Черная Башня

Первым, что услышал Микеле, вынырнув из бесконечной бездонной темноты, был монотонный отвратительный писк над ухом. Странно. Там, куда он вроде собирался попасть, ничего не должно пищать и действовать на нервы. С трудом приоткрыв глаза, он тут же зажмурился и попытался сжать голову руками. Все тот же свет, белый, неумолимо приближающийся, был повсюду и на секунду он подумал, что вновь оказался перед этим чертовым поездом. Но грохота больше не было, и удара не случилось, только чуть слышно звякнул металл, не позволяя ему поднять левую руку. Переждав ещё полминуты, Микеле вновь постарался оглядеться, и в этот раз вышло уже значительно лучше. Над ним белел самый обыкновенный потолок больничной палаты, сам он лежал на кровати, а левое запястье было приковано к ручке тонкими, скорее декоративными наручниками. Писк доносился из стоящего рядом аппарата, названия которого он так и не смог вспомнить, на котором ровно змеилась его собственная кардиограмма, справа возвышалась капельница с бесцветной жидкостью, а в руку ему была введена толстая длинная игла. Маленькая палата, без окон и с одной единственной дверью такого же белого цвета, наводила мысли о чем-то, не принадлежащем времени, и единственным ярким пятном здесь была девушка, сидящая в углу и, кажется, спящая сейчас. Знакомые светлые волосы рассыпались по плечам, ноги закрывало привычное светло-голубое платье. Не то, что в последнюю ночь. «Диан» Медленно, будто нехотя, сложилось в голове имя и Микеле вновь зажмурился. Воспоминания накатывали волнами, словно давно забытые картинки, словно произошло это сотни лет назад и он так опрометчиво позволил себе это забыть. То, как они бежали, как шипела на них Маэва и прогремел единственный выстрел под сводами туннелей, как споткнулась Диан на лестнице, как Флоран целовал его губы. Флоран. Девушка подняла голову и потерла глаза, только потом замечая Микеле. Словно на старой пленке итальянец видел, как неловко поднялась она на ноги, почти бегом подошла к нему, остановилась возле кровати и нерешительно обняла. Глаза её были красными от слез и недосыпа, и, кажется, она вновь расплакалась, прижавшись щекой к его плечу. Микеле не знал, сон ли это, или же наконец вернулась реальность, не знал, какой день сейчас, сколько времени, и был ли тот поезд настоящим. Те люди, и пистолет в руках Флорана, его незадачливое прощание, действительно ли это было, или только показалось. Складывалось ощущение, будто мозги его кто-то хорошенько встряхнул, спутал и смешал карточки воспоминаний, и теперь моменты детства стояли где-то возле их последний ночи с Мотом. Но даже несмотря на это, что-то внутри, на уровне подсознания билось и орало, что все не в порядке. Он потерял что-то. Потерял кого-то. -Диан… Диан, — Микеле потряс её за плечо и слегка отстранил от себя. Она вновь протерла глаза и вопросительно посмотрела на него, — где Флоран, Диан? Девушка шмыгнула носом и опустила взгляд. Смотреть на него побоялась, и, наверное, это было худшим ответом, который она могла дать. Локонте попытался взять её за руку, вновь звякнул наручник и натянулась тонкая цепь. Он не верил, не хотел ей верить. -С ним все в порядке? Скажи, что он жив, пожалуйста, скажи, что… Диан вновь зарыдала, отступая назад, принялась остервенело стирать с щёк дорожки от слез. Микеле смотрел на неё, не отрываясь, и в очередной раз ломался мир перед глазами. Но уже не этот, тот красивый, воздушный, хрустальный, крошился на осколки, настолько мелкие, что собрать их снова уже не представлялось возможным. Ладони, лежащие поверх его рук, пропали, и один он уже не мог удержать свою маленькую теплую реальность. Микеле закрыл глаза и откинулся обратно на подушку. Смысла просыпаться он больше не видел. 