Однажды не сможем

      Сейчас, когда всё немного успокоилось, насколько это вообще было возможно во взводе, только что лишившемся руководства, вокруг кипела подготовка к наступлению. Себастьян, оставшись за главного, вернее, взвалив на себя эту ответственность, ходил по лагерю, делая вид, что контролировал всех и вся. Солдаты действительно, завидев его, готовились усерднее, разговоры между ними прекращались моментально, стоило Себастьяну пройти мимо. Себастьян старательно убеждал себя в том, что вызвана такая реакция была обычной дисциплиной, а не страхом перед ним. Хотя по большей части его мысли были заняты совсем другим: он ходил по лагерю в прострации, размышляя о своём поступке. Несомненно, его последствия ещё наступят. Как и осознание содеянного должно было ещё наступить, потому что пока что всё произошедшее воспринималось как сон. Впрочем, Себастьян уже сейчас не тешил себя надеждами и не пытался отрицать самому себе, какие именно последствия могли наступить. Единственная слабость, которую он позволял себе, — это мысль о том, что этих последствий можно было избежать. Не найдут, не узнают. А главное — не накажут.       Продолжая бездумно ходить кругами и напрягая одним своим видом солдат, Себастьян не заметил, как чуть не наткнулся на Юэна. Мальчишка в последнюю секунду успел отскочить у него с дороги, и только тогда взгляд Себастьяна стал осмысленнее, и он заметил, что чуть не сбил с ног Юэна. Несколько мгновений Себастьян просто молча смотрел Юэну в лицо, думая о чём-то постороннем, а потом вдруг решил, что ему, возможно, стоило стать добрым командиром, который прислушивается к словам своих подчинённых, чтобы потом о нём могли сказать пару добрых слов и не держали зла. Поэтому Себастьян спросил у Юэна, держа в памяти слова Алана:       — Ты как себя чувствуешь?       Юэн удивленно смотрел на него, потому что вопрос прозвучал странно и почти неуместно. Но отвечать что-то было надо, поэтому Юэн протянул со смущённой улыбкой:       — Отлично, — он улыбался, стараясь скрыть чувство неловкости, но, заметив напряжённый взгляд Себастьяна, посерьёзнел: — А что такое?       Себастьян посмотрел по сторонам, словно набираясь терпения перед тяжёлым разговором.       — Алан тут обмолвился, — Себастьян замялся, но тут же увереннее продолжил: — Сказал, что тебе не стоит сегодня высовываться с базы. Он считает, что так будет лучше, — Себастьян замолчал, но потом зачем-то добавил: — Лучше для всех.       Юэн к концу его тирады стал совсем серьёзным. Мальчишка вообще за последние несколько лет научился серьёзности, повзрослел, хотя детская натура всё ещё была главной составляющей его внутреннего «Я». Сейчас весёлость и непосредственность ушли на второй план. Юэн сощурился и медленно переспросил:       — Алан считает?       Себастьян мгновенно понял, что Юэн из-за чего-то разозлился. Понять бы ещё, из-за чего. Но, даже не понимая причин, Себастьян уже чувствовал себя идиотом, потому что он хотел стать добрым командиром, а ничего не вышло даже с Юэном, который, по идее, должен был быть самым доброжелательным. Всё ещё надеясь спасти ситуацию, Себастьян бросился объяснять:       — Да, хочет тебя защитить, волнуется, — Себастьян нервно усмехнулся. Усмешка должна была разрядить обстановку, но прозвучала неуместно. — Ты точно хорошо себя чувствуешь?       Юэн не обращал внимания на жалкие потуги Себастьяна, он уже был занят своими мыслями, и были они, очевидно, не очень радостными. Он только процедил Себастьяну:       — Да, я в порядке.       Себастьян желал только одного: закончить этот разговор, и Юэн своим ответом дал ему возможность сделать это, пробормотав: «Ну ладно», и трусливо уйти. Даже не уйти, а почти убежать. Перейти на полноценный бег Себастьяну не позволял его статус: нельзя ему было выставлять себя не пойми кем. Пройдя десяток шагов, Себастьян заметил Алана, который смотрел в его сторону. Это было даже неудивительно: в пределах нескольких десятков метров от Юэна всегда крутился Алан. Себастьян чертыхнулся: пристальный взгляд Алана означал, что тот наверняка видел его разговор с Юэном, а значит, вполне мог решить, что речь шла о его просьбе. Такой вывод был бы абсолютно правильным, вот только нежелательным для Себастьяна, потому что тогда Алан должен был бы попытаться выяснить у него или у Юэна результат этого разговора.       