— Эм, какого хуя? — Сказал Юра, находясь за элитным столиком, покрытым богатой красной скатертью с золотистой каймой.
Он готов был поклясться, что сейчас оторвет Виктору голову, если только заметит где-то его присутствие. Ведь именно он усадил их друг напротив друга тут, где витал аромат дорогих духов и больших денег. Плисецкий, подперев щеку рукой, рвал вынутую из салфетницы салфетку, пытаясь успокоить нервишки.
При разведении сценария двое из троих присутствующих поняли, что Виктор не просто хочет снять фильм, он словно хочет свести их. На его лице так и было написано «Вы должны любить друг друга, как в моих фантазиях».
—
Я очень ценю стремление Виктора нас познакомить и сблизить, но это уже на грани абсурда.— Первым начал Юри, понимая, что от подростка не дождется ни слова.
—
Да уж! Мы сидим в ресторане, вдвоем за одним столом при свечах. А еще нам несут вино. — Кивнув на подходящего официанта, сказал Юра, пытаясь понять, правильно ли он сформулировал свою фразу.
—
Я не буду пить. — Отставил налитый бокал Юри.
—
А мне шестнадцать. — Последовав примеру старшего, вздохнул Юра. На самом деле ему хотелось немного попробовать, но пить в такой обстановке совсем не тянуло. Было просто невозможно расслабиться, когда создавалось ощущение, будто его привели на случку.
Посидев так в молчании еще несколько минут, Плисецкий воровато оглянулся по сторонам и задал совершенно неуместный вопрос:
—
Интересно, а тут можно курить?
—
Ты куришь? — Ежесекундно отреагировал Юри. Он посмотрел на него так, словно впервые увидел курящего подростка.
—
Ты сейчас серьезно? — Закатив глаза, протянул Юра.
Абсурдно считать, будто все резко начинают пить и курить с совершеннолетия. Словно каждый человек однажды, лет так в пятнадцать заявляет себе: «Вот я, когда вырасту, буду тоже курить „Мальборо“, как тетя Света и нажираться водкой до нестояния, как дядя Ваня». Сама формулировка выглядит уже странно, не находите?
—
Нет, я ничего не говорю. Просто это так неожиданно. — Начал мяться Кацуки, чувствуя едкое окружившее их напряжение. В голове так и стучало: «Как неловко! Ой, как неловко!». Юри почувствовал как начали гореть уши от стыда. А такого при деловых знакомствах никогда не было. Все проходило спокойно, общение было на нейтральном уровне, как у обычных сотрудников. Только вот сейчас чувствовалось, как Никифоров хотел превратить это все в какую-то недоинтрижку: оставляет их наедине и уходит куда-то, заказал им столик в недешевом ресторане, причем только на двоих.
—
Че ты весь раскраснелся, как свинья? — Прозвучала очередная провокация от Плисецкого. Его уже начинал раздражать будущий партнер. Вообще-то именно Юре тут шестнадцать и это он должен неловко краснеть, а не двадцатичетырехлетний мужчина. Не стыдно ли так вести себя в уже давно сознательном возрасте? И где вообще вся та доминантность и легкая брутальность, что были на фотографиях?
Юри поджал губы. Этот мальчишка умел вгонять в краску. Хотелось провалиться сквозь землю или лучше улететь обратно в США, не возвращаться и уже не экспериментировать, а обходить «особую» категорию стороной пуще прежнего.
—
Эм, я, как видишь, немного не такой в жизни, в отличие от фильмов. — Глуповато улыбнулся Юри. Он изо всех сил пытался быть милым и дружелюбным, но только собеседнику было на это совершенно похер.
—
Вау, кто-то думает, что мое развитие остановилось на уровне устрицы. — Ковыряя вилкой только что принесенные морепродукты, произнес Юра.
—
Я не говорил такого. И-и задеть совершенно не хотел. — Юри продолжал лезть из кожи вон, чтобы избавиться от конфликта, еще не понимая, что это бесполезно.
—
Можешь разговаривать нормально. Без вот этого…напускного.— Забив на попытку порезать кальмара, сказал Плисецкий. Эта морская гадина на тарелке не давала ему покоя, она то застревала на ноже, то нож застревал в ней, и это бесило еще хлеще мерзкой доброжелательности со стороны Кацуки. —
Лучше ответь на вопрос, только честно, у вас в Японии реально все такие извращенцы?
Юри тяжело вздохнул. Ему не раз приходилось слышать подобный вопрос от людей, которые имели очень размытые представления о его стране и ее культуре, а опирались на распространяемые всеми стереотипы. Начинать долго и нудно расписывать этому невоспитанному и грубому, по мнению Кацуки, подростку, было бы бесполезным занятием.
—
Что ты имеешь в виду под извращениями? — Стало интересно, какое представление об этом имеет этот ребенок.
