***
Его печаль была пепельно-синей, тяжелой и текучей одновременно, как мокрый шелк, наброшенный на плечи. Вина напоминала гресское вино — выдержанное, горькое, с тяжелым послевкусием и жаром в горле от каждого глотка, гранатово-алое, почти вызывающее… Вопросы, не покидающие мысли, были похожи на рой насекомых, с которым он, мастер Живой Силы, не мог справиться: «почему?», «зачем я это сделал?», «что же мне делать?», «что я могу изменить…?», «пожалуйста, помогите мне?..», хотя последнее больше походило на мольбу, не так ли?.. Квай-Гон искренне сомневался, что Оби-Ван понимал ту мягкую, опосредованную жестокость, которая заключалась в его легком прощении… но было нечто в самой хладнокровности этого акта, в спокойной бездумности, которая оказалась слишком близка равнодушию или, вероятнее, непониманию того, что именно мальчик прощает… или, возможно, в отсутствии точной оценки действий его мастера и их последствий. Его падаван снимал с него всякую ответственность, но вместе с ней он отнимал у него и право на исправление этих ошибок, утверждая их, как несуществующие, и это оставляло его вне возможности что-то изменить, и ранило, — ранило глубже, чем должно было бы… На удивление, Мейс очень хорошо понимал его боль — в темных глазах коруна мелькало безжалостное сочувствие пополам с чем-то, что можно было охарактеризовать только как чистую справедливость. О, да, Винду понимал, но видел это заслуженным… и, вероятно, был прав. Тала тоже понимала, потому что она знала его — иногда лучше, чем джедай понимал сам себя. В её теплых прикосновениях таилась незримая поддержка, словно она иной раз боялась, что он упадет без её помощи. Он и сам иногда так думал… И, конечно, магистр Йода понимал. Но что чувствовал по этому поводу старый джедай, Квай-Гон ощутить не мог… и даже немного опасался истины, еще не готовый встретиться лицом к лицу с мрачной отрешенностью и обвинением одного из самых близких к нему разумных. Итак… Джинн медитировал. Целыми часами, до рассвета и перед сном, иногда — вместо обеда или ужина. И Сила отвечала ему, конечно. Теперь, когда он мог слышать, не топя себя в отрицании, когда был готов открыть свое сердце правде, она приветствовала его, как и всегда… И все же, даже там, где должны быть лишь комфорт и безмятежность, он чувствовал тонкий, но болезненно-вязкий холод. Неудовольствие. Неудовольствие самой Силы, спокойное, ровное, как озерная гладь в безветренный день, отраженное в отзвуках размышлений, словно его поведение и действия всё ещё подлежали оценке. Квай-Гон Джинн никому бы не признался, насколько это было душераздирающе тревожно… Мало кто из неодаренных может понять и оценить, — в масштабе или по ощущениям, — что же такое Сила. Почему она вообще так называется — не магия или волшебство, или энергия, или что угодно иное… Нет, именно «Сила», и так характеризовали ее и джедаи, и ситхи, и все одаренные каждого выборочного спектра между ними вот уже многие тысячи и тысячи лет. Сила. Все дело в том, что сама попытка четко выстроить ощущение этого… явления… которое было, одновременно, слишком субъективным для каждого, и слишком необъятным в целом — то есть, невозможным для познания, была обречена на провал. Однако то, что понимал каждый одаренный, заключалось в простом утверждении: Сила была Всесилием. Не живое, не мертвое, не доброе, не злое, не равнодушное, не любопытное… Существовала всегда, и до того, как появилась Вселенная, и будет существовать после того, как Вселенная исчезнет… да и сколько таких Вселенных в Силе уже было?.. Разумные, ощутившие Её, всегда немного боялись — и Силу, и за Силу, боялись того, как Ею воспользуются, боялись воспользоваться сами, поклонялись и очень редко понимали, даже когда делали вид, что так оно и есть… Она не имела очертаний или чистой, непреложной воли, не обладала моралью и прочими эквивалентами добра и зла, придуманными разумными. Поэтому, беря за точку отсчета благополучие определенных социальных групп или рас, критерии терялись полностью… Сила — это Всемогущество, лишенное каких-либо окрасов, импульсов и примесей. И, как таковая, могла абсолютно все, но… ничего не желала. На этом месте обычно вставал острый вопрос: а как же тогда джедаи говорят, что они следуют воле Силы, если у той нет ни воли, ни желаний, и нет необходимости их проявлять, благодаря своему абсолютному статусу? Факт в том, что воля определенно была у сторон Силы: у Светлой и Темной — питаемые разумными и их действиями, эмоциями, позициями и, в общем-то, их сущностями, делившимися по спектру до и после смерти… в то время, как Живая Сила и Единая Сила были аморальны — в смысле отсутствия самого понятия морали, а не противостояния… В общем и в целом, философия Силы была крайне сложна, это верно. Проблема была в том, что Квай-Гон впервые в жизни столкнулся с тем, что кто-то сумел… если не рассердить, то, вероятно, расстроить… саму Силу, и особенную пикантность в ситуацию добавлял факт, что этим кем-то умудрился оказаться он… Мрачное неодобрение чего-то столь великого, чего-то, что, обычно, лишено… мнения? реакции? точки зрения?.. было… завораживающе-ужасно. Это было глубокое, тяжелое и неземное… нет, не чувство… но, возможно, впечатление?.., узор которого наводил на мысли о беззвездной бездне космоса и морских пучинах, а хитросплетение, еле ощущаемое как некая зловещая нежность, многократно усиливало это чувство. …когда нечто, не имеющее собственной воли, что-то выбирает — это невероятно сильный выбор, сожри его сарлакк!.. И Сила выбрала неодобрение его поступков. День за днем он проваливался так глубоко в воспоминания, словно их вырезали в его разуме: мальчик, вернувшийся с ним с Бендомира — яркий, счастливый, оживленный и энергичный, буквально подпрыгивающий от переполняющих его эмоций, и все время пытающийся или втянуть его, Квай-Гона, на свою орбиту, или же найти дорогу к его. Ребенок, полный широких, сладких улыбок, с сияющими глазами, чей цвет он не мог определить до сих пор, и чей несомненный энтузиазм по поводу его новой роли был таким заразительным… И он, Квай-Гон Джинн, медленно разрушающий его своим холодом и шевелящимися под кожей подозрениями, что, словно мерзкие чесоточные черви, отравляли вместо крови — разум. Ребенок, чьи улыбки постепенно погасли, мальчик, переставший нормально есть и спать, слишком потерянный в нервозности и в давлении — о, Сила, он совершенно буквально убивал доверившуюся ему душу, физически убивал: он даже не заметил, что Оби-Ван начал терять вес, не обратил внимание на беспокойство его друзей, и он почти год не искал на его бледном лице здорового румянца и нежной невинности в улыбке — невинности и веры, которые уже не сможет вернуть, потому что он, Джинн, уничтожил их!.. Даже Дуку никогда не бросил бы его одного, среди войны и насилия, тем более, если бы он опять бросился бы на помощь очередной «жалкой форме жизни», как мастер всегда выражался, пусть и против его приказа, и не важно, что стояло бы на карте. Граф за шкирку бы затащил его на корабль и, в самом крайнем случае, бросил бы на растерзание Совету, чего, в общем-то, и не было за всю их несчастливую карьеру… и разве это не показатель?.. Он клялся никогда не стать таким, как мастер Дуку. Что ж… Стать хуже — это определенно не было нарушением клятвы, верно?.. Сила пела, казалось бы, как всегда, приглашая услышать свой зов, дать понимание и знание, но в резонирующих нотах было нечто не просто опасное — скорее, это были мгновения до того, как рука прихлопнет надоевшую мошку. Квай-Гон иногда не был уверен, почему еще дышит, и разве это не смешно?.. …нет… Ты дал ему выбор?.. Правда?.. — слова рождались в его разуме сами, не столько сказанные Силой, сколько вытянутые и сформированные из его же мыслей, ибо если Она и могла «говорить», то только не на всеобщем языке, — то есть, ты не заставил мальчика, который ничего еще толком