***
Незаметно проскальзывать в двери и столь же искусно исчезать из собственных покоев Оби-Ван научился меньше, чем за неделю.
Территорию, что частично считалась и
его тоже, он обследовал с величайшей осторожностью, но признал, что лучше на неё не покушаться — их «общий» зал был максимально обжит Квай-Гоном, и, по большей части, отвечал именно
его нуждам и предпочтениям, информация о которых поступала Кеноби скачкообразно, отчасти — простыми логическими цепочками, отчасти — воспоминаниями.
Так, например, когда его слегка удивило обилие живых растений, память мальчика сфокусировалась и выдала, что Джинн является…
сподвижником?.. адептом?.. несколько иной теории понимания Силы, нежели остальные джедаи.
В частности, Квай-Гон опирался на Живую Силу, а большая часть джедаев — на Единую.
То есть, — сократил он для себя объяснение философских учений, которые джедаи постигали в течении всей жизни, — и в Храме джедаев, и в Храме-на-Крови вера выглядела приблизительно одинаково: был некий Абсолют, вездесущий энергетический пласт, удерживающий мир таким, каким он должен быть, являющийся буквально Всем и имеющий несколько…
разветвлений, как полноводная река, отдающая «рукава»: Живая Сила, — или Всеблагая Мать, что «заведовала единовременным моментом, каждым вздохом и сердцем, связывавшая воедино и бывшая Родителем для всего живого», — Единая Сила, — или Отец Всемогущий, «связывающий прошлое и будущее через настоящее, объединяющий планы и созвездия, и подчиняющий всё в мирах Закону, следящий за его исполнением»; Светлая сторона Силы, — Свет, «дарующий, защищающий и созидающий», — и Темная сторона Силы, — Мрак, «разрушающий, отнимающий и искажающий».
В Храме предпочитали Единую Силу — «Отца», — в светлом его явлении, а Квай-Гон был сподвижником Живой Силы… в условно-светлом проявлении, с учётом того, что многие его миссии начинались (или заканчивались) военными конфликтами разной масштабности, в которых Джинн иногда принимал непосредственное участие.
Абсолютно светлым его назвать было сложно, если бы не одно веское «но!»: мужчина всегда старался действовать по совести.
Да, в отличии от мало знающего реальный мир мелкого Кеноби, джедай знал, что нести мир, процветание и справедливость можно не всегда, но всё равно делал всё, что мог, тогда, когда мог.
Это было достойно уважения.
Да, Квай-Гон совершал определенные ошибки, но,
да смилостивятся стихии, он был человеком!..
Просто человеком, а не драконом, пророком или одним
из Великих!..
Так же Оби-Вану несколько импонировало, что Квай-Гон выбрал именно этот путь — в Храме-на-Крови послушники шли в основном под руку Отца, так как он усиливал естественные способности к магии и мог даровать в
иденье будущего.
Малар, в свою очередь, предпочла временами прорывавшуюся интуицию на грани всеведения, нюх на неприятности и невероятную живучесть.
Правда, об особенностях, дарованных ей покровительницей, она узнала много-много позднее, а тогда выбрала Жизнь лишь потому, что магия была для неё недоступна, а молиться Отцу, потому что
все так делают, ей претило.
…Она просто хотела выжить. Кому, как не Жизни, молиться о её сохранении?..
Правда, это прекрасно сочеталось с Тьмой, ибо защищать и защищаться приходилось
слишком часто, иногда
превентивно, да и Мастера её были всё же Магистрами Мрака, и это накладывало свой отпечаток на её службу…
Но это — дела прошлого…
Другой приятной чертой мастера джедая стало обилие книг.
Все полки, не заставленные горшками с довольными жизнью кустиками, были заставлены информационными датападами.
Оби-Ван, разумеется, даже не думал к ним прикасаться, лишь смотрел, да и то — осторожно, но сам факт начитанности мужчины был ему почти эстетически приятен — в их мире все Мастера и Магистры были грамотны, но они сами по себе были исключением из общей массы тех, кто вовсе не знал, как книга выглядит.
В этом мире грамотность была
обыденна, но люди и ксеносы намного больше любили голофильмы и музыку, с чуть меньшей любовью относились к театральным представлениям различной масштабности, и
совсем не любили читать.
Стоило ли удивляться, что здесь, в мире, где само понятие «развлечение» взлетело на недосягаемую высоту, им не хотелось тратить своё время на что-то, что требовало умственной работы?
Оби-Ван покачал головой, допивая каф и глядя в окно.
