Черная Башня

Как же это было глупо, позволить себе вновь привязаться к кому-то. Позволить понять себя, открыть тайны и верить, что отныне так будет всегда. Микеле всегда знал это, уговаривал себя держаться подальше от людей и думать, прежде чем говорить о себе, но каждый раз все равно наступал на одни и те же грабли. Каждый раз. Только оказавшись здесь, вдали от всего мира, запертый в четырех стенах, он сразу подумал, что теперь все изменится, он станет другим и больше не захочет открыть кому-то свою душу. Какая глупая ложь. Ничего не меняется. Этим утром неожиданно выпал снег, воздух, и до этого отдающий холодом, будто застыл окончательно, превратившись в одну большую снежинку, которая почему-то не тает, коснувшись ладони. Башня промерзла насквозь, и с самого утра Микеле все не мог согреть замерзшие руки. Так ему и надо, впрочем, нечего было верить первым встречным, надеяться на что-то, пытаться чего-то достичь. Какой смысл, если все равно все заканчивается одинаково. Если он даже самого себя согреть не может. Сегодня он впервые решился зайти к Флорану, вернее, не зайти даже, а просто постучаться в дверь и надеяться, что ему откроют. Микеле терпеливо ждал, кутаясь в три кофты и от волнения скребя железную, даже с виду тяжелую дверь ногтями. Единственная преграда, что отделяла его от Мота, ровная холодная пластина, на которой не осталось ни одного яркого пятна — свидетельства их безумия. Наконец с той стороны послышались шаги, повернулся замок и на пороге показался хмурый, растрепанный Мот. И улыбка Микеле, еще сохранившая остатки тепла, разбилась вдребезги о его взгляд. -Тебе не холодно? — спросил итальянец первое, что пришло в голову, косясь на оголенные руки. Флоран раздраженно мотнул головой. Создавалось ощущение, что каждая секунду, проведенная на пороге, для него противна, и видеть Микеле ему совсем не хочется. И, конечно, конечно же, он не мерзнет. -Я просто думал… мы вчера не договорили, мне жаль, что получилось так, но я…- Микеле запутался в словах, рвано улыбнулся, поправляя рукав сползшей с плеча кофты, и поднял на Мота быстрый взгляд. В глазах Флорана тепла больше не было, он смотрел будто сквозь него, словно и не случилось ничего, и ночи, когда время принадлежало лишь им двоим, не существовали просто. Словно все, что чувствовал Микеле чья-то глупая детская шутка. -Уходи, — спокойно произнес Мот. Наверное, Микеле понимал, кому захочется стоять и смотреть, как он нервничает, пытаясь придумать больше всего подходящее сюда слово. Быстро облизывает губы, мнет в пальцах рукав кофты и все никак не может решить. Уж точно не такому, как Мот. И, наверное, слова его были логичны, только попали они в самое сердце, и так больно стало. -Почему? — он непонимающе склонил голову, поднимая на Флорана глаза и надеясь, молясь, что все вокруг обычный розыгрыш. Что Мот засмеется сейчас, тихо и хрипло, как только он умеет, и растает тишина, наполняясь переливами его бархатного голоса. Ведь Флоран может все исправить, улыбнуться нежно, как тогда, ночью, и вернуть мир на круги своя. Ведь может же?.. -Я не хочу больше видеть тебя. Локонте подавился воздухом и почувствовал, как он ледяным комом встает где-то в горле, не позволяя дышать дальше. -Почему? — вновь спросил он. Потянулся и ухватил Флорана за запястье, чувствуя, что пальцы у Мота такие же ледяные, — я думал… что мы вместе теперь. Мужчина резко выдернул руку. -Ты зря так думал, — ответил он и захлопнул дверь. Наверное, это все-таки была чья-то шутка. Хотелось плакать. Ничего не меняется. 