Себастьян смотрел в упор на Алана и видел, как тот медленно стал приближаться. Да, разговора было не избежать, поэтому Себастьян приготовился отстаивать свою позицию. Менять своего решения по Юэну он уже не собирался, и не только потому, что мальчишка сказал, что у него было всё в порядке. Определённую роль в принятии решения сыграло упрямство и желание что-то доказывать Алану. Себастьян уверял себя в том, что своими действиями он ставил на место зарвавшегося Алана, который решил, что наличие в друзьях Себастьяна дарило ему привилегированное положение. Себастьян говорил себе, что он только хотел показать, что никто не собирается крутиться вокруг желаний Алана. Каковы были настоящие причины его скотского поведения, Себастьян не знал и не хотел даже думать об этом. Где-то в глубине души он понимал, что он как друг мог быть немного лояльнее к Алану, а не относиться к нему, наоборот, хуже, чем ко всем остальным. Где-то в глубине души Себастьяну было даже немного неловко. Было понятно, что отчасти сыграло свою роль плохое настроение, заставившее сорваться на Алане, хотя Себастьян понимал, что это было хреновое оправдание. Он не подросток, чтобы быть не в состоянии контролировать эмоции и отделять их от других людей. Если бы даже у Себастьяна действительно не было возможности прислушаться к мнению Алана, то он мог хотя бы внятно это объяснить, а не начинать вести себя как последний мудак. Глядя на приближающегося Алана, Себастьян не знал, что именно он ему скажет, потому что слова не шли в голову. В конце концов, Себастьян плюнул на попытки продумать возможные варианты развития их разговора и решил импровизировать: кто знает, возможно, первые пришедшие в голову слова будут лучшим, что он сможет сказать.       Как только Алан приблизился, Себастьян уже открыл рот, хоть всё ещё не представлял, что сказать, поэтому, когда Алан перебил его, Себастьян даже обрадовался. Алан придирчиво осмотрел его и сказал:       — Совсем скоро выступаем, а ты шляешься без дела, — так и не дав вставить Себастьяну и слова, Алан снова его перебил: — Ах да, — он изобразил на лице убойную смесь сострадания и притворного уважения, — ты же и так уже очень много сделал для успеха предстоящей операции.       Голос Алана был пропитан ядом. Себастьяну стало интересно, сколько ещё человек во взводе разделяли позицию Алана касательно убийства капитана? Но тут же Себастьяну пришло в голову, что такой тон Алана мог объясняться не столько устроенным Себастьяном мятежом, сколько их личной ссорой. Выбирая из двух зол меньшее, Себастьян надеялся, что всё-таки раздражение Алана было вызвано личными причинами, потому что лишиться поддержки близкого человека после убийства руководства было равно катастрофе. Помириться с Аланом Себастьян всегда найдёт время — если не сейчас, то уж после успешного выполнения операции так точно, а вот если бы Алан открестился от него, последствия были бы удручающими: не то чтобы Себастьян рассчитывал на серьёзную помощь со стороны друзей, когда ему придётся отвечать перед властями, но даже этой поддержки было бы глупо лишаться. Поэтому Себастьян решил во что бы то ни стало разрешить их с Аланом конфликт:       — Алан, я это, слушай… Погорячился тогда. Но и ты меня пойми: мы действительно не можем, ну, ты понимаешь, — Себастьян замялся и продолжил немного увереннее: — Я сделаю всё, чтобы сегодняшний вечер прошёл гладко, клянусь. Да я за него головой отвечать буду, хочешь?       Алан недоверчиво посмотрел на Себастьяна. Но по его лицу было непонятно: то ли он на самом деле сомневался, то ли он продолжал играть, не желая выходить из понравившегося образа. Наконец Алан развеял сомнения Себастьяна, выдав недовольно:       — Как будто тебе что-то можно доверить. Лучше будет, если ты будешь подальше от него, безопаснее.       