888 «Я боюсь позабыть твой смех, Я как преданный пёс»* -Как ты себя чувствуешь? Голова не болит? Женщина с добрым улыбчивым лицом и теплыми руками осторожно коснулась его лба и убрала назад волосы. От неё пахло кофе и медикаментами, а из-под рукавов больничного халата выглядывала вязаная кофта нежно-розового цвета. Она быстро проверила все приборы и положила рядом на тумбочку тетрадку и карандаш. -Я слышала, ты любишь рисовать, поэтому… это тебе. Ответь что-нибудь. Микеле перевёл на неё спокойный безразличный взгляд. -Спасибо, — тихо сказал он, — я чувствую себя лучше. Конечно, это было враньем, но именно тем, что она и хотела услышать. Как он выжил под колесами поезда, так и осталось загадкой, ни одной сломанной кости, лишь пара ссадин и небольшое сотрясение мозга, рана возле виска, шрам от которой обещал остаться на всю дальнейшую жизнь. Недолгую, скорее всего. В первый раз, когда доктор зашёл к нему, сказал, что это чудо, произвол высших сил, якобы там за ним приглядывают. Взял обещание, что больше не будет лезть под колёса, похвалил за храбрость. Непонятно как, но Маэве удалось их отмазать, и вместо того, чтобы добить, Микеле отправили сюда. Он вообще не понимал, зачем Дову понадобилось нанимать для заключённых врачей, но, наверное, по каким-нибудь официальным бумагам, это было необходимо. Уж лучше бы он погиб там, был бы сейчас где-нибудь далеко отсюда, сидел рядом с Флораном и перебирал струны его старенькой расписанной гитары. Любил бы, был бы любим. Какой смысл оставаться на этой земле, пытаться выбраться на свободу, бороться, жить, если Флорана больше нет. Если человека, готового отдать за него собственную жизнь, больше нет. Хотелось закрыть глаза и не открывать их больше, умереть по собственному желанию, просто потому, что больше нет смысла, оборвать этот бесконечный сон и вновь почувствовать горячие пальцы, касающиеся щеки. Микеле смотрел в потолок и прокручивал в голове одни и те же моменты, словно в бесконечной временной петле, картинки, искаженные сознанием, грохот выстрела, снова, снова и снова. То, как смотрел на него Мот. Каждый взгляд его, каждое слово, каждое действие. С начала до конца и опять по кругу. Каждый день к нему заходили медсестры, спрашивали, как он себя чувствует, каждый день он отвечал им одно и то же, и через пару дней женщина с добрым лицом и теплыми руками вытащила иглу из его руки, отключила от аппарата. А потом потрепала по волосам и поцеловала в лоб. 888 «Когда чокнутый ливень смывает всех, Когда шумные грозы пугают всех» Микеле стоял перед зеркалом и смотрел на своё бледное осунувшееся лицо. Без вечного макияжа, с отросшими, уже не светлыми волосами, лёгкой щетиной и темными провалами глаз, он почти не узнавал себя. Спутанные пряди спадали на нос, на виске, почти закрытый волосами, виднелся пластырь, майка сползала с одного плеча. И взгляд мёртвый, серый и равнодушный. Флорану бы он таким точно не понравился. -Готов? — к нему заглянул один из врачей и Микеле последовал за ним, смотря себе под ноги. Готов к чему? Влачить дальше своё бессмысленное существование, вернуться и каждую ночь ненавидеть себя за то, что не поступил иначе. Стать тенью себя самого, похоронить собственную душу в хрустальных осколках, забить гвозди в крышку собственного гроба и проститься. Теперь уже навсегда. При выходе с этажа медсестра протянула ему аккуратно свернутую флорановскую куртку, тихо пожелала удачи и передала в руки двум стоящим у дверей солдатам. Холодная кожа пахла сигаретами, Микеле чувствовал, как вновь сжимается все, ком встаёт в горле. Его словно выламывало изнутри, рушились барьеры, что раньше держали эмоции, и боль медленно, но верно черными венами вытекала сквозь разломы. Он знал, что скоро его накроет, он осознает все и возненавидит себя до такой степени, что будет готов броситься вниз с их общего