не знал, кроме безопасной искренности Храма джедаев, ультимативно выбирать между жизнью одного и жизнью многих, ты не заставил его поверить, что ответственность за этот выбор и за последствия лежит на нем, ты действительно объяснил ему разницу между идеалами и реальностью, и научил, что мученичество и самопожертвование не являются абсолютной необходимостью, даже после того, как именно ценой свой жизни он завоевал тебя, непокорный джедай, в первый раз… Это было больно, слишком больно, но он слушал, даже когда слезы переставали падать с подбородка на туники просто от усталости, даже когда засыхала в бороде кровь из прокушенной губы, и муки тела оказывалась настолько несущественной перед терзанием внутренним, что не было сил даже выбраться из медитации, только слушать… Ученики — это ответственность их мастеров… Родители доверяют своих детей Ордену при условии, что с ними будут обращаться с заботой и справедливостью, а не отбрасывать и оставлять умирать при первом же случае неповиновения, да еще и незлобным по своей природе… Но ты ведь даже не объяснил ребенку, почему он не может помочь этим людям, не предложил ни альтернативы, ни сочувствия, не так ли?.. Конечно, нет… Нет, ведь доброты был достоин только Ксанатос… — Мне очень жаль, — попытался выдохнуть джедай, но горло словно сжала невидимая рука. Этого недостаточно, недостаточно, недостаточно!.. Мужчина закрыл лицо руками, погружаясь в новый виток образов. Мальчик, который не мог подойти к своему мастеру даже с учебными вопросами, слишком напуганный, слишком уставший, не знающий, что он еще может сделать, что еще может отдать, если даже его жизни было недостаточно… Всего лишь ребенок, не рыцарь-джедай, как безуспешно для Оби-Вана требовал и раздражался от недостатка Квай-Гон, отнимая одно за другим — его смеющийся взгляд, озорную улыбку, нежный высокий смех, беззаботность юности… даже робкие взгляды, полные надежды, и те он сумел погасить. Он взял счастливого, красивого, полного света и чистоты мальчика и превратил его в мудрого, но ожесточенного и хладнокровного маленького взрослого, испытавшего больше, чем многие совершеннолетние штатские… и даже тогда юноша все еще предлагал ему понимание и свет, даже если последний ныне был приглушен и приобрел холодные тона. Его собственные неуверенность и страх давно уже казались ему несущественными, его замкнутость и параноидальное недоверие — глупыми и жестокими, а исключительная невнимательность — преступной. Был ли в Ордене еще мастер, который пропустил бы следы пыток, последствия изнасилований на вверенном ему ребенке?.. Нашелся бы кто-то еще, кто настолько погряз в себе, что причинял бы и так раненому ученику все больше и больше страданий, добавляя к тем, что уже были?!.. Кто-то, кто сосредоточился на строительстве фортов и щитов, кто защищал свои чувства с яростью бешенной вомп-крысы, и просто игнорировал всю боль и горе своего падавана?.. Джедаи не должны ненавидеть. Но если даже Сила презирала его, как Квай-Гон мог не ненавидеть себя?..***
В воздухе висел глухой, промозглый запах влажного чернозема и расцветающих трав. Мускусный и почти грозовой от свежести и сладости, он слегка кружил голову, ласкал тонким привкусом язык и заставлял, откинув голову, глотать его вновь и вновь, словно воду из родника. Ни мокрые волосы, ни отсыревшие штанины, ни начинающие мерзнуть руки, зарывшиеся в траву и кончиками пальцев ласкающие пропитанную водой землю, не могли отвлечь от чистого, ничем не замутненного покоя, который снисходил на него в удаленном уголке одного из самых непопулярных храмовых садов. Здесь было тихо, спокойно и безлюдно, и не только в столь ранний час. Жизнь пела здесь свои напевы и колыбельные, утешала как могла, — она звенела в его костях, шептала в крови, бубном отбивала старинный ритм в ушах, скользила полярным маком, скованным инеем, в его улыбке, терялась подводными чудовищами в его глазах, волновалась спелой пшеницей в растрепанных прядях — он был Её любимцем, Её маленькой звездой с тех самых пор, как отказался ломаться, вместо этого сгибаясь, сгибаясь, и сгибаясь, как травинка, и распрямляясь, когда приходило время поднять голову. Как бы ни тянуло к земле… как бы больно и страшно ни было… Он всегда вставал. Стискивал зубы, давил крик, отбрасывал страх, и вставал. Её драгоценный ребенок… — Спится вам не, падаван Кеноби?.. — Йода подошел совершенно неслышно, как и подобает старому опытному воину, но Оби-Ван не вздрогнул — он погрузился в Силу так глубоко, что смог уловить отголоски присутствия магистра, хотя и не ожидал, что тот решит подойти к нему Многие из Совета вызывали в Оби-Ване привычное, глухое желание упасть на колени и просто оставаться так, защищая уязвимые точки, пока они не оставят его в покое, но… только не старый магистр с мягким, полным далеких потерь взглядом, и который, кажется, не хотел ничего больше, чем уйти на покой, позволив миру вращаться без него. Покидать убежище было немного жаль, но следовало выразить старому мастеру уважение и почтение, однако, прежде, чем юноша успел оставить «гнездо» под ветвями пышной густой ели, зеленокожий ксенос аккуратно наклонился, осмотрелся и вежливо указал трехпалой лапой на сухое место рядом с Кеноби. Тот автоматически склонил голову, приглашающе, но очень осторожно поднимая ветви дерева, чтобы магистру было удобнее возиться с клюкой, и Йода с тихим кряхтением опустился на колени, в позу настолько привычную, что даже старость не могла отнять ее удобство. — Не совсем, магистр… я лишь лег раньше обычного, — мягко, но без подобострастия признал Оби-Ван, делая очередной глубокий вдох. Воздух вновь наполнялся влагой, а значит, сейчас состоится второй виток поливочного утреннего дождя — и, словно в ответ на эту мысль, тот немедленно забарабанил снова. Кеноби почти бездумно придвинулся к джедаю и поднял над ним свой плащ, закрывая от тех капель, которые просачивались через густую крону дерева — даже сидя вот так, на коленях, он был выше сухенького ксеноса, и мог сделать это, даже не поднимаясь. Йода тихо, с легким довольством вздохнул, краем глаза покосившись на мокрого блондина, и задумчиво пожевал губы. Затем выражение его лица приобрело нотки тихой печали, словно он вспомнил что-то очень грустное. — Изменились вы очень… сильнее стали, да… но и старше… Подвели мы тебя сильно… — так тихо, что это напоминало шелест ветра во мхе, пробормотал магистр, и постучал пальцем по остову трости, — глупы были… глупы и высокомерны. А невинность чужая платит… всегда платит… Оби-Ван запрокинул голову и посмотрел вверх, на свет, пробивающийся через зеленые иголки и молодые шишки, вдохнул аромат наполненной влагой земли, и поймал кончиком языка отзвуки ягеля и мха. — Я слишком часто стал видеть, как винят себя те, кто меньше всего виноват, магистр… И лишь те, кто виновен и не раскаивается, всегда стремятся переложить ответственность на другого, — губы юноши дрогнули, складываясь в легкую полуулыбку. — Я благодарен за сочувствие, но не берите на свои плечи чужие проступки — эта трость может не выдержать. Йода пару секунд смотрел на мальчика, а потом тихо хихикнул. Смешок за смешком, и старик разродился хриплым, каркающим смехом, и придвинулся еще ближе к бывшему ученику, слегка толкая его руку, удерживающую над ним плащ. Дождь и правда закончился, только капли с ветвей порой падали на землю, красиво расплескиваясь, как чистое стекло. Одна такая немедленно разбилась о седую макушку магистра, и тот неловко встряхнул большими ушами, слегка покосившись вверх, заставляя Оби-Вана улыбнуться чуть более явно. Край своего плаща он, подумав, накинул мастеру на плечи — Йода, вопреки привычке, пришел в сад без своего, только в темно-коричневой тунике с воротником-стойкой да широких штанах, и, хотя ткань упорно напоминала мешковину, Кеноби все равно сомневался, что она такая уж и теплая. Магистр