Бессовестный мальчишка

      Солнце непривычно ярко и горячо светило в глаза. Юра зажмурился, терпя легкую головную боль от слишком резкой смены климата. По прибытию на место съемок моментально стала написывать Вернадская, которой он успешно напиздел про то, как папочка его чуть ли не заставлял собирать чемоданы, ведь ой как не хотелось лететь заграницу в учебное время и вообще…              …Он хорошо очень напиздел, что уж точно никому в голову не придет, что в Италию он не пиццу и пасту кушать прилетел, а трахаться на камеры и позже идти по красной дорожке вместе с другими молоденькими номинантами и номинантками, метящими в актеры-актрисы года или даже в старлетки.              По старинной каменной рыхлой дорожке катить тяжелый чемодан было сущей мукой: Он то заваливался на бок, то застревал своими маленькими колесиками меж неаккуратно обработанных плиток.              — Ох, черт! — Вскрикнул Юра, когда бедный леопардовый чемодан опять начал заваливаться. — Нельзя было попросить таксиста подвезти нормально к главному входу? — Плисецкий потрогал раскалившуюся макушку под солнцем и измучено выдохнул, понимая, что сейчас кепка не была бы лишней. — Жара пиздец, а мы премся через какие-то… кусты?!              — Юрио, это сад. – Спокойно пояснил Кацуки, его, видимо, не особо волновала жара. — Тут будет пара сцен межу прочим. Ты же читал сценарий?              Юра промолчал. Он никогда особо не вчитывался в свои сценарии и полагался на импровизацию в диалогах, коих обычно бывало и не так много. И в этот раз он так же просто пробежался по тексту от силы пару раз и такие детали как местоположение, конечно, пропустил, но, видимо, зря. Хотелось буркнуть Юри в ответ что-то грубое, мол, он знает, но факт того, что трава будет жопу колоть, это не отменит. Правда он уж как-то запоздал с ответом, потому что Юри, заметив знакомые лица, моментально переключился на другую волну и пошел вперед быстрее, энергично что-то обсуждая с окружившими его людьми.              — Ебаные кусты! — Плисецкий раздраженно дернул ручку чемодана на себя.              — Юрочка, ты слишком на все поверхностно смотришь. — За спиной резко возник Никифоров с тлеющей сигариллой. Он сдвинул солнцезащитные очки на кончик носа, что сделало его снисходительный взгляд еще более снисходительным, и продолжил:              — Как же ты так живешь, дорогой мой, если для тебя роскошный сад — кусты? — Виктор подтолкнул подростка, чтобы тот потопал быстрее. Сам же, элегантно поправив панамку, вальяжно пошагал рядом. При этом он умудрялся выглядеть не нелепо в своем прикиде, а даже наоборот — походить на Рауля Дюка* в какой-то степени. — Скажи еще, что море — это лужа. — Указав на синюю полоску, произнес он. — Котенок мой, ты сейчас находишься на Побережье Одиссея с изумительными пейзажами. Тут, блин, до Рима рукой подать…              Юра шел молча к вилле, выслушивая короткий экскурс от Никифорова. Но когда он внимательнее вгляделся в морскую полоску, то осознал, что впервые вживую видит море. От подобного, несмотря на сильную жару, по телу пробежались легкие мурашки.              — … И все же, это считается одним из красивейших мест Тирренского моря, Юра.  — М, ясно. — Буркнул тот, делая вид, что не интересно. Но на самом деле, если отбросить все недовольства по поводу дорожек в саду и чемоданов, он был на взводе еще с самолета. Все же это его первый полет за границу.              Все это время он великолепно играл совершенно незаинтересованного человека, хоть глаза и горели при виде чего-то нового. Просто не верилось. Это было таким странным и неправильным: он — подросток, который радуется поездке, полностью осознавая, что ее цель это съемки красивого порно с его участием. Стало немного стыдно за самого себя и за свои чувства, которые пробудила новая обстановка.       На скалистом побережье, где как раз и находилась шикарная арендованная для съемок вилла с садом, создавалось полное ощущение остановившегося времени. Созерцать какие-то древнегреческие развалины вдали было невероятно непривычно, и Юре уж совсем не верилось, что он сейчас находится именно в том месте, о котором знал лишь со страниц учебника истории и из влогов зажравшихся блоггеров.              