Корабли всё ещё навевали ему мысли о полях, заполоненных саранчой, поэтому вид можно было назвать неоднозначным, не более.
Но теперь они вызывали в нём лёгкий интерес: модели, формы, принципы работы, технические возможности — всё это хранилось в памяти Кеноби, бывшего страстным обожателем разнообразных летательных аппаратов, как и большинство мальчишек в Храме.
Видимо, это было что-то на уровне любви мужчин их мира к ездовым лошадям и ящерам…
Каф оказался занятным напитком.
Он слегка вязал язык, скрипел на зубах приторной сладостью, но сильно обволакивал желудок, был весьма сытным и бодрящим.
Перейти на него с чая оказалось делом пары дней. Тем более, что в какой-то момент заряд энергии стал ему жизненно необходим — как сегодня, когда не далее часа назад он сумел задремать под струями ледяного душа после долгой бессонной ночи… и дня, и предыдущей ночи, и предыдущего дня…
Маленькая кухня стала привычным углом: он уже понял, что Квай-Гон не слишком любил комнатку со своеобразным потолком, — низким настолько, что даже Кеноби чувствовал себя неуютно, а ведь ему было только тринадцать и предела роста тело ещё не достигло, — а потому проводил в ней большую часть утра.
Перед ним лежал один из учебных датападов мальчика, и Оби-Ван старательно разбирался в его работе, заставляя пальцы привыкнуть к быстрым перемещениям, набору символов и тонкой чувствительности голографических изображений.
Тело, в какой-то мере, помнило часть движений, но инстинктивной моторике Оби-Ван доверял мало, тем более, что как только душа окончательно освоится в теле, все рефлексы предшественника сменятся на его собственные.
Походка уже претерпела изменения, став более плавной и тихой, а мышцы побаливали от новоявленной привычки держать спину ровно (но так, чтобы не казалось, что тебя насадили на железный колышек, конец которого упирается в мягкое нёбо, как получается у многих людей с непривычки).
Усилием воли приходилось сдерживать несколько размашистые движения (не ветряная мельница, в конце концов!), помнить о выражении лица (проще всего: поскольку в его отношении окружающие избрали тактику озлобленного игнорирования, он имел право на безэмоциональную вежливость, которая требовала лишь отсутствия эмоций вовсе, что гораздо проще, чем изображать их на неприспособленных к таким зигзагам удачи лицевых мышцах), следить за волосами (он собрал их на затылке в своеобразный хвост, имитирующий стрижку падавана, и надеялся, что на них просто не обратят внимания), за одеждой (Кеноби был несколько… неряшлив) и за поведением.
С последним было сложнее: мальчик последние несколько месяцев ходил бледный, осунувшийся, с глазами побитого щенка, невольно напрашиваясь на жалость, которую Кеноби терпеть не мог.
Вместе с тем, ребёнок не был столь формален, как он, порой (почти всегда) был несдержан, а так же сильно неуверен в себе, из чего выходила большая часть его проблем, что мало кто понимал, зато результат все видели отлично…
…Его ещё очень и очень долго будет преследовать испорченная предшественником репутация…
Имелся ли вообще смысл оставаться в Ордене?
Не было ли правильнее отправиться на какую-нибудь тихую планету, в отдалении от центра Галактики, где можно будет спокойно осесть и заняться чем-то, что придётся ему по душе?..
Глубоко вздохнув с закрытыми глазами, словно желая не то представить эту картину, не то избавиться от её неловких очертаний, Оби-Ван отложил датапад, поставил чашку в очиститель, затем в шкаф, и вернулся в спальню.
У него было полтора часа на жесткий разминочный комплекс, — благодаря которому он уже пару дней не путается в ногах, словно тело, бывшее недавно жёсткой кожаной перчаткой, стало поддаваться, — затем быстрый душ, и можно идти завтракать.
Последнее вызывало особый дискомфорт: даже ранним утром, когда туда приходил Кеноби, всё равно находились личности, которые
уже заняли себе место, и считавшие своим долгом
смотреть на него.
Словно от того, что его чуть склонённую (осанка!) голову сверлят взглядом (и не одним), Сила накажет его за совершённое святотатство.
Оби-Ван умел не обращать внимания на дискомфортные вещи, — одна боль в подвергающихся интенсивной растяжке мышцах чего стоила, — но всё же чужие взгляды раздражали его.
И только в самой глубине души Кеноби признавал: это от того, что ему
страшно, что он каждый миг, каждую прожитую секунду ждёт, что вот сегодня, вот сейчас его схватят, заявят, что он — не Оби-Ван Кеноби (недоказуемо), и просто убьют (возможно).