балкона, но пока нет. Пока только ощущение, будто все это не с ним, будто Флоран все ещё сидит в своей комнате. А ведь он говорил, что ему идёт, это было последним, что сказал он перед тем, как уйти, это было прощанием. А он, глупый, не понял. А сейчас… сейчас уже поздно. Наверное. Они вышли из медицинского крыла и все трое поднялись на последний этаж, охрана молча пялилась себе под ноги, а Микеле прижимался носом к кожаному вороту и вдыхал запах дождя. Если хорошо постараться, можно было представить, что Флоран все ещё рядом. Его подтолкнули в спину и он вновь открыл глаза, солдаты распахнули тяжелую железную дверь и посторонились, давая пройти. В другой ситуации Микеле обязательно обратил бы внимание, что они необычайно вежливы с ним, но сейчас было не до этого. Стоило ему заступить на порог, Диан бросилась ему на шею, сжала в объятиях и уткнулась носом в плечо. Вслед за ней подошла и Маэва. Он видел её впервые с того самого дня, она осталась все такой же, те же черты лица, те же волосы, только что-то изменилось незримо, толи держалась она по-другому, толи взгляд другим стал. Уставшим очень, больным, пропитанным какой-то неясной безысходностью. Чертов падший ангел стоял перед ним, улыбался потрескавшимися губами, и в глазах её отражалось ровно то, что чувствовал сейчас Микеле. Она подошла и обняла его за плечи, ничего не сказала, но он понял, она знает все, она все чувствует. Так же остро и так же мучительно, как и он сам. 888 «Я все жду твои тёплые руки, Жду, что меня заберешь» Темнота мягко обнимала за плечи, Микеле сидел на кухне, поджав под себя ноги, и бездумно наблюдал за карандашом, крутящемся в воздухе. Он не понимал как, но теперь мог приводить в движение мелкие предметы, первый раз он заметил это, когда раскладывал вещи в своей комнате сегодня утром, видимо маленький презент от сотрясения мозга. Впрочем, какая кому разница. Маэва рассказала много всего интересного, что он провёл в коме больше недели, что врачи уже потеряли надежду спасти его, что Солаль чудом отмазал их, наплетя Дову столько всего, что уже забыл половину, что теперь за ними постоянная охрана. Что Флоран все-таки выжил. В тот же день, что они сбежали, Маэва ломилась в кабинет Дова, умоляя его сохранить Моту жизнь, и тогда он сообщил ей, что совсем не собирался его убивать. Уничтожить собственного сына, любимую игрушку, это ведь так не весело. Потом он заявил, что отправил его в карцер, вытолкнул Маэву из своего кабинета и приказал стеречь её так, чтобы она даже нос высунуть в коридор не решалась. Её заперли на этаже, расставив по охраннику на каждом квадратном метре, и дальше любая связь оборвалась окончательно. Первой мыслью Локонте было сломя голову нестись вниз и вызволять Флорана, он готов был броситься против солдат, упасть перед Довом на колени, но потом Маэва продолжила говорить, и с каждым словом его надежда на счастливый исход таяла как кубик льда на солнце. Карцер, тюрьма внутри тюрьмы, был самым охраняемым и хорошо защищенным местом во всей башне, пройти туда могли лишь те, кто там работает, или знает все коды доступа, Маэва не знала, а те, кто знал, ни за что бы не согласились. Она вспоминала имена заключённых, попавших туда, вспоминала, как топили их трупы под стенами, как кричали, бились и умоляли не забирать их туда. Вспоминала Тамару и Ноэми, и как оттирала с пола кровь их обоих. Она заставила Микеле поклясться, что он не пойдёт туда, и только тогда отпустила. Горячий чай обжигал ладони, до сих пор от чайника, стоящего на плите, к потолку поднималась тонкая струйка пара, пахло травами и дождём. До сих пор пахло Флораном. Микеле улыбался. -Лучший дуэт Франции, Микеланджело Локонте и Флоран Мот. Понимание, что не будет больше такого, не будет вечеров на кухне, и сказок о прошлом, приходило