Юра остановился во дворе и встал в тенечек, ожидая каких-то очередных комментариев от Виктора или хотя бы примерного плана действий. Все суетились, звонили кому-то, собирали оборудование для съемок или просто относили чемоданы. И Никифоров был в самом эпицентре происходящего, точнее, он руководил всем этим. Окружающим было совершенно не до Юры. Чемодан, на который он опирался, оперативно утащили, словно говоря, мол, пацан, не мешай взрослым дяденькам и тетенькам работать.              Плисецкий насупился, осмотрелся вокруг, надеясь на что-то интересное.       Вилла была вся белая с некими отголосками чего-то старинного. Она располагалась прямо на горе, как и многие другие дома под аренду подобного плана. Лестница с витиеватой периллой, по которой полз вьюн, спускалась прямо к лазурному морю, что практически сливалось с небом. Пляж был пуст и тих, за исключением плеска воды.       Юра снял кеды, в которые противно засыпался песок, и ступил на него ногами. Обжигающий золотой бархат окутал ноги. Хотелось подойти ближе к морю, от которого веяло тем соленым запахом, про который писали в книгах, который имели в виду, когда говорили, что пахнет морем. Теперь он тоже понимает, что это такое, и это так будоражит и ломает мозг. Все такое яркое, зеленое, светлое и фантастическое. В это не верилось, потому что надежды посмотреть на мир были похоронены еще давно.              А теперь казалось, он сам находится в какой-то древнегреческой легенде.       — Юра, тебя все уже обыскались. Ты куда ушел? — Послышался голос Виктора, он стоял на последней ступени, но спускаться на песок не решался, зная, какая участь ожидает дорогие ботинки. — Не веди себя как маленький ребенок!       — А? — Юра, словно не услышал его. Он был настолько заворожен окружением, что даже не расслышал как его позвали.              На мгновение настала тихая пауза, разбавляемая только шумом прибоя, пока до Юрки все же не дошло, чего это его зовут и ругаются. Подул ветер, будто специально взъерошивая волосы так, что они полезли в глаза и рот. Юноша нахмурился и стал раздраженно пытаться убрать их назад. Казалось, что даже стихия прогоняет его с пляжа, считая, что он не имеет права созерцать ни чистейшее море, ни лазурное небо без единого облачка, ни стоять босыми ногами на горячем мягком песке. Это расстроило и взбесило.              Поднимаясь обратно по лестнице за Виктором, к Юре резко пришло полное понимание того, зачем он сюда приехал. И внутри все стало давить от напряжения из-за нетерпеливости. Ну как нетерпеливости, напряжение росло скорее из-за приближения ключевого момента.         Деревья зашелестели от очередного теплого порыва ветра, что принес за собой солоноватый аромат, словно напоминая о том, где они находятся.        — Юри, ну хоть тебя искать не нужно. — С облегчением вздыхает Никифоров. — Сейчас расставят все как надо, и к полудню вы уже должны быть в полной готовности. Часы к контракту не прибавляются, дорогие мои.              Кацуки нервно выдохнул, выпучив глаза на Юру так, будто перед ним что-то страшное и непонятное, а не обычный подросток, который сейчас мотает ногой, пытаясь вытряхнуть из кеда песок.       

***

             — Я не могу! — Истерично вскрикнул Юри.        — Уен, соберись, с кем не бывает! — Виктор поспешил за удаляющимся мужчиной. Дело в том, что на площадке у Юри пропала эрекция от волнения. И из-за этого всего почему-то наехали не на Юри, а на Юру, который отказывался делать минет Юри перед съемками, чтоб у того стояло.       — У меня не стоит, и это проблема! Я не могу, такого никогда не было. — Кацуки это реально пугало. Обычно с подобными вещами проблем не возникало. Сейчас же от волнения и страха он чуть ли не визжал как девственная монахиня, впервые увидевшая член.              Происходил какой-то трэш из морально-нравственных терзаний Юри. Ведь с одной стороны, это совершенно нормально и правильно, что у тебя не встает на подростка. Так и должно быть по меркам общества, но в данной ситуации все должно было быть наоборот. А Юри боялся, ему было страшно даже прикоснуться к этому с виду хрупкому мальчишке.              Ему казалось, что он просто снимется как всегда и уедет, но тут все было не так просто. Он не думал, что ему будет страшно ворваться в это совсем молодое тело, которое было, к слову, ничего так: еще неразвитая андрогинность, тонкие запястья, прозрачная бледная кожа, пошлая улыбочка, которая возникала на лице подростка всякий раз, когда он попадал в объективы камер. Это и возбуждало, и пугало. В Юре было уж слишком много контрастов. И даже сейчас Юру быть девственным и непорочным по сценарию совсем не устраивало. Он реально был плох в таких ролях.              — Фея, помоги ему уже. – Хлопнув себя по лбу сценарием, измучено произнес Никифоров.              — Я не буду ему отсасывать, пускай пьет таблетки. Я виноват в том, что он импотент? — Юра прибывал в неком замешательстве, пока отсутствие эрекции било по самооценке Юри со страшной силой. Все потому, что он всегда был в готовности и никогда не мог пожаловаться на какие-то проблемы из серии недостаточно твердого члена или скорострельности.              — Он просто волнуется! — Возразил Виктор.        — Уен, слышишь, а знаешь, как я блять волновался, когда мне руку в зад пихали? Наверное,похлеще тебя. Ну, серьезно, тебе даже не вставляют.— Грубо проговорил Плисецкий. От этих слов Юри принял еще более загнанный вид.              Виктор понял, что просить Юру что-либо сделать совершенно бесполезно, он был красивым мальчиком, но на съемках уж слишком дерзким. Никифоров снял солнечные очки и с выражением лица: «Опять все делать самому» сунулся к Юри. Под изумленные возгласы людей на площадке. Снимать можно было уже только это:              Режиссер отсасывает актеру, чтобы у того нормально стоял. И все это происходит не абы где, а на улице, в саду, в сплетающихся аркой вьюнах и розах. Как же без них?              Никифоров отстранился от члена, который благодаря ему был приведен в полную готовность, стер большим пальцем руки слюну, что стекала с краешка губы, и сглотнув потребовал, чтоб ему принесли минералки.              От такого поведения охуевший Юра подполз к краю кровати, которую поставили в эту сплошную зелень, и уже наверняка надеялся, что про него совсем забыли. Но хлебнувший минералочки Виктор потребовал слезть побыстрее, потому что теперь, видите ли, ему захотелось снять первую сцену в два дубля, а весь тот материал, который засняли за полтора часа, еще не приступая к основному и самому вкусненькому — снести к чертовой матери.              Юри молился, чтобы заново не созерцать это слишком эстетичное, но такое неправильное для некоторых соло русской Феи. Он уже и так признался сам себе, что Юра красивый, особенно в ангельском одеянии. Казалось, ему не хватало ореола над головой и крыльев, какие бывают на иконах, а еще ему не хватало невинности и терпения не лыбиться перед камерами так, словно только что он отсосал сорока мужикам.               Плисецкий медленно шел, изредка обращая внимание на камеры, окружившие его, и слушая комментарии по поводу своих движений.              Босые ножки с розовыми пяточками ступили с узорчатой неровной плитки на траву. Снимать именно здесь было и вправду хорошим выбором: поистине прекрасные сады, словно райские, а Фея в них хорошо вписывался, впрочем, как и Уен, который выглядел не хуже.              — Опять вы здесь! — Юра не знал, какую интонацию в этом случае использовать и, если бы не образ, он бы уже давно орал. Он просто не может быть нежным, он думает, что на камерах он будет смотреться максимально нелепо. — Вам не надоело ли везде распространять этот разврат?               — Мое милое Агапе, ты так разъярен, если хочешь, то я уйду навсегда, но только если ты сыграешь разок по моим правилам, смекаешь? — Кацуки отыгрывал что надо, весь вошел в образ. А Юру бесили эти тупые диалоги, но что с ними сделать? Людям нравится подобное. — Я не доставлю тебе никакого дискомфорта, только чистое наслаждение. Зачем жертвовать собой ради любви, как ты, когда можно просто расслабиться и доставлять друг другу удовольствие?              Образовалась невнятная пауза, пока Юра не сообразил, что должен ответить что-то, что он успешно забыл, как и половину своих реплик из сценария. Где-то на ветвях оливы прочирикали птички, а Виктор напряженно прищурился, словно ожидая перекати-поля для полноты картины.              — Эээ, налетай тогда давай что ли… — Тихо пробормотал Юра, понимая, какую глупость только что наимпровизировал. Эта фраза была хуже всех тех, что были в сценариях псковского порно.              