Черная Башня

-Жалкий раб! Ты не достойна… Ноэми молниеносно ушла от удара, дернулась в сторону, перелетела через стол, и вновь приземлилась на ноги. Маэва потерла обмотанный полотенцем кулак. -Твоя власть здесь пустой звук, твои слова не стоят ничего, ты променяла нас, поменяла свободу… -Заткнись, сумасшедшая, сколько можно! Она подпрыгнула на месте и обернулась. Лениво подпирая косяк, стоял в дверях Мот. -Кого я вижу…- протянула Гарсия. По лицу её расплылась злая, широкая улыбка. Договорить она не успела, Маэва накинулась сзади, отобрала полупустую бутылку и запихнула в девичью спальню, тут же прижимаясь к двери спиной. Мот фыркнул и удалился к себе. Со всего размаха Гарсия врезалась в дверь. Такое продолжалось уже третий день. 888 -Откуда ты вообще его берешь? Ноэми склонила голову набок, растянула губы в улыбке. -Места знать надо. -Уходи. -Нет. Она сидела на стуле возле двери, качала ногами в воздухе. Микеле бесило в ней все. Уже третий день, третий чертов день она приходила сюда, пьяная, злая, с безумным взглядом, грязными волосами, забивала воздух запахом сладких духов, алкоголя, хриплого смеха, сидела на одном и том же месте и говорила. Несла какой-то бред, нарывалась на ссору, лезла носом в лицо, не слушала никого и ничего. Любимая тема — Мот. Оскорбления, оды, похвала и снова попытки смешать с грязью. Она читала стихи, пыталась петь, у неё совсем не было голоса, смеялась над остальными, кидалась оскорблениями, смеялась, пила. Микеле отбирал у неё бутылки, выталкивал за дверь, она вешалась на шею. В какой-то момент желание убить её перестало вызывать приступы совести. Женщин бить нельзя. Мот по ночам больше не появлялся, хотя это было логично, им бы все равно не дали времени побыть одним. И, наверное, но только наверное, Микеле это радовало. Раньше он не сомневался, знал, что хочет, чего пытается добиться, но после слов Маэвы, что Мот его любит, вся уверенность полетела к чертям. Правда ли это, и, если так, может ли у них быть хоть какое-то будущее, сможет ли Флоран принять, что Микеле… любит его тоже? Или просто не хочет оставлять. Надо было встретиться, обсудить все, удержать Флорана от очередного падения, но… это так страшно. Открыть всю правду. Микеле ненавидел себя за этот страх. -Мне хорошо здесь, зачем мне уходить, — Ноэми развела руками, заметив, что Локонте смотрит на остатки виски, спрятала его за спину, — ты всегда меня прогоняешь, постоянно, неужели я настолько хуже?.. Почему ты меня не любишь? -А почему я должен тебя любить? -Но я же ведь лучше Мота. Микеле застонал и закрыл лицо книгой, сдерживая желание эту самую книгу запустить Ноэми в физиономию. Женщин бить нельзя, верно?.. -Пожалуйста, уйди, — вновь произнёс он. -Нет. Гарсия поднялась со стула и, неизящно качаясь, подошла к нему, упала на кровать рядом. Резко захотелось отодвинуться, когда её ладони легли на плечи, а сама она привалилась к Микеле всем телом, пытаясь вновь коснуться носом его лица. Хорошо хотя бы куртка Мота висела на спинке кровати и она не будет потом вонять сладкими духами. -Ты хороший, Локонте, — пьяно протянула она, — ты слишком хороший для этого места. Ты же как этот, с большими крыльями, которых раньше все почитали, ты несешь свет, а мы здесь просто дети. Глупые, маленькие и напуганные… -И пьяные. Отдай. Он забрал у неё бутылку, и Ноэми страдальчески застонала, снова утыкаясь носом в плечо. Наверное, у неё болела голова, но таблетки у Микеле кончились, он и так вчера отдал ей последнюю. -Знаешь, у нас под окнами всегда росли цветы, незабудки, красивые такие, голубые, их мама собирала и ставила в вазочку на столе, они