медленно, словно сознание всеми силами противилось этому. Верить, что Мот вернётся, было так просто, так восхитительно и чудесно, хранить его вещи, ходить в его куртке, сидеть на том же месте в то же время и говорить с пустотой напротив. Представлять, как тёплые руки касаются пальцев, а днём все так же читать книги, думая, что Флоран он вон там, за стенкой, спит или играет на гитаре, ему хорошо, тепло и спокойно. Так же как и самому Микеле. И забыть, выкинуть из головы, не обращать внимания на то, что происходит на самом деле. Что сейчас, пока он сидит тут и греет руки о чашку, в нескольких десятках этажей под ним Флоран, добрый и нежный Флоран, захлебывается собственными криками, пока ему ломают кости, а боль прошивает до кончиков пальцев. Пока он расплачивается за всех них, за их идеи и надежды, пока его бьют, калечат и пытают лишь за то, что они поверили в собственное спасение. -Ты чего сидишь здесь? — в дверях показалась Маэва с прозрачным стаканом в руках, подошла и села напротив. И Микеле даже отвернулся на секунду, слишком неправильно и негармонично она смотрелась на этом месте, — уже почти два. Иди спать, Мик. Он не поднимал на неё взгляда, и Маэва тяжело вздохнула, встала и налила себе воды из бутылки. Микеле почувствовал, как её ладонь опустилась ему на плечо. -Я понимаю, я правда понимаю, тебе больно, но… люди всегда уходили. Таков этот мир. -Но он ещё жив, — упрямо ответил Микеле. -Я знаю, и если он вернётся, это будет огромным, огромным чудом. Просто… понимаешь, оттуда очень редко возвращаются, а если и случается такое, таким как прежде человек уже никогда не будет. Изменить это не в наших силах. Локонте ничего не ответил, а она полезла в карман и достала оттуда слегка мятую пачку сигарет. -Это было у Флорана в последний день. Я все равно не курю, так что, вдруг тебе понадобится. Она осторожно положила сигареты на стол перед Микеле и покинула кухню. Хлопнула дверь в девчачью спальню и вновь наступила абсолютная тишина. Локонте поставил чашку на край стола и медленно взял в руки коробочку серебряного цвета. Это были именно они, именно такие курил Флоран в их последнюю ночь, и именно с этим запахом лучше всего сочетался запах дождя. Микеле чувствовал, как его медленно накрывает истерика. Флорана не будет больше, никогда не будет. Если кто-то и вернётся, то уже другой человек. Не будет лучшего дуэта, музыки не будет, ночных разговоров и объятий. Не будет его тихого смеха, не будет хрустального мира. Погиб Флоран. Был убит между пятью и шестью часами утра. Убит по собственному желанию руками одного слишком радостного итальянца. Оставил после себя лишь память и отпечатки на стенах, завещание на сигаретной пачке. Конечно ему идёт его куртка. Наверное, впервые за последние лет пятнадцать, Микеле плакал так громко, отчаянно и надрывно. Безнадёжно. 888 «Провожая за море солнце, Я чувствую ветер потерянных дней» Шло время, а ничего не менялось. Создавалось ощущение, будто ничего и не произошло, все так же они выходили под конвоем в столовую, все так же Маэва пилила Нуно, а Диан кидала на него быстрые многозначительные взгляды, они спали, читали книги и рассказывали друг другу истории, слушали старые песни. Жизнь продолжалась, словно и не случилось ничего, и Микеле казалось, что он единственный, кто больше не принадлежит этому времени. Он больше не принадлежал этой земле, не принадлежал этому миру, он остался такой же памятью, как и Мот, а то, что его вместе с его нотами и рисунками ещё не упаковали в чёрные мешки, лишь вопрос времени. Медленно заканчивалась осень, с каждым днём становилось все холоднее, они уже не открывали дверь и наконец подвели отопление, море у стен башни на утро покрывалось тонким слоем льда. Теперь Микеле полюбил это место. С балкона их последнего этажа открывался