Бессовестный мальчишка

      — «Это и есть экстаз святой Терезы?» — Подумалось Юре. Он уже в который раз слышал фразы гримерш, что он красивый и что такого его они бы украшали и украшали. Плисецкий, на самом деле, даже понятия не имел, что такое «Экстаз святой Терезы», но судя по тому, что сейчас ему подкрашивали ресницы белой тушью, и по тому, как восторженно с придыханием об этом «экстазе» говорил Виктор, это явно было что-то высокое и духовное.              Юра был словно взбитые сливки, что вот-вот осядут, настолько его образ стал нежным с легкой руки гримерш: на плечах сиял блеск от хайлайтера, ресницы будто были припорошены снежком, носик же сделан чуть розовым, чтобы добавить больше невинности, передать перламутровой пудрой больше фарфоровости и кукольности, но при этом и оставить за собой простоту — волосы были просто распущены, но уложены.               Затянув на руках белые веревки чуть потуже и накинув халат, Юра уверенным шагом отправился в комнату. За ним посыпались гримерши, которые, хихикая, получали воздушные поцелуи от Виктора за отлично проделанную работу.              А Юри замер.       Внизу живота все скрутило жаром и напряжением от одного вида Феи, связанной этой белой веревкой. Юра поднял взгляд, и контраст убил. Такой с виду нежный, но непокорный: этот вызов, азарт и ухмылка. Это так возбуждало. Юра, даже будучи в таком положении, не покорялся. Было ясно, что сейчас не будет никакого принятия своей роли, он ее изворачивал даже со связанными руками. И поставленный раком, он все равно ну никак не смотрелся пассивным, а излишняя нежность в образе почему-то только придавала более раздраженный видок. Но не сказать, что Никифорову подобное не нравилось: особый шарм и атмосфера была поймана, пусть и не совсем по задумке, но эстетических фетишистов заставит визжать как резаных от просмотра. По крайней мере, номинацию за лучшую не сексуальную сцену они уже схватили.        Юри чувствует себя дохуя отморозком, когда берет за веревки на запястьях и одним движением перекладывает на бок. Фея тяжело дышит, сквозь поволоку презрения смотря на своего «совратителя». Уен не может смотреть в эти глаза просто, блять, потому, что уже четыре дня подряд нарушает свои принципы, трахая подростка на камеры, заставляя его выгибаться, стонать. Что по сценарию ему только не нужно было с ним делать — от анилингуса до минета и фингеринга.        Замечая слабость во взгляде партнера, Юра охотно пользуется этим и призывно ерзает, так и говоря этим, мол, тебе слабо меня трахнуть как надо, Юри? Где твоя хваленая страсть?       И ужасно горячая теснота, что обволакивает член, для Кацуки — целая внутренняя борьба с собой. Принципы говорят, что кайфовать с этого неправильно, но инстинкты орут, что это слишком охуительно и что иметь тинейджеров это — как пробовать деликатесы, ведь они такие молоденькие, узенькие и ужасно эмоциональные. А еще любят баловаться во время минета, точнее, Юрка уж точно. Он, как на зло, ухмыляется, когда по губам водят головкой члена, пачкая их смазкой. Юри задохнулся, когда Плисецкий облизал свои губы, пробуя на вкус эту липкую прозрачную жидкость с выражением лица, будто это сладенький сиропчик. Отвращения к подобному у парня не было, потому что практически у всех актеров был определенный рацион, чтобы сперма имела нейтральный вкус или не имела как такового вообще.  — Возьмешь его в свой горячий ротик? — Смотря сверху вниз на Плисецкого, произносит свою реплику Юри. К слову, подобное баловство Юри совершенно не устраивало, пусть даже Плисецкий это вытворяет только для камер, но сам Кацуки был по натуре своей тем еще собственником. Видимо, это взыграло, видимо, поэтому стало чуточку обидно, что делают приятно ради хороших кадров.              Но с каждой секундой под поблескивающими от света объективами действие все больше и больше стало походить на соперничество: кто лучше и красивее будет смотреться в итоге на видео и кто же возьмет, наконец, порнооскар. Юри был готов принять этот вызов. Проебать Оскар у подростка, которому он-то точно достался бы лишь за смазливую мордашку, стыдоба.              Юра явно издевается. Потому что, причмокивая, берет за щечку, и этим заставляет вздрогнуть Кацуки всем телом. Юри уже знает, как отыграется за такое баловство на Фее, но пока надо подождать, покорно убирая прядки, спадающие на лицо, и дразнить пальцами попку.              