***
(мини-отступление от автора) Я не ожидала этого. Я не ожидала, что так много людей откликнется, не ожидала, что совершенно чужие люди действительно помогут мне, но, эй, посмотрите, у меня на счету половина квартплаты… черт возьми, я не знаю, заслужила ли я это, но, Боже мой, я провела половину вчерашнего вечера в слезах, просто получая оповещения за оповещением, и если вы думаете, что «маленькие» суммы мне не помогут, то я просто замечу, что иногда хожу пешком значительные расстояния, потому что мне жалко денег на автобус. Да, я серьезно. С тем количеством пересадок, как у меня, вам бы тоже было жалко. Я просто… я не знаю, что сказать, я не знаю, как благодарить, кроме как… ну, я не написала ее за вчерашний день, разумеется, но у меня была основа, и, я думаю, что вы действительно заслужили это за помощь мне… Господи, я не знаю, что сказать, что добавить, просто… спасибо, хорошо? Вы не представляете, как я это ценю. Серьезно, вы просто не представляете, что вы для меня сделали. А уж тем, кто кинул мне действительно крупные суммы, я просто… черт, снова сижу и плачу. Спасибо вам всем большое, от всего сердца! С любовью, ваш уставший, но счастливый автор.***
Это было… лишь немного странно. Не «напряженно» или «гнетуще», но, наверное, просто… странно. Лучшее определение для чего-то среднего между легкой нервозностью и горестным пониманием в малость натянутой, но не мрачной тишине. И если это состояние между ними можно было бы описать как-то иначе, то ему это было не дано. — Ты хочешь обсудить… сегодняшний день? — аккуратно подбирая слова, спросил Квай-Гон, плавно опустившись рядом с мальчиком, но занимая противоположный угол дивана, давая тому лишнее пространство. Оби-Ван медленно покачал головой. Его взгляд, направленный немного мимо чашки с успокаивающим отваром трав, был плоским и пустым, словно он так глубоко ушел в свои мысли, что они не находили отражения даже в его штормовых глазах. Немолодой джедай тихо вздохнул, но промолчал, и блондин бросил на него кроткий, но благодарный взгляд, прежде чем обратить внимание на легкую рябь жидкости, рожденную его подрагивавшими руками. Так они и замерли: в тишине и темноте, освещаемые только отсветами кораблей из окна, и это было скованное, но все же хорошее молчание. — Терпеть не могу, — вдруг тихо начал Оби-Ван и вновь замолчал, и Квай-Гон лишь слегка склонил голову в его сторону, стараясь не давить. — Разговоры. — Еле слышно пояснил юноша, и чуть скривил губы. — Мне не… не нравится… это. Все это, — неловко подвел он итог, и прижал чай к губам, скорее просто греясь, нежели пробуя напиток. Красноречие откровенно покинуло его, но Квай-Гон только кивнул, понимая, что после такого сильного стресса его ученик просто не способен думать классическими фразами и обширными категориями. Острота ума всегда зависит от твоего самочувствия, так чего стоило ожидать от едва ли ясно осознающего реальность мальчика на грани истощения? — Почему? Я не обвиняю, мне просто интересна твоя логика, — очень осторожно спросил его мастер, тут же пояснив свою мысль, чтобы юноша не успел занервничать. Оби-Ван склонил голову к плечу, покачивая кружкой, и его волосы блеснули бледно-золотым, почти платиновым отсветом, обрамляя худое, и от того с заострившимися чертами лицо. В голову внезапно пришла немного странная, но заманчивая мысль, и Квай-Гон, поставив чашку на тумбу, быстро залез рукой в ящик и вытащил пушистую щетку. — Могу я… — Джинн кивнул на чуть растрепавшиеся локоны и выбившиеся из кос пряди, внутренне поморщившись от мысли, как долго он игнорировал свой долг и не занимался его ученической косой. В общем-то, по Оби-Вану было видно, «как долго» — его волосы заходили за плечи, как у самого мужчины, но были, в свою очередь, гораздо красивее, не то что его пакля неопределенно-каштанового цвета. Даже предложить обрезать их было невероятно жаль, и мастер внутренне решил, что просто посмотрит, помешают ли они на тренировке или миссии, и если нет… ну, никакого вреда — никакого фола, верно? — Конечно, — без сомнений ответил Оби-Ван, бросив короткий взгляд на щетку в его руках, и спустился на пол, в стандартную позу для медитации на удобно-близком расстоянии от чужих коленей и, соответственно, рук. Тот факт, что Джинна так легко допускают за спину его явно травмированного ученика был одновременно щемяще-нежным, и немного царапающим нервы, но решить сейчас, хорошо это или плохо, не получалось. Он скользнул пальцами в его гладкие, немного чрезмерно скользящие, — они были не совсем человеческими, верно? — волосы и начал осторожно распускать лишние косички, прежде чем подняться к тонкой короне, сияющей даже в темноте медью и золотом. Оби-Ван умиротворенно вздохнул, слегка расслабляясь, и Квай-Гон слабо улыбнулся. — Я ненавижу давать кому-то информацию о себе, когда не могу гарантировать, что эта информация не будет открыта посторонним. Более