не протестовал, как, впрочем, и не благодарил, и Оби-Ван снова запрокинул голову вверх, позволяя тьме и свету мягко переплетаться в глазах, как в озерном отражении. — Не возвращаться думали сюда вы, — чуть ближе к утверждению, чем к вопросу, пробормотал Йода, прихватывая трехпалой лапой край плаща и слегка натягивая его, кутаясь в непромокаемую, а потому — теплую, ткань. Оби-Ван чуть склонил голову, с усталым спокойствием изучая зеленые иголки над головой. — Возможно, я и думал о том, чтобы уйти, — все еще достаточно мягко и дипломатично заметил он медленно, и это честно, потому что он не мог думать о невозвращении — ведь это не он возвращался сюда… однако, уже заняв место юного Оби-Вана, он действительно иногда думал покинуть Орден и найти себе другое место для жизни. — Но больше я об этом не думаю. Они вновь сидели в тишине, и молчание — мягкое, уютное дело между ними двумя, без напряжения и фальши. Тонкий комфорт невесомой привязанности, построенной на приязни и вере, и ничего более… — Ложь, — в конце концов промолвил Йода, и почему-то улыбка так и не сходит с губ Кеноби. Возможно, потому что слова сказаны скорее с болью, нежели с обвинением. — Нет, не совсем. У меня есть моменты слабости, признаю, но это — лишь моменты. Я не собираюсь уходить. Я хочу быть учеником моего мастера, я хочу быть… частью этой жизни. Меня… поддерживает сама мысль, что я могу уйти. Если я — «могу», значит я — не беспомощен, — магистр тихо промычал на эту часть, и сильнее закутался в чужой плащ, заставляя Оби-Вана обеспокоенно нахмуриться. — Магистр Йода, вам холодно? Тот мотнул головой, заставляя уши слегка дернуться и плотнее затянул плащ. Кеноби ощутил, как его улыбка становится почти ласковой, и покачал головой. — Мастер Йода, вы замерзаете, — утвердил он и глубоко вздохнул. — Может быть я провожу вас до столовой, и вы возьмете чаю? Магистр пожевал губы, задумчиво нахмурившись. — В мои комнаты… — наконец решил он, и Оби-Ван осторожно раздвинул ветки, сначала выпуская из-под их защиты мастера, а потом выбираясь сам, отслеживая, чтобы на них не упало слишком много холодных капель. Йода выглядел слегка обиженно, но смиренно: в общем, как маленький ребенок, который понимает, почему «нельзя», но не может не сердиться. Опять же, когда юноша снял плащ и опустился на колени, приглашая того на спину, выражение лица грандмастера Ордена мгновенно смягчилось — до стариковского ворчания. Одна трехпалая лапа крепко ухватилась за плечо, другая — зафиксировала клюку над его грудью — наискось, создавая удобное, крепкое давление. Ногами тот крепко обернул спину. Дыхание магистра слабо шевелило рыжие волосы и щекотало шею. Прикосновения были довольно холодными, и Оби-Ван очень аккуратно взмахнул своим плащом, набрасывая его на ксеноса, как и планировал, не обращая внимание, как тот тихо фыркнул ему в ухо. Это оставило его собственный непрезентабельный внешний вид слишком открытым для его комфорта, но, конечно, важнее было в целости и сохранности донести магистра Йоду до его комнат. Поэтому, легко выпрямившись, он поспешно зашагал по еле заметной тропе ко входу обратно в коридоры Храма. Как знал Оби-Ван, у Йоды был кабинет — большая шестиугольная комната в одном из коридоров в основании башни Высшего Совета. Там было несколько пуфов для гостей, кровать, — потому что Йода был стар и ему иногда нужно было подремать во время работы, — стол с ящичками… и, в целом, все. Но личные покои магистра были в коридоре, граничащем с Залом Тысячи фонтанов — самой большой внутренней оранжереей Храма. Свет здесь был гораздо глуше и поверхностнее, чем в других уголках комплекса, вероятно, потому что здесь предпочитали селиться те расы, которые любили минимальную освещенность. Даже сам воздух нес в себе не стерильную свежесть очистителей, а влажные ноты соседствующего с ним сада. Молчаливо опустившись на колени, чтобы магистр мог слезть и коснуться сканера на двери, Оби-Ван послал ему вопросительный взгляд, и тот столь же безмолвно подтолкнул его в открывшийся проход. Вопреки ожиданиям, коридор и мелькающие в проемах комнаты оказались действительно темными. Они разулись у входа, — магистр быстро омыл лапы в специальной проточной чаше у самых дверей, следом за ним сам Оби-Ван отмыл руки от грязи, оставшейся после его инстинктивной тяги к земле, — и шагнули босиком на густой, узорчатый ковер. Множество окон почти полностью заросли, — как снаружи, так и изнутри. Полки с растениями чередовались с открытыми шкафами с памятными вещами, повсюду лежали большие и маленькие подушки, а так же пуфы, стояли горшки, вазы и вазоны с растениями, низкие столики-подставки… словом, пространство выглядело настолько жилым, что внутри что-то теплело. Доминировал темно-синий, темно- и ярко-зеленый (в зависимости от растений), серые и древесные тона. Это был удивительно-хаотичный уют. Но все же уют. Улыбка Оби-Вана стала совершенно зачарованной, пока он осторожно оглядывался и даже позволял себе на миг-другой коснуться кончиками пальцев заинтересовавшей его текстуры, пока магистр Йода наблюдал за ним с покровительственной добротой. — У вас очень красивый дом, мастер, — тихо признал Оби-Ван, вешая влажный плащ у небольшого камина. Потому что это место было домом. Не «комнатами», не «покоями». Нет. Это был дом, и он был прекрасен. Вероятно, у кого-то эти покои могли вызвать когнитивный диссонанс, но Кеноби ощущал себя, словно он вернулся в замок povelitelya, его разум отдыхал от необходимости постоянно держать Память в напряжении и искать, а что же означает тот или этот предмет или гаджет этого мира, и как им пользоваться, и что это за непривычные металлы или и вовсе неизвестные полимеры, вроде пластика. Сейчас те не резали взгляд, а стили, почти противные его вкусам и пониманию, наконец отступили, и он даже не знал, насколько это давило на него, пока пальцы не нашли опору за спиной и не сжали, мешая упасть из-за резко ослабших коленей. Смешно, но он даже не думал, насколько чуждой для его восприятия была сама культура Корусанта, как тяжело было находится в таком обилии света, среди слишком ярких и теплых тонов вместо серого и черного камня, и как он скучал по огню, по свечам и магическим кристаллам, по старинным коврам и деревянным полкам вместо этого гладкого, техничного, и такого неправильного буквально всего!.. Но ведь глупо было не понять, что чуждая ему культура и язык создают дополнительное напряжение, не так ли?.. Он был просто слишком занят, желая выжить, чтобы понять это вовремя… — Хм-м… — тихо протянул Йода, и Оби-Ван распахнул глаза, понимая, что очень сильно отвлекся: настолько, что Сила вокруг него пошла хаотичной рябью, выдавая горчащую на языке тоску, беспомощное очарование и искреннюю радость. Ему понадобилось меньше, чем четверть выдоха, чтобы чистая безмятежность вновь вуалью скрыла эти чувства от мира, а спина распрямилась. На лицо легла выверенная маска спокойствия, и губы изогнулись в слабой, ничего не значащей улыбке. Взгляд магистра стал еще острее, но… не опасно… а словно он сказал что-то любопытное, и мастер собирался хорошенько это обдумать… — Чаю выпить приглашаю я, падаван Кеноби, — пробормотал он задумчиво, и Оби-Ван благодарно поклонился, потому что холод пропитавшей его воды еще не отступил, и согреться было бы действительно приятно, и потянулся за зеленокожим гуманоидом в сторону, вероятно, кухни. Внутри было так же скромно, опрятно и до боли знакомо. На веревках висели пучки трав и грибы, в баночках стояли специи, в кадках, ящичках и лотках росли живые съедобные растения, и Оби-Ван, узнавая их одно за другим, невольно улыбнулся. Его ноздри по-звериному зашевелились, реагируя на знакомый вид и аромат, нюх сам собой становился все тоньше, пока он не начал различать каждое растение из всей мешанины запахов. Кеноби даже заинтересованно подался вперед, когда мастер начал