Но пальцы не чувствуют нежной теплой влажной кожи, вместо этого они прикасаются к чему-то гладкому и, судя по всему, стеклянному — пробка. Юри несвойственно себе ухмыляется. Полный комплект. Может он еще поясок верности не заметил?        Аккуратно, будто спрашивая разрешения, Кацуки потянул за пробку. Юра вздрогнул, сглотнул слюну, смешавшуюся с чужой смазкой, и расслабленно выдохнул, как бы говоря, мол, можно.       Вообще, у Юрки с пробочками были особые отношения. Чтобы быть востребованным актером не достаточно просто иметь хороший стояк или же хорошо тянущуюся попку. Второе так вообще может выйти боком после регулярных половых актов без каких-либо тренировок. Так вот, чтобы не иметь неприятности наподобие внезапной нежелательной розочки*, это дело надо было тренировать.        Юра в свободное от съемок время иногда ходил с такими пикантными сюрпризами в виде пробки в заднице. Однажды, уже будучи в Питере, Плисецкий заявился с кислотно-зеленой латексной пробкой среднего размера, в школу. И что вы думаете? Никто и понятия не имел, что сейчас у него в штанишках. После двух лет богатого опыта на свою жопку, Юра уже не чувствовал ни возбуждения, ни дискомфорта, было просто ощущение инородного тела внутри и ни больше ни меньше. И все эти истории про извращенцев и извращенок, которые, возможно, сбились, считая оргазмы, пока едут в метро или стоят в очереди, естественно, с какой-нибудь золотистой пробочкой с блестящим кристалликом в основании — не больше чем преувеличение. Сидеть и делать дела спокойно более чем возможно.        Когда пробку наконец вытаскивают, вытекает немного прозрачной смазки, которую моментально собирают пальцами обратно внутрь и там растирают по мягким стеночкам. Руки дрогнули — языком издевательски приятно прошлись от дырочки уретры до уздечки члена, а потом выпустили. Надо было приступать к основному.              — Покажи то, насколько ты обожаешь меня. — На пару секунд глянув в камеру, прошептал Юра свою реплику, словно она адресована тому, кто будет это смотреть. Естественно это было по-артистичному трепетно.              Чтобы сказать именно так, а потом, перевернувшись на живот, подставить задницу, Юра представлял все на уровне мелодрам с первого и говорить старался так же, как и главная героиня-мученица-тряпка: с такой же интонаций и придыханием.        Юри, может быть, и обомлел бы, если бы их не снимали и если бы не вспомнил про маленькую месть, когда вставлял по смазке, нагретой телом изнутри: хлюпающей, скользкой и горячей. О да, Юри любил грязный секс, со шлепками, пошлым хлюпаньем и чавканьем, естественно, со зрелыми совершеннолетними людьми. Вообще, не с Юрой он вел себя достаточно адекватно, проявляя очарование и мягкую силу во всей красе. Почему-то именно этот малой заставлял бушевать в нем предрассудки и даже некое мракобесие, даже сейчас, когда под ним постанывают, смотря четко в камеру, и когда он держит за веревки на запястьях, моральность рвется наружу и так и норовит заорать, что Фея еще ребенок. Ребенок, который охуительно сжимает внутри, ребенок с чрезмерно эстетичным телом, ребенок, который делает минеты так, что содрогаешься и чуть не стонешь.               Юра грязный секс ненавидит. Когда из-за разгоряченности совокупление с кем-то начинает превращаться в хлюпанья, шлепки кожи о кожу и теплые потеки лубриканта по внутренней стороне бедер. Остается только терпеть и показывать, что тебе все это в ебаный кайф. Становится немного страшновато что-то ощущать хоть на капельку после того случая, когда прямо перед камерой он кончил без рук, при этом выглядя как мелкая прошмандовка. Почему ему казалось, что это было именно так? Это чувствовалось, сквозь настроение, положение и саму обстановку. Он Агапе, но его имели как последнюю блядь, которой это понравилось. Виктор хорошо отображает суть — парочка манипуляций и готово. Он шикарный режиссер с точки зрения зрителя, что позже глянет готовый продукт. Но с точки зрения актеров, что принимали в этом участие — Виктор ужасен. Только вот смотрящие просто не узнают о том, как и что происходило, им достаточно вырезки в конце с неудачными дублями, как в фильмах про Джеки Чана. Возможно, в вырезках все увидят, как Юрка проебался с диалогом, как Юри чихнул, едва начав отсасывать ему, это же так дохуя смешно — смотреть на проебы во время ебли. Почему же тогда не выставляете, как случайно блюют после горловых минетов? Когда такое снимают намеренно, в счет брать не надо, так же как и моменты, когда испражняются или ссут на ебало — это все другое, для фетишистов. Ведь даже мастурбирование грязным подгузником может кого-то да возбудить. Как бы подобное не звучало абсурдно, но все это вкусовщина.        