У Виктора от полного шока из рта выпала наполовину скуренная сигарилла, которую в считанные секунды операторша, прифигевшая ни меньше, сунула обратно в рот мужчине. Никифоров глубоко вздохнул, окончательно переваривая случившееся, и поправив панамку, произнес:              — Скажите потом монтажеру, чтобы вырезал этот позор. — На фразу все присутствующие активно закивали. — Продолжаем.              Уен льнет к Фее, стараясь забыть это недоразумение.              Ближним планом снимают то, как он сминает ягодицы. Юра в этот момент должен смутиться, дернуться, он же чистый, он же Агапе, в конце концов. Он невинен сейчас, для него сейчас это должно быть впервые, он обязан показать, что не знает, как действовать, и отдаться опытному Эросу. Таков сюжет. Такова завязка.              — «Черт, кто писал этот сценарий?» — Задает Плисецкий сам себе вопрос, естественно, зная ответ, пока его кладут на черные простыни, нависают сверху, целуют, говорят свои реплики про то, какой он непорочный, никем не тронутый, желанный. От этого плеваться хочется, так мерзко, типично, приторно и совершенно неприятно.              Впервые партнер ему был противен на моральном уровне. И сказать спасибо он должен был за это Виктору.              Юри сейчас не церемонился, толкнулся сразу, заставляя Юру дрогнуть от неожиданности и попытаться машинально отстраниться. Это выглядело со стороны, словно его пронзила молния, и он дернулся от разряда, так красиво и напряженно. Виктору понравилось, он прищурился, рассмотрев внимательнее картину.              Еще толчок, Юра стонет, прикрывает глаза, для изящности — знает, что красиво и что всем такое нравится. Он специально содрогается под точными и совсем не подобающими натуре Юри толчками.              Красиво.              Виктор ухмыляется — значит все правильно. Он жестом показывает, чтобы сменили позу.              Юра чувствует, как из него скользко выходят, переворачивают на бок, заставляют прильнуть всем телом, сплести пальцы с чужими.               — Смотрите в глаза друг другу! В глаза. — Кусая фильтр бедной сигариллы, вдохновлено указывает Виктор, выдыхая дым.              Все, что сейчас происходило на кровати, было как танец, местами скомканный, а местами такой элегантный и страстный, казалось, не хватало розы, алой и пышной, у Уена в зубах или у Феи в волосах, но это тогда уже было бы не по сценарию.       Это так странно.              Юра редко смотрел в глаза своим партнерам, он всегда смотрел в камеру, потому что снимали его, а остальное шло на второй план. Теперь же они вместе. В глаза смотреть стыдно, потому что видят, что с тобой происходит, твои эмоции и ощущения. Даже стоны не так отражают эмоции потому что наигранно. Виктор оказывается многое знает.              «Людям нужны эмоции. Люди — потребители, им не нужны скрытые смыслы, контексты. Люди готовы жрать любое дерьмо, лишь бы это как-то совпадало с их фантазиями». — Говорил он еще дома, когда разводили сценарий.              Юри был твердым, как и полагается, не большим, но до местечек, где все было чувствительно и приятно — доставал. Ничего особенного. Юра сжался внутри ради любопытства к ощущениям и этим вызвал невольный стон Юри. Тот застонал реально по-настоящему, это чувствовалось, а Юра напряженно выдохнул, стараясь больше так не делать.              — Ну как, нравится? — Виктор, довольно хмыкнул, поняв, в чем дело. — Знаю, он шикарен.        Юра фыркнул, нахмурился, толкнул локтем Юри, для приличия, чтобы не расслаблялся. Не только он должен играть трепетного ангелочка, но и Уен пусть не выходит из роли и продолжает его искушать, как надо по сценарию.              — О, а ты, солнце мое, наслаждайся им, как он тобой. Я же знаю какие ощущения ты испытываешь на деле. — С некой насмешкой взглянув на порозовевшее лицо юноши.              Юра и вправду знал, ощущал свой жар и как влажно скользят внутри него, задевают там, где почему-то очень приятно. Он через силу посмотрел Кацуки в глаза, как указали. Это было странно, но сквозь напускную доминантность все же чувствовалась некая неуверенность, даже скорее паранойя. Юра готов был поклясться, что сейчас у Юри в голове только два вопроса: «Делает ли он ему больно?» и «не вредит ли своим членом его бедной детской психике?»       Нет.       Юра жмурится и тонко стонет.       Нисколечко.       Юра небрежно целует. Давая без слов понять, что ничего подобного не испытывает и он уже взрослый, которому не страшно и не больно. А небрежно это делает, потому что он не настолько наслаждается актом, сколько работает во время него.              