собирать чай, и смущенно отвел взгляд, когда тот тихо хмыкнул на его, почти щенячье, любопытство. — Собрать попробовать хочешь может? — с тихими смешинками в голосе предложил Йода, и Оби-Ван даже на мгновение прикусил губу, разрываясь между желанием принять предложение и смиренной вежливостью, которую он обязан был проявить. Но магистр, к счастью, уже решил за него, отступая и указывая трехпалой ладонью на стол. — Остановите меня, пожалуйста, если я возьму что-то совсем не сочетаемое или ядовитое? — слабо улыбнулся Оби-Ван, чувствуя, что от восторга подрагивают кончики пальцев. Йода второй раз за день каркающе рассмеялся и оперся поудобнее на свою клюшку, со все нарастающим интересом наблюдая, как юный падаван обнюхивает и пробует на зуб травы и веточки, как с его лица медленно соскальзывает, разлетаясь, маска вежливого равнодушия, открывая так и не погасший даже после всех чудовищных испытаний Свет. — Я могу выбрать что угодно или есть ограничения, или предпочтения? — спросил Кеноби, удовлетворившись осмотром, и даже не замечая того, бросил на магистра открытый и доверчивый взгляд, так отличающийся от той рабской кротости, которую он демонстрировал обычно, с того самого дня, когда, стоя перед Советом и отвечая на беспочвенные обвинения, собирался принять наказание, которое даже не должно было лечь на его плечи… Его дух, раненый, но сильный, все также истекал кровью, однако сейчас казалось, что раны грубо сшили или, быть может, неловко перебинтовали, потому что и боли, и страха, и горя в нем стало немного меньше… — Выбор твой, — только и сказал Йода, не слишком переживая за свои запасы, когда за щитами, слоями и вуалями промелькнули искры радости и почти что веселья, словно ему предложили подарок, а не скучное чаепитие со стариком. Тонкие, — магистр не мог не волноваться, что для юного человеческого ребенка Оби-Ван был болезненно-худым, — пальцы выбрали баночку чая с Кариды. Однако, дальше выбор юноши его удивил. Оби-Ван стянул из связки веточки вербены лимонной, лоза и листья которой обещали придать дымному и копченому вкусу чая цитрусовый шлейф, побеги багульника рождали хвойные ноты, к которым сегодня у него была особенная привязанность, а можжевеловые ягоды полировали их остроту смолянистой сладостью, выводя горьковато-холодный аромат на новый уровень, подчеркиваемые медовой нотой вересковых цветов и душицы. Несколько ольховых шишек и дикая болотная мята окончательно дополнили купаж, и Кеноби пару секунду просто смотрел на дело рук свои, вдыхая знакомый аромат Севера. Это был глубокий, холодный, дивно-лесной запах из самой глубины хвойного леса, и он любил его. О, Великие, он так его любил! Ведь это было единственное место, куда он, когда-то, мог сбежать… За спиной медленно сделал несколько шаркающих шагов Йода, плавно выводя из транса, и Оби-Ван бросил на магистра почти потерянный взгляд. Мастер сделал глубокий вдох и медленно улыбнулся, прикрывая глаза. — Прекрасно это, — честно сказал он, и Кеноби выдохнул, и даже сведенные плечи слегка расслабились. — Благодарю вас, мастер, — слабо улыбнулся он, и магистр поднял на него болотно-зеленые глаза. — Благодарю вас я, — с нажимом произнес он, переводя взгляд на получившийся набор, — обещает опытом новым, интересным быть, хм-м. — К нему очень пойдут пироги с лесными ягодами и медом, — бездумно заметил Оби-Ван, и магистр прищурился. Пара секунд прошли в тишине. — …я мог бы… если у вас будут ягоды… — медленно начал юноша, постукивая по губе пальцем. — Найдем, — твердо оборвал его тайный первый сладкоежка Ордена джедаев.***
— Я слышала некие слухи, мой юный падаван, — игривая интонация и тонкое мурлыканье, которые Сейгр использовала в этой фразе, заставили Кеноби медленно, болезненно-медленно опустить на библиотечный стол датапад и склонить голову к плечу в уничижительно-вежливой «говори-или-убирайся» манере. Звонко расхохотавшись в ответ, Роу плюхнулась в кресло боком, закидывая ногу на ногу на подлокотнике, задорно покачивая носком сапога. Выглядела она довольной-довольной, как кошка, слопавшая хозяйскую сметану и избежавшая заслуженной кары. — Видишь ли, — с оттенков торжества начала она, расплываясь в плутовской ухмылке, сулящей проблемы, — как поделился рыцарь С-сваш, — не делай такое лицо, Оби-Ван, он сам ко мне подошел! — ты вывел из себя магистра Йоду настолько, что он совершенно измучил сегодня своих учеников, да-да! — покивала она на изумленный взгляд юноши, слегка округлившего глаза. — И через полосу препятствий их прогнал аж трижды, и упражнений им дал в два раза больше, и восемь раз провел мастер-класс для группы старших падаванов. А теперь признавайся, лучик, как ты это сделал?! Йода уже пару лет не давал никому дополнительных уроков, а тут такой аттракцион невиданной щедрости! Оби-Ван отвел взгляд, одними губами пробормотав что-то, что могло быть как ругательством, — во что Сейгр не поверит, пока не услышит ясно, как день, потому что, если этот падаван позволил себе обсценную лексику, значит, дело действительно дрянь, — так и объяснением, сказанным слишком тихо. — Эй-ей, не так тихо, солнышко, мне нужны мучительные подробности, и побольше! — воскликнула она, и уши заинтересованно шевельнулись, красиво встряхивая рысиными кисточками. — Переизбыток сладкого! — плавно улыбнулся блондин, слегка зажимая пальцами переносицу. Уголки его губ едва заметно подрагивали. — Я, разумеется, не знал, что раса грандмастера переваривает сахара на уровне восьмилетних детей, с получением того же заряда энергии и взрывом эндорфинов в крови!.. Поверь мне, я тоже был удивлен. Роу съехала вглубь кресла, тихонечко повизгивая от смеха. Плечи Кеноби слегка дрожали. — Ладно, хорошо… по крайней мере, эта тайна для меня больше не тайна… — пробормотала она сквозь хихиканье, — А теперь расскажи мне, чем ты занят сегодня, маленький умник? Улыбка исчезла, словно ее и не было. — Я пытаюсь понять, чего же они хотят, — с холодным спокойствием, полностью поглотившим все веселье, признал блондин, накрывая сжавшийся кулак ладонью, словно скрывая гнев за мнимой мягкостью. Роу тоже перестала дурачиться, выпрямляясь и нормально располагаясь в кресле. Её серебряные глаза потеряли свою мягкость, но не свет. Хорошо, что он никогда не считал, что они равнозначны, не так ли?.. — Я знаю, что ты хотел бы этого, Оби-Ван, но все эти размышления не принесут тебе ничего дельного: ты будешь строить теорию за теорией, когда ответ может корениться в самом простом варианте, или же он будет заключен в столь изощренную интригу, что ты просто не сможешь в нее вникнуть, не с тем пониманием политики и судопроизводства, которое у тебя есть сейчас, — мягким, но далеким тоном предостерегла она, слегка поджимая губы, и ее черные кудри мягко блеснули в бледном свете ламп. — Я понимаю твой страх перед неизвестным, но ты не можешь позволить ему контролировать себя. Взгляд юноши, тяжелый и острый, сосредоточился на чем-то за ее плечом. — Для меня безопасность всегда заключалась в предвосхищении опасности. Оцени возможности, вычисли риски, уравняй шансы и тогда у тебя будет хотя бы надежда выбраться живым, — поделился он, прижимая кулак к губам. — Я понимаю концепцию «здесь и сейчас», но не перед боем. Сражение предполагает стратегию и тактику, и если просто сидеть тихо и ждать результатов, ты не сможешь даже наметить себе путь. Чем больше вариантов я прорабатываю, тем меньше для меня будет сюрпризов. Женщина слегка склонила голову, признавая точку зрения. Они оба были правы и неправы по-своему, и в споре, как всегда, рождалась истина. Оби-Ван признал мысль, что он может и не суметь рассмотреть все варианты, — просто потому, что у него нет полной информации, — а Роу признала, что попытка подготовиться к различным исходам действительно могла дать её другу шанс вывернуть ситуацию в свою пользу на основе подготовленных аргументов. Это была