Утро

Тихие, приглушенные звуки, неразличимые для простого человеческого уха, пробрались в легкий сон Флая и спугнули белого кролика, за которым он увлеченно следовал по зеленым полянкам. Флай как раз подошел к нему совсем близко и протянул руку, когда кролик вдруг навострил уши и, дернув усами, стремительно метнулся за пушистый куст. Подняв голову, Флай почувствовал, как красочный сон растворяется и смешивается, голубое небо сливается с деревьями и опадает к его ногам. Через секунду он уже приоткрыл сонные глаза и обнаружил себя лежащим на животе в мягкости одеял и подушек на своей королевской кровати. Первые рассветные лучи окрасили стену и дверь косыми полосами – светло-желтые квадраты, пересеченные линиями рамы. Сознание блуждало в зыбком мареве, как будто солнечный лучик. Поморгав, Флай поймал в фокус открытую дверь и то, что было за ней – открывающийся вид гостиной и Шепард, снимающий куртку. У ног амарго скакал Пурш, оба только что вернулись с утренней прогулки, и амарго явно предпринимал все усилия, чтобы пес своим энтузиазмом не разбудил Мышонка. Сон все еще тянул Флая в свои мягкие объятья, и глаза Флая закрылись сами собой. Он чувствовал, что улыбается. Вид утреннего Шепарда ему нравился. В целом, ему нравился вид любого Шепарда, но после прогулки он выглядел таким свежим, довольным. Шепард после прогулки был достаточным поводом для того, чтобы полюбить открывать глаза совсем рано утром – только чтобы посмотреть на него. Даже с закрытыми глазами Флай, чье разнеженное тело уютно грелось в одеялах, знал, что сейчас происходит в гостиной. Что Шепард опускается на колени и треплет Шепарда за шею и за уши, тот довольно скалит зубы и тычется под смуглые ладони носом. А потом амарго вытирает ему лапы тряпкой и ведет их мыть. А теперь нагулявшийся по морозному воздуху Пурш сворачивается в гостиной на коврике, а Шепард… – АЙ! – холодная рука опустилась Флаю на высунувшееся из-под одеяло плечо совсем непредсказуемо. От неожиданности он распахнул глаза и увидел Шепарда, присевшего у изголовья и улыбающегося самым наглым образом. От Шепарда пахло морозом и зимой, как-то очень четко Флай разглядел и то, как блестели мокрые темные волосы, и покрасневшие губы. Мышонок спрятал плечо обратно под теплое одеяло. – Ты что, в снегу там валялся? – Пурш меня опрокинул, – не давая Флаю сказать что-либо еще, Шепард подался вперед и, приподняв его голову ладонью, поцеловал. Кожа и губы все еще были холодными, но Мышонок чувствовал извечное тепло амарго, согревающее его изнутри, разгоняющее холод. Отвечая на поцелуй, он почувствовал, как бьется сердце Шепарда, разгоняя кровь. От контраста и неожиданности ощущений – «вообще-то я даже не до конца проснулся…» – Мышонок пропустил, как Шепард оказался уже в кровати, бесстыдно забравшись на него сверху. Удерживая его лицо двумя ладонями, Шепард целовался – со вкусом, словно смаковал каждое мгновение, прикусывая губы и ласково зализывая укусы горячим языком. Оторвавшись от поцелуя, амарго на какое-то мгновение завис на Мышонком сверху, не выпуская его лицо из ладоней, смотря так, что Флаю стало неловко. Так, как будто Флай – самое главное, что есть у Шепарда в жизни, и он пойдет ради этого самого главного на все. – Что? – тихо спросил Мышонок, смотря на него сверху вниз. – Смотрю на тебя. – Логично, – усмехнулся Флай, но Шепарду вдруг надоело смотреть – или надоело сдерживаться – и он буквально рухнул на Мышонка, подгребя его под себя. Флай застонал – Шепард целовал шею, прикусывая кожу, быстро стянул с себя кофту, надетую на голое тело. Через секунду он уже оказался под одеялом, а потом одеяло и вовсе куда-то сползло – Мышонок уже не понял. Он только чувствовал, как Шепард крепко держит руками его еще разморенное сном тело, и чувствовал прикосновения пальцев, ладоней, губ, зубов, языка, чувствовал, как горит там, где соприкасаются их тела, словно между ними искрило от трения. Приподнявшись, Шепард развел его бедра, от прохладных касаний пальцев Мышонок вздрогнул, но тут же расслабился под сильными, умелыми ладонями. Приподняв его за бедра, амарго провел рукой по его члену, обведя большим пальцем головку. Закусив губу, Флай выгнулся, прогнулся в спине. Словно краем