Молодой джедай не знал, где брать продукты для их кухни, чтобы готовить самому, и слегка опасался случайно создать что-то совсем несовместимое из местных ингредиентов, — было бы обидно
отравить себя в процессе
готовки, — а ещё боялся лишний раз привлечь внимание Квай-Гона (хотя память мальчика упорно твердила, что джедай не сделает ему ничего плохого, жизненный опыт заставлял держаться подальше от человека, обладающего властью над его жизнью).
Душ окончательно примирил с действительностью, белоснежная нательная туника приятно грела продрогшие плечи, светлая роба цвета кости немного скрадывала его бледность, и Оби-Ван критически осмотрел себя в зеркале (не обнаружив ничего, надлежащего исправлению, кроме пары капризных прядей, выбившихся из хвоста и вьющихся вдоль овала лица), подхватил небольшую сумку с несколькими датападами и выскользнул из комнат, намечая для себя самый незаметный в эту часть дня путь к столовой.
Там было почти тихо.
Несколько рыцарей автоматически повернули голову в его сторону, мазнули равнодушными взглядами и продолжили тихую беседу, одиноко сидящий в углу мастер даже не оторвал взгляда от датапада, а падаванов и юнлингов пока ещё не было.
«Запомнить», — немедленно отметил Кеноби. — «В полшестого утра можно завтракать спокойно».
Он занял привычное уже место у стены рядом с окном, ощущая себя намного спокойнее от того, что никто не может подобраться к нему со спины, и бросил короткий взгляд в собственную тарелку.
Вид, открывшийся ему, мог бы испортить аппетит многим людям, но только не видавшему виды пострашнее и поинтереснее Оби-Вану.
Каша, напоминавшая пережёванную с сырым куском печени траву, стояла чуть отдельно от остальных блюд на общем столе, дабы не смешивались запахи — а пахла она смесью розмарина, сена и тыквы, — и была предметом лютой ненависти большей части юнлингов и падаванов.
Рыцари тоже старательно не замечали блюда, и подобное поведение было до смешного объяснимо — каша из дорсайского зерна сохраняла в себе огромное количество полезных веществ, и именно ею кормили маленьких юнлингов с надеждой, что вырастут они в больших и сильных мастеров.
Малопривлекательный внешний вид, запах и, разумеется, вкус — ну когда полезные вещи были вкусными, м-м? — делали ксеноса, впервые придумавшего это
есть, личным врагом целых поколений детей, чьи родители или воспитатели свято верили, что ничего полезнее им просто не найти.
Когда Оби-Ван узнал, что чертовски сложную диету, дополненную костями, животным жиром и витаминными отварами из трав, большая часть которых здесь попросту не росла, можно заменить одной только кашей, бывшей не такой уж и плохой на вкус, его едва не оставило привычное выражение лица, до того сильно было ошеломление.
С тех пор посещения столовую по утрам, когда и подавали столь интересное блюдо, он старался не пропускать. А вот на ужин юноша вообще не приходил, в это время дня зал был полон джедаев, стремящихся пообщаться. Ему там делать было нечего.
Закончив завтрак и привычно промокнув губы салфеткой, Оби-Ван поднялся из-за стола, автоматически огляделся и встретился взглядом с не-человеческой девушкой на противоположной стороне обеденного зала.
«Бэнт», — кратко всплыло в памяти предшественника, окропив тихой, сиротливой болью: мон-каламари была близкой подругой мальчика, намного ближе, чем двое других друзей, — Гарен и Квинлан, — но все трое так и не простили блондину его отречение, и старательно игнорировали его вместе с попытками извиниться.
Где-то три-четыре недели назад Кеноби бросил бесполезное занятие, и почти следом появился он.
Оби-Ван равнодушно отвернулся, подхватил поднос с пустыми тарелками и понёс его к окну дроидов-уборщиков, как вдруг растрепанный паренёк с оливковой кожей, активно переговаривавшийся со своими друзьями, развернулся и подставил ему подножку.
Инстинкты сработали даже раньше, чем мальчик завершил жест: придав подкинутому подносу ускорение, Оби-Ван пролетел вперёд, оттолкнулся ладонями от каменного пола, сделал сальто, и приземлился на колено, поймав одной рукой поднос с тарелкой, другой чашку, а в неё — высоко взлетевшую ложку.
Зазвучавшие было смешки моментально стихли.