Плисецкий всем видом показывает, что это не в первые, и его не надо уговаривать расслабиться, не зажиматься, и потом говорить, что он молодец, что без каких-либо проблем принял полностью и до конца. А то, что такое присутствовало в сценарии, неимоверно бесило. Эти типичные фразочки, которые так почему-то нравятся аудитории, что плеваться хочется.       Юри все делает строго, как сказали, но одновременно так деликатно. Со стороны не видно, зато хорошо чувствуется. Пускай слышно громкое хлюпанье и шлепки кожи о кожу, это только с виду так, с нотками чего-то не просто страстного и порочного, но и животного. Юри хорошо вжился в роль, понимает, что быть демоном искусителем это показывать не только плотский грех, дикую страсть и развращение чистого, но еще и черты чего-то звериного.              Вот он грех — человек, который теряет человечность и удовлетворяет себя на уровне инстинктов.              Юра почему-то становится подстать этому всему — невинность резко теряется за горящим взглядом, напоминающим больше не страстное желание, а соперничество.       — Хватит! Все. Это не то. Вы забыли образы. — Виктор серьезен, впервые. Без придури, и слащавости. — Перерыв у всех.       Плисецкий закатывает глаза, и не глядя, берет халат, что подают. Он не понял, что сделал не так, съемки под руководством Никифорова казались сущим адом. Ему все не нравилось, он вел себя как привередливый ребенок, который не желал кушать овощи, что мать щедро положила в тарелку.              С этой мыслью, Юра, даже забыв про вьетнамки, которые было бы желательно надеть, босиком направился к обрамленному витиеватой пириллой скалистому обрыву, это было то место, с которого вниз на пляж спускалась лестница. За столь короткое время это стало его любимым местом, можно было с высоты белой скалы смотреть на море.              — Скажи мне, заяц, что ты все пытаешься ему доказать? — Выдыхая дым, говорит Виктор. — Доказывать будешь только за пределами съемочной площадки. Понял? А сейчас твое дело, наплевав на все, в том числе и какую-то тобой не воспринимаемую черту партнера, сыграть идеально. — Юра не слушал. Поняв это, Никифоров решил как-то иначе подойти к разговору. — Хочешь? — Протянул открытую пачку «Корсара» он.              Подросток устало кивнул в знак согласия, а потом прикурив сигариллу снова отвернулся. Пара затяжек немного успокоила, а атмосфера, окружающая его, заиграла новыми красками, как море от солнечного зарева, которое, пуская алые дорожки по фиолетово-синей воде, окрашивало виллу и известняковые скалы в розовые и персиковые оттенки, а листве придавало глубокий оттенок. Этот момент ему точно запомнится надолго.              — Юра, есть какие-то причины того откровенного провала? Ты был на грани выхода из образа все время.              — Я без понятия. — Честно признался Плисецкий, пуская дым, который окрашивался, в нежно-желтый благодаря заходящему солнцу. — Может, я просто не знаю, как. Это не мое.       — Каким был твой первый раз? — Немного помолчав, задал вопрос Никифоров, а потом затянулся. Это у Юри возникли какие-то недоразумения с эрекцией, но эта проблема была легко решаема, по крайней мере, с пониманием роли все в порядке. Юра же, наоборот, с телом никаких проблем не имел, а вот голова была точно полна каких-то предрассудков и комплексов. И с ними надо было как можно быстрее разобраться.              — Мой? Ну, эээ, я не очень помню. — Юра отвел взгляд, не до конца понимая, зачем об этом спросили именно сейчас. — Но это было раком, больно и стыдно. Еще смазки было много, она так неприятно по ногам текла… Из-за нее было даже коленкам скользко.               — Оу… — Поморщился Виктор. Говорить, что это все знакомо, было бы не лучшим поддержанием разговора. В любом случае его первый раз был таким же, но только не раком, и еще лубрикантом наоборот пожидились. — Мне кажется, я понял. Сыграй то, как выглядел бы твой идеальный первый раз.       Юра задумался. Он даже не представлял себе никогда свой первый раз.              — А что если я его представляю с девушкой?              — По сценарию надо. Не неси глупости. — Отмахнулся Виктор. — Смотри: красивая постель, везде розы, природа и твой опытный мужчина, который постарается тебе доставить только наслаждение. Чем тебе не идеальный первый раз?        