888 Локонте обхватил голову руками и уставился в пол, медленно раскачиваясь и видя, как-то появляется, то исчезает в поле зрения угол кровати. Какой же он идиот. В голове до сих пор звучал голос Флорана, а он все не мог понять, где именно поступил не так, что сказал, что сделал такого, что теперь Фло даже видеть его не хочет. Что произошло такого, что пошел этот проклятый снег и не согревают больше ни стены, ни одеяло. Ночью Мот так и не появился, Микеле сидел на кухне, грел руки о чашку и смотрел, как медленно ползет по кругу секундная стрелка. Он ждал чего-то, чуда, наверное, только вот так и не дождался. Попытки вывести Флорана на разговор заканчивались, не успев начаться, он просто не открывал больше, не появлялся в гостиной, не выходил на балкон, словно его и не существовало вовсе. Микеле жил с ним в соседней комнате, а создавалось ощущение, будто разделяют их километры. Километры снега и холода. На третий день Микеле понял, что птицы на стенах его больше не радуют. Все вокруг вызывало лишь раздражение, ворчание Маэвы из-за нехватки теплых вещей, улыбка Диан, фальшивая, но хоть какая-то, разговоры ни о чем, одни и те же темы по кругу, не меняющийся вид за окном, ряды одних и тех же книг на полках. И Ноэми. Наверное, ее можно было назвать главным раздражающим фактором. Она умудрялась бесить одним своим присутствием и, наверное, к ней надо было просто привыкнуть, и тогда Микеле смог бы воспринимать ее так же спокойно, как Маэва или Диан, только вот мешало что-то. Не мог он. Бывает такое, когда от человека буквально воняет ненавистью, аура тянется за ним гигантским шлейфом и это ощущает каждый, оказавшийся поблизости. Гарсия оказалась именно такой, весь мир вокруг, со всеми его красками и оттенками, был для нее омерзителен. И она пыталась передать это чувство всем, кто окружал ее. А теперь Ноэми ненавидела еще и его. -А где Мот? Микеле нехотя оторвал взгляд от книги и посмотрел на Гарсию, опять без стука оказавшуюся в его комнате. Последнее время ее шуточки про Флорана стали нормой, и если сначала итальянец спорил с ней, до хрипоты уверяя, что она не права и Мот совсем не такой, то сейчас уже бросил всякие попытки убедить ее в чем-либо. Просто старался не сталкиваться с ней и все. -Понятия не имею, — бросил он и вновь уткнулся в книгу. Ноэми криво улыбнулась. Ей совсем не шла такая гримаса. -Я думала, вы друзья. -Это не так. -О, печально, — она уселась рядом, и Микеле вновь пришлось поднять голову. Гарсия зачем-то улыбалась, — здесь всегда так бывает, стоит подружиться с кем-то и все, он ту же становится тебе врагом. Это же тюрьма, здесь каждый за себя. Не дождавшись ответа, она задумчиво обвела комнату взглядом и продолжила. -Раньше нас здесь было пятеро, еще Тамара. Ты ведь не застал ее? Микеле мотнул головой. Он был уверен, Ноэми и так знает, что на самом деле произошло. -Жаль. Она была хорошей. Не такой идеально-милой как Диан, по все равно хорошей. Знаешь, может, для тебя это будет звучать странно, но у нас главными всегда оставались мы с Маэвой, так было всегда, проходили годы, ничего не менялось. Мы устанавливали свои правила. Нам только Мот не желал подчиняться, но это и не важно, он никого никогда не слушал. Так вот, в какой-то момент Тамара решила, что она умнее нас. -Зачем ты мне это рассказываешь? — поморщился Локонте. Историю о Тамаре он уже слышал от Маэвы, она была отчаянной, смелой девушкой, верящей в свои идеалы и в свою любовь, и сейчас слушать извращенную версию ее падения Микеле совсем не хотелось. -Просто, — пожала плечами Ноэми, — ты думаешь, что она была храброй, но она была просто глупой. Она позволила себе влюбиться, и не в кого-нибудь, а в Мота, но так и не добилась его взаимности. Он считал ее свое подстилкой, а она ради него на побег решилась. -И какое отношение это все имеет ко мне? — Микеле вновь начинал раздражаться. «Держи себя в руках» -Никакого. Просто я