потрясающий вид на город, огромное чёрное море казалось залитым нефтью, а за ним сверкали золотыми огнями жилые кварталы, вдалеке возвышалось здание парламента, то самое, которое революционеры клялись разобрать на кирпичи, а за ним огромная серая стена. Она казалась бесконечной и мир по ту её сторону будто прекращал существовать, конечно все знали, что это не так, но Коэн постарался, сделав, чтобы каждый инстинктивно боялся этой преграды. Микеле выдохнул белый густой дым и прижался лбом к ледяным прутьям, когда-то он ловил здесь дождь, а Флоран обнимал его за плечи, когда-то они оба любили это место. Когда-то Флоран любил его. А ведь все правильно, ведь он все знал, знал до последней секунды, до последнего слова, знал, как сложится все и чем закончится, знал, что единственный будет расплачиваться, и все равно пошёл. И как бы Микеле не хотелось отрицать это, он знал, ради кого отправился туда Флоран. Ради собственного убийцы. Какая ирония, он спас их всех, буквально прикрыв своим телом, а они уже забыли его, продолжив жить дальше. Не было панихиды, и прощального чаепития не было, не было слов благодарности и попыток помочь, просто на следующее утро начался новый день, и все так же ярко улыбалась Диан, рассказывая что-то Нуно. Они даже не заметили его отсутствия, не придали этому значения, конечно, какая разница, если сам сидишь в тепле и спокойствии. Неважно, что за тебя страдают невиновные. Микеле ненавидел себя за их равнодушие, ненавидел за то, что сделать ничего не может, что не может донести до них, что сама основа их семьи пошатнулась. Пошла трещинами и рассыпалась, а они даже не заметили этого. Обвинить их в том, что они живы, они смеются и мечтают, они читают книги, рисуют теми проклятыми красками, а Флорану никогда больше не вернуться к этому. Как отомстить самому себе? Как отмотать время назад и поступить иначе? Микеле чувствовал, как у него медленно замерзают пальцы, он уже почти не ощущал их, а от дыхания прутья покрылись тонким слоем инея. Он не хотел возвращаться, не его место там, не ждут и не держат, теперь дом его в десятках метров ниже, дом погибший, сожжённый, прекрасный. Как променять собственную жизнь на жизнь другого? 888 «Я все ещё вижу, как ты смеешься, Я до сих пор слышу, как ты смеешься» В комнате Флорана пахнет холодом и лёгкими отзвуками сигаретного дыма, стены с ободранными обоями исписаны словами и нотами, над кроватью сотни и тысячи засечек, они идут от самого потолка, занимают всю площадь и переползают на следующую стену. В углу стоит гитара с висящей на ней чёрной безрукавкой, на двери рисунок черепа с острыми зубами. Он невесело скалится, глядя на Микеле пустыми глазницами, и по щекам его стекает алой краской кровь. Напротив кровати небольшой шкаф, где аккуратно разложен весь гардероб Флорана, полностью чёрный, от нижнего белья и до двух шляп на верхней полке, здесь же многочисленные браслеты, подвески и кольца, даже больше, чем у самого Микеле, струны для гитары в небольшой коробке, блоки сигарет. Для Локонте комната Мота что-то среднее между склепом и храмом, ему нравится здесь, тут уютно и тепло, и спать гораздо приятнее, чем у себя. Микеле чувствует себя последним психом, но тогда это лишь отчётливее доказывает, что мир над ним не властен больше, а значит, в руках его все. Зачем он выжил тогда, под этим проклятым поездом, лучше бы попался или так и лежал бы под колесами, они бы его смерть пережили. Гораздо легче, чем он смерть Флорана. Стены в комнате Мота покрылись еле заметными трещинами, тут и там видны стертые пятна крови, слова зачеркнуты и замазаны, выцарапаны поверх. Микеле кажется, будто ему позволили заглянуть в душу Мота, осмотреться там, почитать надписи и мысли, оставить свой след. Над кроватью кривыми строчками идут неровные стихи, со