Юра пожал плечами, но вернулся на площадку с этой странной мыслью, которую внедрил в его мозг Никифоров буквально за минуты.       Все-таки он был хорош в промывке мозгов и навязывании идей. Юри тоже был уже не таким пугливым и неловким, видимо, перебоялся за несколько часов съемок, окончательно поняв, что с Феей ничего не случится, и чувствует он себя просто великолепно, а не идет резать венки или прыгать с обрыва.              — «Так, что может быть в идеальный первый раз?» — Подумалось Юре, когда сказали «Мотор». Он откинулся в объятьях, выгнулся, словно кошка. Закрыв глаза, попытался представить каково это, пока целуют и гладят, где только это возможно.         —«Идеальный первый раз происходит, когда люди любят друг друга». — Думает подросток, смыкая руки на шее Юри, прижимаясь к нему. Нужна же любовь? Как видите, тут все взаимно. Его нежно целуют в чуть приоткрытые губы, и отстраняются с еле слышным чмоком. Он шепчет, в момент смены ракурса:       —Уен, а какой для тебя идеальный первый раз?       — Могу показать. — Юри потерся носом о щеку Плисецкого, от чего тот чуть не залился краской. Все это было так по-настоящему, что даже Кацуки стал восприниматься по-другому.        — «Идеальный первый раз - это когда вы делаете друг другу приятно». — Ясное дело это не его мысли, а стереотипы, что вдолбили, идеализируя и романтизируя первый секс.       Юри договаривает свои реплики про то, чтобы Фея расслабилась, мягко входит.              Приятно.              Сейчас это очень приятно, что даже стонать не кажется лишним. Может дело в том, что Юра начал прислушиваться к своим ощущениям? Все делали так аккуратно, дарили наслаждение по-настоящему. Ему сказали, что он молодец. И Юра не фыркает на этот раз — знает что реплика, хоть и ранее всячески показывал свое недовольство к подобным фразочкам. И стонать хотелось самому, показывать, что ему хорошо от этих действий. А Юри хотелось выхватить эти постанывания поцелуями. Казалось, что это и вправду любовь, и что они были все это время не правы, сопротивляясь этому чувству.       Юра как котенок утыкается носом в шею Кацуки, принимая полностью и сжимаясь внутри.        — «Идеальный первый раз, это когда хорошо обоим». — Эти идиотские мысли словно читают, сажают сверху себя и немного грубовато прижимают к своим бедрам задницу. Грубовато, но не настолько, чтобы жестко или еще что-то. Это так, для вида, для камер, а то мало ли еще скажут мол, что это они тут за сопли развели. А когда Юра хватается за руки Кацуки на своих бедрах и держится крепко-крепко, от особенно приятных движений внутри проходит дрожь по телу.              О да, Юра в этот момент кажется миленьким и маленьким, а Виктор сходит с ума от идеального кадра. Их снимают без лиц, только движение до упора и ручки, чуть сжимающиеся от каждого аккуратного толчка на запястьях партнера, в умилительных попытках взять за руки. Плисецкий даже сам признает себя очень по-детски красивым в этот момент, и видимо, не только он сам.               Юри по капле разжижало мозг то, как на каждое движение отзывались, немножечко сжимались или напрягались. Внутри было так горячо и туго, что Юри, если бы не имел хорошую выдержку, спустил бы прямо сейчас, прямо в этого дерзкого, но сейчас такого отзывчивого и нежного подростка. А от мысли, что сейчас Фея отдается ему так трепетно, Кацуки возбуждался только сильнее. Не хотелось верить в то, что Юра просто играет. Он чувствовал, что если это окажется именно так, то ему будет очень больно. А почему? Самому не ясно.              Впервые акт проходит так… чувственно что ли, будто хотят что-то сказать этим. Или так все-таки кажется?              Юра сдавленно застонал, прикусив губу — этот прием он использовал часто, чтобы вызвать у будущей аудитории при просмотре приступ умиления или экстаза, в силу своей испорченности, как говорится. Но только на этот раз он это не имитировал, оно вышло внезапно и само собой, а жар внизу живота и напряжение только возросло сильнее.       Почему-то пришлось краснеть, когда в ответ на такую реакцию немножко поглаживая, надавили ладонями на бока и бедра, сказали:       — Какой же ты красивый в смущении.              Юра вздохнул, отвел взгляд и спустя секунды опомнился. Это была реплика по сценарию.              Черт, что с ним происходит?              