Каждый дрочит на что хочет. Нельзя осуждать то, что делается у компьютера за закрытой дверью, но если кто-то рукодельничает на улице — это уже совсем другой вопрос.              Ну, а что Юри? Юри отрывался, только изредка вспоминая о том, что ебет подростка. Его любовь к хорошему сексу и дух некого соперничества все-таки начинали пересиливать совесть. Этого и добивались: Юри теперь заставляет Юру елозить щекой по простыням и постанывать, строить милые мордашки, шептать свои реплики про то, как ему нравится, что его дерут, и про то, как ему не стыдно терять свою непорочность именно подобным образом.               Снимали все.              Снимали аж с трех ракурсов разными камерами с идеально поставленным светом и начавшим изредка флиртовать с полненькой гримершей Виктором. Непонятно, что он хотел изобразить с этой пышной девой, возможно, некий закос на служебный роман. Ведь как это так? Витенька приехал снимать порнуху и не потрахался ни с одним сотрудником?              Личное оскорбление персоны получается.              А пока эта «персона» пыталась себя не оскорбить, Юра желал, чтобы побыстрее это ужасно липкое и скользкое ощущение внутри кончилось. Слишком сильно оно напоминало самые-самые первые съемки. Он тогда толком не знал, что делать и на что он шел.              Первые съемки были на любительскую камеру сони — обычная семейная камера, такой, как помнилось, снимали поездки или первые шаги детей. Это потом уже все так разрослось до дорогих дизайнерских арендованных квартир и прочего цивильного, что стало привычной картиной на съемках, вплоть до водички, которую приносили попить в перерыв или после минета.              Тем временем Юри совсем не заметил, как увлекся. Такое с ним бывало часто: с виду такой милый, мягкий и располагающий к себе, но на съемках словно другой человек, особенно когда совсем разойдется, разыграется. Кацуки всегда нужно было время, чтобы освоиться, но в последствии все окупалось шикарным видеоматериалом.               Сейчас все находилось полностью в его распоряжении. Он мог делать практически все что хотел, в рамках дозволенного, конечно, а еще пока у Юры не затечет спина и ноги от позы, в которой приходится находиться столько, сколько режиссер посчитает нужным: хоть час, хоть два. Это в итоге выходит минут десять-пятнадцать определенной позы, но если бы вы еще знали, сколько скучных моментов вырезается.               Юра облегченно вздыхает, когда его сажают на колени спиной к себе, напряжение по всему позвоночнику постепенно растворяется и затмевается тянущим волнительным жаром внизу живота. В эротических книжонках и романтичненьких второсортных фильмецах говорят, что такое от большой любви, но на самом деле это просто потому, что вас очень недурственно трахают. Плисецкому сейчас больше интересно, как Юри удается делать так, что его ведет от каждого толчка. Кацуки же сейчас больше интересует, как в Юрином возрасте можно до конца осознавать свою сексуальность и эксплуатировать ее.               Уен разводит ноги Феи для камер, замедляется, чтобы было подробно видно, как его поблескивающий от влаги смазки член по миллиметру скользит в горячую попку. Фее же, наверное, нужна передышка, он тяжело дышит сквозь постанывания, прислоняется вспотевшей спиной, запрокидывает голову на плечо Уена, придерживающего под коленями его тонкие подрагивающие ноги.               — Покажи личико, Феечка, — Виктор бесцеремонно поворачивает Юрину голову. — Красоту скрывать не положено. Смотри в объектив.       И Юра смотрит, ощущая непрошеную влагу на раскрасневшихся щеках. Теперь снимают его лицо, и он надеется, что этот фрагмент не попадет в фильм при монтаже.               