Кеноби выпрямился, оглядел компанию, чьей жертвой юмора стал, не удержался и скривил в отвращении губы.
Только вот вовсе не потому, что дети повели себя глупо,
о, если бы!..
У паренька получилось застать его врасплох.
Это было не плохо.
Всего лишь катастрофой.
Оби-Ван должен был среагировать на движение намного раньше, ведь вместо мелкой пакости мог последовать сильный удар по ноге, лишивший бы его подвижности и мобильности, а если бить окованным ядовитыми шипами сапогом, то оплошность и вовсе могла быть последней в его жизни.
Блондин так надеялся, что в этом мире он сможет стать обычным, ничем не примечательным. Надеялся, что разорванный им однажды разум можно будет вновь соединить.
Вот только реальность вновь напомнила о себе болезненным щелчком по лбу: разделённое сознание — это преимущество, пусть и приносящее боль, но тело привыкнет к ней, ощущение притупится, а потом окончательно уйдет на периферию.
Но если Кеноби добровольно оставит себя
без преимущества, то может и вовсе не дожить до совершеннолетия.
Полезное напоминание.
—
Приятного аппетита, — с долей презрения процедил Оби-Ван, склонил на миг голову, встряхнул волосами и гордо выпрямился, глядя прямо перед собой.
Скрестившиеся на нём взгляды были полны удивления, но юноша не обращал на это внимания — в конце концов, он никогда не сможет стать настоящим Оби-Ваном Кеноби.
Он не сможет вести себя, как он, тогда их различия станут только очевиднее, потому что мальчик от кончиков пальцев и до пят был другим абсолютно во всём, кроме внешности.
У него не было выбора, кроме как быть собой и надеяться, что всё кончится хорошо.
Он может лишь бороться.
Это единственное, что Кеноби мог себе пообещать.
***
— Оби-Ван?.. П-привет. Можно…? — юноша на миг оторвался от датапада, на котором как раз перелистывал страницу голограммы книги, и посмотрел на неуверенно мнущуюся около его стола девчушку из рода мон-каламари.
Её приближение не стало для него неожиданностью.
Удивительное дело, но даже не оставляющая ни на секунду боль не могла полностью заглушить удовольствие от ощущения, насколько же больше он мог, когда вновь пробудил потоки своего сознания.
Словно проснулся от тяжёлого, мутного сна, от затяжной болезни…
Один из
неназванных вытянул из Памяти только что бегло просмотренную страницу и начал её анализ, Логика разбирала поведение и внешность девочки, чье выражение лица было очень сложно прочитать ввиду видовых особенностей, — но это не значит, что нельзя, верно? — соотнося увиденное с тем, что хранилось в памяти настоящего Кеноби, которую немедленно поднял другой неназванный поток.
А Война, этот вечно скалящийся пёс, контролировал ситуацию, в любой момент готовясь отразить удар или найти укрытие.
Именно он, по большей мере, отслеживал окружающую обстановку — так было безопаснее.
И привычнее.
…Словно он снова на своём месте… Словно это своё место у него есть…
— Бэнт, — склонил голову Оби-Ван, вставая. Разговаривать сидя за партой, в то время как девчонка будет переминаться с ноги на ногу рядом, явно не лучшая идея. — Добрый день. Могу я чем-нибудь помочь?
Кажется, мон-каламари проглотила язык.
Она открывала и закрывала рот, и выглядела совершенно потерянной, но блондин не собирался помогать ей — лишь терпеливо ожидал реакции на свои слова.
— Нет… нет, мне ничего не нужно, я только… я думала… Оби, может, присоединишься к нам за обедом сегодня? — выпалила девушка, и её тёмно-бордовая кожа приобрела чуть фиолетовый оттенок, значение которого в памяти не нашлось.
«Подумать только, его простили. Как это мило…», — иронией пытаясь заглушить грусть, подумал юноша, прикрывая слегка потемневшие глаза. — «А ведь подойди она всего на месяц раньше, и мальчик был бы жив… Глупый ребёнок с верой в Свет и добро, из которого мог вырасти хороший человек, совсем не подходящий миру Малар, но зато прекрасно вписавшийся бы в этот. Но теперь этого просто никогда не произойдёт… Потому что такова воля Жизни…
Такова воля Силы…».
— Сожалею, падаван Эйрин, я сегодня не пойду на обед, — правда. — Необходимо закончить несколько дел, откладывать их не стоит, — правда, но на грани лжи: дел пока нет, но им дадут задания на уроках, а ещё он хотел посетить библиотеку Храма, вроде бы он достаточно разобрал в памяти её устройство и изучил местные способы хранения и передачи информации, чтобы не засветить свою полную невежественность в этом вопросе.