того, она точно будет открыта посторонним, на этот счет есть протоколы, — медленно, словно пробуя слова на вкус, признал Оби-Ван, и Квай-Гон согласно кивнул, признавая его правоту. — Да. Я понимаю, действительно. Магистр Йода настаивал некоторое время, после… — он сглотнул, но заставил себя продолжить. — …после Телоса… чтобы я посетил целителей душ, но я просто… не смог, — признание далось ему нелегко, и мужчина слегка поморщился. Оби-Ван лишь слегка кивнул, просто принимая точку зрения. — Я понимаю, — повторил он, и в этой чуть горьковатой фразе прозвучало настоящее, спокойное прощение. Словно тот факт, что Квай-Гон заставил его делать то, чего сам сделать не мог, было совершенно нормальным. Пальцы джедая дрогнули и застыли. — Я тебя не заслуживаю, — отрешенно пробормотал он, пару раз моргнув, запрокинув голову, чтобы высушить увлажнившиеся глаза. — Вы — хороший человек, мастер. Сложный, но хороший. Это очевидно для любого, кто захочет увидеть, знаете? — мягко указал Оби-Ван и в его голосе прозвучала улыбка. — Только, и поймите меня правильно, вы — несчастны. А когда кому-то больно, ему нельзя навязываться, с ним нельзя спорить: боль, физическая ли, душевная ли, мешает способности мыслить трезво. Это не приводит ни к чему хорошему… Боль делает человека ненадежным. — Ты думал об этом, — заметил джедай, с внутренней нежностью перебирая светлую медь волос. Это были интересные мысли, и весьма мудрые… даже если часть о себе он предпочитал игнорировать, чтобы совсем не расклеиться — день и так был… тяжелым. Долгим и эмоционально-тяжелым. — У меня было время, — бездумно ответил Оби-Ван, и Квай-Гон на миг сжал пальцы, заставляя юношу дернуться, еле слышно втянув воздух. Он даже не зашипел. — Прости, прости… — забормотал джедай, мгновенно отпустив чужие волосы, но юноша лишь покачал головой. — Все в порядке. Не придавайте этому слишком большого значения, это случайность, — мужчина хмыкнул. — Случайностей становится слишком много, — мрачновато пояснил он, не особенно стремясь к легкости, и Оби-Ван еле заметно повел плечами, не поддаваясь на провокацию и не вступая в очередной спор о вине и виновных. — Время покажет, — только и сказал он, заставив мужчину невольно умилиться такой недетской серьезности. Тонкие, но очень густые волосы дивно-легко расчесывались и, казалось, сияли тем ярче, чем больше ты скользишь по ним щеткой. От прядей пахло хмелем, вереском и крапивой, и тонкой нотой того, что было, вероятно, собственным запахом Оби-Вана. Квай-Гон нашел пальцами последнюю, падаванскую косичку, и быстро расплел ее, чтобы начать правильное, медленное, фактически медитативное её восстановление, с каким-то недоумением отмечая, как мало было бусин. — Оби-Ван, а где… — В шкатулке. — Это знаки отличия, — мягко намекнул мужчина, выжидающе замерев над волосами, и юноша чуть повел плечами. — Да. Именно так, — он ненадолго замолчал, и медленно, очень медленно продолжил. — Я… я был их главной сплетней… так долго… Пусть они лежат там, где лежат. На официальных мероприятиях я буду выглядеть так, как должно. Сейчас… не надо, мастер. — Хорошо, — тихо согласился джедай, вернувшись к косе и едва уловив шепот благодарности ученика. — Могу я завтра пойти в ясли, мастер? — чуть позже спросил Оби-Ван, и Квай-Гон слабо засмеялся. — Пожалуйста, сперва поставь на зарядку комплинк. Лишние волнения нам ни к чему.***
Квай-Гон устало посмотрел на заварочный чайник, источающий сильный травяной аромат, — хотя, скорее, запах, и под словом «травяной» мужчина имел ввиду, что разило от него, будто заварили особенно пахучее сено!.. — и смиренно отбросил волосы с лица. — Спасибо, что уделили мне время, магистр Йода, — склонил он голову, и зеленокожий гуманоид слегка причмокнул губами, глядя в ответ донельзя ироничным взором мудрых старых глаз. — Ценно очень, что решил ты совета испросить, не дожидаясь ошибок совершенных… — протянул гранд-магистр, и Квай-Гон чуть поморщился: намеками мастер не разменивался, сразу указав, что разум вошедшего для него находится, в лучшем случае, на уровне очень капризного ребенка трехлетнего возраста. Было немного обидно, но не смертельно. Иногда Джинну казалось, что, взяв в ученики Оби-Вана, он автоматически подписал отказ от гордости (или гордыни, что уж скрывать), и сейчас проходил ускоренный курс избавления от любых проявлений этой черты в его жизни. При мысли о мальчике, снова уснувшем в его постели, а до того — без лишних разговоров накормленный и напоенный (и Квай-Гон, не скрываясь, вручил ему после еды стакан, в который накапал успокаивающей настойки), джедай помрачнел и молча сделал глоток из предложенной чашки. Горечь трав прекрасно заглушила горечь эмоциональную, даже если глаза магистра незаметно округлились, наблюдая за действиями гранд-падавана. Тот факт, что Квай-Гон даже не заметил удивления старого мастера тоже сыграл свою роль, и Йода