***
«Флэшбэк/Отступление». Создавать из куска породы кристалл было очень… любопытно, на самом деле. Изначально это был флюорит. Не слишком редкий, его добыча велась даже на Корусанте, немного хрупкий, пока огранку не совместишь с определенной долей каления, в общем, тонкая работа, с которой самостоятельно Кеноби, ещё не освоивший до конца местную технику, вряд ли бы справился. Он бы, конечно, попытался, вопрос только в том, что бы из этого вышло. К счастью, эту сторону созидания тоже взял на себя мастер Джинн. Требовалось только мягко направлять джедая, демонстрируя взаимодействие личной энергии с камнем, чтобы тот знал, какую часть необработанной породы можно снять и убрать, какой цвет должен засиять выпестованной гранью, а что должно остаться скрытым в глубине, но ни в коем случае не исчезнуть… Флюорит, под слоем грязи и песка, содержал полную и весьма густую радужную гамму. Однако, несмотря на новообразованную связь с «жемчужиной», большая её часть ему категорически не подходила. Первым ушел красный, — Оби-Вану показалось, или Квай-Гон слегка расслабился, когда ощутил, что его сила буквально противоположна как ярко-алой, так и насыщенно-винной цветовой дуге? Но это было логично: красный — цвет лидерства, цвет яростных, несдержанных чувств, властности и демонстративности, желаний и огня… то есть всего, от чего отрекалась Малар, и что отрицал Кеноби каждый миг своего существования. Послушники на то и «послушн-ики», что должны быть покорными чужой воле, о какой жажде власти и величия здесь может идти речь? Это противоречило всему, что он знал, и даже если бы в нем были необходимые черты когда-то, то их или выбили, или вырвали с корнем (понимал это Оби-Ван или нет), а потому красный пришлось стереть от и до, и его соединение с кристаллом сразу стало в разы крепче и сильнее. Была, правда, и толика сожаления, ведь красный символизировал также настойчивость и волю к победе, ему была свойственна максимальная отдача в чувствах… было грустно знать, что и положительные черты не соответствовали его сущности, но долго волноваться о подобных мелочах юноша не привык, а потому почти мгновенно отпустил сожаление в Силу. Прочь ушли и перетекающие друг в друга желтый с оранжевым, и это было уже любопытно (и немного настораживающе для мастера-джедая): цвета были «сильными», имели множество значений, весьма немаловажных, в том числе и тех, которые Квай-Гон всегда четко видел в своем падаване (хотел он того или нет), и то, что они были выведены целиком, даже без осколочных вкраплений, как в его собственном кристалле, казалось неправильным, но… Кеноби на это только кивнул. Кто бы что ни говорил, а в первую очередь желтый символизировал веселье, радость и свободу, а он настолько давно не ощущал подобных чувств, или же они посещали его столь мимолетно, или же настолько плотно переплетались с горем и отчаянием… в общем, желтый никак не желал цепляться за его сущность, а потому мягкой рукой джедая был аккуратно срезан. С оранжевым было даже ещё очевиднее — этот цвет не символизировал свободу, но свободолюбие и всепрощение, как черты личности, а во многих культурах Ируминаля этот цвет был символом блаженства и радостей жизни… Они срезонировали даже хуже, чем с красным, и удалять апельсиновый оттенок пришлось быстро, иначе кристалл сам мог отторгнуть неподходящую часть, что могло навредить пока что хрупкой конструкции. Они сохранили зеленый. Ну, почти. Тот оттенок, что был достаточно ему близок, чтобы оставить, был скорее сине-зеленым. Темно-сине-зеленым, если быть совсем честными. «Яблочный» слегка обжигал его чутье, салатовый встал противным комом в горле, словно его заставили есть лягушку сырой (и шевелящейся), но тяжелый хвойный цвет внезапно успокоил и прошелся приятной прохладой по венам. Кеноби не был удивлен, понимая, что этот цвет был наиболее «его» из всей гаммы. Цвет изоляции. Цвет жестокости и тяжести, цвет людей, что ставят себя в железные рамки и подвергают самым высоким требованиям. Цвет штормовой волны. Затем, к легкому удивлению Квай-Гона, они оставили большую часть палитры синего. Небесных или сапфировых оттенков там, к счастью, не было, иначе кристалл пришлось бы кромсать и спаивать заново, что было весьма и весьма неблагодарным трудом, но бледно-голубой