—
Ну… — Юра не знал как правильно сказать об этом, просто потому что в совершенстве языком не владел. Ему приходилось в происходящем разговоре настолько напрягать мозг и вспоминать всё, чему учили, так быстро, что, казалось, голова лопнет. Это тебе не три-четыре фразочки в сценарии, которые легко запомнить. —
Вот такие. — Он тыкнул вилкой в своего недорезанного кальмара. Это ему показалось самым точным и гениальным объяснением.
—
Так это же нарисованное. — Пожал плечами Юри. В мыслях же у него подгорало знатно от типичного стереотипного понимания. Люди вообще такие: не разобравшись начинают ярлыками обвешивать. —
Все что нарисовано не считается.
—
Да как так, не считается?! Это же кто-то рисовал. — Юра замолк, а потом прибавил —
Руками. — Он машинально посмотрел на свою, от чего Юри еле сдержал смешок, ему показалось это забавным. —
Точнее, это же кто-то представлял, думал.
—
Мысли не действия. — Коротко ответил Кацуки, наконец принявшись за еду.
Находясь рядом с Юрой, он чувствовал себя как-то странно. Кто-то младше ему никогда не перечил, не грубил и не предъявлял претензии, а особенно, если разница исчислялась не просто несколькими годами, а целым десятком. Он не знал, как с этим обстоят дела в России, но в Японии младшие поколения не имели право так относиться к старшим, даже если эти старшие не правы или уже совсем съехали с катушек на почве старческого маразма. А то, как вел себя Плисецкий, так вообще считалось неприемлемым. Даже захотелось поинтересоваться: это он только его ни во что не ставит или со всеми взрослыми так? –
Юрио, у меня к тебе тоже есть вопрос. Почему ты так грубо разговариваешь со старшими?
У Юры выпала вилка из руки. Он сначала подумал, что в силу своего не лучшего знания английского не правильно понял сказанное. Такой вопрос ему никогда еще не задавали:
—
Чтоб ты спросил. — Вырвалось практически на автомате. По-английски это звучало как-то не столь твердо и убедительно.
«Какой тупой вопрос» — Подумал Юра. Теперь Кацуки ему казался не просто слишком мягким и дружелюбным, но еще и занудным. Занудным, вот как типичный взрослый. Даже не скажешь, что он порноактер, да еще и достаточно популярный в каком-то роде. Сейчас Юри больше напоминал обычного представителя офисного планктона, для которых счастье — взять машину в кредит и по пятницам напиваться в барах от того, что он хотел стать музыкантом, а родители в экономический отправили.
Юри в ответ ничего не сказал, лишь тяжело вздохнул, посмотрев на свечи, что официант зажег еще когда приносил вино. Эта атмосфера была неуместна. Она не расслабляла, в ней было невозможно настроиться на нужный лад. Кацуки посчитал, что Виктор до конца не понимает происходящее, и отправлять его сюда один на один с Юрой не совсем правильно. Так они не узнают друг друга лучше, а наоборот только испортят отношения, которые с самой их встречи уже были какими-то напряженными.
Когда они уходили из ресторана, на улицах уже начинало смеркаться. Юра шел рядом, но Кацуки все равно казалось, будто он идет один. С другой стороны, подростка тоже можно было понять: навязанные знакомства, какие-то непонятные рестораны, в которые тащат насильно. Это все до глубины души неприятно, даже если хотят сделать как лучше.
Они вышли на набережную и пошли по прямой. Юра то и дело поглядывал по сторонам, куда угодно, но только не на Юри. Для Плисецкого огни Питера были отличны от московских, они лениво плавали на черной глади каналов рек, и улицы были другие: несли за собой какую-то пасмурную, грустную и ленивую атмосферу. И запах у них другой, не столь пыльный, а какой-то больше влажный, видимо за счет того, что везде вода.
— В Москве по-другому… — Тихо сказал Юра, а потом, опомнившись, повторил это же по-английски. —
В Москве по-другому.
—
Да? Ты там бывал? — Юри был удивлен, что юноша первый пошел на контакт и сам попытался завязать разговор, а не шел отстраненно, будто они случайные прохожие, а не будущие коллеги, познакомившиеся день назад.
—
Я там жил. — Плисецкий посмотрел вдаль. —
До недавнего времени.
Последнюю фразу он договорил слишком быстро, будто жалея о том, что начал говорить на эту тему, зашагал быстрее, не желая слышать больше никаких вопросов. Юра пропал в толпе на более оживленной улице, а затем появился уже у красного светофора на маленьком пешеходном переходе. Кацуки еле поспевал за ним и думал, что вино в ресторане было тогда совсем не нужно и что Виктор потратился впустую, ведь они даже и глотка не сделали.