выпрямился в кресле, сложив перед собой трехпалые лапы. Шутки закончились. — Слушаю тебя внимательно я, — весомо заключил он, и Квай-Гон без слов протянул ему на подпись датапад со стандартным врачебным соглашением о неразглашении информации пациента. — Оби-Ван не против, чтобы я обсудил это с вами, я спросил у него разрешения, — прокомментировал Джинн и потер пальцами переносицу. — Не уверен только, действительно ли он согласен, или Оби-Ван согласится со всем, что я у него попрошу, но это — часть проблемы… — Йода молчаливо поставил свой отпечаток, соглашаясь с содержимым документа, и всмотрелся в лицо джедая, ожидая продолжения. Квай-Гон глубоко вздохнул, призвав Силу в качестве поддержки и опоры, и начал спокойный, вдумчивый пересказ вчерашней сессии, пропустив часть вопросов, не вызвавших у них затруднение. — …таким образом, я столкнулся с очень серьезной ситуацией относительно благополучия моего ученика, магистр, как физического, так и умственного, — джедай постарался удержать независимый и спокойный внешний образ, но мягкие и понимающие глаза наставника окончательно выбили у него почву из-под ног и Квай-Гон закрыл лицо руками, болезненно ссутулившись и упираясь локтями в стол. — Великая Сила… Магистр, он боится меня и ждет нападения, но выйти из-под моей… опеки… боится еще сильнее, и ему, кажется, совершенно наплевать, что с ним будет, главное — что я продолжу числиться его мастером. Иногда он… иногда он… словно просыпается… — Квай-Гон поднял голову и торопливо забормотал, иногда почти проглатывая окончания слов, словно снова стал тем маленьким ребенком с далекой от Ядра планеты, только-только изучающим корусканти, с ним случалось подобное в моменты очень сильного волнения. — Оби-Ван берет себя в руки и становится собранным и очень серьезным, и… он находит правильные слова, совершенно не боится… он умственно очень зрелый, например, когда он сказал, что не считает меня виноватым, он говорил не просто о прощении, нет, это был аргументированный спор, и он действительно в это верил!.., но потом этот юноша словно пропадает… Он снова начинает сторониться меня, вздрагивать и болезненно реагировать на каждый шаг и жест, и это, конечно, моя вина — я… я совершенно не контролировал себя в нескольких острых разговорах, и причинил ему боль… и не только моральную — я причинил ему физическую боль, и… я просто не могу сказать ему после этого, что он в безопасности. Потому что… чем я могу это подкрепить? Пустыми словами, расходящимися с действиями?.. — Поговорить хочу с ним я, — задумчиво пробормотал Йода. — Понять попытаюсь его я. Медитировать вместе будем мы. Да… Приведи его вечером завтрашним в сад Тысячи Фонтанов. Разговорить попытаюсь его я. С детства учил Оби-Вана я, быть может, довериться сможет он мне… — старый мастер вздохнул, и Квай-Гон вдруг ощутил вспышку острой боли и глубокой, усталой зависти: Йода для Оби-Вана определенно не был связан с плохими ассоциациями и жестокостью, в отличие от него самого. Но в его чувствах не было ревности — а если бы она промелькнула, то Джинн вырвал бы мерзкое чувство с корнем. Оби-Ван не был его собственностью. Он был ярким, самодостаточным юношей с надломленной, но не сломленной судьбой, и волей Силы джедай будет одним из тех, кто поможет Оби-Вану вновь крепко встать на ноги и расправить крылья. — Я буду очень благодарен, — слабо улыбнулся Квай-Гон, и Йода чуть дернул ушами. — Оби-Ван — из учеников моих один, заботиться о нем — честь и привилегия мои! — фыркнул он, и довольно замурчал, пробуя бурду, которую заварил. Квай-Гон невольно поморщился — при всей мудрости их грандмастера, чай Йоды уже много поколений считался своеобразным наказанием как для падаванов, так и для их мастеров. Под внимательным и чуть насмешливым взглядом он поднял свою чашку, и, отсалютовав, сделал большой глоток, стараясь как можно меньше задевать жидкость языком. Проглотив чай, Джинн тренированно улыбнулся, старательно удерживая спокойное выражение лица. Традиционно «наказание» длилось две чашки, но отличившись за эти несколько месяцев, Квай-Гон морально подготовился к продолжению экзекуции, и угадал — отпустил его Йода только после пятой кружки, и то, пробормотав что-то о том, что человеческий организм больше может и не оценить… Молчаливо порадовавшись, что магистр все же еще не записал его в совсем пропащие и недотравил, Квай-Гон выбрался из покоев Йоды и глубоко вздохнул, пытаясь сглотнуть отвратительный вкус, и даже слегка улыбался, ощущая некоторую надежду на помощь грандмастера с Оби-Ваном. Улыбаться ему оставалось ровно полчаса — именно столько потребовалось дежурному дроиду, чтобы зафиксировать, что отправившаяся на экскурсию группа юнлингов в сопровождении мастеров Виллард и Рид, а также падавана Кеноби, отрабатывающего наказание в яслях Ордена, не вернулась в срок. В конце концов, у нерешенных проблем, оставленных за спиной, есть тенденция всплывать в самый неподходящий для этого момент. Как известно предоставленные самим себе события имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему.***