и чернильно-синий прекрасно переплетались и представляли большую часть породы, вызывая естественное для себя чувство меланхолии. Оби-Ван, в свою очередь, на краткое мгновение прикусил губу, чтобы не засмеяться. «Фанатизм и подчиненность». Он отбросил тихо промелькнувшую на границе сознания мысль-утешение: «и сила духа тоже!», Кеноби знал, кто он и что он, ему не нужно было подбадривать себя, хотя юноша не мог не признать, что его позабавило переплетение меланхоличной нежности и глубокой печали. В уже готовом кристалле промелькнуло несколько тонких полосок фиолетового. Это было очевидным: контроль над эмоциями. Точнее, «завуалированность внутреннего», если можно так выразиться. Красный находит свое разрешение в синем, синий — свой смысл в красном. Отсюда холодность снаружи и ураган внутри. Кеноби знал себя, поэтому он только кивнул, когда полосы проявились сами собой, без их вмешательства. Все было правильно. Холодный голубоватый, как вода в ручье, темно-бирюзовый, глухой синий индиго, чернильный и мелкие полоски фиолетового. Его кристалл. Его душа в чужой ладони. Оби-Ван надеялся, что больше никогда в жизни не пройдет через это с кем-то вместе снова. Его личность ни разу не была настолько очевидна для кого-то другого, никогда ещё он не был настолько уязвим и открыт. Он не знал, что можно сравнить с подобным опытом — разве что тебя вскроют наживую, проглотят ненадолго сердце, а потом выплюнут, реанимируют и зашьют тебя обратно. Где-то именно так он себя и чувствовал… Конец «не совсем флэшбэка».***
Когти. Зубы. Чешуя, остро царапающая живот и бедра. Теплый каскад пепельных волос, занавесивших лицо, обдающих тяжелым землистым запахом. Длинные, сильные толчки, заставляющие крепче стиснуть зубы — и боль отдает за ушами, в нервных узлах нижней челюсти. Язык толкается по ребристому небу, словно в поисках выхода. Голова больно дергается назад, лишь немногим не врезаясь в деревянное изголовье постели. Под веками вскипают горячие капли. Это привычно. Это не страшно. Это… Когти. Зубы. Чешуя мощных ладоней-лап, прижимающих запястья к перине. Чужое тело тяжелое, горячее, и очень, очень сильное, под ним не выгнешься, не выскользнешь, а когда мощная грудная клетка прижимает к постели сильнее — то и не вдохнешь, пока немного не отстранится. Кажется, даже ребра трещат в очередном толчке, но… Все в порядке. Боль терпима. Это ведь… Когти. Зубы. Чешуя. Слезы мелкими струйками бегут очень быстро, их не видно, лицо не краснеет, белки остаются такими же светлыми, словно в каплях нет соли, лишь чистая вода. Взгляд пустой, усталый, губы чуть распахнуты, несмотря на сжатые зубы. Так легче дышать, когда в очередном движении бедер на неё наваливаются сильнее, грубее, жестче. И когти вонзаются глубже. И зубы неглубоко протыкают тонкую, ароматную кожу. И чешуя оставляет короткие, неглубокие царапины. … это нормально. Это привычно. На самом деле. Это ведь её Мастер. Так и должно быть. … слезы катятся и катятся, впитываясь в подушку вместе с потом и кровью… Не открывая глаз, Оби-Ван гибко потянулся и привычно скользнул ладонью под подушку, проверяя наличие оружия. Пальцы правой руки наткнулись на холодную кожаную обмотку небольшого кинжала, — маленький подарок на прошлый день рождения его предшественника от рыцаря Роу (он обязательно должен найти для неё ответный дар, но это весьма сложно сделать с его малыми знаниями о местных товарно-денежных отношениях, поэтому необходимо немного подождать), — а подушечки указательного и среднего левой осторожно тронули эфес нового светового меча. Губы тронула неуверенная улыбка. Кеноби признавал, что чувствовал себя очень беспокойно без хорошего оружия под рукой, и даже тот факт, что он лишь условно знал, как им сражаться, не умалял его признательности джедаю. Блондин не был уверен, что кто-то другой на месте Джинна аналогично помог бы своему ученику в их сложной и запутанной ситуации. Воспоминания, привычно разодравшие сон на куски, едва уловимо обожгли душу, но в этот раз не смогли сбить концентрацию. Удивительно, но очень помогало изречение мастера Квай-Гона, которое он сказал юному Кеноби еще в самом начале их приключений, где-то между отлетом мальчика на Бендомир и моментом их приземления на планете. «Сосредоточься на «здесь» и «сейчас». Позволь будущему самому о себе позаботиться». Казалось бы, очевидные слова, но превращенные в небольшую молитву, они позволяли ему сохранять разум день ото дня, медленно и верно собирая себя по кускам, заставляя двигаться и как-то жить. Он в необходимой мере держал себя в руках и оставался на плаву, и для того, чья жизнь обернулась витражными осколками, это было уже хорошим достижением. Юноша быстро выскользнул из постели, поправил белье и застелил покрывало, бросил короткий взгляд на таймер, сверяя внутреннее и местное время. На Ируминале время текло с иной скоростью, поэтому самым правильным оказалось перестроиться на движение космических тел и уже по ним высчитывать часы. Он, например, сверял собственные ощущения, по которым было примерно 5:40 с местным — на часах высветилось 5:48:39. Блондин удовлетворенно прикрыл глаза, радуясь даже столь скромным успехом. Успех он и есть успех, это ведь не удача, а труд, пусть даже и небольшой. Мастер-джедай ещё спал, Оби-Ван мог ощущать его текучие, не несущие никакой информации сновидения, от которых не несло ни страхом, ни болью. Вероятно, это были не более чем цветные вспышки светотени, маленькие отзвуки пролетевшего дня. Собравшись с мыслями, блондин закончил рутинные утренние ритуалы и устроился на кухне, забравшись на высокий стул у окна и сплетая длинные мокрые волосы в удобную прическу на затылке. Мягкий вес эфеса на бедре приводил его в самое радостное за последнее время расположение духа. Молодой джедай слегка улыбнулся и провел кончиками пальцев по рукояти сейбера, на которой вчера ночью закончил выводить тонкий растительный орнамент. Сила кристалла тихо, но звонко пела, отзываясь на его восхищение и благодарность, и Оби-Ван знал, что даже без ритуалов родства и подчинения он будет служить ему верой и правдой. Не то чтобы это отвратило его от использования тех самых ритуалов… просто приятный момент, не более. Хотя мысли его сейчас были об ином. Мастер Джинн сделал ему сейбер. Собрал своими руками, своей Силой, с таким вниманием и осторожностью, так старательно подгоняя под его руку… Кеноби не мог понять и принять его доброту, путался, как в паутине, в чужой искренности, и чувствовал, как на горле затягивается удавка растущего долга. У него не было уверенности ни в чем, все вокруг было слишком… путанным, и джедай вносил наибольшую сумятицу как в мысли, так и в его жизнь. Квай-Гон не наказал его за вызов в Совет. Не оставил его безоружным, хотя блондин был уверен, что любой другой мастер не задумался бы о том, что Храм и в самом деле не панацея, ведь проникли же в него де Крион и Брук Чан. Он не запретил ему учиться у других рыцарей, хотя в среде джедаев царил культ «один ученик — один мастер». Это было не нормально. Но… хорошо. Наверное? Оби-Ван стряхнул полуоцепенелое состояние эйфории и снова улыбнулся, касаясь подушечками эфеса. Ему ещё не доводилось сражаться энергетическим мечом, хотя память мальчика об обучении он просмотрел вдоль и поперек… что поделать, сражения и бои были ему гораздо ближе, чем изучение политического строя Фаэрноса, даже если это не было особенно заметно со стороны. Но первая же попытка использовать сейбер в прошлый раз закончилась столкновением магического отпечатка прошлого Оби-Вана с его. Силовой кристалл — вещь строго индивидуальная, подстраиваемая под личность, усиливающая определенные черты характера (в зависимости от своей природы) и, в общем-то, ничем не отличалась от магических «жемчужин», которые использовали в мире Кхамали, поэтому совершенно неудивительно, что резонанс энергий мгновенно разрушил как сам кристалл, так и удерживающие его детали. В общем-то, о том событии можно было сказать лишь сакральное: «Сам дурак». Никто ведь не просил его лезть без подготовки в артефакт, не так ли? Да ещё и настроенный на личную подпись другого человека. То, что память юного Кеноби несколько спутала ему понятие о сейбере, как об артефакте, подменив его оружием, было ему же упреком — нельзя было настолько полагаться на чужую информацию, тем более — на непроверенную. Это был хороший щелчок по носу. Очередной. Оби-Ван прижал ноги к груди и пригубил горячий, приторно-сладкий каф, ощущая себя удивительно на своем месте. Простая теплая кухня с низкими потолками обдавала его