Себастьян, услышав это, почувствовал, как его снова понесло: всё больше хотелось вмазать Алану.       — Блядь, — Себастьян выдохнул и вспомнил о том, что если он продолжит реагировать в таком же духе, то они пойдут по кругу, начав ссору с начала, поэтому постарался успокоиться. — Я клянусь тебе, с ним всё будет нормально. Да со всеми всё будет нормально. Не веришь?       Себастьян впервые за разговор посмотрел на Алана прямо, потому что до этого прямой взгляд казался ему чем-то неловким, но сейчас был необходимостью: то, что говорил Себастьян, звучало гораздо убедительнее именно в сопровождении зрительного контакта. Вот только контакт поймать не получалось, потому что теперь уже Алан отвёл взгляд, всем своим видом показывая, что ему вовсе не по душе было находиться рядом с Себастьяном. Себастьян и сам был не рад сейчас такой компании, потому что с Аланом никогда не было сложно, но укусившая его сегодня муха определённо была радиоактивной: Алан был сам не свой, и общаться с ним было весьма мучительно. В обычном состоянии Алан бы намного легче пошёл навстречу, понял и простил. Перед этим он бы, конечно, устроил показную сцену, но она бы быстро закончилась. Сейчас сцена не просто затянулась, её вообще не было, потому что Алан на самом деле серьёзно был недоволен.       Наконец Алан бросил быстрый взгляд на Себастьяна, который продолжал напряжённо за ним наблюдать. Себастьян понял, что Алан уже принял решение и был готов его огласить. Напрягшись, он весь обратился во слух, предполагая примерно, что он мог услышать. Но Алан сказал совсем не то, что ожидалось:       — Что ты собираешься делать с этой тушкой? — бросил он равнодушно.       Себастьян несколько мгновений вообще не мог понять, о чём шла речь. Фраза была абсолютно неожиданной и в контексте их разговора даже бессмысленной, потому что было непонятно, к чему она была сказана и, главное, о чём. Алан, заметив растерянность Себастьяна, выразительно посмотрел на него. Себастьян видел его недовольство своей недогадливостью и постарался соображать быстрее. И ещё через пару секунд до него дошло: тело капитана, которое так и осталось лежать на том же месте, где Себастьян его уложил. Все старались даже близко не подходить к той части лагеря и вообще по возможности делать вид, что ничего там не было. С глаз долой — из сердца вон: никому не хотелось натыкаться в очередной раз на напоминание того, что произошло, потому что напоминаний и так хватало. Никто даже не накрыл его, он так и продолжал смотреть в небо.       Отвечая на вопрос Алана, Себастьян наконец хрипло произнёс:       — Пока не знаю, — ему и самому, как и всем остальным, хотелось просто уйти в другую часть лагеря и продолжать делать вид, что ничего не произошло. Но если у других была такая возможность, то Себастьян так поступить никак не мог, это всё касалось его непосредственно.       Себастьян задумался, почему Алан решил так резко закончить разговор про Юэна и перейти на капитана. Тема Юэна оставалась незакрытой, и было непонятно, что это значило: то ли Алан смирился с решением Себастьяна, то ли новая волна возмущения была ещё впереди, просто отложена для того, чтобы набраться сил.       Себастьян не успел обдумать ни один из этих вариантов, потому что Алан снова его удивил:       — Предлагаю подбросить свинью им под базу. После зачистки никто не будет проверять, как он погиб. Расскажем про его героическую смерть под шквалом вражеских пуль, пусть он и после смерти будет всеобщим спасителем, ему же это нравилось.       Себастьян удивлённо посмотрел на Алана. Тот не только прекратил разговор про Юэна, но и предлагал свою помощь в проблеме Себастьяна. Себастьян сперва решил, что это было своеобразное предложение мира, мол, забудем всё плохое, что между нами было, но потом ему пришло в голову, что не он один мог прикидываться другом, чтобы задобрить кого-то: Алан не был дураком и вполне мог рассчитывать на положительное решение по Юэну за помощь в решении проблемы Себастьяна с трупом. Себастьяна бы возмутило такое поведение, но он и сам был таким же, так что было нечего возразить.       — Ну ты как? Согласен? — с напором спросил его Алан, подталкивая к затянувшемуся ответу на предложение.       Себастьян не хотел долго думать: надоело, поэтому он легко кивнул, соглашаясь на предложение. Но мелкое противное чувство внутри всё-таки заставило назло сказать:       — А Юэн всё равно пойдёт с нами, — просто хотелось показать, что так просто его взять нельзя, задобрить не получится. Себастьян мог предположить, что это плохо закончится, потому что Алан был в состоянии создавать проблемы, а фраза Себастьяна вполне могла спровоцировать Алана на создание этих проблем. Но Себастьян ничего не мог с собой поделать, упрямо продолжая гнуть своё: — Это окончательное решение.       Алан был хорошим актером, когда хотел этого, но то удивление, которое увидел Себастьян, не было наигранным.       — Мы это уже выяснили, не надо повторять по десять раз, — сказал Алан недовольно, не желая возвращаться к этой теме.       До Себастьяна постепенно доходило, что Алан на самом деле посчитал разговор про Юэна законченным, когда начал говорить про капитана. То есть никаких своих целей он не преследовал, предлагая помощь. Это была всего лишь дружеская забота, более ценная ещё и тем, что Алан, пусть и смирился с решением Себастьяна, но всё равно был им неудовлетворён. Себастьян почувствовал себя мудаком: он сам вёл себя так, поэтому решил, что все вокруг будут поступать также, а Аланом руководило только чувство дружбы между ними, он, переступая через себя ради друга, помогал.       — Спасибо, — искренне выдохнул Себастьян, стараясь вложить в одно это слово всё своё раскаяние и благодарность.       — За что? — удивился Алан.       — За что, что решил помочь, — Себастьян несмело улыбнулся. Заметив, что Алан вернулся в нормальное своё состояние, он добавил: — Главное, чтобы никто не вякнул о том, что никаких вражеских пуль не было, а то хитроумный план пойдёт под откос.       — Да ладно, — беспечно отозвался Алан. — Никому и в голову не придёт подставлять тебя, лейтенант. Всё пройдёт гладко.       Себастьян всё оставшееся время повторял себе эти слова: наворачивая круги по базе — «Всё пройдёт гладко», опасливо поглядывая в сторону места общего сбора, где лежал капитан — «Всё пройдёт гладко», наталкиваясь на странные взгляды бойцов — «Всё пройдёт гладко», получая в семь часов доклад от связиста о том, что основным силам было сообщено, что база боевиков зачищена, — «Всё пройдёт гладко». Себастьян в какой-то момент начал всё меньше понимать смысл повторяемой фразы, и чем ближе было время выступления, тем более бессмысленной становилась эта фраза. На этот раз рядом не было Алана, который мог бы ещё раз уверенно её произнести, чтобы хоть как-то подбодрить Себастьяна. Рядом вообще никого не было, все готовились, но Себастьяну казалось, что все просто избегали его. За последние несколько часов он понял, чего лишил бойцов: пусть капитан и был бесполезным, но он всё же контролировал всё, что происходило на базе, был всевидящим оком, которое видело всё и моментально устраняло все нарушения. Себастьян метался от одного к другому и чувствовал себя абсолютно бесполезным. Он осознавал, что проблем, которые требовали его участия, при подготовке к выступлению было много, но он нигде не успевал, так нигде и не пригодился. Мысль о том, что он никогда и не тешил себя иллюзией о том, что из него получился бы хороший руководитель, не успокаивала. На Себастьяна давила ответственность за его собственные действия, и он видел, что не справлялся.       