Корусант — планета-город. Он огромен, массивен, неповоротлив и никогда не спит, — вот и все, что в целом можно сказать о планете, потому что в остальном она является просто гигантским изрытым ксено-человеческим муравейником. Моря и океаны давно иссушены, вода закачана в недра пустот планеты, даже ледники — и те топятся для хозяйственных и производственных нужд. Природы, по сути, давно не было, да и не особенно в ней нуждались — за красотами посещали планеты-заповедники и курорты, а не центр Галактики, где жизнь била ключом. Иногда — разводным и по голове, но тем не менее… Население Корусканта — свыше триллиона жителей, и Оби-Ван, до того момента даже не встречавший подобных чисел, и посетивший, будучи Малар, столицу Иррумираля, которая насчитывала ужасающую по их временам цифру в почти семьсот тысяч жителей, впал в ступор, попытавшись лишь представить такое количество людей и нелюдей. Впрочем, дома и здания Корусанта, взмывающие вверх до шести километров, пронзают шпилями облака и устремляются выше, и давно уже разделены на уровни и подуровни, а по горизонтали — на сектора, вроде промышленного, сенаторского или экономического. Вернее, так их называли в обиходе, по сути они были записаны, как «сектор__», например, сектор вокруг Сената называли Коммунальной Колонной, за то, что там собирались большинство корпораций СМИ и ГолоСети, но никто уже толком не помнил, что это был «сектор Р-33». Признаться честно — Оби-Ван терпеть не мог Корускант, и кто бы его обвинил? Кхамали Малар родилась на просторах степей, отдала юность Храму-на-Крови, что в горах, а молодость провела у Изумрудного Моря. Эти места можно было бы сравнить только с эко-планетами и заповедными зонами Внутреннего кольца, в Ядре и Внешнем кольце таковых не было вовсе… Будучи адептом Жизни, верным и любящим, ни женщине, ни, в итоге, юноше, не приходилось находиться в феррокритовом лабиринте старых, но упорно тянущихся вверх зданий самых странных форм и размеров. В загрязненной атмосфере, уже несколько столетий очищавшейся искусственно, за неимением растений, которые бы вырабатывали для планеты кислород, и одновременно в бассейне жизни — ведь людей и нелюдей было столько, что от попытки протянуть восприятие и прикоснуться к Матери, кружилась голова. На этом, напичканном технологиями, но совершенно мертвом клочке земли, уже не способном родить естественную, природную жизнь, ощущалась легко только смерть. Возможно, поэтому Кеноби был слишком напряжен, слишком растянут в ощущениях, чтобы действительно уловить мягкое давление Силы, предупреждающей, что нечто грядет. Возможно также из-за того, что его связь с Отцом, — Единой Силой, — была слишком слаба в сравнении с Жизнью, а интуиция и предвидение все же сугубо разные вещи, что бы на этот счет не думали непосвященные. Но в эту секунду все, что он знает — это то, что дети в восторге, на его бедре — теплый, приятный вес Куру, Галактический музей огромен, и он едва успевает делать для себя заметки, чтобы прочитать о том или ином существе, расе, технике, событии. На самом деле, его разглагольствования, вопросы и мгновенный сравнительный анализ держали в тонусе и возбуждали интерес у всей группы Лисов, хотя Оби-Ван не был уверен, что дети их возраста способны удерживать акцентированное внимание на такие длительные промежутки… даже в Храме-на-Крови дети этого возраста оставались детьми: хрупкими, глупыми, и пока еще бесполезными. Мастер Виллард шутливо ерошит волосы на голове крошечного блондина и вскользь упоминает, что его увлеченность гоночными карами «также плоха, как в свое время у Оби-Вана», и юноша с легкой улыбкой обещает принести детям свою коллекцию кораблей (и, в общем-то, остальных игрушек, небрежно упакованных на дне его шкафа). Они покидают музей с сувенирами, дети в восторге и Оби-Ван не дарит никому фигурку прародителя нексу не только потому, что не может выделить ни одного ребенка, но и потому, что она красива, и в нем есть некоторое желание сохранить её, даже если опыт говорит, что «собирательство» ни разу не приводило к чему-то хорошему. Его комплинк тихо пищит, и он отвлекается на сообщение от мастера, уточняющего, придет ли он в их каюту на обед, — и разве это не что-то новое в их попытке построить связь между ними? Совместный отдых, обеды, скоро вернутся тренировки… — и Оби-Ван… отвлекается. А потом Сила кричит. И почти синхронно с этим давящим, раздирающим на куски крикомвизгомрыком раздаются выстрелы, и серия взрывов, отсекающих дорогу к станции движения, куда они вели детенышей, и люди бегут, разрывая реальность своими собственными паническими воплями, стонами и рыданиями, в дополнение к тем, которыми уже горит Сила, потому что это же дети… Реакция Малар мгновенна: вот он скользит пальцами по алфавиту, выводя на мини-экране коротенькое сообщение для его господина, а вот — падает за спидер, накрывая собой Куру и мальчика с ярко-рыжими веснушками и щербатой улыбкой***