полноценная демонстрация девиза: «Мы — не святые, мы — искатели». Абсолютной истины не было. Были два взгляда на одну и ту же вещь, которые вполне могли сосуществовать, признавая аргументы другого и включая их в картину мира. Именно поэтому Сейгр так любила беседовать с мальчишкой значительно младше себя: Оби-Ван никогда не стеснялся признавать чужую точку зрения и мог отказаться от своей, если счел объяснения и доказательства разумными, так же как лишь сама Сила сдвинула бы устоявшуюся парадигму в его сознании, которую тот поддерживал собственными фактами и размышлениями. Он был болезненно-умен и обладал обжигающей хладом честностью, которую мог использовать и как щит, и как меч: очень сложно спорить с тем, кто не искажает факты, а апеллирует правдой, только правдой и ничем кроме правды. Ну, не считая ее подачи, конечно… Кроме того, это было тяжело с эмоциональной точки зрения: иногда казалось, что у Кеноби нет своеобразного «фильтра», либо стеснения, потому что для него ничего не стоило разложить по полочкам проблему, используя самого себя в качестве аргументов, и даже зная, что его круг для подобной откровенности не столь велик, Роу все равно испытывала покровительственное волнение, когда думала об Оби-Ване и окружающих его людях. — Я думаю, нам нужно ненадолго выбраться из Храма, — задумчиво пробормотала она, отпуская в Силу собственнические мысли и окидывая блондина внимательным взглядом. — Тебе понадобится официальный костюм для суда. — Мне казалось, мы соблюдаем форму, в том числе, и в этих случаях?.. — мгновенно уточнил Кеноби, сощурившись, и Сейгр легко кивнула. — Форму, да. Но ее качество и стиль должны отвечать стандартам Верховного Корусантского суда общей юрисдикции. Среди присяжных найдется множество сенаторов, среди свидетелей как защиты, так и обвинения будут представители мегакорпораций и банков, политики и законники, и в таких случаях мы одеваемся не в рабочую рясу, как ты понимаешь. О чем, к слову, тебе должен был сказать твой учитель, — с легким неодобрением заметила она. В ответ, как она и ожидала, последовал взгляд сдержанного недовольства и негромкое: «Мой мастер сейчас очень востребован Советом». Роу неумолимо продолжила: — Это будет, в некотором смысле, оскорбительно — появиться в повседневной робе. Поэтому мы пойдем в торговый центр, выберем тебе ткань, принесем в Храм, и за ночь у тебя, друг мой, будет достойный комплект одежды для выхода в свет. Жаль только, что повод нерадостный… — устало хмыкнула она, и Оби-Ван приподнял уголки губ. — Я уверен, у меня еще будет шанс получить хорошее и плохое впечатление от подобных «выходов», — сыронизировал юноша, подхватывая датапад и возвращая его на полку «для легкого чтения», освобожденную для него Сейгр в их маленьком личном уголке. — Позволь мне вернуться в комнаты и переодеться, и я буду в твоем распоряжении. Сколько мне нужно взять кредитов? — Трехмесячной стипендии должно хватить, — подсчитывая в уме, кивнула женщина, хмыкнув на слегка опустевшее лицо падавана. — Не хмурься, солнышко, это ведь не на один-единственный раз. — Расточительство, — цинично заключил Кеноби, заставив Роу фыркнуть, и подхватил плащ со спинки стула. — У выхода на улицу Шествий? — У тебя полчаса, не опаздывай! — махнула рукой брюнетка, и дождавшись ухода падавана, открыла датапад. К тексту, который был болезненно-академичен даже для ее привычных глаз, прилагалась сноска на заметку, которую сделали буквально пятнадцать минут назад. Не нужно было даже логики, чтобы понять, кто ее написал. «Отрешитесь от карикатурных представлений о ваших оппонентах. Вы можете считать их не более чем свиньями, пусть так, но помните, что они вовсе не глупы: не сложно отбиться от свиньи палкой, но рисуя врага психопатичным шизофреником, глупцом с замыленным взглядом, себялюбцем, потерявшимся в собственном эгоцентризме и не видящем дальше отражения в зеркале… вы теряете ощущение опасности. Как бы странно, как бы наигранно и бессмысленно не выглядят их обвинения или действия, всегда ищите двойное дно. Огромная радость, если его нет или если вы найдете его, и сможете достойно подготовиться. Но если ваша собственная гордость поставит вас на колени, то виновен будет лишь один». Джедай выключила датапад и вернула его на полку, тихо выдохнув.***
Сейгр смело пыталась не смеяться, наблюдая, как лицо Оби-Вана меняется все сильнее и сильнее, пока он изучал еду из закусочной, которую Роу, без всякой задней мысли, взяла им на небольшой перекус. Желание немного показать другу центр торговли Галактической Республики пришло к ней внезапно, но Оби-Ван не возражал: архивариус вообще сомневалась, что блондин способен возразить чему-то, что может принести ему дополнительную информацию. Она пока только не поняла, было ли это перфекционизмом в познании, паранойей или просто глубоким желанием знать. Кроме того, она серьезно сомневалась, что когда-нибудь еще встретит подростка, который с ужасом бы смотрел на сладкую газировку или обжаренные в масле клубни, но Оби-Ван выглядел так, словно ему предложили суп из юнлингов, не меньше. Причем, возможно, тот вызвал бы меньше брезгливости, чем ярко-синий сырный соус, который блондин отказался даже пробовать — от всего остального он, хотя бы, откусил по кусочку. — Прости, Оби-Ван, прости, но это и правда смешно! — пыталась успокоиться рыцарь, но терпела неудачу за неудачей. О, Сила, как скучна была ее жизнь до появления в ней Кеноби! — Но это действительно популярный выбор среди людей… — Я вижу, — ровным, ничего не выражающим тоном заметил Кеноби, взглядом показав на толпу в кафе, — иначе я никогда не рискнул бы это попробовать. Роу сгорбилась над пластиковым стаканчиком, конвульсивно дергаясь в почти болезненном смехе. Она полагала, что завтра у нее будут болеть брюшные мышцы, о которых она раньше даже не догадывалась. — Можешь угостить меня, — едва договорив, Сейгр получила полный поднос и взгляд, установившийся где-то между «да поможет тебе Сила, жалкое существо» и «она действительно это съест, да?..». При попытке сделать глоток, газировка едва не пошла носом. — Я тебя умоляю, хватит! Я уже поняла, что ваши вкусовые пристрастия далеки от нас, простых смертных, — блондин изящно выгнул бровь, преувеличенно покосился на странный сэндвич с котлетой, который Роу изначально заказала ему, и плавно повел плечами. С таким изяществом и тактом сомнения в жизненном выборе Сейгр еще никогда не выражали. Впрочем, Оби-Ван уже отвел взгляд, с задумчивостью умудренного жизнью старика разглядывая фасады магазинов и зазывающие надписи. Сейгр догадывалась, о чем он думает. Потребительство не могло прижиться у джедаев, и дело было вовсе не в аскетизме или монашестве, как полагали мало знакомые со спецификой Ордена разумные… Просто, как очень цельные личности, что росли большую часть раннего формирующего возраста вне досягаемости как пагубного, так и положительного влияния социума, и юные, и старшие джедаи просто не считали престижным иметь последнюю модель гаджетов или спидера, когда у них и смысла-то в личном приобретении не было. Они не видели смысла в проявлении внешней атрибутики преуспевания, которой поклонялись «простые смертные», и на которой владельцы корпораций строили свои империи. В общем, в жизненной позиции джедая экономика потребления не приживалась ни при каких обстоятельствах. В конце концов, в то время, как современные дети мечтали о новых миникомпьютерах с большей мощностью и более широким доступом к Голонету, юнлинги мечтали стать падаванами. Говоря иными словами, где-то с восьми лет все джедаи, почти поголовно, мечтали учиться и служить. Кроме того, уровень образования и культуры просто не позволял им поддаваться элементарному стадному манипулированию, столь привычно насаждаемому торговыми компаниями. Ребенок-джедай, — каждый из них, — является своего рода садовником собственного