подходили под цвет салфеток. Мы часто пили чай на веранде, и я гуляла возле дома, тогда ещё было не страшно, я думала, все успокоилось, не придут за мной больше. А они пришли, утром, разбили посуду и растоптали наши цветы. Я до сих пор помню, и мама плакала, и помочь некому было… Почему ты меня не любишь? Микеле медленно выдохнул и закрыл глаза, только сейчас он понял, что все это время не дышал. Ноэми не говорила такого раньше, она ругалась, орала, материлась, но никогда не рассказывала о прошлом. А вывести её на этот разговор Микеле не пытался. -Я просто хочу свободы, хочу домой. Микеле тихо вздохнул и погладил её по волосам. Обещать что-то — пустой звук, пустые надежды, и Гарсия слишком умна, чтобы и поверить ему и не заподозрить ничего. Он бы сказал ей, что скоро они выберутся, сбегут, и все останется в прошлом, но ведь она же не сможет молчать, она разболтает все, расскажет каждому встречному, испортит, снова напьется и будет винить всех попадающихся ей на глаза. Это было жестокой, но все же правдой, и даже Микеле это понимал. Вдруг она надрывно, хрипло засмеялась и резко села, впиваясь в Микеле острым, злобным взглядом. Её слегка шатало. -Жалеешь меня? Зачем? Ведь тебе наплевать, тебе есть куда возвращаться, единственному из всех нас есть… Гарсия дернулась за бутылкой, Локонте поймал её за руку и оттолкнул назад, не давая свалиться на пол. Она тихо зарычала. -Тебе на сегодня хватит, — отрезал он, — и мы все хотим домой, так что прекрати истерики… -Только вот моего дома нет больше, сожгли его, разрушили и убили всех! На моих глазах! И знаешь… знаешь кто виноват? Папаша твоёго любимого, ненаглядного, обожаемого Мота!.. -Заткнись! Она вновь рассмеялась, отскочила назад и грохнулась на пол. Откинула длинные волосы за спину и растянула губы в широкой клыкастой улыбке, осталась наблюдать. О, сколько всего хотелось сказать ей, сколько всего нехорошего, того, что при женщинах произносить нельзя, сколько мата, смеси итальянского с французским, крутилось в голове, сколько мыслей. Грязных, отвратительных, не принадлежащих ему, но таких сладких… -Убирайся, — прошипел Микеле. Ноэми снова засмеялась и рывком поднялась на ноги. Подошла совсем близко, обдавая запахом алкоголя и злобы, на него, на саму себя, на всех, из-за кого она здесь сейчас. -Скажи, что любишь меня, и я уйду, — прошептала она. Локонте поморщился. -Нет. -Почему? -Потому что это не так. Она вновь полезла с поцелуями, Микеле оттолкнул её и отошёл к двери, прижавшись к ней спиной. Гарсия вновь покачнулась, вцепилась пальцами в спинку кровати и уставились на Микеле долгим немигающим взглядом. Она походила на шарнирную куклу, не соображала уже ничего, состояла из гнева, ненависти и кричащего надрывного отчаяния. Такого, что хочется самолично разбить себе голову, лишь бы прекратить это. -Ты как гребаный наркоман, Локонте, — усмехнулась она, — ты зависишь от него, а он убьет тебя. Вот увидишь, не сейчас, возможно, тогда меня уже не будет, но ты вспомнишь… ты вспомнишь мои слова, пока будешь биться в агонии, пока руки Мота будут в твоей крови. Он принесёт тебе столько боли…, а ты будешь тянуться к нему, и, в конце концов, сдохнешь у его ног… -Замолчи… -Почему ты меня не любишь? -Замолчи, пожалуйста… -Почему ты меня не любишь?! Сорвавшись на крик, она кинулась вперёд, и Локонте увидел лишь как мелькнула смазанная тень, прежде чем Ноэми врезалась в него и вышибла дверь, роняя их обоих на пол. Её вело, она не контролировала себя, сила, что принадлежала ей, абсолютная сверхчеловеческая скорость, она никогда не умела ей управлять, и сейчас просто не успевала следить