Йода молчит. Только глупец увидел бы в этом молчании слабость, и Ксанатос дураком не был. Быть может, он самонадеян и психически-эгоцентричен, но не глуп. Но, вероятно, он сумасшедший, потому что эта тишина вызывает у него ядовитый смешок, достаточно громкий, чтобы члены Совета синхронно дернулись каждый к своему сейберу. Он должен был понимать, должен был знать, что его действия настроят против него общественность. Сыграть в террориста в столице Галактической Республики было худшим, что мог сделать любой индивидуум, и не важно, правитель он или нищий забулдыга с Нижних Уровней. То, что сделал Ксанатос, появившись на сцене лично и не скрываясь — политическое самоубийство, но, что самое страшное: ему явно наплевать. До Сената могут с трудом дойти слова о беспорядках на маленьких, едва интересующих их планетах, но едва огонь мелькнет чуть ближе к их задницам, и все разговоры пойдут совершенно по иным сценариям. Ему все еще наплевать. Квай-Гон знает, как это опасно — с логической стороны вопроса. Но логика едва ли первое, что правит им сейчас, стиснувшим зубы и бессильно сжавшим кулаки, сидящим так, чтобы голоряд, которым де Крион общается с Советом и юстицией, не захватывал его в свое поле видения. Впрочем, Ксанатос — бывший джедай, пусть и Падший, — знает, что Квай-Гон здесь, и не стесняется обращаться к нему напрямую, даже если и не слышит его ответа. Винду был против его присутствия — «эмоциональные качели» и «слишком близкая и личная ситуация», — но Йода приказал ему остаться, и его холодный, болотный взгляд мог заставить обмочиться более слабого духом. Даже сам Джинн невольно сглотнул, ощутив тень дрожащей в воздухе взвеси Силы гранд-магистра. Йода молчит, но он не задумчив. Он в ярости, и будь проклят Кодекс. Там были его дети, и из одиннадцати вернулись пять, те, которых Оби-Ван успел вытащить с линии огня и спрятать, прежде чем Ксанатос схватил его, — и Оби-Ван умолял, Квай-Гон никогда не забудет, как его ученик тянул руки к предателю, как он покорно бросил меч, как не было в его позе ни следа гордости, только бесконечная мольба о милосердии, только просьба о безопасности детей, которых юноша так отчаянно защищал, — и маленькую Куру не смогли успокоить без помощи лекарств, пока она причитала о «братике Оби», а потом впала в транс, и её безумное: «не трогай его, ты делаешь ему больно, отстань от него, кто-нибудь, помогите, он в крови, он весь в крови!!!» почти заставило его бросится на самостоятельные поиски, и только взмах трехпалой лапы гранд-магистра, бросившей его обратно в кресло, и его горящий взгляд заставили мастера замереть и задуматься о последствиях. Мысли не радовали. По всем признакам выходило, что их наилучшим шансом было его демонстративное, скованное Советом бездействие, над которым Ксанатос мог бы потешаться, но которое отвлекло бы его от заложников. И даже в этой смутной надежде всегда был шанс, что он просто начнет мучить их или убивать по одному, просто чтобы Квай-Гона привели к нему. — Шагу ни ты разрешения сделаешь не без! — Совершенно перепутав все слова в предложении, прохрипел Йода, но его можно было понять и так: по качающемуся океану Силы за спиной, по каждой унции самоконтроля, которую он тратил на удержание себя от непоправимых действий, и Квай-Гон мог только смиренно склонить голову, подавляя ужас и горе, и болезненное «если бы ты пошел за ним сразу, если бы ты только остановил его вовремя, Оби-Ван ни в чем не виноват, это все твоя вина, ты обрек его…», продиравшееся сквозь его затылок и раздирающее грудную клетку где-то за ребрами. И вот они в который раз зашли в тупик переговоров, — потому что Ксанатос, в основном, разглагольствует о его, Квай-Гона, «предательстве», о том, что он «наслаждался его страданиями», его «беспомощностью», и о том, что де Крион «заставит его заплатить за смерть отца», но ни словом Падший не сказал, зачем ему дети, зачем ему Оби-Ван, и Джинн чувствует, как по спине маршируют мурашки страшного предчувствия. В какое-то страшное мгновение джедай вдруг понял, что в этот раз, в этот раз, если у него будет шанс, он ни на мгновение не будет колебаться — он убьет его. Убьет как бешеную собаку, он будет сражаться только насмерть, потому что как бы Ксанатос не причитал, что он, Квай-Гон, сломал его и его будущее, сейчас предатель держал его, Квай-Гона, будущее в своих руках, и этим будущим был его ученик. Принц Телоса был шаге от того, чтобы действительно сломать своего названного врага, и Джинн поклялся, что если Ксанатос прикоснется к нему, если он дотронется до его падавана, джедай лишит его даже крох милосердия, он даже права на быструю смерть ему не даст!.. Сила, дрогнув, отреагировала