уютом, цвет неба Корусанта успокаивал глаза, и даже извечные корабли, снующие то здесь, то там, уже не так царапали своей непривычностью, чем в те дни, когда он только оказался здесь. С некоторой заминкой Кеноби вдруг осознал, что пробыл здесь, в этом мире, уже несколько местных месяцев. Покачав головой на подобную сентиментальность, Оби-Ван поставил чашку в мойку и отправился вон из покоев, обдумывая совершенно логичную мысль: того времени, что он потратил на изнурительные тренировки по покорению собственного тела, должно было быть достаточно, чтобы подготовить его и к обычным тренировкам. И теперь у него был меч, он ощущал потоки Силы и примерно понимал, как именно использовали их в боевых условиях маленькие джедаи. Было логичным начать натаскивать боевые навыки, и чем скорее, тем лучше, ведь мастер Джинн упомянул о тренировках, и страшным было даже не разозлить джедая его несостоятельностью в местных ката, которые изучают ещё юнлинги, а неприятно удивить и вызвать закономерные подозрения. Оби-Ван Кеноби был одним из лучших в бою на мечах, и ему было необходимо остаться на определенном уровне. Что ж, бессонные ночи и Живая Сила ему в помощь. Есть в этом элемент неизменности… Мрачно усмехнувшись, Кеноби распустил золотисто-рыжую копну, позволяя ей окончательно высохнуть на плечах и спине, и ускорил сборы. Он старался игнорировать маленькие лунки, — следы от ногтей, — на лице и царапины у губ, — его невольные попытки удержаться от крика во сне. Они слабо горели и выделялись на белой коже, но вряд ли кто-то мог догадаться по этим следам, что маленькому глупому падавану снятся кошмары, заставляющие его захлебываться застарелой болью, которую, как известно, гораздо тяжелее пережить в беспамятстве. Там все слишком фиксированно, слишком бессознательно-ярко, слишком много… «слишком». В жизни иначе, даже под пытками ты можешь попытаться «уйти» в собственное сознание, сосредоточится на чем-то, сдаться, в конце концов! Во снах такой роскоши нет. Хотя, вероятно, гражданские с ним бы не согласились. Невольно скользнув кончиком пальца по следам на подбородке, юноша качнул головой и набрал код, запирающий комнату для медитаций. В начале он использовал одну и ту же, но паранойя очень быстро взяла верх, и он стал менять как помещения, так и время. Не то чтобы это сбило бы слежку, если она есть, местные технологии удивительны и вездесущи, но… ладно, это просто добавляло ему спокойствия. «Лисьими тропами», как называлось подобное продвижение, множественные вариации и варьирование меж них, это так привычно и легко, что Кеноби не отказывает себе в очередном маленьком ритуале. Умом он понимает, что должен перестроиться под этот мир, но… это ведь неплохо, не опасно, полезно даже… наверное… паранойя в его мире мало кому вредила, обычно она была оправдана. Оби-Ван не был уверен, что здесь было иначе. Он устроился посреди абсолютно пустой, за исключением пары подушек и циновки, комнаты и осторожно разомкнул эфес, вытягивая кристалл из креплений. Так или иначе, на краю сознания его все время будет точить червячок сомнения, что он не привязал камень к себе по всем правилам, и оно того, честно, не стоит. Хуже не будет. Лучше, возможно, тоже, но есть шансы и на обратное. В любом случае, ему будет легче от этого. Кроме того, Оби-Ван мечтал по-настоящему провести магический ритуал. Полностью самостоятельно. Он был воином, не важно, хорошим или плохим, но магия всегда завораживала людей, хоть и была большинству недоступна. Кхамали Малар, несмотря на все факторы, магия тоже притягивала, но по-своему: как лесного зверя, коего огонь одновременно влечет теплом и переливчатым светом, и до дрожи пугает инстинктивным ужасом перед жаром и дымом. Поэтому, осторожно разместив кристалл между ладонями, он сложил пальцы в несложное плетение, крепко сжав его внутри сцепленных рук. Он зовет Жизнь, свою извечную покровительницу, и чем-то похож на ребенка в своей смущающей неуверенности, не хватает только вытянуть ладони вперед и пробормотать что-то вроде: «Ма, ну вот, видишь? Сделай!». Но несмотря на отсутствие знаний и опыта, Мать и Отец мгновенно откликаются на просьбу своего сына. В этом мире ритуалы так редки, что не откликнуться просто невозможно, и Сила свивается небольшим клубком вокруг