Шоу иллюзиониста

      Элки извелась от ожидания и неизвестности. Кодлак каким-то неведомым образом умудрялся позволять ей не встречаться с большинством соратников и даже принёс ей пару книг, когда увидел её, полулежащую лицом вниз на столе. Истории на какое-то время отвлекли её, и сейчас волшебница сидела над раскрытым фолиантом, задумчиво крутя пальцем и заставляя призрачного кроху-сприггана прыгать и вертеться перед ней.       Почувствовав на себе тяжёлый взгляд, Элки нервно дёрнула рукой, и спригган рассыпался зелёными искрами. Закатное солнце светило в открытые двери, оставляя от вошедшего только чёрный силуэт. Ноздри её затрепетали, когда она услышала такой знакомый запах. Она моргнула, и наваждение исчезло, а в двери ввалились совершенно счастливые Солустий и Фаркас, изрядно потрёпанные, но живые.       Элки вскочила из-за стола и мгновенно оказалась возле имперца, с упоением треснув его по щеке. Мужчина расхохотался, притискивая её к себе, а его спутник поспешил вниз: — Пока и мне не влетело. — Ну, что ты выяснила? — спросил Солус, выпуская волшебницу из объятий. Та, не стесняясь в выражениях, описала свои ночные приключения. — Предвестник — точно. С остальными и дела иметь не желаю, хоть озолоти меня, — добавила Элки. — Я сегодня же покидаю Йоррваскр, потому что у нашего волчонка близится пик, а двери спален слишком ненадёжные. Кроме того, он свято уверен, что я — ведьма, видите ли, магия тут не в почёте!       Послышались шаги, и Элки оттолкнула от себя имперца: ещё раз становиться жертвой ревности глупых девок не хотелось. Фаркас, успевший стянуть с себя броню, приблизился к магам: — Идём, ритуал Посвящения будет на заднем дворе.       Элки сложила руки на груди: — Я, пожалуй, там лишняя, отсюда позавидую.       Выглядывая в окно с причудливой решёткой, волшебница рассматривала стоящих полукругом Соратников и впервые отметила, что среди них есть двое близнецов. Солуса одобрительно хлопнула по плечу женщина с ярко-рыжими волосами, и Элки припомнила её имя: Эйла. Близнецы после положенных торжеств отошли к городской стене: Фаркас, видимо, рассказывал о своём путешествии с новичком. Его брат был не совсем похож на него, и Элки даже подумала, что ей этот экземпляр больше по вкусу.       В тот же вечер женщина покинула Йоррваскр, не утруждая себя прощанием в Соратниками: воздух в таком просторном зале, казалось, душил её.       И её просто ошеломил Солустий, явившийся месяц спустя, заявивший о своём отбытии в Фолкрит. Узнав истинное место назначения, Элки едва сдержала злобный и ликующий вопль: Медея будет в восторге… Однако имперец продолжал: — На время моего отсутствия я попрошу тебя снова побыть среди Соратников, так будет лучше, ибо многие из них были отправлены по поручениям.       Он втолкнул её, остолбеневшую, в жилой этаж и захлопнул за ней дверь. Кодлак приближался к ней, приветственно улыбаясь, и волшебница в полном оцепенении взглянула в его глаза. — Снова в клетке? — усмехнулся Предвестник. — Я перестала что-либо понимать в мужской логике, Кодлак, — пролепетала волшебница.       Но она поняла, когда среди ночи послышался грохот и жуткие вопли, и двери на нижний этаж с треском распахнулись. Целая свора воинов натолкнулась на сопротивление младших Соратников под предводительством Эйлы.       Незримая, волшебница скользнула в покои Предвестника, встретив его на пороге и подарив прикосновение покорности. Серебряные глаза остекленели, и воин послушно заперся в своей комнате, оставив иллюзионистку снаружи. Элки обернулась и похолодела: напор атакующих не стихал, Атис уже не так резво уворачивался от мечей, Рия, отшвырнутая к стене, без сознания сползла на пол, а Эйла была вынуждена не столько пускать стрелы, сколько отбиваться самим луком, кроша зубы нападавшим.       