Юри сжимает сквозь нежную полупрозрачную кремовую ткань рукой его член, водит в такт своим движениям внутри, сам немного подрагивает, видимо, ощущая, как отзываются на его действия. Он нажимает на кончик головки большим пальцем, оглаживает его, растирая смазку, пока Юра терпит, ожидая команды кончать, хоть и поддрачивают очень приятно. Ему уж точно приятнее, чем одноклассникам, которые имеют свидания только со своей рукой по вечерам в ванной. Да и чувствуется, Юри и сам еле терпит, но по сценарию ему мучиться так чуть дольше придется.               Достаточно одного Викторового кивка, как Плисецкий с тонким стоном обильно кончает, пачкая руку Юри и свой живот белесыми потеками. Потом его обратно возвращают на четвереньки. Перепачканная спермой полупрозрачная ткань неприятно липнет к животу и члену. Облизнув испачканные пальцы, Кацуки «завершал последние штрихи», точнее толчки, в Плисецкого, который уже морально готовился к тому, что кончать будут внутрь. Не любил он это дело: липко, горячо, противно, так же как и грязный секс, а еще вымывать долго и не менее неудобным и некомфортным способом.              — Вы приготовили имитацию спермы? Это должен быть лучший кримпай, — Оглядываясь в поиске ассистентов на площадке, сказал Виктор.       Юра выдохнул где-то в подсознании. Слова Никифорова означали лишь одно — кончать в него не будут, а просто сделают вид, будто это произошло. Вы вообще не верьте всему, что в порно происходит, там много своих трюков на площадке, не только монтажных.        Холодное и вязкое ощутилось внутри, а потом потекло по внутренней стороне бедер. Юри придержал ягодицу, чтобы было видно, как течет. Юра поджал губы и глянул через плечо в объектив камеры.        После слова «стоп» его развязали и подали полотенце. Просто салфетками такое обилие вытереть было нереально.       — Я пересмотрю видеоматериал. — С невозмутимым видом произнес Никифоров. — И если там что-то не так, то все, находящиеся здесь, вместо того чтобы отдыхать, встанут в пять часов утра и будут все переделывать заново.        Звучало это строго, но не как запугивание, а скорее как факт. И если на Юри подобное сработало, что тот, замявшись, чуть не выронил поданный ему халат, то Юра пропустил вообще высказывание мимо ушей. Он сидел на сложенном вдвое полотенце, впитывающем скользкую вытекающую из него бутафорию, и игрался с зажигалкой, ждал, когда угостят сигареткой.              С такой внешностью (спасибо за нее нужно было говорить гримершам) Плисецкий смотрелся по-особому контрастно, когда вместо того, чтобы лопнуть кнопку ментола в сигарете пальцами, разгрызал ее в фильтре зубами, а потом, поджигая, затягивался мятным дымком. Юри эта воссозданная контрастность напомнила песни певицы одной, Мелани Мартинез, вроде. Когда он жил в Соединенных Штатах соседи часто крутили их: мелодии были приятными, кукольными и слова тоже были не лишенными смысла, но так же там присутствовало дохуя мата и в одной вообще чисто про изнасилование пелось*.       В этом весь Юра, в этом его фишка. Так же, как и внезапные перевоплощения Юри из мягкого добрячка-тихони в страстного уверенного в себе мачо — история сродни Доктора Джекила и мистера Хайда.       

***

             — Не кричи ты как резаный, ты отвлекаешь. — Донесся, голос где-то с боку.        Это было безысходно стыдно и до истерики страшно. Черт бы побрал этих зажравшихся уродов, которые разворовывают все до последнего и наживаются на ресурсах, а не на собственном труде.              Виктор не хочет больше.              Не хочет. И не хотел никогда!               Но по-другому не может. Ему вдалбливают, что это должно нравиться, нравится то, что унижает. Вите некуда деться, что дома, что у клиентов — все одно и то же. Ненависть, обращение как к мусору, бесконечное насилие и унижение. Ему сказали, что сделают его красивым, чтобы он всем нравился. Понятное дело, это идиотские формальности, как традиция, сказать ребенку, что это все для его блага, который соображает, вообще-то, и понимает, что происходит. За какого дурочка держали Витю эти жирные мешки грязных денег — было не ясно. То, что он играет перед ними в глупенького мальчика, чтобы им нравилось, не значит, что он таковым является.       — Пожалуйста, не надо. — Отчаянно тихо и немного хрипло от криков, произносит Витя.              Чувствуя как мужчина, что держит ноги, ослабляет хватку и бдительность, он резко дергается, сводит колени, пытается перевернуться на бок, чтобы высвободиться, пусть и понимая, что шансы слишком малы, когда уже несут иглу.               