за собственными движениями. Микеле спихнул её на пол, она подобралась резко, вскочила на ноги, оскалилась. -Иди ко мне… И вновь дернулась вперёд. В этот раз итальянец успел, Гарсия даже не коснулась его, словно какой-то силой её отбросило в сторону, она споткнулась о диван, перелетела через спинку и на всей своей скорости врезалась в зеркало. Зазвенело стекло, по всей комнате полетели обломки, а сама она завалилась набок, сшибая все на своём пути. «Твою же…» Локонте бросился к ней, осторожно обошел и попытался помочь встать. И чуть ни поплатился жизнью, когда Гарсия вонзила осколок в стену в нескольких сантиметрах от его головы. Она вывернулась под немыслимым углом, попыталась уцепиться за его плечо, но не успела. Время остановилось. Микеле быстро вытащил из её руки осколок, поднялся с пола и отошёл на несколько шагов, этого вполне хватило, чтобы, когда секунды вернулись, Ноэми держала в руках лишь воздух. Она низко, зло зарычала, оперлась на руки, загоняя куски стёкла глубже в ладони, но даже не чувствуя этого, и склонила голову. Сейчас бросится. -И что тут опять? — послышался сонный ленивый голос. Не спеша в комнату зашёл Мот, поднял голову и так и замер, переводя взгляд с девушки на Микеле и обратно. «Ну все, теперь он её точно убьет…» Кажется, Ноэми это тоже поняла. Мот шагнул вперёд и её бросило в сторону, она попыталась перескочить через стол и скрыться в ванной, запуталась в собственных ногах и грохнулась прямо ему на руки. Флоран поймал её в полёте, как и в прошлый раз перехватил запястья одной рукой и прижал к стене, смыкая пальцы на горле. Ноги её даже пола не касались. -Как же ты мне надоела…- произнёс Мот, на удивление, спокойным голосом, — есть последнее желание? -Да пошёл ты, — прохрипела она, попыталась ударить его ногой, но он лишь сильнее сжал пальцы. -Значит, нет. Ну и ладно. Счастливого пути на тот свет. -Флоран, не надо! Мот остановился, медленно выдохнул сквозь зубы и, глядя, как отчаянно и безнадёжно, словно маленький кусачий зверёк, Гарсия шипит и пытается высвободить руки, спросил. -Почему? -Потому… потому что. Отпусти её. Микеле подошел и дернул Мота за руку, тот даже не сдвинулся, только бровь вопросительно поднял. -Я не хочу, чтобы её кровь была на твоих руках… Ноэми попыталась что-то прошипеть, и Флоран опять сильнее сжал руку. -Если ты её убьешь, тебя могут перевести отсюда, а я не хочу, чтобы ты уходил. Они с Мотом сверлили друг друга взглядами секунды три, после чего Флоран вновь вздохнул и, не глядя, отшвырнул Ноэми обратно куда-то за диван. -Но если она ещё раз к тебе полезет… -Не полезет. Микеле рвано улыбнулся ему и выглянул из-за плеча. Гарсия как раз поднималась с пола. -Все равно… все равно выберусь, — прохрипела она. Флоран изобразил кривую ухмылку. -Пошла отсюда, — протянул он, — иди вон, помойся лучше. Цепляясь за стены и оставляя кровавые следы, Ноэми добралась до ванной и закрылась там. Мот покачал головой. -Скоро мы будем свободны, — тихо напомнил Микеле, приобнимая его за плечи. -Ты будешь. -Ты пойдешь с нами. -С чего ты взял? -Я просто знаю. Микеланджело осторожно погладил его по руке и, не дожидаясь ответа, пошёл собирать осколки. 