хочу, чтобы, когда ты стоял на коленях в луже крови, ты знал, что для Мота был не больше, чем подстилкой. Ноэми улыбнулась так очаровательно, что захотелось приложить ее физиономией о стену. -Твоя ревность задолбала здесь уже всех, — процедил он, резко захлопнув книгу, — и если ты не перестанешь совать свой длинный нос в мою жизнь… -Ревность? — она нервно усмехнулась, — к кому? К Моту? Не смеши меня. -Ты плохая актриса, Ноэми, и эмоции твои написаны огромными буквами прямо у тебя на лбу, — Локонте скривил губы в улыбке, — уж не знаю, где ты так прокололась, но то, что каждую секунду, видя Мота, ты понимаешь, как сильно хочешь его, факт. И, знаешь, мне совсем не жаль, что он выбрал меня, а не тебя. Теперь уже он с удовольствием наблюдал, как Гарсия краснеет, неровно, пятнами, сжимает губы. Она дернулась на секунду позже, как он заставил время замереть, легко встал с кровами, и она ухватила лишь пустоту. -Ты — жалкая блядь, — прошипела она, вновь кинулась вперед, и вновь напоролась лишь на воздух, — ненавижу тебя… -Я знаю. Внутри поднималась ярость, темная, липкая злоба, совсем не свойственные ему, но сейчас казавшиеся правильными и самыми настоящими. Локонте всю жизнь улыбался этому миру, даже если было страшно, больно, обидно, он продолжал улыбаться. Но всему приходит конец. У любого терпения есть предел. -Мне все равно, что вы здесь утроили, мне плевать на твои истерики и на твое мнение. И в твоих же интересах исчезнуть отсюда, как можно быстрее. Ноэми скрипнула зубами. Локонте продолжал улыбаться, ее беспомощная ярость изрядно веселила. -Ты сдохнешь… -Ты тоже. Вновь бросок, Локонте изящно отошел в сторону, и на этот раз Гарсия врезалась в дверь, споткнулась о порог и упала на пол, прямо под ноги Маэве. -Ублюдок! -Стой, стой, стой! — Мелин ухватила ее за руки, не давая дотянуться до итальянца, еле оттащила назад. Ноэми вырывалась, шипела и рычала, плевалась ругательствами но, несмотря на все ее попытки, понимала, что бессильна сейчас. И что Локонте прав. -Советую надеть на нее намордник, — процедил он и захлопнул дверь. «Все, докатился» Локонте тяжело опустился на кровать и закрыл лицо ладонями. Наверное, Мот бы понял, не осудил, лишь тихо улыбнулся в ответ, коснулся его пальцев и пообещал, что все будет хорошо. Микеле бы успокоился тогда, выдохнул, извинился перед Ноэми, и все вернулось бы на свои места. Почему его нет рядом, когда он так нужен… Как Микеле вообще опустился до того, что посмел повысить на девушку голос, позволил себе ее ударить, ответил грубостью на грубость. Ведь он не думал даже, когда говорил, просто так обидно стало. Обидно и смешно. Если бы Ноэми была права, если Мот позволил ему хоть один раз стать немного ближе… его бы уже никакая смерть не испугала. А теперь уже поздно. В дверь тихо постучали, и показалась Маэва, неуверенно стоящая на пороге. Помнится, Ноэми сказала, что раньше они вместе с ней заправляли этим местом, только вот никакой злости на Мелин Локонте не чувствовал. Все-таки она была слишком умной, чтобы ненавидеть ее. -Можно? — спросила она. Микеле тяжело вздохнул и распрямился, приглашающе кивая на место рядом с собой. -Ты прости ее, у нее последнее время совсем крыша едет. -Я тоже виноват. Микеле поморщился, будто от зубной боли, и Маэва несмело погладила его по плечу. Наверное, она хотела спросить что-то про Мота или просто поддержать его, но итальянец поспешил сменить тему. Их отношения касались здесь только их двоих. -Что с переворотом? — тихо спросил он, — ничего нового не слышно? Маэва моментально собралась, превращаясь из готового поддержать друга в холодного расчетливого воина. -Сегодня Солаль просил меня встретится с ним, сказал у него есть какие-то мысли по поводу плана. Как