Сборище ебаных садистов и фетишистов, которые не чувствуют грани между реальностью и фантазиями.              Просить, чтобы не делали и отпустили, нет смысла. Когда снова насильно резко разводят ноги и фиксируют, слезы текут не переставая, а дышать можно только быстро и часто, с тихим истеричным придыханием. Тело трясет, мужчина с иглой в руке обводит пальцем нежно-розовую венечную борозду головки члена. Когда пристраивает иглу, Никифоров отворачивает голову и зажмуривается, желая, чтобы уже наконец сделал. Витю встряхивают, говорят не вертеться, иначе будет хуже, поворачивают голову обратно, насильно заставляя смотреть на то, как над ним издеваются и практически калечат.               Сначала слышится тихое «нет-нет», в промежутках между сглатываниями истерики и слез, пока целятся иглой в выбранное местечко, а потом дикий визг, что кажется, треснут стекла в окнах: игла пронзила левую сторону венца подрагивающей головки насквозь. Выступило несколько капель крови.              — Черт, это даже не страшно, чего ты орешь? Посмотри, каким ты красивым сейчас будешь. — Золотую штангу продевают в только что проделанное кровоточащее отверстие. — Мы знаем, что подобным тебе шлюхам нравится такое.        Витя не реагирует.       Это был его предел.              Он не здесь, он дрожит и тяжело дышит, изредка попискивая из-за растекающейся от паха дичайшей режущей и пульсирующей боли, что даже стучит в висках. Его никто не жалеет, не утешает и не успокаивает, не вытирает слезы и не говорит нелепое и неуместное в данной ситуации «Все хорошо, все впорядке». Никифорова просто оставляют так лежать на большой широкой кровати, наедине с болью и слезами.        — Как я еще тогда не сошел с ума? — Смотря на полненькую гримершу, спящую рядом, подумал Виктор.         Щедро отдав Никифорову все одеяло, она была полностью обнажена, лежала на спине, тихо сопела, ее грудь спокойно вздымалась. Свет садовых фонарей и бассейна проникал сквозь щель тяжелой шторы и заставлял поблескивать кристаллики сваровски, что украшали позолоченные маленькие колечки в сосках женщины. Она спала крепко, даже не догадываясь, что происходило с человеком, который рядом с ней.        Виктору опять захотелось выпить.       Это было сродни жажды, но только более сомнительной, опасной и заставляющей пересмотреть взгляды на жизнь. Алкоголь только прикрывает собой проблемы, не избавляет от них. Работает прямо как завесы аварийных и просто уродливых домов во время чемпионата мира по футболу: дома не ремонтируются, но как бы создают видимость, что все впорядке.              На кухне, наливая себе виски со льдом, мужчина услышал из коридора голос своей пышной дамы на один перепих.       — Все-таки это правда что ты алкоголик? — Она облокотилась о побеленную резную арку. Вопрос был скорее риторический. Все и так было ясно, потому что ни один нормальный человек ночью вставать не будет, чтобы закинуть в себя алкоголь, словно водичку.               — Естественно. — Виктор пристыжено глянул в опустошенный стакан, будто его сейчас ругала мамаша за то, что он пьяный приперся домой хуй пойми во сколько.               — Я скажу что-то очевидное, но надо завязывать. — Ответила женщина, удаляясь вглубь коридора. — Печень еще не развалилась?              Никифоров вздохнул, не ответив, сел за стол, подпер ладонью щеку, не вглядываясь, посмотрел на чернеющее море за прозрачными занавесками, налил еще, до самых краев стакана. Короткий служебный роман совсем не принес удовольствия, да и сильного возбуждения не испытывалось во время секса, хотя, вроде, сначала казалось, что вот — жара пойдет. Но гребаный пирсинг в аккуратных розовых сосках вызывал не самые лучшие ассоциации. Виктор пирсинг ненавидел, но осуждать, капризничать или распинаться перед милой женщиной в историях о своем тяжелом детстве и юношестве было бы позорно, и даже повредило бы имиджу. Начали бы про него на площадке шептаться, а потом дальше по всей индустрии уже прогремело бы, что, мол, Марк Десадов раньше под богатых дядечек и тетенек ложился, которые с ним всякие гадости вытворяли. Не дело.              — «Совсем не дело» — Думает Никифоров, ложась обратно на уже холодную пустую и помятую кровать.       