ладоней, связывая душу и камень клятвой верности и Зова, чтобы оружие никогда не обернулось против хозяина, а Кеноби накрывает. Пахнет дождем и сырой травой, а ещё, немного, — мокрым мхом. Оби-Ван размеренно дышит, перегруженный ощущениями, потому что сквозь его легкие сейчас, кажется, протискивается целый мир. Ему кажется, что они наполнены звездами и морской водой, холодным жемчугом и морошкой, медом и кровью, прорастающей диким виноградом, в клетке ребер колотятся позабытые мечты и чаянья, бьются, не достигая разума, где в сознании снова взвивается песчаная буря среди бескрайней синевы. Кеноби захлебывается, но не кричит — ему не больно и почти не страшно. Просто Сила этого мира, такая огромная, но такая… забытая?.. отрешенная?.. брошенная?.. разом обратила на него свой взор, даже не касаясь, и его разрывает на куски, потому что Оби-Ван — просто маленький человечек, а рвется к нему нечто большее, нежели Вселенная. Когда все заканчивается, он падает на бок и сворачивается клубком. Во рту вкус пепла, соли и мяты, под веками взрываются фейерверки, и по губам течет кровь из лопнувших сосудиков, он подносит камень к лицу и с дыханием вместе вытирает несколько капель о кристалл, завершая самый простой и надежный, никогда не дававший осечек в Ируминале, ритуал. Ему все еще не страшно, и то, что ощущается, как безбрежная безмятежность, удовлетворенно вздыхает, — словно океан на мгновение остановился и повернул течения в другую сторону, — а затем медленно, мягко оставляет его, позволяя кислороду вернуться в легкие, а пескам — осесть на гранях Бесконечности в маленьком, изломанном сознании. Кеноби учится дышать заново, дрожа всем телом, и даже не пытаясь не плакать. Это похоже на рождение, на прыжок в бездну, на Вселенную, которую разбивает на куски и осколки, как витраж. Ему не страшно. Он вообще не способен ощутить даже самое маленькое «что-то», и это не то, чтобы нормально…, но лучше, чем могло бы быть. …когда он все-таки поднимается с пола, Оби-Ван дает себе обещание, что в следующий раз перед подобным обязательно попросит благословения Жизни и Отца, потому что еще раз он такое просто не переживет. Конечно, это будет восхитительная смерть, но все же смерть, а он, — как всегда, стоя на краю, — ощущает желание жить. Стоит ли этому удивляться?.. Оби-Ван не мог тренироваться. Сила слишком сильно ударила по нервной системе, и в этом состоянии легко навредить себе: оступиться в кувырке, недовернуть ногу в повороте, не проконтролировать положение таза, а ведь самая мимолетная ошибка может сбить всю картину иллюзорного боя… или привести к сломанной шее. Не самые приятные варианты. Оба. Поэтому блондин возвращается в комнаты, принимает быстрый душ, смывая холодный пот, меняет робу и, вооружившись сумкой с датападами, ускользает в сады. Мастер Джинн, как ни прискорбно, прав, ему придется отказаться от некоторых занятий, чтобы освободить часы для официальных тренировок, потому что Оби-Ван очень сомневается, что джедай или преподаватели будут тратить на это ночные часы, как делает сам Кеноби. Он решает отказаться от языков, — потому что это проще, и потому, что их можно будет учить самостоятельно, по голо-урокам и звуковым файлам, сверяя произношение. Ещё время появится, если он в ближайшее время сдаст вождение четвертой, самой младшей категории (наземных каров и гравициклов). Тогда снова будет «теоретический» перерыв — время, когда учеников сажают за теорию, не допуская к практике неделями (или месяцами, кто как справится). Но здесь Оби-Ван не торопился, техника — самый сложный для него в освоении объект этого мира, поэтому, разложив вокруг целую стопку информационных датападов и дисков-носителей к ним, юноша погрузился в исследования. Сколько он просмотрел голо-уроков для людей, переселившихся со слаборазвитых планет, их просто не счесть, к серьезной литературе не было смысла подходить вовсе! Голофильмы рассказывают о множестве мелочей, которые Кеноби не мог вычленить из знаний своего предшественника, потому что для него они были естественны. «Вдох-выдох», чтобы дышать, движение веком, чтобы моргнуть, «зеленый цвет» — включить, «красный» — выключить. Для людей, выросших среди всего этого техногенного великолепия, звучит совершенно равнозначно, и таких деталей