Загорелся зеленый свет. Юри понял, что не успеет добежать. Вот тут-то они и расстанутся, на второй день встречи, после неудачного похода в ресторан. Разойдутся молча, точнее Юра убежит. Но только на удивление, подросток ждал и внимательно смотрел на приближающегося Кацуки. Они пошли вместе на следующий зеленый. От Плисецкого не было слышно ни слова, пока они не завернули за угол на знакомую улицу.
—
Не люблю большие скопления людей. — Хрипло произнес Юра, засунув руки в карманы.
Мужчина удивился. Это было объяснение такого странного поведения минутами ранее, когда он думал, что вот-вот сейчас все накроется медным тазом? Ну, по-крайней мере он узнал о юноше чуть больше. Этот парнишка сейчас не вызывал замешательства или раздражения. В глазах Юри Плисецкий теперь казался просто замкнутым и необщительным ребенком, примерно, как и описывают в различных статьях про порнографию с подростками. Теперь злиться на него или делать замечания желание пропало совсем. Теперь Юру было жалко.
—
Я плохо говорю по-английски. — Зачем-то пояснил подросток и опять замолчал.
Юри долгим взглядом посмотрел на него. Ему показалось это совсем не та проблема, которой озабочен Юрий. Он в таком возрасте тоже знал его не на шибко высоком уровне, чтобы тараторить не умолкая. Но зато все встало на свои места и стало понятным. Юра не злой, может невоспитанный, но и это можно опустить. Юре было тяжело поддерживать разговор, он просто не знал как общаться.
Кацуки почему-то почувствовал непреодолимое желание узнать, как Юра пришел к такому заработку, где его родители и знают ли они про это, но понимал, что на такое ему не ответят уж точно. Когда они поднимались домой, Юри все же осмелился спросить про родителей. Ему просто ответили, что не скажут.
—
Ты живешь с Виктором? — Увидев, как Юра, звякая ключами, открывает дверь в квартиру, спросил Юри.
—
Да. — Сухо послышалось в ответ. А когда они уже оказались в квартире узнались и небольшие подробности. —
Недавно стал жить.
У Юри разыгралось воображение. Если Юра живет с Виктором… то возможно они родственники, но как-то слишком не похожи. Юра сказал, что он поселился у него недавно. Тогда это получается, что они пара?
Юри потряс головой, потому что начали лезть какие-то неуместные мыслишки и фантазии про запретную любовь между которой возраст, недопонимание общества и родители, про которых Юра не хотел рассказывать. Они же наверняка были против такой связи сына, и вот он сбежал из дома. Кацуки поражался своим доводам, будет очень интересно, если это окажется правдой, а ведь Юра еще и грубый такой, что вполне мог…
—
Мы не встречаемся. — Плисецкий словно прочитал мысли мужчины. На деле он просто хотел разъяснить все моменты, чтобы не возникало вопросов. —
Я с вот этим вот, никогда в жизни бы не стал. — Указывая на какую-то висящую фотографию в рамке, сказал Юра.
—
Да у меня и в мыслях не было. — Соврал Юри, ровно ставя ботинки. Теперь же все стало еще более непонятным и запутанным. Появилось некое желание во всем разобраться, а Плисецкий, как назло, ушел мыть руки.
—
Хорошо что его дома нет. — Выходя из ванной, сказал Юра. —
А то бы начал опять пытаться исполнить свои планы по сведению нас.
—
Но он же это делает не просто так. — Кацуки не знал, почему он начинает оправдывать Никифорова. Это было как минимум странно, потому что он сам был немного в шоке от его замыслов. —
Он хочет, чтобы мы сблизились и лучше понимали друг друга. И даже с какой-то стороны это правильно. Люди чаще стали возмущаться, что порно по качеству видео и аудиоряда выросло в разы, но пропали эмоции.
—
И ты совершенно прав, Юри. — Снимая ботинки, в дверях появляется Виктор с Маккачином. —
В погоне за красивой картинкой все забыли про остальное. Вот как вы думаете, почему низкокачественная, любительская порнушка — почти домашнее видео, будет цениться многими больше, чем конфетка от какой-нибудь крутой студии?
—
Эээ, потому что его легче найти в открытом доступе? — На лице Юры появились нотки недопонимания.
—
Душа, Юра, душа. В той низкосортной порнушке, чаще всего с противным и уродливым мужиком, чувствуется душа. А это главное. Видны эмоции, чувства. — Замечтавшись, повесил пальто, Виктор. — Маккачин, мыть лапы! — На командный тон закрутившийся в коридоре пес тут же побежал в ванную, там же скрылся и Виктор, в последний момент подмигнув и сказав:
—
И вы мне все-все покажите.
— Фу блять. — Скривился подросток.
—
Не смотря на все странности, Виктор говорит дельные вещи. Мне кажется, нет смысла этому сопротивляться.