Виктор доволен, он перелистывает страницы сценария, а несколько операторов выискивают новые ракурсы, чтобы был выбор при монтаже побольше да поинтереснее. Юри ставит его на четвереньки, надавливает на поясницу заставляя прогнуться, раскрыться больше. В общем, принять нужное положение он мог и без его помощи, но по сценарию нельзя. Внутри все снова становится заполненным, жарким и тесным.               Юра в последний момент осознает, что не может терпеть.              И…       …Он кончил.              Он, блять, кончил задницей, дрожа всем телом. На удивление тихо, но так эмоционально.       Юру немного дергает, словно после электрического разряда, между ног мокро. Все как в тумане. Слышится как кто-то говорит, что он настолько хорошо сыграл, что кажется, будто это все по-настоящему. Но дело в том, что это и в правду произошло по-настоящему и от этого страшно.              Сейчас он испытал что-то запредельное, а это снимали, снимали то, что должно всегда оставаться за кадром, но это оставят думая, что гениальная игра.               Ноги дрожат и разъезжаются, сил держаться нет. Юра валится с отдышкой на черную простынь. До окружающих вообще не доходит в чем дело, в курсе, наверное, только Юри, который убрал спадающую прядь с лица Юры, двинулся еще раз на пробу, и остановился, когда парень вздрогнул и простонал на выдохе. Плисецкий не понимал до конца, что с ним происходило. Все просто стало слишком чувствительным и хотелось требовать, чтобы делали нежнее, а не жестко драли. Что-то словно переключилось и теперь он, противореча своим принципам снова, стонет как девчонка и кончает так же… тоже как девчонка. И это прикольно, и ему это нравится, но признаваться самому себе не хочется в том, что это его самый яркий оргазм.        Юри двигается плавнее, словно понимающе. Удивительно.              Поясница начинает ныть от сильного прогиба. Юрочка может теперь только тонко стонать, сжимая в руках черный шелк и нехотя подрагивать бедрами.        Ему говорят: «Да-да-да, это то, что мы от тебя хотели, наконец-то ты стал играть как надо».              Виктор все подстроил! Чтоб был он проклят с его гребанным «первым разом», это все было специально! Ведь теперь так больно и противно от самого себя. И никто не понимает, что это не игра. Эти выступающие слезы не игра, этот скулеж и писк в смятые простыни — не игра. И остановить это все нельзя. Если Виктор поймет, что сейчас произошло… Это будет конец. Он будет всегда припоминать это, он будет называть его маленьким извращенцем, которого возбуждает факт съемки, будет подтрунивать над ним, говоря, что он бесился больше всех, а в итоге кончил без рук, задницей, словно те смазливые трапики на тамблере, которые продают гифки по пять долларов с тем, как они мастурбируют или имеют себя конской елдой в зад. Виктор уж точно начнет втирать про то, что от любви до ненависти один шаг.         Виктор жесток.              Он хуже режиссеров, которые заставляют унижаться, которые снимают что-то жесткое и выходящее за рамки, в попытке сорвать большой куш. Виктор заставляет любить партнера, Виктор ломает мозг и подменяет понятия, одурманивает, переплетает судьбы, не созданные для переплетения, и элегантно завязывает их бантиком.              Теперь вы будете вместе вечно…              …Жить в любви и гармонии, потому что я так хочу на ближайшие семь часов съемки — вот его мысли. Его не волнует что будет потом. Он просто видит свою цель и одержим ей, Никифорову плевать, какими грязными приемами он ее достигнет. Заставил думать Юри, что ему нравится грубость Юрочки, а Юрочке в свою очередь нравится эта мягкость, ведь противоположности априори должны притягиваться, так ведь?         Он заставил думать Уена, что он любит Фею, а та без ума от него. Он убедил их в том что они пара. Пара сделанная им. Пара для него и камер.        Юри начинает приходить к выводу, что работать с режиссерами, которым нужен шок-контент и реализация чьих-то фетишей лучше, чем с теми, кто играет твоими эмоциями и чувствами — именно они настоящие беспринципиальные извращенцы.       И если одни гонятся за очередной пачкой купюр и ради нее готовы запихнуть даже чертову дрель в вагину актрисе или облить полностью тело горячим воском из ведра. То другим нужно, чтобы ты убивался под их гнетом по-настоящему, чтобы игру принял за реальность, а потом умер внутри, после слова «стоп», будто прожив жизнь за кого-то другого.       