очень много, их необходимо как можно скорее выяснить и понять, или хотя бы выяснить и запомнить, но… есть но, как и всегда. В сутках всего двадцать четыре часа. Печальный факт, да… Оби-Ван не срывается. Не хочет, не может. Он лишь скользит ладонями по лицу, зарывается в волосы и тихо, сипло выдыхает. Ему кажется, что на плечи бросили ледяное мокрое покрывало. Ему тяжело, зябко и муторно, как будто настигла лихорадка, в висках стучит, а глаза болят и чешутся, точно песка насыпали. Медитация не дает реального отдыха разуму. Телу — да…, но не разуму, а он работает во всех направлениях, и перенапряжение начинает сказываться на нем. Он выглядит ещё хуже, чем было, вытягивая из себя последние соки, и даже своевременные и плотные завтраки вкупе с редкими ужинами не способны восполнить затраты энергии на тяжелую ментальную практику, тренировки и постоянную зубрежку всего, что под руку попадется. Не спасает даже неистощимый информационный голод. Кеноби устал и совершенно по-человечески стал разваливаться на куски, ощущая это буквально нутром. Наверное, именно поэтому пришедшее на датапад сообщение о том, что мастер Джинн ждет его в тренировочном зале, не заставило его ни запаниковать, ни даже начать прорабатывать хоть какую-то оптимальную линию поведения. Он просто сложил планшеты в рюкзак и зашагал в нужном направлении. В теле все ещё ощущалась липкая слабость, но для человека, который за прошедшие годы сражался и с переломами, и с кровотечениями, — внутренними и внешними, — и вставал даже после таких ударов головой (или по голове), что всерьез затуманивалось или вовсе пропадало зрение, это было… нет, не пустяком, далеко не пустяком, но и не таким уж большим препятствием. Да, если бы у него был выбор, то именно сегодня тренировку он не провел бы, но Джинн отдал приказ, и пока Кеноби его падаван, он будет подчиняться так, словно мастер-джедай действительно его Мастер. К тому же… у него были планы Храма, — их совершенно нетрудно найти, достаточно хорошенько покопаться в исторических голокронах, о чем (почему-то) окружающие постоянно забывают, будто весь этот огромный комплекс был воздвигнут единовременно и одной только силой мысли, — так что пути побега, если все пойдет «ну совсем не так, как надо», были. Не хотелось бы использовать их, но в случае необходимости сложностей возникнуть не должно было, хотя бы потому, что он не собирался ничего красть, а преследовать его только ради него самого, джедаи просто не стали бы. Не высокого полета птица. В малом зале для тренировок Квай-Гон оказался не один. Его сопровождали две женщины, точнее, женщина, — Оби-Ван не уверен, но её головной убор и конфигурация специфических отростков на голове вроде бы соответствовала доринайцам… или, возможно, толотианам, — и девушка, даже девочка человеческой расы, младше Кеноби не меньше, чем на год. Оби-Ван приблизился, не позволяя себе встревать в разговор мастеров и внешне игнорируя, одновременно отмечая в голове демонстративно-презирающую его всем видом, от выражения лица до показательного движения немного в сторону, как бы отодвигаясь от него, маленькой блондинки. Возможного врага всегда нужно иметь на виду, и очень удобно, когда он сразу раскрывает себя, не требуя от своего визави напряженного внимания и рассмотрения категории своей фигуры: «враг», «соперник», «соратник», «часть команды», «жертва»… Поскольку делить им было нечего и свой собственный мастер у девчонки был, к его положению и мастеру Джинну она ревновать не могла, а значит, просто принадлежала к группе падаванов, желающих поставить «предавшую Орден выскочку» на место. Тот факт, что его только вчера прополоскал Совет именно из-за таких вот распрей, не добавил ему настроения, хотя внешне Кеноби не позволил эмоциям хоть как-то отразиться на лице. Ему очень не хотелось бы снова оказаться втянутым в разборки, тем более, что он очень сомневался, что к нему проявят снисхождение во второй раз. Получить наказание… не хотелось. Больше даже потому, что он не знал, какое может последовать. На спине мгновенно заныли старые шрамы, вернувшиеся в этот мир в полном объеме, и юноша совершенно незаметно глубже вздохнул, заставляя иллюзорную боль уняться. Он все ещё стоял в полупоклоне, сосредоточившись на мужчине, и четко поймал