только появится точное время начала восстания, все будет в наших руках, останется просто спуститься вниз, пересечь перрон и нас заберут оттуда. -Какой компанией? -Я… я не знаю, — Мелин покачала головой и задумчиво прикусила ноготь, — мы с тобой и Диан, это точно. Ноэми я пока боюсь говорить, она непредсказуемая, сумасшедшая и опасная, она сорвет все к чертям и будет считать, что только она здесь права. Микеле еле слышно хмыкнул. -А я думал, вы заодно, — протянул он. Маэва отмахнулась. -Раньше так и было. А потом ее понесло, она начала бредить идеей мести и планом немедленного побега, не слушала никого из нас, и доверять ей стало опасно. Она не знает об организации, не знает о нас с тобой, она просто хочет сбежать, как угодно, хочет убить тебя и Мота, причем, когда я спрашиваю, почему, даже не может связно ответить. Он сошла с ума, и… я не знаю, что с этим делать. Мелин вздохнула, громко и как-то слишком обреченно, откинула волосы за спину и вновь обернулась к Микеле. Ей было тяжело говорить об этом, тяжело и страшно. -В любом случае, когда будет назначен день, она по любому пойдёт с нами. Мы не можем оставить никого здесь, — Локонте пожал плечами. Маэва удивленно склонила голову, будто совсем не ожидала услышать от него подобное, но потом улыбнулась, робко и нежно. Совсем не свойственно для неё. -Спасибо, — тихо ответила она. -Не за что. 888 К вечеру снег прекратился, превратившись в мелкую липкую морось, по прозрачной балконной двери стекали мелкие капли, в воздухе пахло холодом и солью. Дождь казался бесконечным, раненая тысячью капель вода бушевала под ногами, разбиваясь об острые волнорезы, омывая гальку собственной кровью. Микеле стоял под навесом и слушал, как стекает вода по неровной крыше, срываясь вниз тонкими ручейками, перед ним, скрытый пеленой дождя, словно созданный из тумана виднелся город, золотые огни казались тускло-желтыми, и уже не блестели вдали. Где-то внизу, резали пенящиеся брызги небольшие корабли, единственное, на чем можно добраться до башни. Из-за тумана даже каменного берега видно не было, но Микеле знал, что они там. Далеко-далеко внизу. Он услышал, как тихо открылась дверь, и рядом показался Мот, закутанный в теплую куртку. Флоран заметил его, но подойти так и не решился, Микеле показалось, что он просто боится, но ведь это не может быть правдой. Только не с ними. Микеле подавил вздох, глубже надвинул на голову капюшон и, отпустив холодные железные прутья, подошел к Флорану. Под глазами Мота тёмные круги, будто он не спал несколько дней, костяшки пальцев замотаны чем-то, похожим на обрывки ткани, недельная щетина и какой-то пустой неживой взгляд. Микеле смотрел на него несколько секунд, напрасно пытаясь заглянуть в глаза, но так и не сделал ничего. Не знал. Боялся. Хотя, казалось бы, какой тут страх, когда ему уже предельно точно объяснили, что он потерял. Потерял, не успев обрести. -Не стой тут долго. Простудишься, — тихо сказал Локонте и, осторожно обойдя Флорана, зашёл обратно в комнату. Признаться, здесь было не на много теплее. Микеле ненавидел холод, противный и бесконечный, забирающийся под кожу, заковывающий в свои объятия. От такого невозможно было спастись ни под одеялом, ни закутавшись хоть в сотню толстовок. У Микеле постоянно мерзли руки, пальцы, с каждым вдохом он замерзал все сильнее, иногда ему казалось, что ещё немного и он заледенеет весь, станет неподвижной статуей самого себя, навечно оставшись в этих каменных стенах. А потом просто растает, превратившись в капли на балконной двери. Раньше они согревались чаем, раньше ладони Флорана были теплыми, раньше… Казалось, прошло так много времени, недели и месяцы, а их последняя ночь все равно оставалось в памяти самым