Само выступление Себастьян не помнил: бойцы собрались, подошли к базе и сейчас лежали в темноте. Ожидание затянулось, потому что без отмашки Себастьяна начать было невозможно, а он медлил. Здесь воспоминания об убийстве перекрыло другое чувство. От близости боя живот немного крутило от страха. За время службы Себастьян понял, что бояться — нормально, и тут вовсе не важен ни возраст, ни подготовка, ни время, проведённое на войне, потому что страх никуда не уходил. Не испытывали страх только те, у кого мозги совсем отбило. Себастьян вдоволь наслушался историй о том, как во время войны в восьмидесятых люди здесь превращались в животных, не знающих жалости не только к противнику, но и к себе. Тех людей ломало так, что им было проще уже умереть прямо здесь, чем думать о возвращении в мирную жизнь. Да они будто и сами не хотели возвращаться. Сейчас причин для такого изменения психики у солдат не было, поэтому страх всё ещё оставался самой естественной эмоцией. С ним даже можно было научиться жить, но всё равно продолжая внутренне сжиматься в комок и прижимать руки к лицу.       За проведённые на войне годы Себастьян не только сжился с чувством страха, но и научился обращать его себе на пользу: преобразовывал его во что-то другое, что-то, что заставляло его подниматься и с удвоенной силой идти убивать. Возможно, это был гнев. Или ненависть. Скорее второе — ненависть к врагу и к самому себе, и Себастьян не знал, что было сильнее. Он отчаянно ненавидел себя за то, что позволил самому себе взрастить внутри ненависть к тем людям, которых они называли врагами. В минуты спокойствия Себастьян размышлял о том, как же в нём смогли создать чувство ненависти к другому человеку. Себастьян ненавидел себя за то, что с ним сделала эта чёртова война — она заставила его лишиться всякой человечности, заставила принять то, что убивать можно было лишь потому, что кто-то обозначил другого человека как врага. Главным своим врагом Себастьян видел того, кто заставил их всех — и по эту сторону, и по ту — ненавидеть друг друга и от этого убивать. Вот кто был главным врагом. Но об этом Себастьян помнил только в минуты спокойствия, а, находясь в разгаре боя, он гораздо лучше воспринимал мысль о том, что тот, кто стрелял в него, и был настоящим врагом. Так было проще, удобнее и даже безопаснее. Ненависть помогала выжить самому, поэтому Себастьяну только и оставалось, что пропитываться её полностью, наслаждаясь тем, как от расползающегося по телу чувства приходили силы.       Сейчас Себастьяну как никогда были нужны силы, потому что за его спиной было почти два десятка бойцов, ответственность за которых он нёс сам, в одиночку. Позволяя страху заполнить все свои мысли, Себастьян всё никак не мог почувствовать, как адреналин, вызванный страхом, начнет действовать на него так, как сейчас было нужно. От этого и возникло никому ненужное промедление. На периферии сознания Себастьян помнил об основных силах, к приходу которых всё должно было быть готово, а значит, нужно было поторопиться.       К Себастьяну из-за спины подполз Виктор. Помолчав, он задал тот вопрос, который наверняка волновал всех бойцов:       — Чего мы ждём?       Себастьян представил себе на мгновение, как бойцы, посовещавшись, делегировали Виктору право подойти к нему и задать этот вопрос. Во всяком случае, Себастьян был очень рад, что в голосе Виктора не сочился нетерпением, в нём не было ни следа упрёка за промедление. Потому что голос любого другого человека вывел бы его из себя, а Виктор в такой момент был именно тем островком спокойствия, который был просто необходим. Он не только не раздражал, но ещё и успокаивал. Себастьян решил поделиться с Виктором волнением и сказал почему-то свистящим шёпотом:       — Видишь того парня? — бросив Виктору бинокль. Тот, посмотрев в указанном направлении, кивнул. Очертания стоящего мужчины можно было бы разглядеть и без бинокля. — Я должен снять его. Без этого нельзя. Если я проебусь, то нам конец.       Виктор продолжал выжидающе смотреть на Себастьяна. Он был внешне абсолютно спокоен, будто точно знал, что операция пройдёт успешно. Словно был уверен в Себастьяне и в его способности хоть что-то организовать. И откуда такое спокойствие? Вот у Себастьяна внутри всё переворачивалось от волнения, чувства собственной беспомощности и страха. Может, он и выглядел уверенно в себе, хотя на самом деле ничего подобного не было, и поэтому Виктор верил в него, потому что даже не догадывался о том, как обстояли дела на самом деле. Был ещё один вариант: Виктор всё понимал и говорил всё это только для того, чтобы успокоить Себастьяна. Для самого Себастьяна первый вариант был всё-таки предпочтительнее, потому что, во-первых, было неприятно думать о том, что кто-то чувствовал твою неуверенность, а во-вторых, вдвойне неприятно было бы осознание того, что тебя пытается успокоить человек, который тебя младше и который находится у тебя в подчинении, каким бы другом он ни был.       — И в чём проблема? — наконец спросил Виктор. — Ты и не с такого расстояния убивал. Все знают, что ты и белке в глаз попадёшь.       Себастьян ухмыльнулся на слова Виктора. Тот был прав, но ведь осечки могли быть у всех. Себастьяну не хотелось брать на себя такую ответственность. Раньше от его выстрела не зависело так много. Да и вообще, если с его выстрелом всё пойдет гладко, то впереди ждало ещё много проблем, о которых Себастьян раньше при точно таких же штурмах баз не задумывался, потому что у него просто не было в этом необходимости. Организовать людей — это пожалуйста, но при этом нужно точно знать, на что конкретно их нужно организовать. И каждый его шаг теперь будет либо вести к победе, либо к поражению. Себастьян понял, чего он боялся: убийство капитана могло стать напрасным, если он не справиться с поставленной задачей, и тогда он, Себастьян, своими неразумными действиями не только подставил несколько десятков человек, но и просто так совершил преступление, которое грозило ему серьёзными последствиями. Думать, что всё было зря, вовсе не хотелось, и Себастьян озвучил то, чего давно настойчиво требовали и разум, и сердце:       — Позови сюда Деса.       Словно Дессел был способен в одно мгновение решить все проблемы, свалившиеся на него. Словно Себастьян вообще имел право взваливать на Дессела свои проблемы. Он сам обезглавил взвод, поздно было жаловаться. Но Себастьян ничего не мог с собой поделать, он знал, что поддержка Дессела была нужна ему как никогда, и ещё знал, что Дессел ему в ней не откажет.       Когда всё закончилось, Себастьян всё никак не мог опомниться. База была зачищена, а Себастьяну всё казалось, что ещё ничего не кончено и сейчас ему придется снова вскочить на ноги и убивать, раздавать приказы, бегать и уворачиваться. Себастьян сидел в одиночестве рядом с убитым боевиком и пытался собрать мысли в кучу. Он всё сделал, но всё пошло как-то не так, через задницу, и помогла им, очевидно, исключительно удача. Себастьян хотел находиться везде и сразу, чтобы иметь хоть какую-то возможность контролировать бойцов, но у него ничего не получалось. Себастьян сейчас даже не знал, какие были потери с их стороны.       Себастьян поднял лежащий рядом с убитым им парнем небольшой нож. Парня Себастьян убил пару минут назад, и сейчас он перестал восприниматься живым существом. Себастьян крутил в руках его нож и уже не видел перед собой человека, как это происходило при первых убийствах. На его счету было много таких вот парней, которых он так боялся убивать первое время, потому что они казались такими непричастными к войне, не заслуживали смерти. А сейчас Себастьян равнодушным быстрым движением кинул в карман нож с разноцветными разводами на керамической рукоятке и снова опустился на колени перед телом, вытаскивая из кармана парня зажигалку. В другом кармане нашёлся пакетик травы и дешёвая бумага. Слушая звучащие в отдалении голоса своих бойцов, Себастьян по-хозяйски скрутил сигарету. Он делал так иногда: табак убитого врага словно ставил точку в сражении. Но практики в скручивании было маловато, да и никаких условий для того, чтобы нормально закрутить бумагу, не было, поэтому, зажав сигарету между губами и подняв руки с зажигалкой к лицу, Себастьян поморщился и, убрав сигарету, сплюнул крошки от травы. Наконец кое-как закурив, Себастьян удивлённо нахмурился: вкус был странный. Сославшись на то, что трава могла быть дешевле или просто другой, чем он привык, он пошёл искать кого-нибудь, кто мог бы доложить ему обстановку.       