на его абсолютно смертельные намерения, и Ксанатос внезапно прервался, а затем медленно, дико улыбнулся, обнажая белоснежные зубы. — Что такое, мастер, вас что-то задело за живое? — но Квай-Гон только с силой втянул воздух сквозь свой много раз сломанный нос и смолчал, в очередной раз, не оглядываясь на взгляды магистров, не реагируя на тихие вопросы юстициаров, заставляя себя дышать и верить Силе, верить, что они вытащат их, что самодовольный щенок, которого он должен был прикончить еще в тот день, когда он пошел по кривой дорожке своего отца… — Ах! Кажется, ты даже не желаешь поделиться с нами, к каким мыслям пришел, учитель. Так суров, так требователен и так недоверчив… ничего не изменилось за эти годы, не так ли? Ты все такой же, Квай-Гон Джинн, все такой же скованный льдом ублюдок без сердца… и даже этот мальчишка ничего для тебя не значит, верно? Никаких привязанностей, ты всегда жил этим проклятым Кодексом, ГРЕБАНЫЙ ТЫ СУКИН СЫН!!! — внезапно сорвался де Крион на крик. И тут же улыбнулся. Медленно, одновременно наклоняя голову на бок, и если он желал сохранить хотя бы иллюзию своего здравомыслия, то он с треском проиграл: один из юстициаров едва слышно пробормотал «шизофрения», и несколько человек согласно кивнули. Йаддль покачала головой, чуть нахмурившись. Квай-Гон согласно прикрыл глаза: да, это была не шизофрения, это было классическое Искажение, результат почти полной победы Темной стороны над рассудком мыслящего существа. Ксанатос был Падшим, и он не пожелал выправить свое состояние, вместо этого он погрузился во Тьму, и теперь в его поведении были все признаки потери контроля, которые, вероятно, внешне совпадали с некоторыми внешними признаками течения психических расстройств. Его манерность превратилась в навязчивую, эмоции сменяли друг друга слишком быстро и почти беспричинно, его агрессия и контроль над импульсами не поддавались осмыслению, но Квай-Гон не обманывался: все, что умел де Крион, не исчезло в одно мгновение, и его главной опасностью всегда было планирование. Планы о планах в плане, вот его девиз. Пока он еще мог говорить и действовать, он оставался опасным, потому что хоть и был совершенно непредсказуемым, все же имел планы. Это было нехорошо. Хотя, конечно, сейчас, с улыбкой в пол-лица, играя с завитками своих длинных, черных волос, Ксанатос не походил на «человека с планом». Скорее, он походил на флиртующего юношу, который немного смущался чужого внимания. Квай-Гон с удивлением обнаружил, что ненавидит этот его невинный фасад. Или нет, подождите, поправка: кажется, он ненавидит его целиком, без остатка, и с определенной страстью. — Знаешь… — тихо, почти нежно пробормотал де Крион, продолжая осторожно скручивать прядь, и в его чертах проступило что-то безмозгло-жестокое и алчное. Квай-Гон напрягся. — … думаю, я хочу заставить его кричать, и посмотрю, что ты будешь с этим делать. Да, именно так. Хочешь посмотреть, а, Квай-Гон? Когда я с ним закончу, может быть, я кину его у ворот Храма, и твоя маленькая рыженькая сука будет умолять ТЕБЯ о смерти… и ты конечно, в своем благородстве, откажешь ему. Думаю, мне нравится эта идея… Мир накрыла алая пелена. Рывок. Его держал Винду… Рывок. …и Пло Кун… Рывок. …кажется, это были тиски Силы Йараэля… Рывок. …Тийн слегка душил его, чтобы ни слова не вырвалось из раскрывшихся в немом крике губ. Рывок. …стекло трескалось, и плиты под его скрючившимися пальцами плавились… — Себя приди в! — мощная затрещина тростью разом вернула его из тяжелой волны ярости, очистившей разум от полезных мыслей, и джедай обмяк, позволяя магистрам отпустить путы Силы и медленно разжимая побелевшие от напряжения руки. — Оби-Ван… — отчаянно прохрипел Джинн, глядя на Йоду, и тот ответил ему полным усталого смирения взглядом. — Мы должны что-то придумать, мы должны… — Мы не успеем. Он уже идет к нему и отключил обратную связь, он нас даже не слышит. Мы даже не знаем, где они находятся. Мы можем рассчитывать только на де-шифровщиков и ждать, — кратко, почти обрубая предложения ответил Винду, стиснув зубы и злым взглядом провожая фигуру Ксанатоса, гордо демонстрирующего, как он движется по совершенно неопределенным коридорам без окон, с прискорбной яростью глядя, как он изящным жестом толкает пальцами тяжелую дверь, и та без сопротивления распахивается перед ним, а очередной щелчок пальцами переключает камеры, теперь на те, что в углах этого зала, рождая ясную, панорамную картину. В дальнем правом углу, в металлической клетке, прямо на полу, крепко обнимая друг друга, свернулись калачиком шестеро детей. Крошечная малышка, которую Ксанатос использовал, как первую жертву, забилась от него в угол как можно дальше, едва увидев своего мучителя, и другие дети поспешили прикрыть ее, несмотря на испуг в наивных и невинных глазах. Зрелище было душераздирающим, и все же Квай-Гон не смог уделить детям ни одного