разума. Их учат культивировать «нужное», выдирать «не нужное» и корректировать свое развитие с учетом избранных параметров… для не-джедаев это звучало слишком сложно, конечно. И немного ненормально. И очень оккультно, да… Но, на самом деле, это было не совсем так. Это был почти естественный процесс. «Не копи в себе злобу», «не копи в себе зависти», «не презирай», «не угнетай», «не жажди»… Сами джедаи настолько привыкли к этой схеме, что даже почти не обращали внимание на то, что для обычных разумных было бы дикостью. Но что может быть нормальнее, чем заранее обучить живое оружие контролировать свою агрессию, заставить принять ответственность за свои поступки и приучить жить во благо?.. Те, кто называли джедаев «похитителями детей» и «религиозными фанатиками», просто не представляли, что такое полное отсутствие невозможного при должном старании. У Силы не было границ, даже пространственно-временных, и любой одаренный, в теории, мог воплотить в жизнь любую, даже самую страшную фантастическую идею, которая могла бы прийти в голову писателю-фантасту. Любую. Даже смерть не была пределом. Но об этом, конечно, было не принято говорить даже в безопасности Храма. Именно на подобном аспекте базировалась одна из главных причин, по которой Орден предпочитал придерживаться своей «странной», иногда немного «серой» репутации, вместо того, чтобы привлечь внимание разумной пиар-компанией, улучшающей мнение общества. В данном случае лучше держать осведомленность людей на самом низком уровне — во имя избежания паники и того самого религиозного преследования. Недоизученные псионики со странными способностями против почти-что аватаров Абсолюта? Да ну нет… Просто — «нет». И глядя на Оби-Вана, Сейгр не могла не подумать, как все же правы их мастера, мягко разделяя штатских и инициированных, насколько сама способность мыслить и чувствовать отличается у джедаев в сравнении с гражданским населением, невзирая даже на расовые и ксенобиологические особенности… — Думаю, нам пора… — негромко произнес блондин, слегка улыбнувшись и повернувшись к ней лицом. О чем бы Оби-Ван ни думал, он уже надежно спрятал все свои мысли, и Сила, как всегда, прохладной вуалью скрывала его эмоции и мыслеобразы. Невероятный контроль в его возрасте… Когда два джедая, наконец, добираются до любимого Роу магазина, предоставляющего удивительный выбор натуральных тканей, время уже перевалило за полдень. Оби-Ван, к некоторому удивлению Сейгр, честно мнившей его весьма наивным в бытовом плане, покупателем оказался взыскательным и скрупулезным. Он осматривал, ощупывал и даже принюхивался к образцам с видом волка, потерявшего след, и его морозные глаза вызывали длительный ступор у бледнеющих помощников хозяина магазина, наблюдавшего с неизменным интересом. Тем не менее, это не значило, что блондин выбрал, в итоге, что-то необычное, нет… Не совсем, по крайней мере. Нежная, жемчужно-белая ткань муслина на нижнюю рубаху и серебряная крайола дорогого льна на тунику, серый кварцевый оттенок «деревянного шелка» на табард, — материал гораздо жестче, крепче даже холста, и традиционный выбор для публичных выступлений, — и перламутрово-пепельный паучий шелк на оби, — ставший едва ли не самой дорогой покупкой, не смотря на то, что это был самый короткий отрез из всего набора. На свободные брюки пошел простой лен цвета серой умбры. И только материал плаща, от которого Оби-Ван не стал отказываться даже на время суда, был выбран в тонком, рыжевато-бежевом оттенке коричневого, — и видит Сила, Сейгр была чертовски впечатлена умением ребенка сочетать ткани так, чтобы темно-серые оттенки не выглядели грязными на фоне светлых, а цвет плаща не конфликтовал не только с робой, но еще и с золотисто-рыжими волосами самого Кеноби. Это было скромнее, чем ожидала Роу, даже если Оби-Ван попросил отдельно нити для вышивки, но, с другой стороны, с его волосами, волнами лежащими на плечах, и диковатыми морскими глазами, вкупе с острым лисьим лицом, выражение которого часто становилось настолько тяжелым, что хотелось съежиться, такой наряд обещал добавить нежности и легкости, даже если в холодных оттенках было мало тепла. Цветовая гамма была подобрана крайне подходяще самому образу Кеноби, каким она его видела. Как-то собрались вместе хмурое небо и пенный ледяной ручей, осенний сухостой и темная горечь густого елового леса, и безбрежность северной земли, насколько суровой, настолько же и красивой. Это были цвета Оби-Вана, и, хотя она хотела бы нежных или ярких тонов для него, она сомневалась, что даже глухой винный бархат или бирюзовый альдераанский шелк сыграли бы эффектнее. Старый кессурианин, затейливо шевеля монтраллами, даже сделал им скидку, бормоча под нос что-то о том, сколько клиентов они к нему привлекли, — Сейгр не хотелось даже думать, каким образом, — и они вышли на свежий воздух с сумками и в достаточно хорошем настроении, чтобы удовлетворенно усмехаться. Как бы ей хотелось расслабить Кеноби достаточно, чтобы он хотя бы несколько часов не думал, но она не может, и это — ее личный провал, как его друга. Роу лишь надеется, что у нее будет что-то еще, чтобы помочь ему, что-то, что она сможет предложить, потому что ей самой рядом с Оби-Ваном хорошо. И остается она не из-за какого-то искаженного материнского инстинкта, на что несколько раз вскользь намекал Фимор. Все гораздо эгоистичнее, запутаннее и правильнее… Между ней и падаваном Кеноби царит мирное, чуть прохладное спокойствие, определенная мера доверия и привязанности, комфорт и принятие, которые она не всегда может испытывать в окружении других людей и ксеносов, даже не зная почему… И она не может не любить его за это. Она вернулась к реальности, когда прохладные пальцы легко коснулись ее запястья, прося остановиться, и Сейгр с легким удивлением обернулась к блондину, чтобы ошеломленно замереть: Оби-Ван мягко, почти застенчиво улыбался, а в его руках было несколько вьющихся персиковых роз — их нежные лепестки бледно сияли среди крупных бордовых листьев, бутоны источали тонкий, сладкий аромат, и девушка не смогла сдержать вздоха. — «Сохрани чистоту своего сердца, и ты всегда будешь прекрасна», — нараспев произнес Кеноби. — Я знаю, что у каждой расы и у каждого народа есть собственная интерпретация символов и их значений… Эта — моя. — Покупаете мне цветы, падаван Кеноби?.. Пытаетесь украсть мое сердце?.. — попыталась пошутить Сейгр, стараясь скрыть смущенную благодарность, и юноша нежно рассмеялся. — Я сделаю это, когда ты меньше всего будешь ожидать, мой милый рыцарь, — со всем присущим ему изяществом поклонился Оби-Ван, и Роу, почти ностальгируя, подумала, что через пару лет вот этой улыбки будет вполне достаточно, чтобы красть сердца. — А теперь позволь мне заплести их для тебя. — Спасибо, Оби-Ван… — негромко пробормотала архивариус, и тот на мгновение сжал ее руку своей. — Это приятно — делать подарки, — пробормотал юноша, пряча взгляд, и Роу рассмеялась. Только Оби-Ван Кеноби мог начать оправдывать акт дарение подарка собственным удовольствием, только он, видит Сила!***
