужчин — это его. Эротика завлекала. Как бы это странно ни звучало, но к таким родам занятий тоже нужно иметь хоть капельку таланта. И у Юри, ничем не примечательного с виду, ну, может чуть-чуть красивее обычного среднестатистического японца, — он был.
Сначала Кацуки снимался в японском порно, что быстро наскучило: из-за цензуры многие студии мухлевали и актеры частенько лишь имитировали проникновение, это было выгоднее и платить нужно было меньше. Однако на этом моменте для Юри терялся смысл процесса.
Его завлекло зарубежное порно — где цензуры почти нет, да и предложение поступило вполне стоящее своих денег. Так и началась его карьера. В Америке было поначалу непривычно, все казались слишком разными, но позже Юри освоился. Денег на все хватало, даже из дома присылали. Ему и в правду давалось все относительно легко, у него все были живы, со всеми были доверительные отношения, даже были друзья вне площадки. У него все было хорошо. Хорошо было по-обычному. А потом стало еще лучше, когда однажды ему написал Марк Десадов с предложением сняться в своей картине и отправил анкету того, с кем ему придется иметь дело на этот раз. Когда Юри увидел фотографии той прелести, которую назначили ему в партнеры, то сразу же согласился, даже без намека на раздумья, и только ближе к датам начал осознавать, на что подписался. РашнФери был из тех, кого обычно на порносайтах отмечают тегом «подростки» или же просто в открытый доступ не заливают. И, к своему стыду имея не маленький опыт за плечами, Юри как-то стороной обходил эту «особую» категорию фильмов.
Не смотря на уверенное и доминантное поведение перед камерами, Юри был в жизни человеком мнительным, а особенно, когда это было не нужно. И вот, по мере приближения заветной даты, в Кацуки росло волнение и все больше и больше появлялось сомнений в правильности своего решения. А еще Юри был слишком вежливым и тактичным, посему он посчитал, что отказывать из-за своих предрассудков в последний момент ужасно неправильно, а тем более самому Десадову, который имел авторитет в своих кругах и мог запросто репутацию Кацуки подпортить. Наговорить всякой херни, придумать, что он яйца раз в неделю моет или вообще хламидиями от кого-то заразился.
Перед отлетом наш дорогой друг не мог уснуть, поэтому чуть не опоздал на рейс, очень удачно забыв линзы. Пришлось надевать очки, в которых он походил на какого-то задрота-хикку. Вид завершали неуложенные волосы и серые круги под глазами от бессонной ночи. В порядок он привести себя не успел, потому как сразу же, как самолет взлетел, отключился до самой посадки. Произвести хорошее впечатление что на Марка, что на своего партнера, Юри уже не надеялся. Ведь не зря говорят, что встречают по обложке. А на данный момент она была уж очень помята. Но Уена Люкса поджидали сюрпризы. Встретили его неоднозначно.
Начну, пожалуй, с того, что Виктор был вне себя от радости, увидев Кацуки именно в подобном состоянии. Ведь первым делом этот алкоголик узрел в Юри родственную душу, подумав, что он нажрался в Дьюти фри перед отлетом, а сейчас успешно отходил от всякого пойла. Никифоров сочувствующе похлопал по спине, тихо сообщив, что и не такое бывает и вообще его однажды на стюардессу стошнило, и что Юри легко еще отделался. На что сам Юри начал поспешно оправдываться, что не пьет и вообще ему противопоказано, а особенно что-то, что крепче самого легкого пива, но мужчина словно его не слушал. Он вел его вниз по эскалатору к Юре, который залипал в телефон, опираясь о стену, и был явно недоволен тем, что его сюда повезли.
— Итак, Юра, знакомься, это твой партнер Юри. — Виктор казался очень энергичным в момент знакомства, он дернул Плисецкого за рукав, чтобы тот оторвался и взглянул на новоприбывшего.
— Юри, это Юрий. Вы замечательно будете смотреться в кадре, я уже вижу. У вас даже настоящие имена похожи!
Юра, увидев своего названного партнёра, мягко говоря охуел: вместо того подкаченного, чуть смуглого мужчины, с которым он должен был, по идее, чувствовать себя полной соской, перед ним был прямо типичный японец в очках и при этом еще в теплющей куртке, из-за чего было непонятно даже, жир ли скрывается под ней или заявленные на фото мышцы.
—
Ю-юрио? — Переспросил Кацуки, отчего Виктор залился хохотом. Юри, увидев своего названного партнера, немного растерялся, собственно как и сам Плисецкий. Этот паренек перед нем такой взъерошенный, тонкий, так нелепо смотрящийся с солидным Никифоровым. Он оказался даже чуть выше, чем представлял Кацуки, и гораздо интереснее, как на фотографиях и видео. Этот странный паренек в помятой временем парке, черных джинсах с дырками на коленках, которые розовели от холода, и непропорциональные большие тяжелые облезлые ботинки цепляли своей неидеальностью.
—
Ахахах, ну можешь его и так называть. — Попытавшись приобнять Юрочку за плечи, чего ему не дали сделать, ответил Виктор. —
Вы оба такие забавные.
— Хуявные, ага. — Буркнул подросток обратно уставившись в телефон.
—
В-виктор, ты уверен, что мы сможем? — немного волнующимся голосом спросил Юри. Он не чувствовал себя приятным для Феи хотя бы на каплю. Это очень волновало. Он же был мил, он же ничего не говорил поперек. Он вообще ничего не сказал, а в ответ уже шло непринятие. Такого никогда с ним не было. Все партнеры с ним очень хорошо общались, у него никогда не было конфликтов, его всегда любили. А тут даже руку пожать не протянули.
—
А почему не сможете? Вы все умеете, знаете, что как делать. Моим указаниям и указаниям режиссера, вроде, сможете подчиняться. — Наиграв задумчивость, сказал Никифоров.
Повисло неловкое молчание. Двое Юриев тупо уставились друг на друга, видимо, проигрывая все возможные повороты событий. Один смотрел дико и охуевал, другой смотрел боязливо и недоумевал. Видимо, данное знакомство не приносило радости никому, кроме Виктора. Юри был сбит с толку, Юра — зол. Ему в какой-то момент показалось это насмешкой от Виктора, мол, приколы у него такие, но нет, он решил снять их вместе на вполне серьёзных щщах.