лишнего взгляда, отдавая всего себя виду его падавана, застывшего в центре комнаты, точно главное украшение на витрине. Его падавана, скованного, обнаженного и выставленного на всеобщее обозрение, было видно хорошо, даже слишком. Он был подвешен за хрупкие запястья и едва доставал кончиками пальцев босых ног до земли, что позволяло хоть чуть-чуть снять вес с его кровоточащих рук. «Это и есть твоей план, верно? Ты хотел именно этого, именно к этому вел, ты хотел отомстить мне за «пренебрежение» твоей персоной, за то, что я не бросился за тобой в погоню, за то, что посмел остаться в Ордене, а не преследовал тебя, как бешеный пес, и это то, как ты заставишь меня заплатить?..», — из прокушенной губы потекла кровь, но мастер-джедай этого не замечал. Все, что волновало его в этот миг, было голопроэкцией его падавана в руках его врага, и Джинн мог думать только об одном: не имеет значения как, не имеет значения, что для этого понадобится, но он заставит Падшего страдать. Чего бы ему это не стоило. И все же вместо проклятий сквозь его зубы прорвался горький, болезненный хрип: «пожалуйста, ради Силы, пожалуйста… передумай, отвлекись, что угодно, пожалуйста…». Конечно, Сила промолчала. Конечно, Ксанатос подошел к юноше, — едва-едва переставшему быть ребенком, — вплотную, и привел его в сознание пощечиной столь сильной, что его развернуло на цепи, а из разбитой губы скатилась капелька крови. Квай-Гон медленно закрыл глаза, а когда открыл — темные омуты его взгляда ничем не напоминали собой взгляд человека, спасающего «жалкие формы жизни» и закрывающего собой, как щитом, невинных. Потемневшими от ненависти глазами на Ксанатоса взирала сама Смерть.***
Наркотик был сильным. Он мог сказать это по каплям ядовитого пота, скользящим по спине и бедрам, по дрожи в мышцах, по густой, болезненной тяжести в желудке, ожидающей, когда её, наконец, исторгнут из организма, проходящего экстренное очищение от веществ. В очередной раз Кеноби отдал хвалу Великим за предусмотрительность их мастеров: ученикам Храма-на-Крови защитные и развивающие наговоры вплетали прямо в души, чтобы их нельзя было снять, и большая часть плетений перешли с ней в новый мир. В углу плакали дети. Оби-Ван ненавидел свое молчание, но это было необходимо: дать металлическим оковам разорвать кожу и впиться в кости запястья, покрывая руки кровавыми дорожками до самых плеч, запрокинутых в естественно-болезненное положение, еле слышно дышать, позволять каплям слюны сбегать по подбородку, изредка содрогаться в знакомых судорогах отравления — все это было необходимо, чтобы создать иллюзию полнейшей беспомощности. О, Кеноби не обольщался — он и был почти что беспомощен, на его шее красовался ошейник-ингибитор, блокирующий доступ к Силе, его тело отчаянно боролось с дрянью, травившей его, но могло быть и хуже. Он мог быть полностью безсознательным. Это мог быть яд, а не наркотики. Дети могли быть мертвы. Ему могли сразу отрезать конечности или сломать позвоночник, чтобы избежать даже просто возможности сопротивления. Нужно осознавать, что всегда, в любой ситуации, может быть хуже, еще хуже, чем есть, и быть к этому морально готовым. В этот миг двери в зал распахнулись, и Кеноби мысленно проклял свое везение, заставляя тело не реагировать, даже когда сквозь неплотно сомкнутые веки увидел, что тень, подошедшая к нему, делает замах. Боль даже немного отрезвила. Впрочем, она всегда так делает. — Доброе утро, Оби-Ван! Как спалось, мальчик мой? Все хорошо, тебе удобно?! — Ксанатос, весело и хищно улыбнулся, дождавшись, когда цепь раскрутится и снова развернет его лицом к мужчине, и крепко схватил за узкий, покрытый слюной и кровью подбородок. На его лице не было ни следа брезгливости, только интерес энтомолога: «ну надо же, какая милая бабочка, давайте насадим ее на иголку и высушим, от этого она станет только милее!». Он постарался сделать максимально неосведомленное лицо, губы дрогнули под большим пальцем мужчины, садистки надавившим на кровоточащий разрыв, расфокусированный взгляд был направлен «сквозь» Падшего: в общем и в целом Кеноби надеялся, что это лицо и его мимика позволили ему изобразить лучший вид невменяемого от наркотиков человека. Длинные волосы щекотали щеки и шею и Оби-Ван примерно представлял, как выглядит, а значит, мог использовать каждую унцию внешности и новоприобретенных черт, чтобы сыграть с де Крионом в игру. Выигрыш рыдал в углу, за его спиной, и Кеноби распахнул разбитые губы, позволяя пальцу падшего скользнуть по влажной мякоти губ, сместить акценты с пытки на что-то более контролируемое. — К-ксанатос? — послушным, просящим полу-шепотом выдохнул он, чуть запрокидывая голову и демонстрируя острые грани щитовидного хряща, уязвимо выделяющегося на тонкой линии его горла. Игра началась. — О, милостивые боги, неужели ты меня вспомнил, малыш?! — рассмеялся принц, и в его голосе прорезались совсем