На улице уже давно была непроглядная ночь, поэтому сначала Себастьяну был виден только тлеющий огонёк зажатой между пальцами самокрутки. Сжимая её между губами, Себастьян скашивал глаза к носу, чтобы наблюдать за красным огоньком. Повернувшись лицом к базе, Себастьян вернулся в освещённую реальность. Света было немного, и Себастьян с лёгкостью выделил тот, которого здесь быть, вроде бы, не должно. Два больших круглых источника света, направленные чуть в сторону от него. Себастьян разглядел внедорожник, а потом за ним ещё один, фары которого были выключены.       Кто мог сюда приехать да ещё и на двух машинах, Себастьян понятия не имел, поэтому решил, что стоило пойти и проверить это, отложив доклад о зачистке базы, потому что результат был на лицо, все подробности можно было выслушать и позже, а вот на непонятные машины нужно было обратить всё своё внимание. Размышляя над этим, Себастьян и не заметил, как выкурил большую половину самокрутки, голова начинала немного кружиться, и Себастьян подумал, что трава у того парня была просто отвратительного качества, так ударяла в голову, наверняка самая дешёвая. Отбросив окурок в сторону, он пошёл в сторону машин, стараясь не обращать внимания на то, что ноги подозрительно заплетались, предпочитая свалить это на усталость.       Когда до машин оставалось несколько десятков метров, навстречу ему отделились несколько фигур. Себастьян разглядел их европейскую внешность и немного успокоился: во всяком случае, это были не заехавшие на огонёк боевики. Себастьян не чувствовал никакой угрозы, пока один из мужчин радостно тянул: «Лейтенант Моран», — тянул так, словно действительно рад был встрече. Себастьян покачнулся, когда мужчина тем же радостным тоном продолжил: «Что же это творится, а?», но все ещё не чувствовал угрозы, а равновесие чуть не потерял из-за того, что ноги на какую-то долю секунды стали ватными, в голове всё поплыло, но быстро пришел в норму, только свет фар стал нестерпимо бить по глазам, буквально выжигая их. Себастьян опустил голову и прикрыл лицо рукой, и именно в таком положении услышал следующую фразу мужчины: «Нам поступило сообщение, что капитан…»       Себастьян дальше не слушал. В мозгу то прояснялось, то снова затуманивалось, но одна мысль всё же осталась в целостности: его всё-таки спалили. О совершенном убийстве стало известно командованию. Кто-то из тех, кто остался на их базе, не смог сдержаться, чтобы не подставить зарвавшегося лейтенанта. Себастьян только сейчас понял свою ошибку: свой отряд нужно было не с собой брать, а оставить, чтобы утихомирить буйные умы остальных. Единственное, что бесило в моменты временного просветления разума, — это то, что там, наверху, среагировали так быстро, оперативно приехали и нашли виновного. А сейчас так же оперативно накажут. В другой ситуации реакции сверху нужно было ждать иногда так долго, что сама реакция уже становилась бесполезной, а тут прошло всего несколько часов.       — … жизнь стольких солдат опасности! — до Себастьяна донёсся очередной отрывок речи без начала.       За спиной Себастьян слышал ещё и разговоры солдат, поэтому он обернулся и тут же чуть не упал, потому что в голове что-то замкнуло. Себастьяну пришлось двумя руками обхватить себя за виски, а разговаривающий с ним мужчина схватил его за предплечье, удерживая в вертикальном положении. Себастьян мутным взглядом сумел выхватить его подозрительный взгляд и снова отключился.       Следующее, что он смог услышать, был чей-то крик у него из-за спины:       — Он спас нас!       После этого крика вперёд выступил их второй гость. Себастьян отметил шикарные усы с признаками седины и карие глаза. Внешность мужчины показалась Себастьяну почему-то очень отцовской, домашней. Такой не мог быть очень строгим. Он остановился рядом с Себастьяном, глядя ему за спину на бойцов.       — Спас? — тихим скрипучим голосом переспросил он. Говорил он с трудом, будто слова были песком, который он с усилием проталкивал сквозь пересохшее горло. — Сколько у вас погибших?       Себастьян контролировал себя всё меньше, но после этого вопроса напрягся, вслушиваясь в ожидании ответа. Он уже почти не соображал, но почему-то чётко понимал, что ответ на этот вопрос важен. А ещё тягуче приходило осознание того, что из кармана того парня он достал не просто табак.       