Тот факт, что его предшественник посещал Хранилище всего несколько раз и сам мало знал, ситуацию никак не облегчало.
Кажется, его формальный тон и отрешённое выражение лица ошеломили её — большие серебристые глаза слегка поблекли и увлажнились, но Эйрин сдержалась и попыталась снова:
— Оу. Понятно… Ну, может, тогда поужинаешь с нами? — спросила девочка с натянутой улыбкой, и Кеноби почувствовал в горле ком.
А ведь Оби-Ван был немногим её старше. Всего лишь ребёнок…
Джедаи были совсем другими. Их дети
были детьми.
Это было так…
горько…
— Меня не будет на ужине, — не меняя интонации, но немного тише сказал он, и остановил её прежде, чем та успела что-то добавить. — Не надо, Бэнт. Хватит. Оставь всё как есть. Мы не сможем переступить через то, что произошло: ни вы не забудете, ни я. Не будем мучить друг друга, — он старался быть мягким, но по мере того, как слова падали между ними, словно каменные плиты, Оби-Ван понимал, что девочка сейчас не сдержится и разрыдается. — Тише, Бэнт. Тише, — пальцы осторожно коснулись тёплой чешуйчатой кожи немного ниже глаз, где, по его расчётам, были щёки. — Мы оба знаем, что оно того не стоит. Не плачь. Тебе нужно на урок, — чуть жёстче проговорил Оби-Ван, отступая и убирая руку.
— Оби-Ван… — совсем тихо позвала его девочка, но он отступил ещё на шаг и покачал головой.
— Доброго дня, падаван Эйрин, — обозначил он конец разговора едва ощутимым поклоном и вернулся за парту, не оглядываясь. Спустя миг за спиной раздались торопливые шаги, и девочка выскочила за дверь.
Блондин не сдержался и слегка сдавил пальцами переносицу.
Почему-то осознание, что мальчик действительно был ещё мальчишкой, пришло только сейчас, когда он рассмотрел его маленькую подружку. Он знал о совершенно иных методах воспитания, о других традициях и порядках, об ином отношении, но лишь теперь перед его взором оказалась картина целиком.
Грудь сдавило.
Этот, такой похожий на Кхамали Малар ребёнок, мог бы быть
её сыном…
— Все пришли? Тогда не будем терять время! — Быстро вошедший в аудиторию старый мастер заставил Кеноби отбросить бесплодные переживания и внимательно вслушаться в начавшуюся лекцию по истории Империи хаттов.
У Кхамали Малар
не могло быть ребёнка.
Не после того, как она пробыла чуть меньше месяца в плену у кровника её первого Мастера.
***
Тала стояла у двери в комнату её падавана, зло сощурив свои незрячие, жёлто-зеленые глаза, и едва сдерживалась, чтобы не снести её Толчком Силы.
Останавливало только то, что она не могла быть уверена, что не заденет свою ученицу.
— Бэнт,
открой немедленно! Я все равно узнаю, что случилось! — почти прорычала женщина, из последних сил стараясь сохранять спокойствие. Получалось плохо — когда твой падаван,
первый падаван (!), влетает в комнаты, заливаясь слезами, запирается в спальне и ни в какую не хочет тебя впускать, мантра «нет эмоций — есть покой» невольно приводит в нормальное состояние здорового бешенства.
— В-сё н-норм-мально, маст’ер Тала, п-правда… — всхлипывала Бэнт за стеной, и у женщины чесались руки схватить девчонку за шкирку и трясти, пока она не признается, что с ней случилось.
— Открой, падаван. Сейчас же, — прибегла Тала к последнему, но самому действенному способу — твёрдому приказу мастера.
Звуки за дверью притихли, спустя приличную паузу щёлкнул замок и к ней вышла её маленькая мон-каламари. Женщина не могла видеть её лицо, но ярко ощущала в Силе её печаль и была готова оторвать голову тому, кто её обидел.
— Расскажи мне, Бэнт. Расскажи, и мы вместе придумаем, как быть, — мягко попросила её архивариус, протянув руку и с радостью встречая ответное прикосновение.
Устроившись на диване, она притянула девочку к себе, вдыхая слабый запах соли, пропитавший её платье, и мягко погладила по тыльной стороне шеи.