ярким всполохом. Хриплый шепот Мота, его сильные руки и горячее дыхание на шее. То как Микеле обнимал его, до боли, до смеха, до истерики. Лучший дуэт Франции, как бы ни так. Микеле грустно усмехнулся серому полумраку, спрятал руки под кофтой, чувствуя, как обжигает кожу собственным холодом, и побрел к себе. Конечно, зря ты так думал, Локонте, нет здесь дружбы, и даже если ты выскажешь Моту все в лицо, обвинив его во лжи и предательстве, которых, наверное, и не было вовсе, не изменится ничего. Ну, может, только получишь по физиономии пару раз. И все. -Как-то быстро ты расклеился, Локонте, — щелкнул выключатель, тут же заливая комнату ярким желтым светом, и Микеле зажмурился, закрыв глаза ладонью. Сзади его обняли чьи-то руки. Хотя почему чьи-то. Руки Ноэми. Итальянец дернул плечом, попытавшись высвободиться из ее хватки, и медленно выпустил воздух из легких. Гарсия объятия не разжимала, наоборот навалилась всем весом, положив голову на плечо и дыша прямо в ухо. От нее пахло приторно-сладкими духами, гелем для душа, принадлежавшим Маэве, а еще, кажется, алкоголем. Хотя Микеле был не уверен, вряд ли даже она сможет достать здесь выпивку. -Чего ты хочешь? — спросил он. Ругаться не хотелось и, если уж ей так приспичило пообниматься, то хорошо, так уж и быть, он потерпит. -Просто поговорить, — неумело соврала она, — как Флоран? «Ну опять одно и то же» -Отлично себя чувствует. -Это странно, нынче отвратительная погода, — она, наконец, разжала руки и отошла на несколько шагов назад, опираясь бедром о стол. Микеле сильнее замотался в кофту, — за что ты так со мной? Ведь я же говорю правду. -Не понимаю, о чем ты. -О тебе и Моте. Ноэми прищурилась, по-птичьи склонив голову, и Локонте в очередной раз понял, чего она добивается. Маленький моральный садист, она не хотела его убить, отнюдь, она просто развлекалась. Говорила гадости и наслаждалась реакцией. Микеле хрипло рассмеялся. -У нас с Мотом все отлично. Мы уладили все разногласия и теперь вновь друзья, — сообщил он. Она не поверила, продолжала вглядываться в его лицо, но видела лишь улыбку, а дальше просто умения не хватало заглянуть. Отступив еще на пару шагов, она взяла со стола нож для бумаги, так опрометчиво оставленный здесь Диан, покрутила его в руках, рассматривая на свет. Микеле молчал и улыбался. Она тоже. -Ты такой же плохой лжец, как и художник, — наконец сказала Ноэми, продолжая отступать. -Я, кажется, уже говорил, мне плевать на твое мнение, — ответил ей Локонте. Не нравилось ему все это… что-то совсем не в те дали их занесло. -Да, я помню, — она равнодушно дернула плечом, крутанула лезвие в руке и отступила еще на шаг, теперь упираясь коленями в диван. А потом вдруг сжала нож так, что костяшки пальцев побелели, и прошипела, — ты настроил против меня Маэву. Локонте опешил. Вот это была уже наглость. -Это не правда, — возмущенно фыркнул он, — в том, что ей надоели твои закидоны, моей вины нет. -Ах так, — Гарсия ухмыльнулась, ее несло, — ладно. Но запомни, не я здесь чужая, а ты. Это тебе здесь нет места! Это ты должен был сдохнуть в подвале, а не я! Ты и твой обожаемый Мот, из-за которого меня туда и посадили. Она сорвалась на смех, дикий и какой-то нездоровый, сделала шаг к Микеле, выбрасывая вперед руку с ножом, и вновь замерла. -Нет… это меня здесь любят, не тебя, меня здесь ждали, и меня будут ждать там… -Ноэми… Он осторожно протянул руку и увидел, как у Гарсии дрожат пальцы, сначала мелко, но потом сильнее, ее начало трясти, будто в лихорадке. Она резко вскинула голову, хлестнув себя волосами по лицу, и вновь улыбнулась, на этот раз еще страшнее. -Успокойся… -Назад! По щекам ее покатились слезы, она стерла их тыльной стороной ладони, чуть ни порезав себе