За спиной у Себастьян между тем, очевидно, проходило быстрое совещание, потому что солдат, который взял на себя обязанность общения с незваным гостем, не знал количество погибших и сейчас пытался это выяснить. Наконец он всё-таки озвучил:       — Один, сэр. И несколько раненых. Разной степени тяжести.       — Один погибший, — начал загибать пальцы мужчина, — несколько раненых и убитый капитан.       — Браво, лейтенант! — вмешался первый.       Усатый кивнул ему головой, и тот подошёл к Себастьяну. На запястьях мгновенно защёлкнулись наручники. Себастьян не только не чувствовал в себе сил сопротивляться этому задержанию, но и вообще не понимал, что происходило. Себастьян прислушался к своим ощущениям на коже рук: тёмный металл наручников был тёплым, словно его долго держали в горячих руках.       Услышав щелчок, бойцы, до этого просто беспокойно переговаривавшиеся, начали возмущённо выражать своё недовольство и подошли ближе, обступая своего командира. Себастьян поднял голову и увидел совсем рядом Алана. Тот, поймав его взгляд, гордо задрал подбородок и дважды ударил себя в грудь. Себастьян наблюдал за ним, и в свете фар стоящего позади внедорожника Алан казался ему необычайно красивым символом неповиновения, борцом за свободу и справедливость. Во взгляде Алана явственно читалось несогласие с действиями мужчин, и Себастьяна это успокаивало. Пока Алан удерживал зрительный контакт с Себастьяном, бойцы под подозрительным взглядом гостей повторяли этот жест. Себастьян почувствовал яркий приступ просветления сознания и, чувствуя, что это было лишь затишьем перед бурей и что скоро он окончательно отключится, он постарался как можно дольше цепляться за реальность. Он шутливо попытался поднять руки за спиной словно в попытке сделать родной жест, звякая короткой цепью наручников. Мужчины тут же сделали к нему шаг, словно опасаясь, что он, скованный, мог что-то предпринять, на что Себастьян ответил презрительным взглядом.       Пока мужчина начал разъяснять Себастьяну права задержанного, из-за спины Алана вынырнул Юэн, живой и невредимый. Себастьян, и до этого не особо вслушивавшийся в то, что ему говорили, сейчас вообще нагло перебил мужчину, кивнув Алану:       — А я всё-таки сдержал своё обещание!       Алан в первое мгновение не понял, о чём шла речь, а потом улыбнулся и покачал головой:       — Я знал, что тебе можно верить. Хоть ты и придурок.       Рядом с Аланом и Юэном появился Виктор. Он оказался одним из тех, кого назвали в числе раненых: на предплечье у него красовалась свежая повязка, а сам Виктор выглядел бледным. Себастьян почувствовал, как где-то внутри легко кольнуло чувство вины. Мужчина между тем закончил разъяснение прав и, бросив Себастьяну напоследок: «Потом распишешься в протоколе», обернулся к своему коллеге:       — Давай, везём это героя, а то и так много времени потратили.       Всё вокруг зашевелилось. Себастьян ещё раз оглянулся на ребят. Перед глазами всё снова начинало слегка покачиваться, и Себастьян понимал, что последние проблески сознания стоило потратить на что-то стоящее. Например, этих ребят, с которыми провёл несколько тяжёлых лет своей жизни, он видел наверняка в последний раз. Его так неожиданно выдёргивали из этой привычной среды, из окружения тех, кого он уже по праву считал семьёй, что всё казалось каким-то нереальным. Ну не может же так всё резко оборваться, раз — и всё. Поэтому Себастьян всматривался в каждого. Его радовало то, что ни в одних глазах он не увидел неприязни. Не во всех, правда, было сочувствие, но от некоторых Себастьян его и не ждал.       Себастьян шёл нарочно медленно, чем вызывал явное недовольство своих конвоиров, но не ускорялся. Да и состояние уже не позволяло, ему стремительно становилось хуже. И в тот момент, когда Себастьян решил, что здесь он закончил и почти разрешил своему организму сдаться на милость той дряни, которой он случайно отравил себя, он заметил кое-что, что, если бы не его слабость, он должен был бы заметить сразу: — А где Дес?