уж дикие нотки. — А что ты еще помнишь, мой дорогой мальчик? Может быть, как мы сюда попали? Как ты убил пару-тройку моих верных людей? Впрочем, их трупы могут гнить там, где они есть, мне все равно… — пробормотал он и совершенно по-девичьи хихикнул. — Я… мы не в Храме… мы больш не… мастер?.. — тихим, совершенно сбитым с толку голосом пролепетал блондин, вздрагивая и «бессильно» качнув руками, заставляя цепь тихо зазвенеть, незаметно проверив баланс и натяжение. — О, я верну тебя твоему мастеру по кус… — звенящим от сумасшедшего веселья голосом начал де Крион, и Оби-Ван выбрал стратегию. — НЕТ!!! — дико закричал он, резко и болезненно задергавшись и отчаянно извиваясь в путах. — НЕТ, ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ НАДО! НЕ ВОЗВРАЩАЙ МЕНЯ ТУДА, ПОЖАЛУЙСТА, Я НЕ МОГУ, Я НЕ МОГУ! УМОЛЯЮ, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ОТДАВАЙ МЕНЯ ЕМУ, Я НЕ… не… — он полностью ослаб в путах, словно силы его покинули, и капли крови мгновенно побежала по рукам, окрашивая предплечья и плечи алыми линиями. — Пожалуйста, ну пожалуйста, я не могу больше… не отдавай меня ему, пожалуйста, Ксанатос… не позволь ему снова прикоснуться ко мне, пожалуйста, я не… не могу… не могу… — Оби-Ван позволил слезам свободно течь, заливая крупными, видимыми каплями щеки, оставляя капельку висеть на кончике носа: все ради того, чтобы Ксанатос ошеломленно застыл так, как он сделал это сейчас, все, чтобы… — Ты… ты был прав… я помню… ты говорил мне… я не верил тебе… прости меня… пожалуйста, прости меня… я… я сделаю что угодно… что угодно… не дай ему снова прикоснуться ко мне, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — Так-так-так… — прошептал де Крион и встал ближе. Его глаза горели. — Неужели… — его рука легла на залитую слезами щеку, ту самую, что горела следом недавней оплеухи. — Неужели, мой мальчик… и что же Квай-Гон сделал?.. что он сделал, Оби-Ван?.. — …я буду хорошим, клянусь, я буду хорошим, я научился, я умею… пожалуйста, не надо… я могу… я могу… — и Кеноби качнул бедрами и приглашающе развел ноги, насколько позволял баланс, красиво изгибаясь на цепи, с виду зажмурившись, но на самом деле отслеживая каждую деталь сквозь полуприкрытые ресницы. Ксанатос, казалось, светился изнутри, хотя ему, кажется, никто не говорил, что широкая улыбка совершенно не сочетается с яростно распахнутыми глазами: вид был омерзительным. — И чему же ты научился, мальчик мой?.. — падший шагнул, приблизившись вплотную, глядя на него сверху вниз, а затем резко склонился, пробежав шершавыми губами по шее. — Я заставлю тебя кричать, мой дорогой друг… — …все что угодно… — проскулил Оби-Ван, вознося хвалу ингибитору Силы на горле. Ничего из того, о чем он думал, не могло найти отражения в Силе, ибо он был отрезан от нее, но и Мать с Отцом не могли коснуться его, не могли прочитать… Чужая ладонь грубо обхватила его затылок, Ксанатос склонился еще ниже, а затем, словно охотящийся зверь, впился в рот так, что клацнули зубы. Между губ пролилась кровь, но Кеноби не обращал внимания. Мышцы ног напряглись, пальцы нашли идеальную позицию на цепи, он покорнейшим образом простонал в губы беглого джедая, и распахнул белоснежные зубы, впуская его язык… а затем резко сомкнул их. В рот хлынула кровь, чужой язык, казалось, продолжал дергаться, даже отделенный, но у него не было времени даже думать о том, насколько было мерзко, насколько бы противно чужая плоть не скользила вниз по глотке… …потому что его ноги уже оплели чужую талию, лоб с силой врезался в челюсть, толкая назад, руки дернули тело вверх, рождая совершенно новый вид боли в почти вывихнутых плечах, но у него не было времени, не было времени ни на что, даже сплюнуть чужую плоть, он не мог ничего… …кроме как впиться в чужое горло, с выпестованной годами точностью зная, где сонная артерия, и зачарованные зубы прорезали кожу и мышцы, точно раскаленный нож сквозь масло, — слишком уж неудачно развернулся Ксанатос, все могло быть проще, стой он прямее, — прежде чем буквально выдрать кусок из шеи, почти не ощущая, как лицо заливает брызнувшая кровь. …Ксанатос даже не мог закричать — не с большей частью языка, застрявшего у Кеноби в пищеводе… …он рухнул на пол, содрогаясь, с рукой, пытающейся пережать рану, но что ты можешь, если у тебя нет куска артерии, питающей мозг… Медленно распахнув губы, Оби-Ван позволил плоти с тихим «шмяк» упасть на пол, а затем содрогнулся всем телом, прежде чем опустошить едва ли полный желудок, в основном избавляясь от еще одного куска плоти и заливая его желчью и, немного, выведенным наркотиком. Снова содрогнувшись, он пытался отдышаться, глядя холодным, хищным взглядом на лужу крови, растекшуюся под переставшим дергаться телом. — Да простит тебя Сила, ибо я этого не сделаю, — сплюнул вязкую, смешанную с кровью слюну Оби-Ван и запрокинул голову. — Будь ты проклят… Дыши, Малар. Просто дыши.