888 Микеле лежал на диване и тихо мурчал себе под нос, сочиняя новую мелодию, света не было, лишь луна, пробивающаяся через балконную дверь, заливала комнату мягким тусклым сиянием. Рядом стояла рама от зеркала и, если поднять голову, можно было увидеть разноцветные следы их ладоней. Локонте протянул руку и потер пальцами высохшую краску, собственное искусство грело ладони, а воспоминания, как смеялась Маэва, и они бегали по всей комнате за Флораном, заставляли улыбаться. И все-таки, даже в этом заточении оставалось что-то хорошее. Все здесь мечтали о свободе, башня стала их общим проклятием, но ведь если отбросить условности и взглянуть с другой стороны, не попал бы он сюда, не встретил бы Мота и девушек, не было бы разговоров на кухне, запаха дождя, их маленьких трагедий и звонкого смеха. Да и тюрьма эта — не самое плохое, что могло с ним случится. А с Ноэми они поступили все-таки отвратительно, хоть она и пыталась убить его, нельзя было позволять Флорану так обращаться с ней. Ведь не виновата она ни в чем. В словах её все же оставалась правда, не любили её здесь, может быть раньше, когда-то давно, до появления Микеле, она и являлась частью семьи, но не сейчас. Локонте не занял её место, но все-таки, хоть и не много, но был виноват в таком отношении. Он стал новым другом для них, таким, какой Гарсия уже никогда стать не сможет. В комнате, как и всегда с приходом темноты, появился Мот, окинул Микеле взглядом и вопросительно поднял бровь. Итальянец помахал ему и Флоран вышел на балкон, прикрыв за собой дверь. И все-таки Мот изменился, Микеле прекрасно помнил, каким он был в их первую встречу, как смотрел на него, сколько презрения и плохо скрываемой злости было в его взгляде, как от любого касания его будто током пробивало и он торопился убрать руки. Сейчас же… ведь он не убил Ноэми, подумать только, он послушал его, подчинился и разжал пальцы. Это уже было маленькой победой. Быстро спрятав в карман лист с нотами, Микеле вскочил с дивана, замотался в куртку и вышел на балкон, замечая Фло с сигаретой в зубах. Мот скосил на него взгляд, заметил собственную куртку и обнял Микеле за плечи, притягивая к себе. Он не злился, просто думал о чем-то. -Спасибо, что в очередной раз спас моё творчество, — пробормотал Микеле, прижимаясь щекой к плечу Флорана. Тот тихо фыркнул. -Творчество? Мне-то казалось, я спас тебя. -Но ведь после моей смерти, погибли бы и мои творения. Мот ничего не ответил, но улыбнулся, погладил Микеле по плечу и выпустил в воздух тонкую струйку дыма. Как ни странно, сигареты Флорана пахли совсем не противно, и итальянцу совсем не хотелось отойти от него подальше. -Видимо ты на меня хорошо влияешь. Приучаешь быть добрым. Микеле хитро улыбнулся и обнял его за шею, прижимаясь всем телом. Так было теплее, пальцы Флорана легко поглаживали его спину и хотелось мурчать от удовольствия. Все произошедшее днём казалось таким давнишним, словно и не с ними вовсе, а им остались лишь ночи, бесконечно длинные, наполненные запахами, звуками и воспоминаниями, часы, что делились на двоих и оставались тайной. Их маленький хрустальный мир вновь собирался воедино, заживали раны на ладонях, время лечило, возвращало все на круги своя, и Микеле был готов простить Флорану все, все его слова и действия, любую боль и любую обиду. -Спасибо, что оправдываешь мои надежды, — прошептал он и уткнулся носом в шею Мота, вдыхая чуть горьковатый запах. -Все для тебя, — еле слышно ответил Флоран. Вдруг так некстати вспомнились слова Маэвы, и Микеле вдруг понял, так неожиданно отчётливо и ярко, что все это правда. Что Флоран совсем не такой, он хороший, ранимый и влюбчивый, и что он, Микеланджело, действительно дорог ему, чтобы тот ни говорил. Жаль время добавило слишком прочный панцирь, хотя, признаться честно, в жестокости и цинизме Мота было что-то… притягательное, завораживающее, сексуальное. -О, смотри, это не наша ли сумасшедшая? Микеле нехотя отлип от него и выглянул на улицу, пытаясь разглядеть, что творится внизу у воды. Там были какие-то люди, кажется, они