Юра насупился. В этом всем точно был какой-то подвох. Ну не может же быть так, что Никифоров только из-за какого-то полуторачасового фильма будет так яро настраивать их отношения в сторону чего-то романтичного. И этот сценарий про страсть и чистую любовь — это какой-то трэш, ему бы фентези писать со своими «эросами» и «агапе». Однако Виктор явно был уверен, что именно с этим надо переться на премию. Юра теперь вообще не шибко верил, что этот фильмец номинируют хоть на что-то.
Следом начались расспросы от Никифорова по поводу их совместного времяпрепровождения. На вопрос о том, как им та бутылочка вина, оба кивали и говорили что ничего такая, хорошее вино, хоть и оба даже не прикасались к бокалам. Какая шикарная слаженная командная работа.
— Правда? — Виктор посмотрел им внимательно в глаза. А потом резко поменялся в лице и строго произнес. — Вы не пьяны. Меня не обманите.
— Так-так мы же по бокальчику! — начал оправдываться Юра. — Да и выветрилось уже, наверное, все. Мы же еще по набережной прошлись. Да? — Юра дернул Кацуки не понимающего ни слова из сказанного, но моментально смекнувшего, что лучше стоит согласиться: Он поспешно закивал головой.
— О, так вы погуляли! — Привычная улыбка мужчины вернулась на место, а в глазах засверкала какая-то детская радость. —
Как замечательно. Вижу, вы уже начинаете ладить.
Юра в душе бесился от такого откровенно открытого «страхивания» его с Юри. Виктор, словно ребенок, взял их как кукол, тыкает друг в друга лицами и говорит: «целуйтесь». И так на протяжении всего вечера он пытался всячески поиграть ими, то в чаепитие, то еще во что-то, словно забывая, что перед ним живые люди, которые имеют свои чувства, свое мнение, и которые совершенно не знают друг друга. Но мужчину это не волновало, он обустраивал свой идеальный кукольный домик для двух своих игрушечек.
—
Сегодня вы будете спать вместе. — Раздвигая диван, радостно сказал Виктор. Для чего это и почему, он так и не пояснил. Ему просто так захотелось.
—
Я не-не я не при делах. — Потихоньку уходя, произнес Юра. — У меня есть тот неудобный диванчик в комнате, там и посплю…
— Солнце мое. — Юру крепко схватили за руку и резко вернули обратно туда, где он стоял. — Я тебя завтра же с вещами за дверь выставлю, если ты не ляжешь тут. — Виктор резко перешел на английский. –
Я сказал, что вы должны спать вместе. Значит, вы спите вместе. Это ясно?!
Юри ничего не сказал. Сейчас он выглядел младше, чем Плисецкий, потому что вместо того, чтобы высказать свое мнение по поводу всей ситуации и поговорить с Виктором, как взрослые люди, промолчал. Юра цокнул, закатив глаза. Виктор выглядел сейчас как истерящий ребенок, у которого что-то случилось с игрушками. А они, видите ли, не желают ложиться баиньки вместе, вот Витенька и злится, что бракованные попались, совсем не хотят, чтобы ему весело было в них играть.
Пришлось ложиться. Как же все это выглядело мерзко, особенно под сладенькое Викторово: «
Спокойной ночи».
— Он ебанутый. — Прошептал Юра, недовольно устраиваясь на самом краю разложенного дивана, лишь бы подальше от Кацуки. Он завернулся в кокон из одеяла, и сердито уставившись в одну точку, думал о том, как же до такого докатилась его жизнь.
—
Юрио, ты одеяло все забрал.
—
Заткнись! Мне и так плохо. — Закутавшись еще сильнее, сказал Юра.
—
Юрио, я понимаю, что тебя не устраивает происходящее, но давай придем к компромиссу. — Юри поерзав, пододвинулся ближе к подростку. —
Ты боишься меня? Не надо. Я не буду ночью тебя лапать или еще чего.
—
А ты хотел?! И вообще чего это ты перед Виктором…пресмыкаешься? — облокотившись на подушку, сел Юра. —
Я то не могу ему ответить, мне жить больше негде. А ты то?
—
Знаешь, что? Спать с кем-то не настолько ужасный указ. Бывало и похуже. — Вспоминая свои съемки БДСМ, сказал Юри. Никто и в правду не знал, что же там происходит на самом деле, и как относятся актеры друг к другу или режиссер к ним. Бывали и из ряда вон выходящие случаи, и все в погоне за деньгами.
—
Да ты зануда просто. — Буркнул Юра. У него не хватало словарного запаса выразить свое недовольство перед мужчиной. Он бы его, конечно, обматерил знатно и по-русски, но только вот оскорбления обесценятся, ведь человек, для которого они предназначены, ничего не поймет. —
Простите, у меня слишком маленький запас слов.