***

      Аренда этого дома имела и свои плюсы. Вид был на море необычайно красивый, а еще имелся бассейн с подсветкой, из-за которой казалось, что вода фосфорицирует.       Когда все утихло, а съемки закончились, Юра решил пробраться туда к нему, в тайне поплавать, просто потому, что никто не запрещал и еще потому, что он в жизни никогда в бассейнах не плавал, только видел их фотографии или как в американских фильмах в них пьяные развлекаются.        Времени на это днем не было, весь день был в съемках, а ночевали все со съемочной группой прямо на месте аренды, что было выгодно и удобно.        Немного посмотрев с веранды на звездное небо, Плисецкий спустился.       Тишина нарушалась лишь тихим шумом моря вдали и звяканьем сверчков. Потоптавшись на бортике, Юра плюхнулся в теплую воду, которая нежно контрастировала с ночной прохладой. Он немного поплавал, пару раз нырнул, побултыхался, а потом, услышав вибрацию телефона, что лежал на полотенце, вылез из воды и сел на каменный бортик.              Его лицо окутала мимолетная паника на несколько секунд, когда он прочитал сообщение. Это было безобидное «Гони фотки с отдыха, пидор» авторства Арины. Но от подобного где-то в районе солнечного сплетения заклокотало странное напряжение. Знаете, оно было несколько отличимым от обычного волнения. Такое, наверное, испытывал каждый, когда совершал какую-то херню, а потом быстренько и максимально незаметно пытался исправить. Вот и Юра так — напиздел, что с любимым папенькой полетел отдыхать в Италию, на море, а ну никак не на съемки порнофильма с собой в главной роли и теперь думал как же сфоткаться и что сфоткать, чтобы не палиться.              Осторожно, продумывая каждый шаг, словно Раскольников, Юра, накрыв полотенцем плечи, включил фронтальную камеру. Вроде это даже выгодно ему, когда делаешь фото в реальном времени. Дворик и бассейн показывать не страшно — тут не снимали. И вот, сделав личико попроще и побеспечнее, он сделал пару селфи и уже думал с чувством выполненного долга их отправлять с какой-нибудь подписью из серии «охуенно поплавал в басике», как вдруг заметил на заднем плане фотографии приближающегося Юри и, соответственно, его же и услышал меньше, чем через секунду:              — Юрио?              Сердце ебнулось в пятки. Он чуть не отправил селфи. Ночное селфи с мужчиной на заднем плане. С очень не однозначным мужчиной. С блядским, достаточно популярным, чтобы узнать, порноактером, мать его.              — Что. Ты. Не. Спишь. — Отделяя каждое слово, сказал Юра, уже подумывая начинать раздражаться.       — А почему ты не спишь? — Юри чуть посетило замешательство, когда он заметил, что подросток быстренько прячет телефон. — Что ты там делал, Юрио?              — А какое твое дело? У меня своя жизнь. — Подобными фразами перед Юри раскидываться бы не стоило, но Юра, в силу своей эмоциональности, ну никак не мог не язвить или хоть немного не грубить. Только сейчас подобное звучало по-детски и слишком ничтожно. — Ходишь тут. Фото отправить не даешь. Мне ж никто не поверит блять.              Подобные фразы для чрезмерной моральности Юри, которая была не в ту сторону, оказались красной тряпкой, как для быка. В относительно эрудированных мозгах Кацуки, появились достаточно логичные вопросы про то, зачем нужно делать фото, а так же ответы на них своего же авторства.              Русская фея для Юри являлась ничем иным как избалованным, мнящим из себя дохуя много подростком. И такой, как Юрий, по мнению Кацуки, никогда не упустил бы возможности повыделываться перед своими сверстниками, мол, какой он крутой, ведь именно его трахают на вилле в Италии, а не их. Юри думал именно так из личного опыта, тут уже предрассудки не имели значение.              Однажды он видел подобное явление, когда еще снимался в Штатах. Смазливый паренек — сладенький твинк*, которому только-только стукнуло восемнадцать, досветился своей деятельностью перед приятелями так, что узнавший о захватывающих анальных приключениях отец-гомофоб чуть не пристрелил из охотничьего ружья свое чадо. А это чадо потом долго всем ныло, что из дома выгнали и жить теперь негде — приходится по знакомым да по друзьям бегать ночевать. И благо, если бы Кацуки никак не трогала та история, но вот только этот парень… ночевал и у него тоже. Юри тогда не испытывал ни капли жалости, ему просто воспитание не позволяло отказать.              И после своих догадок Юра тоже резко перестал вызывать жалость и сочувствие. Мужчине казалось, будто его крупно так наебали, слишком хорошо сыграли бедного и несчастного. Видимо, Виктор не зря именно этого мальчишку поставил на вторую главную роль — играет как по-настоящему не только на видео, но и в жизни.              — А, так ты своим друзьям отсылаешь? — В голосе Юри ощутилась снисходительность и пренебрежение. — Хочу предупредить, что подобная деятельность может выйти тебе боком. Или тебе уже нечего терять?              — Какие блять друзья?! Что терять? Как же ты не поймешь?! Мне плевать на съемки, мне насрать на эти бесконечные контракты. — Юра поднимается. Это так банально и смешно думать, что его психика поехала от секса перед камерами. Юри вел себя как какой-то типичный взрослый, который не хочет искать корни проблем, а обвиняет во всем интернеты, игры и сериалы. — Не из-за этого мне плохо, не это делает мне хуево. Как-то, что приносит мне доход может быть хуевым?               — Ты ребенок, Юрио! Ты не понимаешь, что это плохо и хвастаться тут нечем. — Кацуки в упор не хотел слушать то, что говорил подросток, повторяя себе в голове одно и то же про юношеский максимализм и прочее. — Тебе либо внушили то, что это норма, либо у тебя какие-то проблемы с самим собой!              — Хватит врать. Тебя небыло, когда я принимал это решение! — Такой ответ для Юры был больше, чем возмутительным, хотелось сбросить своего «партнера» в бассейн, чтобы тот наконец охладил свою моральность и эйджизм. — Ты не знаешь истинных причин моего поступка!               — О, замечательно, и какие же? Желание подзаработать? Жажда мнимой самостоятельности? Юрио, ты живешь с мужчиной. — После своих же последних слов Кацуки представился Виктор в роли сладкого папочки для Юры. Пазлы невольно начинали сами складываться. Только картина получалась совершенно другая, не похожая на реальные вещи.              Юри великолепно осознавал все, о чем говорил, и его точка зрения была взята никак не из воздуха и предрассудков. Кроме того выебистого твинка он знал как раз таки многих подростков Юриного возраста, которые отсылали свои интимные фотографии мужикам за сорок, все за деньги, естественно. Поведение Плисецкого он сравнивал как раз с поведением тех, кто занимался подобными вещами, но только почему Юра убежал дальше приватных связей через скайп и тех же пресловутых интимок для тех же мужиков за сорок — было не ясно вообще.              — О, свинья захотела узнать причины? Ты не знаешь, каково это жить на двенадцать тысяч в месяц, когда половина уходит на еду, а половина на налоги. Ты не знаешь, каково это, так жить в России. — На последнем слове Юра сделал особый акцент, а еще он смотрел прямо в глаза, ведь терпеть не мог клеветы в свой адрес.– Я не страдаю нимфоманией, у меня нет никаких проблем с собой. И у меня нет друзей, с которыми можно было бы чем-то делиться. У меня нет родителей, которые устроили бы мне скандал. Опекунам срать на меня.— Юра почувствовал, как невольно заслезились глаза от злобы, и вновь приходящей обиды на весь мир, но он продолжал:              — У меня нет дома. — Казалось от такой простой фразы невозможно разреветься, если ее произнести именно нам, хоть тысячу раз, ведь сейчас мы все, либо в уютной кроватке, либо в креслице, окруженные своими личными любимыми вещами. А вот Юре каждый раз эта фраза будет даваться тяжело, как по новой, ведь этого всего его лишили одним хлопком входной двери. Но чуть красные щеки от слез не придавали ему жалкий вид, потому что вместе с покрасневшими глазами и синяками под ними, это смотрелось больше угрожающе. — У меня нет ничего…              — Это подло сбегать от взявших над тобой опеку людей и говорить, что у тебя нет дома. — Юри обесценивал все подряд, даже не зная ситуации до конца. — Тебе сейчас хорошо, да? Тебя в шестнадцать устраивает такой образ жизни?              — Да, хорошо! Гораздо лучше, чем бороться за площадь! Это гораздо лучше, чем видеть каждый день в лицо людей, которые унизили тебя! — Юре было уже совсем насрать на то, что он, возможно, неправильно строит предложения на английском. Все и без этого было понятно.              Его вывели.              — А знаешь, почему все так? Потому что ты не слушаешь никого.               — Я тебе щас дам по лицу. — Плисецкому не думалось быть аккуратнее в выражениях. — Ладно, Виктор, он ебанутый, но хоть понимающий. Так ты вообще тот еще моралист. Как вообще с таким мировоззрением ты решил сниматься в порнухе? Тебя волновать не должно что у меня и как!              Громкий всплеск воды раздался на всю виллу вместе с не менее громким возмущением в ответ. Юри в считанные секунды оказался в бассейне, в промокшей одежде, потерявший очки, и, на удивление Юры, тоже выведенный из себя, то ли всей ситуацией, то ли потерей очков.       Пробираясь сквозь потемки комнаты, Виктор с сонным зевком раздвинул шторы, услышав шум с дворика. Посмотрев в окно, он по-манерному испустил удивленный вздох, а потом невольно и слишком резко помрачнел:              — Они… Развлекаются ночью у бассейна и швыряют друг друга в воду. Не прощу.              Вот со стороны смешно, наверное, выглядело, но Виктору было далеко не до смеха. Что-то больно и нервно заныло в груди, а губы поджались, сдерживая эмоцию и пытаясь вновь вернуть подобие дежурной улыбки. Это была слабо нахлынувшая ностальгия. Сразу вспомнилось, как они с Крисом, правда на другом конце света, когда снимали домик для себя, тоже любили так в воду друг друга сталкивать — шутки у них такие были.              Виктор в считанные минуты почувствовал себя одиноким неудачником, каким не считал себя никогда. Хотя нет, может, одиноким и считал, но всегда говорил себе, что это «Гордое творческое одиночество». Но все накопилось, ночь вышла не шибко удачной: секс вызвал отторжение, снова посетили призраки прошлого. Может они и стали всему причиной, а та непонятная потасовка у бассейна лишь добивает?              Но что же, Вить? Ты же сам так хотел. Ты же так желал, чтобы Уен Люкс и Фея поладили, и чтобы между ними было бы что-то гораздо большее. Больше не хочешь? Не нравится? Им тоже не нравилось, когда ты манипулировал их чувствами и эмоциями в своих целях. Только ты тогда не думал о последствиях.               Только ты тогда не думал, что попадешься в ловушку своей же игры. Ловушку своего сознания.       

