***
— Тише, тише, всё будет хорошо. Я буду с тобой в операционной. — Хромов с Костей везли каталку, а я шёл рядом, держа её за руку. — Нет, Олег, никуда вы не пойдёте! — Возразил Хромов. — Олег, что ты… — Чуть слышно прошептала она. — Мы её к Шейману везём. Он будет оперировать. — Сообщил Костя. — Успокойся… — Опять тихий шёпот Марины. — Что случилось? — Шейман подошёл, помогая с каталкой. — Плохо, плохо дело. Голова пострадала? — Да мы откуда знаем, нам её только привезли! — Повысил голос Лазарев. — Тихо, тихо, всё хорошо. Всё хорошо. — Тихо повторяю я, не отпуская её руки. — Олег Михайлович, ждите в коридоре! — Иван Николаевич остановил меня, захлопывая дверь перед моим носом.***
Я стоял у окна операционной, жалюзи, которого открыли специально для меня, и наблюдал за происходящим. По щекам текли слёзы. Второй раз в жизни я молился, чтобы всё было хорошо. Я не хочу потерять ещё и Марину. Во второй раз я этого просто не переживу! Я ненадолго отошёл от окна, прошёлся по пустому коридору и вернулся обратно. Я вижу, как Юра о чём-то спрашивает у моих коллег, кладёт инструменты, и, прикрывая руки, выходит из операционной. — Ну, что Юр? — Скажи мне, она приходила в себя после травмы? Она, узнала тебя? Увидела? Разговаривала? — Засыпал Шейман вопросами. — Она приходила, она узнала, Она говорила, но я тебе точно не скажу, видела ли, потому что знаешь, у неё взгляд такой прям стеклянный был. — Сильно пострадало зрение. Сейчас анизокория и, возможно, большая гематома в области хиазма. Но я не знаю размеры гематомы. Понимаешь, я боюсь лезть дальше, боясь, понимаешь, навредить. Боюсь оставить её без зрения. — Ты сказал, что компрессия нарастает, Юра! — Нет, я сказал, что компрессия есть, но не знаю, нарастает она или нет! — Ну, значит делай! — Пойми ты, я серьёзно говорю, она может потерять зрение! Давай посмотрим, как будет вести себя организм… — Юра, чего подождём? Отёка мозга? — Хорошо, а если гематома рассосётся сама, если она придёт в себя, если вернётся к нормальной жизни? — А если не рассосётся? — Прокричал я. — Я тебя прошу, оперируй! — А зрение? — Неуверенно спрашивает Шейман. — Да плевать мне на зрение! Главное, чтобы она осталась жива! Иди и оперируй, или я сейчас сам пойду! Ты понял меня?! — Хорошо. — Кивает Юра, и уходит обратно в операционную. Я вижу, как Лазарев отрицательно качает головой, Хромов разговаривает с Юрой, Костя и Иван Николаевич переглядываются, потом Хромов кивает мне, я, понимая, что он хочет сказать, киваю в ответ. На мониторе я замечаю, что пропал пульс, и как в тот день, в ушах стоит противный, ровный писк и прямая линия на экране, все отходят от стола. В голове до боли знакомые слова, которые я слышал не раз, когда оперировал, и когда так же пытался спасти свою жену, как сейчас за жизнь Марины боролись лучшие врачи Склифа. Первый разряд, линия ровная, у меня перехватывает дыхание, второй, третий разряд, никаких признаков жизни. — Нет, нет, нет. — Тихо шептал я. — Нет! — Закричал я. — Марина! Марина! — Я стучал кулаком по стеклу, зовя её, я не собирался её отпускать и не отпущу! Она будет жить! Ещё один разряд, и вот линия уже не прямая, появился пульс, давление растёт!***
Я сидел в ординаторской с кружкой остывшего кофе, когда вошла Нина. — Эй, здорово! — Привет! — Слегка улыбнулся ей. — Новости есть? — Всё так же. Да я на пять минут зашёл кофе нормального попить. — Ты дома хоть раз был? — Спрашивает подруга. — Конечно, был! — Когда? — Нин, в среду. — Смутно припоминаю я. — А ничего, что уже понедельник? — Нина присела передо мной за стол. — Олег, может, съездишь домой? Поспишь! Потом к дочери зайдёшь. Она скучает по тебе, вообще-то! Неделю уже у меня живёт! Папу не видела неделю! Я, конечно, всё понимаю, тут Марина, но про Соню-то тоже не надо забывать! Я здесь на ночь, присмотрю! Езжай к дочери! — Я сам здесь! — Олег, надо отдыхать! — Я лишь отвёл взгляд. — Брагин, Олег, Олег, родной, посмотри на меня сейчас! — Я снова поднял на неё глаза. Нина встав, обняла меня за плечи. — Олег, тебе надо поспать, просто поспать, слышишь?! — Я сплю! — С небольшим нажимом отвечаю я. — Если это долго продлиться? Месяц, два, ты, что здесь поселишься? — Ты о чём думаешь-то? — Возмущаюсь я. — Всё пусти, пусти! — Убираю я её руки с плеч и выхожу.***
В этой палате я, можно сказать, поселился. Сидел тут целыми днями рядом с Мариной, спал тут же на маленькой, тесной кушетке, лишь бы не оставлять её одну. Она была в коме и всё никак не просыпалась. Я сидел рядом с Мариной и держал её руку. Вошёл Шейман, проверил приборы, сказал, что всё хорошо, что она спит. Я в очередной раз заикнулся про то, что её надо выводить из комы, а Юра в ответ пообещал выгнать меня из своего отделения, в первую хирургию, если я еще, хоть раз скажу, про вывод Марины из комы. — Нарочинская, ну, давай уже просыпайся, просыпайся! — Уже, наверное, в сотый раз просил я. Марина начала шевелиться, подскочило давление, прибежала медсестра, чтобы сделать укол. — Давай, я сам! А Юрий Михайлович где? — Прилёг. Будить? — Ну, конечно, будить! Срочно! Бегом! — Подгоняю я девушку. — Тиши, тише, моя хорошая, всё хорошо! — Ну, и что ты распсиховался? — Посмотрев Марину, спрашивает Шейман. — Подкололи и всё отлично. Можно я поспать пойду? Надоел ты мне со своей Нарочинской! — Жалуется Юрий.***
Я спал на кушетке, когда сквозь сон послушались тихие голоса. — Ой. — Испугалась медсестра, когда Марина коснулась её руки. — Тихо. — Улыбнулась она. — Красивая… — Что? — Переспросила она. — Форма красивая. Новая? — Да. — Кивает медсестра. — Давно? — С понедельника! — Я всё слышу! — Я приподнялся на кушетке. — Я тоже. — И вижу! — И я всё вижу. — Я пойду, разбужу Юрия Михайловича! — Радостная медсестра, выходит из палаты. — Привет! — Улыбаясь, говорю я Марине. — Ну, снова здравствуй! — Она легонько улыбается в ответ.