Юри одновременно было неприятно от столь резких высказываний в свой адрес, но и при этом эти запинки, ломаный английский и прочие вещи в речи Плисецкого были забавны. Он решил пока никак не реагировать на такое поведение. Ссориться на ночь было бы не очень хорошо. Единственное что: Юра был прав, что в случае с Виктором он повел себя откровенно никак. Но если бы Плисецкий чувствовал, если бы он знал, что ему не получается противиться… хотя чего тут чувствовать. Возможно, Юра просто не понимал, что Никифоров может делать с людьми, что хочет, вне зависимости от возраста, и ему просто невозможно сопротивляться.
—
Я не знаю как ты, но я ложусь спать. — Снимая очки и щурясь, произнес Кацуки. Не услышав ответа от сидящего в телефоне Юры, он, вздохнув, выключил свет и отвернулся на бок. —
Спокойной ночи.
Что-то неприятно оседает от мыслей, что этими двумя играют. Наверное, это безысходность, а мне хочется задать Юри один единственный вопрос: Ты великолепно понимаешь, что это бред, но выполняешь, а почему?
Впрочем, ответ давно ясен всем — потому что так сказал Виктор Никифоров.
***
Юри проснулся от того, что в гостиной стоял жуткий дубак, и даже одеяло еле-еле спасало. Юры рядом, на удивление, не обнаружилось. Зато обнаружился открытый нараспашку балкон. Кацуки уловил легкий запах курева, тяжело поднялся и пошел к источнику пронизывающего морозца, думал закрыть, пока не увидел тонкую тень за шторой. Юра стоял раздетый, совершенно не реагирующий на холод. Он пускал дым во мрак двора-колодца, где горела всего пара окон и его мерцающий янтарем от затяжек табак. Была кромешная тьма, и Юра в ней являлся лишь силуэтом с розовыми коленками и локтями от холода. Он не дрожал, в отличие от Юри, который от минутного пребывания на весеннем холоде продрог практически сразу.
Во дворе была полная тишина, лишь изредка из арки доносился шум от проезжающих машин. Было настолько тихо, что даже слышно, как потрескивая, тлеет сигарета каждый раз после очередного глубокого, но такого успокаивающего вдоха никотина и различных смол. Юри потянуло на балкон, несмотря на жуткий холод. Не заметив высокого порога, он запнулся, моментально обратив на себя внимание.
— Ты не спишь?! — от неожиданности Юра пошатнулся к краю балкона и чуть не прожег себе футболку.
Юри на этот раз сам потревожил подростка. Он на своем родном совсем по-другому говорит. Даже интонации становятся грубее, появляется легкая хрипотца, несвойственная детям его возраста. Но это придает какой-то особый шарм. Ангел с ломающимся и частично прокуренным голосом.
—
Почему не спишь? — Уже спокойнее спросил Юра, опомнившись, что мужчина русский не понимает.
—
Стало холодно, и я проснулся. А тебе я не советую стоять на морозе так легко одетым.— Поежился Кацуки.
—
Твое какое дело? — Юра спрашивает не зло, а совсем безмоционально, смотря, как пепел летит звездопадом в темноту двора.
Кто-то за него волнуется. Это так непривычно. Он уже и забыл каково это, когда о тебе заботятся. Вспомнился родной дом, но не который сейчас, где обитает его тетка всем семейством, а тот, что из воспоминаний, где он нужен, где тепло и уютно, где дедушка и вечно говорящая коробка-телевизор, где кроссворды и черно-белые фотографии в альбомах. Юра наконец-то почувствовал, как обветрились и потрескались губы, а по телу пробежались мурашки.
Очень захотелось заболеть, чтобы кто-то давал ему горячий чай с малиной, укрывал теплым одеялом и поил сиропами от кашля, как это делал дедушка. Плисецкий криво ухмыльнулся, кинув догорающий фильтр во тьму. Да кому он вообще нужен? А Юри смотрел на него, щурясь, и дрожал от холода. Вот что он тут стоит? Зашел бы обратно погреться в квартиру, идиот.
—
Пойдем. Холодно. Не хочу, чтобы мой партнер внезапно простыл. — Юри потянул Плисецкого за руку. Тот не сопротивлялся. Он пребывал в тихом изумлении. Кто-то не хочет, чтобы он заболел? Нет, Юра не думал, что все наоборот хотят, чтобы он простудился, а Юри первый кто сказал «нет». Просто это был первый раз со дня, как не стало деда, когда кто-то подумал о нем в таком ключе, когда кто-то побеспокоился о нем. Юре казалось, что он уже привык к жизни без близких, и как же он ошибался все это время. Он так скучает, что не передать словами.