***

      По побеленным стенам виллы лился розово-алый свет, пока легкий бриз с моря трогал деревья, на плетеном столике остывал недопитый кофе, но поблизости никого не было.       — Ты знал, что твои волосы очень красиво отливают ярко-розовым на закате?        — Что за глупости вы несете? — Неловко посмеивается Юра, думая, что именно так и должны делать при получении в свой адрес комплиментов в ванильной хуйне. Он делает вид, что немного сбит с толку таким комплиментом и не знает, как на него и отреагировать. Но внутри все бурлило от отторжения.              Многие люди говорили, что он красив, изящен, аристократично тонок.              Но даже зная, что реплики Юри — сценарные, хотелось плеваться. Это все сейчас звучало так, будто в романтичном кинце для домохозяек. Да и смотрелось так же:              Они стоят в арке вьюна, на фоне моря, что озаряется закатом. Самое оно говорить про то, как красиво переливается закат в его волосах, которые чуть развеваются от легкого бриза. Сейчас он как принцесса получит поцелуй, для аудитории, чтоб на его месте представляли себя. И словно никого не волнует, что по сюжету это принуждение.               — Ты правда очень красивый, особенно, когда страдаешь. — Воспроизводил отточенные фразы из сценария Юри. На самом деле ему еще со вчерашнего дня хотелось, чтобы Плисецкий страдал, но только по-настоящему. Может это так и бывает, что именно такие не благодарные никому дети ввязываются в порно, идут во все тяжкие, живут со взрослыми мужчинами. Это случается только с такими грубыми, невоспитанными хамами. Да, точно, с такими, как Юра.              На слове «страдаешь» сразу понятно становится, для какой аудитории такое делается, и что если на них не будут смотреть спермотоксикозные одинокие мужики, то вот женщины…              Виктор хитрожопый мудак, знает на чем играть, как правильно нащупывать аудиторию, для кого делать — никакой вкусовщины, только воплощения реальных фетишей, которые редко когда снимали. Весь этот стокгольмский синдром, подчинение, но даже больше в психо-эмоциональном плане — этого требуют девушки перечитавшие «Пятьдесят оттенков серого» или «Обнаженной для тебя». Вот оно где надо брать! Вот она аудитория! Вот кто готов отдать свои деньги за диск или полный доступ к фильму. Почему про эти денежные мешки все забывают?              Никифоров опять обвел всех вокруг пальца, оказался хитрее. Ведь в то время, когда одни режиссеры пытаются все снова и снова удивлять свою постоянную аудиторию рукоблудников, Виктор идет другим путем, на который мало кто решается. А зря, потому что именно Витя, после окончания съемок и монтажа будет утаскивать золото из-под ног дядечек. Дядечек, которые ходят с важным видом, пересчитывают деньги и думают: «Ну как же еще удивить?»       Финальная сцена завершалась противоречивым реплике Юри поцелуем: открытым, с виду страстным, но пустым, не передающим никакие эмоции, собственно как и те остальные, что присутствовали на протяжении всех сцен: такие правильные, наполненные стереотипными формальностями. Юра просто знает, что во время поцелуя надо прикрыть глаза, а еще рукой погладить чужие волосы на затылке и другой обнять за шею — так правильнее и выглядит натуральнее, реалистичнее. Юри также знает, что нужно придерживать за талию, спускать руки ниже и, конечно же, быть напористее. Сцена противоречит всей сути фильма, но людям понравится, и это главное. А еще никто никогда не узнает, что эти два актера, которые играют для них больную, страстную и совершенно ненормальную любовь — ненавидят друг друга.              О какой любви может идти речь, когда один считает бессовестным другого, а тот, в свою очередь, считает глубоко бессовестным первого?              Но больше смешон тот факт, что все забывают про третье бессовестное в прогрессии лицо, которое начало страдать, запутавшись в своих же интригах.