момент, когда Квай-Гон завершил разговор и повернулся в его сторону. — Приветствую вас, мастера, падаван, — тихо, но четко и внятно обозначил себя Кеноби и склонился глубже. — Вы желали видеть меня, мастер? — Да, Оби-Ван, знакомься, перед тобой — мастер Ади Галлия и её ученица, Сири Тачи. Я думаю, вы знаете друг друга? — уточнил джедай и, получив в ответ мгновенный кивок от своего ученика и слегка недовольное «хм» от девочки, подавил легкую усмешку. — Хорошо. Таким образом, сегодня у вас будет парная тренировка, на отражение атак и командную работу. Ваша задача — отражать выстрелы вместе. Мы оценим вашу скорость и точность. — Оби-Ван понятливо склонился, бросив короткий взгляд на поджавшую губы девицу. Подвох задания стал моментально ясен: Тачи не будет работать с ним в команде. Приказ джедая заранее обречен, и тот не может этого не понимать, не после того, что он услышал и увидел вчера. Это означало, что он с самого начала обречен на наказание за неисполнение приказа. Видимо, наказать его вчера за потраченное время и принесенные проблемы у мастера Джинна просто не было настроения, а для нового дня было решено подыскать новый, более весомый повод. Неподчинение — самый удобный и самый тяжелый из всех возможных. Прямая, откровенная непокорность при свидетелях. А ведь он даже не понял, что в самом деле разозлил мужчину, его эмоциональный фон выглядел спокойно, точно пруд в безветренную погоду… что ж, значит сегодня он познакомится с тем, что скрывается под гладью воды. Им даже позволили снять часть одежды, и Оби-Ван мгновенно скинул все до внутренней туники, хотя правильнее было заставить их тренироваться в полном облачении, ведь неизвестно, как и когда на тебя нападут — не будешь же ты тратить время даже на сбрасывание плаща, в самом деле?.. Но, в счет первой тренировки им явно позволили поблажку, и кто он такой, чтобы не воспользоваться этим и не преть лишний раз под слоями одеяния джедая? К тому же, потом можно будет стянуть пропитанную потом ткань и набросить сверху робу с табардом, чтобы хотя бы до душа дойти в относительно приличном виде. — На позицию, — велела мастер Галлия, и проследив, чтобы мастер Квай-Гон слегка кивнул, подтверждая её указания, Оби-Ван во мгновение ока перетек в не совсем привычное положение из местного стиля боя — Соресу, чувствуя, что его сражение началось раньше, чем даже взлетели дроны, потому что девчонка, — проклятая белогривая идиотка! — снова демонстративно от него отодвинулась. Страх свернулся в желудке наспех проглоченным куском льда, и юноша бросил последний взгляд на мастера-джедая. Тот выглядел благостно-спокойно, и раны снова полыхнули болью, до того он напомнил ему первого мастера Кхамали. Тот тоже, даже когда бил, когда под его пальцами ломались скуловые кости, оставался спокойным, собранным и почти что мягким. Это всегда вселяло в Малар свою долю ужаса, да… Дроны пиликнули и разом взлетели, заставив напрячься. Он все ещё не был знаком с технической стороной жизни джедаев, по крайней мере, до конца, и теоретические знания были заметно слабы в виду отсутствия практики. «Ну, практику нам обеспечили», — успел подумать Оби-Ван, прежде чем машины начали свой обстрел. Первое, что понял юноша — дроны, по крайней мере конкретно эти, стреляют реже и медленнее, чем Рав`ы — люди-ящеры из его мира, с которыми у людей вот уже седьмое столетие «заклятое» перемирие. То есть, если есть шанс прирезать кого-то по-тихому — это сделают. А вот если попадешься, то тебя свои же и вздернут, чтобы «не раздувать конфликт». Да, людям свойственно не переставать ненавидеть, но уставать при этом от войны. Второе — Тачи ещё в самом деле молода, хоть и неплохо тренирована, потому что круговую оборону она еще держать не умеет, боевого опыта — ноль, и это несмотря на Силу, на которую сам Оби-Ван даже толком и не начал ещё опираться, за неимением привычки, так сказать. Третье — Тачи не только молода, но и в самом деле дура, потому что, когда он закрыл её от особо неудачной серии выстрелов, отразив их обратно в цель, гневно зашипела, точно сердитая наглая кошка, и попыталась отпрыгнуть в сторону, видимо, демонстрировать свою крутизну учителю. Ни о какой командной работе речь не шла, но приказ мастера был предельно ясен, и Оби-Ван резко