сознания судорожный вздох Шепарда, и больше не слышал и не понимал уже ничего – у амарго кончилось терпение, и он вошел без предупреждения мощным толчком. В комнате вдруг оказалось слишком мало воздуха – легким не хватило, легкие судорожно просили еще. Внутри все словно горело то ли от боли, то ли от удовольствия, а руки Шепарда надежно держали его тело, не давая ему взлететь в воздух или провалиться вниз, прямо в ласковые объятья сладкого безумия. Не давая опомниться, Шепард начал двигаться. Сначала медленно, потом все быстрее, двигая бедрами все резче. Темные волосы растрепались, падали на лоб, прилипая к мокрой коже, в глазах словно скручивалась бездна. Он смотрел на Мышонка, не отрываясь, и Флай чувствовал себя беззащитным, как будто полностью отдался на власть стихии. – Ты бы видел себя… – пробормотал Шепард. – Такой светлый… сонный… Мышонок… – от толчков на каждом слове Флай стонал в голос, хватаясь пальцами на простыни. Ему было уже не стыдно. Ему просто хотелось вот так лежать распятым под пристальным, болезненно-возбужденным взглядом Шепарда, и чувствовать его в себе, чувствовать его тело и руки на запястьях. – Ч-черт, какой ты… Волна пьянящего, тянущего удовольствия расходилась от паха по всему телу – …какой?.. – слово вылетело между двумя сдавленными вдохами, словно выбилось из легких. От жара внутри словно что-то плавилось, от морозной прохлады не осталось и следа – Шепард был горячим, словно раскаленная печка. Под смуглой кожей ходили тугие мускулы, на руках проступали вены. Он двигался все быстрее, входя с силой, проникая все глубже, и боль путалась в сознании Флая с невозможным удовольствием. – Какой я?.. Шепард стиснул зубы, четко обозначились скулы. Темные глаза словно затянуло пеленой желания – он толкнулся еще глубже, так, что Флай громко застонал, и опустился на него сверху, прижимаясь бедрами до невозможного близко. Обняв Мышонка, Шепард сгреб его в охапку и, прижав к себе целиком, низко прорычал на самое ухо: – Мой. Что-то глубоко внутри Флая словно отозвалось на этот голос, задрожав, заиграв на натянутых мышцах как на струнах, ощущения заполненности и принадлежности закружили и без того слабо соображающее сознание. – Т-твой… – Только. Мой, – Шепард до боли сжал его и впился в плечо зубами, прижавшись бедрами, и этого оказалось достаточно. Мышонок задрожал от острого, обжигающего наслаждения, словно внутри сплелись огонь и лед. Оргазм взвился из тугого узла удовольствия, прошелся волной по всему телу, выбивая протяжный, гортанный стон. Шепард ни на секунду не останавливался, горячий пульсирующий член все проникал и проникал, растягивая тугие стенки прохода, задевая головкой самые чувствительные точки внутри. Мышонка выкрутило в кровати, почти подняв его содрогающееся тело дугой, но амарго крепко прижал его, и с низким рычанием ускорил движения, чувствуя, что долго не выдержит. Он мог бы кончить даже просто смотря на то, каким красивым Мышонок становится во время оргазма. Красивый Мышонок… самый красивый Мышонок – и только его. Шепарда прошило отчетливое осознание, словно сплетшиеся эмоции – желание, страсть, необходимость подчинить, защитить, присвоить – и он кончил, толкнувшись особенно глубоко, забыв, как дышать, как смотреть и как говорить. Накрыло сильно – так сильно, что перед глазами побелело. Белая постель и белые рассветные лучи из окна, белый Мышонок, обжигающе-белое удовольствие… Хрипло выдохнув, Шепард обмяк, словно обтекая вокруг разморенного, растянутого Мышонка, руки бессознательно обнимали белокожее стройное тело. Подняв голову, он поймал губами искусанные до крови губы Флая, целуя его. Прижимаясь грудью к груди, он чувствовал, как бьется сердце Мышонка, словно внутри бьет крыльями птица. – …я вообще-то спал, – тихо пробормотал Мышонок, когда Шепард отстранился, но на губах Мышонка играла улыбка. – Дурак, – усмехнулся амарго, сползая на бок и прижимая к себе Мышонка сильной горячей рукой. – Я спал, а ты меня разбудил… – потянулся Мышонок. – Изверг. – Изверг, – охотно согласился Шепард, прикусывая кожу над выступающей лопаткой. – Сам виноват. Терпи теперь. Бесшумно засмеявшись, Мышонок довольно зажмурился и поджал колени к груди, сворачиваясь в комочек.