По возвращении Кеноби в Храм его мастера все еще не было в их покоях, но зато на общем координаторе светилось сообщение для него от магистра Винду. Оби-Ван позволил себе торопливый, почти мгновенный душ, сменил тунику и, ощутив легкое сомнение, аккуратно сложил ткани в один небольшой подсумок — он в достаточной мере доверял мастеру Ваапада, чтобы посоветоваться с ним просто на всякий случай, — и в быстром, но легком темпе направился к башне Высшего Совета. Ему не пришлось долго ждать: о чем бы не была текущая сессия, она закончилась еще до того, как он подошел к тяжелым дверям, и магистры, один за другим, уже покидали Зал Совещаний. — Падаван Кеноби, — спокойно поприветствовал его корун, бросив одобрительный взгляд: Оби-Ван на ходу заплел волосы в колосок, чтобы те не закрывали лицо, даже если горло от этого ощущалось особенно уязвимым, и, конечно, выглядел достаточно аккуратно и презентабельно для встречи с советником, разве мог он позволить себе иное? — Нет смысла откладывать, поэтому я спрошу прямо — вы готовы присутствовать на допросе? — Я сделаю все возможное, — спокойно кивнул юноша, и джедай хмыкнул отсутствию прямых «да» и «нет» в этом ответе. — Перефразирую: прямо сейчас, — Оби-Ван даже не моргнул и Винду мысленно аплодировал его самоконтролю. Сила, но он уже почти любил этого мальчишку!.. Тот был восхитительно-очаровательным, почти как вздыбивший шерсть волчонок, хотя корун даже под пытками отказался бы признаться в этом. — Как того пожелает Совет, — почти нараспев ответил падаван, склоняя голову к плечу, как маленькая хищная птица. — Я считаю, что нам нужно разобраться со всеми деталями как можно скорее. Если вы готовы пойти со мной в настоящее время, это было бы к лучшему, — вдумчиво заметил Мейс, и Оби-Ван немедленно кивнул. — Конечно, магистр. Однако, меня не информировали о самих вопросах, и как я должен на них отвечать… — мягко заметил он, и мастер слегка повел плечами. — У юстиции уже есть все данные, падаван Кеноби. Они лишь хотят услышать ту же историю вашими словами. Вы достаточно умны, чтобы не сказать ничего глупого, — в зеленовато-серых глазах промелькнуло острое, сытое удовольствие от слабо завуалированного комплимента, и быстро, — настолько, что, если бы Винду не обращал внимание специально, он бы не заметил, — исчезло. — К слову, что это у вас?.. Юноша на мгновение опустил руку на мешок и слегка нахмурился, прежде чем понял, о чем шла речь. — Я надеялся посоветоваться с вами насчет официальной одежды… — Винду тихо зашипел, зажимая пальцами переносицу. — Только не говорите мне, что ваш мастер забыл вам об этом сказать?.. — Боюсь, мы оба слишком заняты в эти дни, чтобы в полной мере обсудить все вопросы, этот конкретный еще не поднимался, — с дипломатичностью, которая одновременно заставляла усмехнуться и слегка напрягала, ответил Оби-Ван, позволяя себе мягкую, извиняющуюся улыбку. — Рыцарь Роу сочла своим долгом упомянуть, что мне нужен материал для парадной одежды, но теперь, получив ткани, я не уверен, что не поспешил — возможно, мне следовало посоветоваться с мастером?.. — Запрещены розовый, оранжевый и фиолетовый, — без промедления отозвался Винду, но все равно склонился над вещмешком падавана, осторожно, чтобы не развернуть рулоны, рассматривая ткани одну за другой, — я бы и сам не выбрал лучше, падаван Кеноби: нейтральные и мирные цвета… Первый выбор расцветки для официального наряда часто превращается в кошмар мастеров, — не столько пошутил, сколько пожаловался он, и Оби-Ван благодарно склонил голову, пряча улыбку. — Зайдем по пути к интендантам, не стоит откладывать, — добавил Мейс, медленно положив руку на плечо юноши, вежливо не обратив внимания на легкую дрожь, и одобрительно сощурившись, когда блондин медленно расслабился под его ладонью. Магистр Высшего Совета джедаев Мейс Винду не мог отрицать, что его чувствительность к Силе была значительно выше, чем у других разумных, за исключением, может, магистров Йоды и Йаддль, — но там был довольно сложный баланс опыта и особенностей их расы, — поэтому чувство силовой подписи Кеноби приносило ему особенное удовольствие: юноша был Светом, без сомнений — израненным, слегка приглушенным от горя и усталости, но все же Светом. Его темно-синее, с искристым золотом, сияние щекотало по периферии чувств мужчины, заставляя акцентировать на себе внимание даже в переполненной комнате. Щиты Оби-Вана были удивительно-сильны для его возраста, и уловить даже отголосок мыслей и мыслеобразов было невозможно, но вот намерения и чувства оставались достижимы, — с трудом, да, но достижимы — и в его отношении у блондина наметился прогресс. Возможно, осторожную, хрупкую веру в то, что он, магистр-джедай Высшего Совета Мейс Винду, не собирается причинять ему вред, мало кто назвал бы столь громким словом, но зная, как буквально каждый встречный джедай вызывает в Кеноби инстинктивную защитную реакцию, как чужое приближение укрепляет его щиты, пульсирующие будто в такт сердцебиению, как выглядят его параноидальная осторожность и тот самый, безропотно-загнанный взгляд, который все еще появлялся в глубине его глаз… Что ж… можно ли просто сказать, что даже зачатки доверия в падаване магистр действительно ценил и считал успехом? Винду знал — советнику не пристало иметь любимчиков… Но в данном случае, он твердо верил в иное правило: что не запрещено и не очевидно, то в достаточной мере разрешено.***
В здании при-сенатского корпуса юстиции было почти тихо, что Мейс находил приятным разнообразием. Множества разбитых временных линий, сходящихся на нем как на месте, зачастую решающим судьбы разумных, было достаточно, чтобы вызвать у мужчины легкую мигрень, и лишний шум не помог бы… в отличие от прохлады и минимального количества персонала, с которым требовалось контактировать. Им повезло, и большая часть сотрудников корпуса отсутствовала, находясь где-то извне на общем собрании. Падаван Кеноби безмолвствовал, спокойный и терпеливый, как крайт-дракон в дюнах, — Мейс на мгновение замер, оценив собственную ассоциацию, и с тихим хмыком продолжил заполнять выданные ему документы в датападе, как представитель несовершеннолетнего потерпевшего… или обвиняемого, в зависимости от точки зрения, конечно, — и сидел, сосредоточенно-беспристрастный, пока его не пригласил на опрос помощник психолога. Следователь, потягивающий кофе, проводил его сочувствующим взглядом. — Терпеть не могу мозгоправов… Бедный парень… но держится хорошо, — только и заметил он, и магистр невольно кивнул с некоторой гордостью. Затем понял, что, в целом, он вполне волен гордиться одним из учеников Ордена, и слегка ухмыльнулся. — Он — джедай. Падаван Кеноби достойно справляется с ситуацией, — признал корун, и юстициар слегка поморщился. — Не поймите меня неправильно, магистр, но у меня дочка его возраста, и едва я думаю о том, что моя девочка могла бы оказаться на его месте… — он покачал головой и снова скривился. — Джедай или нет, он просто мальчик, и ему всего четырнадцать. — Наши ученики перестают быть детьми довольно рано, — с некоторым нажимом произнес Винду, но на мгновение сжал кулак. — Но да, вы правы… вы правы… Магистр слегка повел плечами, чувствуя странное, глухое напряжение. Что-то щекотало его рефлексы, что-то тихое, едва различимое… Что-то, что было не так… Взгляд темных глаз мгновенно вернулся к документам, но ошибок не было, как не было ни неверной информации, ни двояких вопросов… а чувство неправильности все нарастало, прошивая висок тупой болью. Он… он должен был… должен был… — Отведите меня к Кеноби! Немедленно! — магистр даже не понял, как произнес эти слова, как оказался на ногах и бросился по коридору, затем к лестнице, полагаясь на чувство ужасной неправильности… — Магистр Винду! Стойте! Вы идете не туда, это подвальные… — окрик потерялся, когда джедай перелетел через перила на этаж ниже, затем еще раз, и еще, пока не оказался там, где должен был и не пересек пустой, серый коридор почти до конца, останавливаясь у тяжелой металлической двери складского помещения. — Отвечай, гаденыш!.. — приглушенно звучало за ней, и мужчина стиснул зубы так, что эмаль скрипнула. Дверь оказалась, разумеется, заперта, и ему понадобилось два мощных Силовых Толчка, прежде чем замок смяло достаточно, чтобы выбить ее ударом ноги. По лицу Кеноби текла кровь. Почему-то именно это разум джедая зафиксировал первым. Холодные, умные глаза, и залитое кровью, — из рассеченной брови и сломанного носа, — бледное лицо. И только после — цепи, почти идентичные тем, на которых мальчик висел в залах де Криона. На самом деле, блондин был в той же самой позе, разве что в этот раз одежда осталась при нем, и Винду