— Я видела сегодня Оби-Вана… — тихо начала Эйрин, и Тала превратилась в слух, хотя внутри моментально возник шквал вопросов, начиная с «почему Бэнт сказала это так, словно давно не видела Кеноби, ведь Совет не отпускал их на миссии?» и заканчивая банальным «это был Оби-Ван?».
Но женщина не была бы мастером, если бы не умела слушать и слышать собеседника, а ещё — не совершать поспешных телодвижений.
Это бывает совершенно непозволительно.
— И?.. — только и сказала она, подталкивая Бэнт к продолжению диалога.
— Я только сегодня осознала, как давно мы не виделись. Мы не пересекались ни на занятиях, ни в коридорах, ни в садах… Даже в столовой! Я… Мы так давно не говорили… мы были так обижены, что он оставил нас, оставил Орден, и ребята… мы не говорили с ним с самого его возвращения… Он просил прощения, каждый раз просил, а мы… мы… — Бэнт зарыдала с новой силой, выговаривая наболевшее, и мастер мягко гладила девочку по спине, хмурясь всё сильнее.
— Я увидела его утром, во время завтрака… Он давно не подходил к нам, и я… Я думала, что он подойдёт, когда увидит меня, я думала, что скажу ему… скажу и мы снова будем разговаривать, скажу, что прощаю его, но он просто отвернулся… И тогда я решила, что хватит с нас молчания, ведь мы… мы… мы же были д-друз-зьями! — почти подавилась всхлипом мон-каламари, сжимая пальцами табард своего мастера.
Дыхание сорвалось, и сотрясаясь, она уткнулась в плечо женщины.
— Он сказал… что не придёт… Что мы больше… что… он сказал, что мы… не сможем… з-забыть… Ни мы, ни он… Я думала… Я думала о том, что он сказал… — бормотала Бэнт, вжимаясь в Талу всё крепче, даже не замечая этого. — Мы даже не спросили его о том, что там произошло… Там, на той планете… а что-то ведь произошло, потому что Оби-Ван был другим, таким… таким грустным… раздавленным… и он был один, всё время один, а мы не поняли, Я НЕ ПОНЯЛА! Я ведь была рядом с ним, когда он только стал падаваном, я знала, каким бывает мастер Джинн, и я бросила Оби-Вана совсем одного, когда ВСЁ сломалось, а теперь… теперь он совсем другой, он такой… холодный… Он не обижал меня, он просто… просто сказал, что… что не хочет мучить нас и себя, что это — это всё… Всё! Оби-Ван… он не хочет меня видеть… И это я виновата, потому что он просил прощения, пытался нам объяснить, но мы… И Гарен… А Квинлан ещё… Мы просто не слушали!..
Мы ничего не слушали… А теперь он не хочет нас знать,
просто не хочет… — рыдания медленно угасали вместе с голосом Эйрин: для мон-каламари все эмоциональные вспышки всегда заканчиваются попыткой нервной системы отключиться, поэтому Бэнт сейчас буквально соскальзывала в дрёму.
Тала молчала, лишь едва-едва покачивала ученицу одной рукой, другой потирая подбородок.
Они с Квай-Гоном не говорили об Оби-Ване довольно давно, она решила дать ему время успокоиться и привыкнуть к тому, что мальчик снова рядом, в безопасности, потому что знала: не смотря на всю боль, которую Кеноби причинил ему своим выбором, Джинн крайне переживал за мальчишку и сильно привязался к нему.
Это было очевидно для всех, даже для Совета.
Возможно, поэтому всерьёз решение отправить Оби-Вана в АгроКорпус даже не рассматривалось.
Он был падаваном Квай-Гона и точка.
Оби-Ван Кеноби был лучшим другом Бэнт, он часто мелькал в её рассказах и их разговорах, она уже и забыла, сколько раз слышала «…а вот Оби-Ван…», «…и тогда мы с Оби…», «…а Оби сказал…», и Тала даже не представляла, что у них была столь затянувшаяся размолвка, ещё и закончившаяся…
так.
Сложившаяся ситуация выглядела неприглядно, с какой стороны не посмотри. К тому же, её сильно смутили слова ученицы о том, что она помнит, каким был Кеноби, «когда он только стал падаваном». Женщина знала, каким бывает её друг, знала и то, как сильно его подкосила история с Ксанатосом, и то, что их с Оби-Ваном отношения были далеки от идеальных, уже догадалась, но…
«Ты не отделаешься от меня, Джинн! Не в этот раз!» — раздражённо подумала Тала, крепче обнимая своего падавана. Она не собиралась действовать в одиночку.