щеку лезвием, вновь склонила голову, сверкнула безумной улыбкой, а потом вдруг развернулась и, занеся нож, воткнула его в стену, оставляя на расписанных Микеле обоях рваный порез. Как раз возле ладони Мота. Посыпалась синяя краска. Микеле показалось, будто ему этот нож в сердце воткнули. -Не смей! Ноэми захохотала, махнула рукой, и Локонте чудом успел отстранится, лезвие прошло прямо перед носом. Он схватил ее за руку, и она вцепилась ему в воротник, чуть ли ни повисая на нем. На ее щеках слезы мешались с краской. -Это я… это меня здесь должны любить…- прошептала она и вновь попыталась улыбнуться. А потом кто-то схватил ее поперек талии и одним сильным движением отбросил на другой конец комнаты. Мот, промокший, взъерошенный и очень, очень злой, хрустнул пальцами, окинул Микеле быстрым взглядом и подошел к Гарсии, зажимая оба ее запястья одной рукой. Она рассмеялась, а он резко дернул ее наверх, вновь поднимая на ноги. -Тебе конец, — шепотом произнес он. И улыбнулся. Так, что у нее смех застрял в горле. В ее глазах плескалось чистейшее безумие, Мот был похож на взбешенного зверя, готового разорвать каждого на своем пути. И Микеле бы не удивился, если бы уже через секунду стены окрасились алой кровью, а на пол упало обезглавленное тело. Не в этот раз. -Отпусти ее! Флоран замер на месте, так и не занеся до конца руку, медленно развернулся. -Пожалуйста, отпусти ее, — тихо повторил Микеле, — все хорошо. Мот разжал руки, и Ноэми грохнулась на пол, так и оставшись давиться от беззвучного хохота, уже больше похожего на плач. Локонте медленно поднял с пола нож, положил его обратно на стол и подошел к Флорану, замирая в нескольких сантиметрах от него. Флоран походил на застывшую статую, и Микеле, не придумав ничего больше, просто улыбнулся, грустно и тепло. Он не удивился, когда Флоран вновь ничего не ответил, просто развернулся и ушел к себе, оставив их одних в комнате. Но взгляд у Мота больше не был мертвым, не был злым и отчаянным, потерянным, может быть, печальным и совсем немного, так, что разглядеть почти невозможно, нежным. Что творится в душе у него, Микеле даже боялся представить, но, кажется, Флоран не злился больше. За каменными стенами медленно успокаивался дождь. 888 На следующее утро оторванный кусок обоев был приклеен обратно, а Ноэми, угрюмая и будто бы очень уставшая, с опухшим от слез лицом, скрытым за лохматыми прядями, оттирала от пальцев следы клея. На тихое «спасибо», произнесённое Микеле, она только сильнее отвернулась и ничего не сказала. Локонте до сих пор помнил, как у неё дрожали руки и она шептала что-то, захлебываясь собственными вздохами и собственными слезами. В ней жило сломанное, озлобленное на мир существо, недолюбленное, недопонятое, бившееся в предсмертной агонии, почти мертвое. Она сама была почти мёртвой. И, наверное, её можно было даже пожалеть. Кажется, тогда они весь день провели с Маэвой, закрывшись у себя, Мот так и не появлялся, Диан рисовала что-то, сидя на диване и иногда поднимая взгляд на птиц с разноцветными хвостами. Её, казалось, не волновало ничего вокруг, и Микеле оставалось только радоваться этому. Хоть кому-то здесь более-менее хорошо. А вечером к нему вновь заглянула Маэва, на её губах гуляла шальная улыбка, так и норовящая превратиться в оскал, в глазах плясали черти, она прикрыла за собой дверь и, усевшись рядом с Локонте, протянула ему свернутый в трубочку лист. -Это что? — спросил Микеле. -А ты посмотри. Маэва нетерпеливо прикусила губу, вглядываясь в его лицо и дожидаясь реакции. Казалось, она светится от восторга. Микеле недоверчиво покосился на бумагу и принялся её разворачивать. -Вау…- протянул он. Маэва не сдержала громкого смеха. Перед ними лежал план побега.