краем сознания поблагодарил Силу за это, потому что если бы ребенок был без нее… он, наверное, сразу порубил бы всех присутствующих, кроме них двоих, в фарш. Вообще-то, единственным, что его останавливало от этого сейчас, был взгляд падавана — в нем горело предупреждение, и что-то острое, мрачное, но совершенно точно не испуганное, и именно это заставило Мейса остановиться с зажженным мечом в руках и отбросить эмоции в Силу. Но ненадолго. — ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?! — взревел корун, с мрачным удовлетворением наблюдая, как клатуинец отлетает от мальчика, едва не разбивая стену костными наростами на затылке. — Не стоит так кричать, мастер-джедай. И этот жест тоже был излишним. Эти господа просто выполняют заказанную проверку, не следует наказывать их за исполнение их работы, — послышался ровный, почти непринужденный голос из-за стола в конце комнаты, и к нему ленивой походкой вышел полноватый синекожий тви`лек. На его классически-красивом лице сияла клыкастая дежурная улыбка — и на мгновение Винду даже опешил от подобной наглости. Ксенос же невозмутимо продолжал. — Я понимаю: это может выглядеть жестоко, но было высказано очень серьезное мнение, что у мальчика выработался и закрепился определенный образ действия: выбор убийства над попыткой свести конфликт к минимуму. Вы должны понимать, что мы не могли игнорировать эти заявления, особенно когда показания и доводы защиты строятся на том, что у молодого человека не было выбора, кроме как убить принца де Криона… Решение повторить ситуацию и проверить реакцию падавана не далось нам легко, но… — мужчина небрежно пожал плечами и быстро напечатал что-что в датападе. — Руководству будет интересно узнать, что падаван Кеноби категорически не идет на контакт и не пытается сгладить ситуацию. К сожалению, вы прервали эксперимент до того, как мы смогли подтвердить, что мальчик нападет со смертельным намереньем, но факт, что он не стал договариваться, неопровержим. Оби-Ван медленно облизнул губы, стирая кровь. Он все еще молчал, и это молчание сильно напрягало мастера. — Вы обвиняетесь в умышленном нападении на несовершеннолетнего гражданина Республики, — с неприступным спокойствием, которое было не совсем тем, что он чувствовал, бросил Винду, осторожно двигаясь ближе к Кеноби. Он не видел на мальчике бомб, шокирующих или ядовитых устройств, но Сила все еще шептала об опасности, и опускать меч магистр не спешил, как, впрочем, не мог он и открыто напасть, пока не поймет, в чем заключалась проблема. — Это был приказ старшего следователя, магистр Винду. Я всего лишь подчиненный. Хотите решить этот вопрос — поднимите его с главой отдела психоанализа. Ваш мальчишка — убийца, и вы можете петь в суде что угодно, но факты не лгут, и мы предоставим доказательства неадекватности его реакций в ходе судебного разбирательства, — спокойно заявил тви`лек, даже не сбившись, когда меч магистра плавным движением указал в его сторону. Именно этот момент выбрал задержавшийся юстициар, чтобы влететь в комнату и потрясенно замереть. — Какого [censored] хатта здесь происходит?! — мужчина твердо направил бластер на психолога, диким взглядом окидывая окровавленного мальчика, осторожно дышащего ртом. Кровь все еще текла по его губам, заливала подбородок и пачкала туники. Дознаватель разумно решил не двигаться, глядя на застывшего в полушаге от него магистра с полуопущенным световым мечом. Его взгляд беспомощно метался между напряженным джедаем и улыбающимся ксеносом. — Психологическая оценка обвиняемого подтвердилась, — почти извиняющимся тоном произнес тви`лек, и вжимающиеся в стену клатуинцы быстро-быстро закивали. — Какая, в… [censored] [censored] [censored], «психологическая оценка»?! — сорвался капитан, взмахивая бластером. — И где Урундай?! Где наш психолог?! Кто ты такой?! — выражение лица их визави на секунду дрогнуло в очевидном напряжении. Тви`лек сделал еще один шаг вперед, почти мгновенно возвращая себе невозмутимость, но этого секундного отвлечения хватило, чтобы Кеноби резко развернулся и со всей силы ударил его носком сапога в живот, заставляя с тонким хрипом согнуться пополам и выронить датапад из рук. Блондин низко рыкнул, сплевывая кровь, и тви`лек, не в силах встать, все равно рванул за планшетом. На удивление, юноша предвидел этот маневр: в ту же секунду каблук падавана опустился на экран, разбивая тот на куски. Ксенос яростно вскрикнул, выхватывая из-за пояса маленький бластер, чтобы тут же истошно заорать на одной, весьма высокой, ноте, оставшись с разрубленными пополам дулом и рукоятью… и без половины кулака, сжимавшего эту самую рукоять. Тви`лек тяжело рухнул на пол, почти мгновенно теряя сознание от болевого шока: в выжженную плоть частично вплавились раскаленные остатки бластера, надежно выбивая представителя сверхчувствительной расы из реальности. Что ж, одной проблемой меньше. Клатуинцы быстро вскинули пустые руки, в страхе глядя на джедая, выглядевшего, как олицетворение всей ярости войны. Но тот уже погасил меч, разом ощутив, как Сила успокоилась и опасность, грозившая, кажется, вовсе не ему, и не Кеноби, исчезла. Мейс бросил на ксеносов короткий взгляд и указал на противоположный угол комнаты, куда они мгновенно поползли, и повернул голову к представителю юстиции, уже вытащившему наручники и тараторящему в устройство связи, закрепленное на шее, о ситуации. — Вызовите врачей! Свяжитесь с приемной Храма. Кеноби немедленно нужно вернуться к нашим целителям, — коротко приказал Винду, сдергивая с пояса псевдо-психолога электронные ключи и возвращаясь к ученику. Тот продолжал ровно дышать ртом и, кажется, впадал и выпадал из медитативного транса. На его лице наливался черный синяк, но мастера больше волновало, чтобы у мальчика не было нового сотрясения или внутренних повреждений. Он позволил своей силовой подписи омыть Кеноби сплошной волной, желая удостовериться, что у того не было невидимых травм, и стиснул зубы, ощутив сильные ушибы ребер, ясно повторяющие следы от кулаков. Но, по крайней мере, он не чувствовал, чтобы те пронзали его легкие, не так ли?.. Были также ушибы почек, Мейс чувствовал нарушения в паренхиме органов, но с этим вполне могли справиться в Храме, вероятно, даже без бакты… Едва наручники звякнули, разомкнувшись, как Оби-Ван медленно, с беззвучным выдохом опустил заломленные руки, на кратчайшее мгновение накренившись влево, но все же устояв на ногах, даже без помощи протянувшего руку магистра. Его сизые, как штормовое море глаза мрачно сверкнули. И все же он терпел. Даже когда осторожный первый шаг вновь заставил его покачнуться, как подрубленное деревце. На этот раз Винду подставил ему руку и мягко сжал локоть, показывая, что вовсе не против, чтобы мальчик нашел в нем опору. Это действие, казалось бы, успокоило Оби-Вана достаточно, чтобы заговорить, слегка задыхаясь от боли. — …я не… не должен был… говорить с ними… не должен был… сопротивляться… я не… не знал, что именно… они… планировали… Си…ла г…рила: «мо…лчать… и терпеть»… мне очень жаль… я должен был сделать… больше… узнать… больше… — Не говори глупостей, падаван Кеноби! — строго приказал магистр, притягивая ребенка ближе, одновременно отбрасывая в Силу глухую ярость мастера Ваапада. — Ты — молодец. Ты слушал Силу, был спокоен и собран в опасной и неясной ситуации — это самое главное. Почему он пришел так поздно, почему он вообще позволил мальчишке уйти из его поля зрения?.. Почему не почувствовал опасности раньше?.. Потому что он мог справиться сам, — подсказала Сила, кружа вокруг мягким, успокаивающим вихрем, — потому что он не был в настоящей опасности, потому что он бы справился и без тебя… Это знание успокоило магистра гораздо сильнее, чем он ожидал. Затем в голову пришла усталая, истерически-веселая мысль, которая в тот же миг сорвалась с его губ. — О, Сила, Квай-Гон меня убьёт!..