Элки, вся дрожа, сплела пальцы в замок и приблизилась к соратникам, чтобы заклятие не могло распространиться на них; красноватые искры запрыгали среди ног незнакомых воинов, вцепляясь в них и проникая под кожу. Вскоре некоторые из них встряхнулись и развернулись, нападая уже на своих, и Эйла ободряюще крикнула данмеру, чтобы тот поднажал.       С другой стороны замелькал огромный меч: к ним прорубался вернувшийся из джерольских гор Вилкас, второй близнец.       Элки не заметила, что покров незримости с неё слетел, и с удивлением увидела торчащий в своём плече кинжал. Из-под лезвия показалась кровь, руку до кончиков пальцев пронзила боль, и перед глазами встала белая пелена. Шум битвы стих, и волшебница не почувствовала удара о каменный пол, когда ноги её подкосились. — Кодлак наконец-то вышел, — будто сквозь вату доносились до неё голоса. — Пришибить бы её, конечно, за такое отношение к Предвестнику. Но, с другой стороны, она ему жизнь спасла: не запри ведьмочка старика в комнате, он бы тут мёртвым лежал. — Чепуха, — отрезал другой голос с рычащими нотками. — Старик своё дело знает, и её магические выкрутасы тут ни при чём! — Ты упёртый дурак, Вилкас, — урезонивала его Эйла. — Если бы ты проявлял внимание к кому-нибудь, кроме своей драгоценной персоны, то заметил бы, что Кодлак уже давно не держит меч. А крошка наша уже не спит…       Элки разлепила глаза и попыталась было встать, но рыжеволосая воительница удержала её: — Рано, погоди скакать.       Волшебница дёрнула плечом, но рука отказывалась слушаться: видимо, лекарь нанёс мазь онемения. Боли не было, но и конечность не работала, примотанная к шее. На женщину надели какую-то рубаху из жестковатой ткани, и она с недоумением уставилась на Эйлу. Зелёные глаза соратницы смеялись, и она проговорила: — Рана несерьёзная, но ты так картинно хлопнулась в обморок, что я уже подбирала себе наряд на твои похороны, — заметив, что здоровая рука Элки нервно шарит по груди, сминая непривычную ткань, она продолжила: — Красоту твою Вилкас разрезал, потому что никто и понятия не имеет, как это расстёгивать. Ты ему обязана своей рукой, — не жизнью, конечно, но рука для мага тоже кое-что значит, верно? Пока жрица прибежала из храма, он сумел остановить кровь и правильно… как же Даника сказала… да! «зафиксировать повреждённую часть тела».       Элки закатила глаза. Не хватало ещё быть должницей потенциальному волколаку. Если Фаркас — волк, а он определённо им был, то и его брат должен бы разделить с ним дар зверя. Лицо Эйлы исчезло. Волшебница вздохнула и упрямо поднялась, одёргивая на себе длинную рубаху и с отвращением чувствуя, как ткань царапает её нежную кожу. От мази под перевязью шёл едкий запах, и Элки поморщилась, осторожно двигаясь в сторону качающейся двери. Почему-то на ней оказалась оскаленная морда волка, и женщина неверяще махнула рукой, стремясь заехать ладонью по носу наглой твари. Ей не везло: руку поймали, и горячие пальцы взяли волшебницу за подбородок, задирая её лицо вверх, к плавающим где-то во тьме двум лунам. — Пусти, — глухо пробормотала волшебница и отшатнулась: на мгновение зловоние мази улетучилось, уступая место тонкому запаху волка. Того, что ночью навалился на неё совсем не с намерением убить. — Узнала? — притворно-ласково отозвался Вилкас, выступая на свет. Элки ворочала округлившимися глазами, пытаясь взять под контроль оцепеневшее тело и найти лазейку из комнаты. Её здоровая рука была всё