Отворачиваясь от Юри и сползая практически на самый край разложенного дивана, Юра пытался не залить все слезами. Стыдоба была бы какая: разреветься в одной постели с мужчиной. Плисецкий зажмурился и тяжело вздохнул. Ну, вот как же это так получилось? Человеку, с которым он знаком три дня и который не шибко ему приятен, сказал такое. Пускай это даже и формальная забота, но даже она нашла отклик в его душе. Неужели все настолько плохо?
Юри не мог больше уснуть. Его тоже мучили мысли. Зачем он подписался на такое? Все было бы гораздо легче, если бы Плисецкий был чуточку взрослее, чем сейчас. Кацуки засуетился, перевернулся в сторону Юры. Тот лежал укрытый лишь краем одеяла и тихо, размеренно дыша, спал. Юри пододвинулся ближе, с ноткой жалости взглянув на подростка, укрыл одеялом получше. И посмотрев на сосредоточенное во сне лицо с еле заметными влажными дорожками на щеках от слез, понял, что не сможет. Он просто не сможет сниматься с ним, он не сможет трогать его, целовать, а о чем-то большем вообще подумать страшно. Потому что, какими бы они оба не были шикарными актерами, в голове у Кацуки будет стоять этот образ спящего несчастного ребенка.
—
Как же все отвратительно сложилось…
И не говори. Видимо с тобой такое впервые. Тебе никогда не понять несчастных людей. Юри, не отрицай то, что у тебя всегда была поддержка, не отрицай, что тебе всегда помогали, и что тебе давалось все легко. Ты так мило осуждал поведение Юрочки в ресторане, даже не разобравшись в ситуации. Считаешь себя взрослым, потому что так в паспорте? Почему же тогда не смог разобраться с Витенькой, а просто молчал, выслушивая капризы?
Юри, тебе жалко Юрочку? Потому что это неправильно, когда подростки в порно, или потому что ты не знаешь, как у него обстоят дела с семьей и жильем? Как это типично для многих быть такими моралистами, быть таким правильными, исходя из мнения большинства, и делать какие-то необоснованные ничем выводы только на общепринятых нормах. С таким успехом я могу назвать и тебя, Юри, и других подобных тебе «правильных», коих больше половины на этой планете, самыми настоящими детьми. Они не могут составить логическую цепочку, разобраться, подумать, прежде чем строить доводы и жонглировать шаблонами, данными родителями, телевизором, школой, институтом, да и обществом в целом.
Боже, Юри, да ты самый настоящий бессовестный мальчишка, не смотря на свой возраст.
Теперь вас таких двое, а два сапога — пара, как сказал бы Виктор. Может быть, тут, он даже в чем-то и прав.
***
Утро выдалось странным и несколько тяжелым. Потому что надуманное ночью заставляло сейчас только сильнее волноваться. У Кацуки и просто так было с уверенностью в себе не все в порядке, а накручивать себя он ой как любил. Причем это происходило часто очень зря и без надобности. Юры снова не оказалось рядом, когда он только просыпался, это настораживало.
—
А где Юра? — Помешивая кофе, спросил Юри.
—
Учится. Его целый день не будет, причем у него еще контракт. Поздно вернется. — Виктор сейчас был другим, Кацуки бы не постеснялся бы даже сказать, что он полностью адекватен. —
Ты что-то хотел от него?
— Нет-нет, просто. У меня есть вопрос. — Юри потупил взгляд в кружку. —
Почему именно он? Я не считаю, что это правильно склонять к такому подростка. Просто я не из этих, о ком ты там подумал, и если ты каким-то образом узнал, что я общался с несколькими моделями подобными Фее, то это ничего не значит. Мы просто пересекались, так выходило.
—
«Почему именно он?». А почему твоя речь состоит на девяносто процентов из оправданий, Юри? — Такой ответ звучал совершенно не в духе Виктора. —
Запомни раз и навсегда. Проблема твоего отношения к Юрию кроется только в самом тебе. Ты считаешь его ребенком и это главная твоя проблема.
Сейчас звучали очень даже здравые мысли по отношению к Юри, что было совершенно противоположно вчерашнему поведению Никифорова.
—
Может потому что он и есть ребенок, Виктор? — Юри не понимал, что от него хотят. Вот как он может просто взять и закрыть глаза на то, что он будет трогать не доконца развитое тело, касаться кожи… у Юры, наверное, мягкая кожа. Вспомнились розовые коленки в темноте.
—
Это, смотря с какой стороны посмотреть. Ребенком можно назвать и сидящего на шее родителей двадцатичетырехлетнего мужчину. — Неаккуратно пошутил мужчина, будто что-то зная.
—
Это было личное оскорбление? — Юри приподнял бровь, спокойно, но твердо взглянув на Никифорова. Он, конечно, не сидел на шее родителей и уже давно не жил с ними, но почему-то стало обидно.