Кацуки уже признался, что и вправду начал испытывать странные чувства по отношению к Юрке. Все из-за того, как он брыкается, истошно кричит, пытается вырваться из зачарованной ловушки, под названием «Театр реальных людей и их страданий имени Виктора Никифорова». Только подобное чувство Юри назвал бы скорее восхищением, сам он обладал не очень сильным характером, проницательностью тоже. И именно поэтому только сейчас осознавал, что им манипулируют, что это не его мысли. А тем временем под ним Юра невольно подрагивал и тяжело дышал, сглатывая слюну и не понимая, как такое с ним произошло.        Виктор ухмыльнулся, видимо все-таки догадываясь о причинах подобного поведения. Он обошел кровать, сел на край, и убирая взмокшие прядки с Юриного лба шепнул:        — Фея, когда ты уже будешь послушным лапочкой-котенком? Тебе в кайф вот так растечься на кровати под Уеном и прохлаждаться? — Под конец голос повысили, а Юра, как ни в чем не бывало, поднялся, отстранился от Юри и с некой насмешкой сказал:       — Черт, раскусил, мудак.        — Да потому что столько после анального не валяются бессознательно, я больше бы поверил в то, что ты тут умер.       Юри удивился, даже он поверил в это, но потом понял, что Юра немного приврал, потому что очень подозрительно дрогнул, вставая с кровати. Виктор объявил перерыв.              Еле набрасывая на себя халат, Юра стрельнул у оператора сигарету и куда-то пошел. Хотелось побыть одному. Он обманул сам себя по чьей-то указке, это так тяжело перенести. Это чувство, что не ты хозяин своей судьбы, что тобой играются как куклой уничтожало изнутри, и даже сигарета не помогала устроить мозгу перезагрузку или запустить легкое успокоение на время. Даже почерневшее от темноты море уже не будоражило и не завлекало, а солнце совсем скрылось, утонув в нем, чуть оставляя последнюю золотую нитку на границе неба и земли.              — Пускай этот ваш первый раз катится к хуям! — Истерично выкрикивает Юра вдаль и со злобой бросает бычок прямо со скалистого берега. На глазах выступают слезы.        Это так абсурдно.              Он плачет от чувства, что что-то потерял. Но не как какая-то потерявшая девственность девка из средневековья, пропитанном сексизмом на сквозь. Уже давно доказано, что девственность — пережиток и миф, и что нигде ничего не рвется и нет никакой крови. А у парней так вообще в силу физиологии в заднице даже похожего нет. И вообще, почему все придают такое особое значение первому разу? Почему никто не придает такого значения первой чашке кофе в жизни, почему никто не спрашивает: «а когда ты пил первый раз кофе?» Но почему-то всем так важно, когда и как в первый раз ты засунул в кого-то член или когда в тебя.               Юра, возвращаясь обратно, заметил, что софиты включили на полную мощность, чтобы еще казалось, что сейчас день, а не вечер. Он попросил визажистку подпудрить его, чтоб не было видно красных следов под глазами. Она не спрашивает, что случилось. Потому что уже привыкла стирать любые следы слез с лица других актеров и актрис. Не все выдерживают давления или унижения со стороны режиссера и это естественно даже на обычных съемках.              Быть обманутым собой на несколько часов самое отвратительное, что только может произойти. Он не Любит Юри, а Юри не любит его и этим все сказано. Виктор их обоих совсем запутал, провел идеальный эксперимент. Создал целый роман из ничего, взрастил любовь, как помидоры в теплице. Но только взращивал их, обильно посыпая химическими ядами, чтоб росло быстрее. Плоды красивые, с виду вышли, сочные, но внутри как пластик или того хуже полностью пустые без намека на мякоть — искусственные. Вот и любовь их тоже создана искусственно, лишь для чьих-то забав и хотелок.              На последней за этот день сцене, Юра был благодарен всем богам за то, что не нужно было выдавливать из себя никакие реплики и двигать сюжет, потому что это было бы полным провалом, и он просто напросто всех бы подвел.              Когда все закончилось и все пошли в дом, Юри ни на секунду не задерживал взгляд на Плисецком, а тот вовсе пытался забыть про существование такого человека, как Кацуки. Им было противно от самих себя.              А мне кажется, из вас выходит миленькая парочка.