ещё в его хватке. — Пусти, — уже прошептала иллюзионистка, чувствуя, как второй рукой он охватывает её горло, чуть сжимая. — Тебе почти удалось одурманить меня, — неумолимо оттесняя волшебницу от двери, продолжал норд. — Наполовину. И если то была не моя ночь, то эта, определённо, будет. — Я не хочу, — выдавила Элки. — Врёшь, ты меня с порога чуяла, — оборвал её Вилкас. — Тебя только забота Кодлака и спасала, но теперь, после твоего заклинания, старик провалился в крепкий сон, Солустий надрался в стельку и трахает Рию…       Оборотень ослабил хватку на шее женщины, и она с шумом вдохнула, собираясь заорать. Вместо крика о помощи у неё получилось сдавленное мычание, когда Вилкас прижался к ней ртом, насильно раздвигая её губы, не жалея и царапая её кожу острыми зубами. Он слизал выступившую на её губах кровь и чуть отодвинулся, рассматривая её перекошенное от гнева лицо: — Нет, в бою ты была красивее, — и моментально среагировал на её попытку лягнуть его в пах, подставив бедро. — Ах ты, злюка… — Будь у меня обе руки здоровые, — извиваясь, прошипела Элки, — я бы тебя заставила пятки мне лизать, сучий сын!       Вилкас расхохотался, толкая её на постель на переворошенное одеяло. Броня с лязгом приземлилась рядом, пока волшебница пыталась подтянуть к себе ослабевшие ноги и оживить магию хотя бы в одной руке. Кончики пальцев тлели, но ничего не выходило. Элки с визгом вскочила, но тут же была поймана и опрокинута на постель. — Тихо, — приказал оборотень, и волшебница, изловчившись, пнула его по ноге. Норд зашипел, раздирая на ней рубаху и переворачивая женщину на живот. Она почувствовала его дыхание у себя на пояснице и полузадушенно вскрикнула: — Ты что творишь! — Ты вся мокрая, врунья, тебе нравится не по-хорошему? Кого ты вздумала обмануть, м? — насмешливо отозвался Вилкас. Шорох возвещал о том, что и он избавился от своей одежды, и горячие руки снова легли на бёдра женщины. — Будешь продолжать брыкаться? — Нет, — буркнула Элки в одеяло. Норд перекатил её на спину, аккуратно поправляя раненую руку.       Вилкас прильнул к её груди, кружа языком по ареоле и вдруг сжав сосок зубами. Женщина протестующе вцепилась ему в волосы, пытаясь оттащить от себя, но боль ушла, оставив сладкое ноющее ощущение. Вилкас двинулся вниз, оставляя укусы по всему телу и с наслаждением слизывая кровь там, где она проступала. Его мягкий язык прошёлся по самому сокровенному месту Элки, и она дёрнулась: — Не надо… — Только сегодня, тебе и так досталось, — согласился оборотень.       Её вопли, наверное, не слышал только мёртвый. Недостаток умения Вилкас восполнял звериной нежностью и напором, вдалбливаясь в её лоно и вцепившись женщине зубами в шею. Целовать в таком состоянии её он больше не мог, боясь изгрызть её нежные губы.       Элки вдруг прикоснулась к его мокрому лбу здоровой рукой, трепетно касаясь его виска, спускаясь к тяжёлому подбородку и мощной шее. Оборотень замедлил свой бешеный темп, подчиняясь ласке, и почувствовал, как её бедра задают ему нужный ритм. Кровь перестала так оглушительно стучать в висках, и Вилкас вдруг с нежностью прикоснулся к губам волшебницы, ощущая её прохладный язык на своём, пробуя её будто заново. Сдерживаться в таком незатейливом темпе он больше не мог, и сжал тело женщины, со стоном пряча лицо в её волосах. Элки, совершенно вымотанная, прислушалась к своим ощущениям: обрушившееся на неё несколькими волнами наслаждение потихоньку отступало, оставляя ноющую боль там, где тело норда врезалось в её.       Волшебница заёрзала в попытках встать, но Вилкас положил на её живот руку: — Не уйдёшь.       И Элки осталась.