—
Хахаха, нет. — Виктор прикрыл рот ладонью, чтоб не расхохотаться сильнее. Как же Юри смешно смотрелся с его стороны. Все так принимает на свою сторону сразу. В чем-то они с Юрочкой схожи. —
Ну, смотри: Юра достаточно самостоятелен, он сам решает свои проблемы, зарабатывает деньги. Опустим момент, каким образом, но согласись, он их зарабатывает. Если не брать в расчет биологический возраст, то причин называть его ребенком, совершенно нет.
Виктор противоречил сам себе, ведь только недавно он в открытую называл Юру ребенком и даже отшлепал ремнем. Только вот это его совершенно не волновало. Нужно было убедить Юри в том, что сняться с Плисецким это совсем не аморально и безопасно, а насчет закона он может даже не волноваться, ведь…
—
У него есть поддельный паспорт, где ему натянули два года. — Сказал Виктор и добавил про себя «благодаря моим связям конечно», а потом самодовольно улыбнулся.
—
Это не отменяет того факта, что он маленький. — Юри словно начал издеваться, настаивая на своем.
—
Да Юри! — Измученно протянул Никифоров. Он уже готов был биться головой об стол. Кацуки хоть и казался мягким, но на деле был совершенно непреклонным, что мешало Викторовой деятельности. —
А чего ты хотел, собственно? Сам согласился, а теперь придираешься. Или это отговорки, а Феечка тебя не возбуждает ничуть? — Виктор сделал разочарованное лицо, чтобы надавить на совесть Кацуки, а потом, поняв, что не подействует, решил снова поиздеваться:
—
Ты боишься облажаться? Тебе начало казаться, что ты начнешь меркнуть на фоне Юрочки?
Юри поперхнулся кофе. У него и в мыслях такого не было, но только что-то стыдное чувствовалось и давило изнутри. Да, он не хотел облажаться, но никак не из-за Феи, а просто, чтобы оправдать то мастерство, которое многие режиссеры нахваливали. А Виктор задевал искусно, дергал за больное, и умело этим манипулировал, словно читая мысли.
Все же некоторые, кто был с ним знаком, правы, что Виктор может спокойно копаться у вас в голове. Зная базовую информацию о человеке, ему оставалось просто выстроить логическую цепочку, опираясь на поведение личности, какие-то внешние признаки и прочие вещи, и вуа-ля — портрет составлен за первый час знакомства или даже меньшее время. А дальше? А дальше он всем добром, что у него имеется, пользуется на здоровье: манипулирует, давит, использует для своих целей или просто развлечения. Без разницы, сколько лет и каков статус человека, если он заговорит с Никифоровым и позже окажется ему интересен, то несмотря ни на какие факторы, его затянет в этот омут интриг. Только Юри этого пока еще не понял и сваливает все только на свою мягкость и неспособность противостоять. А знал бы он, как Витюша вьет веревки из других для своего благополучия, может все бы и складывалось по-другому.
Юри не знал про все это и даже не догадывался. Поэтому просто перевел разговор в другое русло, как они обычно общались в интернетиках: снова собачки, охуительные истории и снова какие-то блевотные и сладенькие рассуждения на различные темы совершенно не относящиеся к работе.
Юри хоть и был мягким, спокойным и уступчивым, но мог превратить это в свое достоинство. Он никогда первый не провоцировал на конфликт, а, наоборот, назревающие — успешно заминал. Но даже разговаривая о посторонних вещах, он с замиранием сердца понимал, что новый контракт приближается, и отказываться уже поздно совершенно, а тут еще грандиозные заявления Никифорова с премиями AVN. Сценарий, кстати, был не менее грандиозным, чем заявления. Там не было чего-то из ряда выходящего или, наоборот, унылого и совершенно не интересного. Сценарий выглядел интригующе, он произвел уже при прочтении положительное впечатление, пусть даже Юра и фукал на то, что Виктор назвал его «Нежным и непорочным Агапе», Юри же своя роль совершенно устраивала.
Оставался лишь вопрос, как Виктор собирается номинировать фильм с несовершеннолетним. Но немного поразмыслив, Юри заметил, насколько гениальную аферу проворачивает Никифоров: по правилам, релиз фильма должен состоятся за два года до церемонии. Юра к тому времени уже и без своих поддельных документов будет являться совершеннолетним и на награждение, получается, явится вполне себе законно. Главное только чтобы Фея не повторила историю всеми известного Брента Корригана*. Вот за это Виктору стоило бы трястись ночами и бояться, что однажды не проснется, а будет лежать, элегантно распластавшись с прирезанным горлом* на своих простынях, залитых кровью. А Юра может… наверное.
Юра кажется жестоким.
Он приходит поздно вечером, почти ночью. Когда Кацуки с Виктором разбирают сценарий и разъясняют какие-то аспекты по поводу локаций и диалогов. Юра смотрит на них устало и раздраженно. Устало от того, что вымотали съемки и учеба, а раздраженно, потому что не может понимать то, о чем они говорят, до конца.