сражались, пытались поймать кого-то, а этот кто-то метался между ними, срываясь на сверхзвуковые, рычал и вырывался, и так знакомо… -Ноэми… Чёрт! Флоран не успел даже ничего сказать, как Локонте выскользнул из его объятий и кинулся прочь из комнаты, вышибая тяжелую железную дверь. На лифт не было времени, пришлось бежать по лестнице, несколько раз он тормозил время, будто это чем-то могло помочь, спотыкался на ступенях, цеплялся за шершавый камень и несся дальше вниз. Где-то там, у ледяной воды, сражалась за свою жизнь Гарсия, одинокая, испуганная и злая, обреченная на поражение, но до самого конца, до последней секунды верившая, что свобода возможна. Микеле свалился на последней ступеньке, чуть ни свез носом пол и кинулся дальше, выбегая на улицу. Он оказался прав. -Ноэ… Кто-то зажал ему рот рукой и утащил в тень, отсюда их не было видно, но они видели все. Ноэми держали за руки двое солдат, по лицу её стекала кровь с водой, она кричала что-то, смесь мата и проклятий, кажется, у неё была сломана нога. Третий бил её в живот и по лицу, на его руках оставались следы крови, а он все не останавливался. Локонте попытался укусить держащую его руку, выкрутиться из железной хватки, хоть как-то помочь. Сделать хоть что-то, спасти ей жизнь, как, он не знал пока, но есть же шанс, всегда есть… -Ты уже не поможешь ей, только сам попадешься, — тихо прошипели ему на ухо. Микеле замычал, крутя головой, со всей силы наступил держащему его Моту на ногу, но тот не шевельнулся даже, только сильнее прижал его к своей груди. -Я знаю, тебе больно, но она уже труп, даже если ты побежишь туда, ты не сделаешь ничего. Микеланджело… Микеле, успокойся! Мот грубо развернул его к себе, обхватил лицо ладонями и заглянул в глаза. Микеле зажмурился. В нескольких метрах от него погибала Ноэми. Человек, которого он знал, с которым сидел рядом, который рассказывал ему сказки и вешался на шею. Странная, грубая, часто злая, но все же настоящая, как и все они, особенная, жаждущая свободы. Она говорила ему о своей доме и заклеивала оторванные ею же обои, сплетничала с Маэвой, смеялась. Была человеком. Микеле слышал, как ей ломают ребра, как она кричит, громко, надрывно, кашляет, тихо стонет и ругается. Как солдаты смеются и бьют её тяжелыми, грязными сапогами. Как же он ненавидел их в тот момент, как же хотелось утопить их самих в этом море, и пусть потом Ноэми будет петь ему песни, отчаянно фальшивя, ругаться и обзывать его, но пусть она останется жива, пожалуйста. Пожалуйста… Мот обнял его и Микеле уткнулся лицом ему в плечо, Флоран прижимал его к себе крепко-крепко, словно пытался спрятать от всего мира, защитить и никому не дать прикоснуться. Он не говорил больше, но Микеле чувствовал, как дрожат его руки и он сам прижимается щекой к его голове и, он был уверен, закрывает глаза. Где-то там, у воды, стихли крики Гарсии, солдаты поговорили ещё о чем-то, схватили её под руки и утащили с берега. Все так же бились о камни волны, смывая с них кровь, вздыхало море, качался катер невдалеке. Микеле вдруг почувствовал, как замерзает, и сильнее обнял Мота. Флоран казался спасением, единственным, что осталось у него здесь, в него хотелось вцепиться пальцами, обвить руками и ногами и не отпускать никогда больше. Остаться рядом и позволить себя спасти. Мот развернул его спиной к стене, закрыл собой и гладил по волосам, шептал что-то на ухо, кажется, даже говорил на итальянском. За секунду он стал для него роднее всех, кого он знал прежде. Лучше и дороже. Микеле не сомневался больше, пусть даже слова Маэвы окажутся ложью, он любит его. И, ни смотря ни на что, будет любить.