скользнул за блондинкой, заставляя себя погасить вспыхнувший было гнев. «Это просто миссия», — твердил в собственной голове Кеноби, крутясь волчком так, чтобы закрыть все дыры, оставленные кретинкой в момент очередной лобовой атаки: попытке сбить дрона отбитым в него выстрелом. — «Капризная, глупая цель, как с купеческой дочкой». История, в общем-то, старая, но опыта она принесла много. Девица была не совсем пропащая, но капризность и вспыльчивость, вкупе с самоуверенностью, заставили тогда ещё молодую, но уже весьма опытную, — переживи-ка полноценную войну! — Малар побегать за ней в качестве почти щита, потому что та вбила себе в голову, что пары лет занятий с купленным отцом наставником сделали из неё воина. Нужно ли говорить, что идея себя не оправдала? Вот и сейчас Кеноби не пытался сбить дронов, не пытался вести, и уже даже не пытался втянуть девчонку магистра Галлии в свой ритм, гораздо более эффективный против маленьких вертлявых роботов, что могло бы сойти если не за командную работу, то хотя бы за её имитацию. Он просто следовал за Тачи, закрывая собой дыры в чужой защите и мастерски избегая, — даже без отражения, — бластерных зарядов. Вместе с тем ощущение скользящих по нему взглядов мастеров заставляло ледяной комок в животе все разрастаться и разрастаться, а раны ныть так, будто по ним прошлись слабо розгами, и знание, что это «пси-хо-со-ма-ти-ка», — да, психологию он тоже почитывал на досуге, — дело никак не спасало. Тачи злилась, Тачи скакала зайцем, которому под хвост сунули тлеющий уголь, Тачи скрипела зубами и один раз едва не толкнула его бедром, хотя до этого все-таки не дошла, не могла ведь не понимать, что её собственный мастер тоже здесь? Но избавится от гибкого, вьющегося змеей на чугунной сковородке Кеноби уже не могла. К тому же, девчонка начала выдыхаться. Оби-Ван, к слову, тоже, пот лился по спине градом, а колени пробирала дрожь, но время отдыхать ещё не пришло, и юноша не был уверен, что наступит в ближайшее время. А ведь это был именно вопрос времени, когда он выдохнется и рухнет, и тогда будут бесполезны все его отчаянные попытки выполнить повеление мастера Джинна, и ему уже ничто не поможет. Впитавшие пот рыжие пряди, прилипшие ко лбу, напоминали кровавые разводы. Едкие капли застили глаза, и следом за сомкнувшимися веками пришло яркое, густое ощущение окружающего мира. Раньше подобное состояние Кхамали умела достигать только с помощью многочасовых медитаций. Мастер называл это «закрой глаза и смотри». Стиснув застучавшие от напряжения зубы, Оби-Ван удачно отразил сразу три выстрела, убрав два из шести оставшихся дронов, и сосредоточенно нахмурился. Плавный поворот кисти, стопы крепко прижаты к опоре, но тело — тело другое дело, со стороны кажется, будто в нем совсем нет костей, он откидывается назад настолько, что это неестественно, в то время как ноги все еще крепко зафиксированы на том же месте, и, пропустив выстрелы над лицом и горлом, отбил удачный заряд в дрона, решившего сменить положение. В результате робот прихватил с собой сразу двух своих неудачливых товарищей, а Оби-Ван выпрямился, как ни в чем не бывало, и дернул в сторону изумленную Тачи, прикрывая ту от новой волны обстрела оставшимися «машинками». Остальное доделала привычка: «змеиный стиль», — все эти скольжения в стороны, резкие и мгновенные удары, похожие на укусы, завораживающие, гибкие и до того гладкие, что начинали казаться некрасивыми, движения, — идеально подходил для последнего маневра, и, перекувыркнувшись над девчонкой, Кеноби качнулся теперь уже в сторону, как перевернутый маятник… и резко метнулся всем телом в противоположную, отбивая заряд в последнего дрона. Предпоследнего секундой ранее остановила Тачи. В установившейся тишине сиплое дыхание блондинки выделялось особенно, с учетом глубоких, но совершенно неслышных вдохов-выдохов самого Кеноби. — Что ж… достаточно, — кивнула магистр Галлия, и это послужило для юноши сигналом. Кое-как дойдя на подрагивающих ногах до мастера Джинна, Оби-Ван опустился на колено и низко склонил голову. — Простите, мастер, — покаянно прошептал из-за неровного дыхания рыжеволосый, и попытался взять себя в руки настолько, чтобы дрожь, проходящая через тело, была только от физического напряжения, а не нервного.