— О, солнце мое вернулось! — Внезапно отвлекаясь и моментально переставая быть серьезным, выкрикивает Виктор на таком непонятном русском.
Он специально подхватывает паренька на руки, зная, что в ответ будут раздражаться и беситься. Виктору доставляет драконить и ставить в неловкое положение мальчишку.
Юра, как только его ноги перестают касаться пола, начинает брыкаться и всячески противостоять, ругаться. Это только забавит, оскорбления не воспринимаются всерьез.
— Ты совсем охуел, долбаеб?! — Стукнув по спине, проорал Плисецкий. — Че за херню ты творишь?! Отстань! Опусти меня нахуй!
— Ах, тебя на хуй опустить? Могу устроить. — Театрально удивляется Виктор, крепче подхватывая под ягодицы пытающегося вырваться подростка, а потом обращается к Юри:
—
Ты погляди, какой дикий злой тигр!И он твой, Юри.
Виктор это делает намерено, он бы никогда просто так Юру не поднял. Сейчас он демонстрирует Плисецкого перед Кацуки, словно кота на выставке и одновременно главный и дорогой экспонат музея. Он делал это с таким цинизмом и насмешкой над бедным подростком, не считаясь с его мнением, словно он не живой, хотя еще утром говорил, что Юрочка самостоятельный взрослый мальчик, который может сам принимать решения. Что-то картина не складывалась никак. Юри показалось, что его держат за дурака, а Юра, ворчащий, поправлял задравшийся на впалом животике свитшот с канапляным узором.
У Виктора ну просто шило было какое-то в заднице, он в любой более-менее удачный момент пытался привлечь внимание Юри к Плисецкому. И делал все возможное, чтобы у того появилось к этому подростку не чувство жалости и беспокойство, а желание.
Зачем? Виктору нужны настоящие эмоции, ему срать на то, насколько идеально они будут трахаться, насколько красиво смотреться в камере. Ему нужно, чтобы они любили друг друга или хотя бы просто хотели, но искренне хотели, а не потому что так надо для съемок. Может, нужно, чтобы инициативу проявил Юра? А Юри тогда уже и отвертеться не сможет, мол, вот мальчик сам хочет, чтобы ему вставили и уже изнемогает и предвкушает съемки — настолько хочет.
В этом проходили дни, а Юра приходил с каждым разом все позднее и позднее, словно зная, что с ним хочет сделать Никифоров, словно чувствуя неизбежность более чем просто связи на камеры, и будто оттягивал момент. Это было невольное сближение, вынужденное. Каждый вечер засыпать и просыпаться в одной кровати с партнером, общаться и отвечать чем-то нейтральным на нагнетающие больные вопросы про родителей и про то, почему он здесь, из раза в раз повторять, что это не твое чертово дело, Юри Кацуки. А потом, вспоминая мать и дедушку, умирать на балконе в который раз за ночь, тушить об свои же руки окурки, чтобы отрезвить сознание хотя бы болью. Было страшно, потому что по-другому уже не выходило. В голове так много всего было понамешано: мама, ее кашель, одиночество, боль, Славик, кафель, унижение, деда… смерти, смерти, снова одиночество, вороны и первый снег на свежей могиле, удар затылком об стену, синяки на запястьях, хлопнувшая дверь, фонари. Боже как же всего много и от этого хочется кричать, забившись в угол, закрыв руками уши. Как же ему одиноко, что он вот сейчас готов даже лечь ближе или нет, не просто ближе — прижаться к чужой спине, пытаясь избавиться от вечных терзаний в темноте. Искать покой в навязанном кем-то мужчине?
Как же это низко и безысходно.
Просыпаясь под умиляющийся вздох Виктора на совместный сон двух его «игрушек», Юра окончательно понимает, что лучше это закончить быстрее, делает первый шаг, с него хватит. Его ломали уже миллионы раз, но в этот он будет изворотливее и не станет просто так упрямиться, это выгоднее и удобнее.
Он перенимает поведение Никифорова, решаясь выйти на сцену к нему, принимая его игру, но все равно идя по своим правилам. Плисецкий подыгрывает, жмурясь, словно еще дремлет, крепче прижимается и небрежно кладет на Кацуки руку. Хорошо, что тот спит без задних, а то накрылось бы все медным тазом.
Он повествует на ломаном английском свой план сделать вид, что они что-то испытывают друг к другу, пока гуляет с Юри и Маккачином, потому что их отправил Никифоров с фразой: «чтобы насладились совместным времяпрепровождением».
А потом в прихожей они разыгрывают представление с невинным чмоком в щеку. Занавес вновь открывается, аплодисменты, на сцену выходит еще один актер.
Юри вступает в игру и будет в ней без антрактов до самого финала.