сбитым ритмом и выпадающими слогами, что-то больше похожее на молитву, на бесконечный поток мыслей без точек и запятых, что-то, что надо читать с закрытыми глазами, так, чтобы другие не поняли ничего. Сам он глотает строчку за строчкой и только иногда улавливает смысл, конечно, для Флорана это значит много больше, но обрывки слов навсегда остаются в памяти огненными клеймами. Так же, как и отзвуки дождя. Микеле кажется, что вся жизнь Флорана это один огромный замкнутый круг, даже надписи идут по спирали, перечеркивая и перекрывая друг друга, кое-где ещё можно рассмотреть неровные детские рисунки, поверх них размашистым почерком выведены слова, а уже поверх слов недавние следы запекшейся крови. Микеле чувствует, как медленно сходит с ума. До конца осталось совсем немного. 888 «Ты мерещишься мне повсюду, Среди сотен и тысяч людей» За дверью Маэва ругалась с Солалем, Микеле сидел на диване в гостиной и слышал, как она доказывает ему что-то. Слов было не разобрать, но он и так примерно знал, о чем они разговаривают. Мелин вернулась минут через десять, яростно хлопнула дверью и уставилась на Микеле мрачным раздражённым взглядом. Он вопросительно склонил голову. -Что говорит Лоран? -Что в ближайшее время путь на сушу закрыт, — злобно выплюнула Маэва и прошла вперёд, усевшись на стол, — что план Рима провалился и парни еле унесли ноги. -Лучше надо было готовиться, — пробормотал Микеле. -Что? -А ты уверена, что слова твоего Солаля правда? Маэва оскорбленно фыркнула. -Естественно. Или думаешь, нас подставили? Это бред. -Они могли хотя бы предупредить. -Они не успели, ты не понимаешь, в городе, там, за морем, там такое творилось, улицы горели, а наших гнали пулеметными залпами… Микеле отвернулся и больше не смотрел на неё. Чем больше он думал обо всей этой ситуации, тем больше убеждался, что не просто так никто не пришёл, возможно, их и не подставляли, просто списали со счетов как не особо нужный хлам. Ведь какая польза от четырёх подростков-мутантов, пусть и всеми силами желающих изменить этот мир. -Не обвиняй меня в его заключении! Слышишь, не я в этом виновата! Микеле резко посмотрел на неё и она замолчала на полуслове. -Нет, не ты. И даже не Солаль и не всеми нами любимая революция, но отрицать то, что все это на их совести — бессмысленно. Можешь говорить, что хочешь, но я больше не верю ни единому слову Морана. Уж извини. -Они не знали… -Не знали что? Что за нами придут, или что все войско Рима, ты и я, те люди на улицах лишь пушечное мясо, путь для достижения цели? Думаешь, они этого не знали?! Или по-твоему все надеялись провернуть государственный переворот без единой капли крови?! Маэва попятилась и остановилась посередине комнаты. Микеле видел, что ответить ей больше нечего, но не мог остановиться. Винить её было бессмысленно, но те, в кого она до сих пор так отчаянно верила, нуждались в наказании. Хоть в каком-нибудь. -Но знаешь, знаешь, что самое интересное? Что на таких войнах чаще всего погибают те, кто даже не знал о них, кто в них не верил, кто не хотел за ними идти! Знаешь, почему Лоран сейчас здесь, а Мот там?! Потому что не его это была война, не за революцию он бился, не за Рима, не за их планы, а за нас с тобой! За тебя и за меня! -Прекрати… Микеле уже не видел, как она зажимает уши руками и прижимается спиной к стене, как вокруг него дрожат вещи, стены и стол, как падают с полок книги, и воздух словно звенит от его слов. Он не видел, как бьётся на осколки время и несколько карандашей, лежащих на столе, поднимаются в воздух. Он не мог себя контролировать. Это больше было ни к чему. — И, знаешь, оказался там Флоран именно благодаря нам, это мы виноваты! Это я виноват… это я. Это я его убил! Маэва закричала и со звоном разлетелось зеркало, вылетели стекла из балконной двери и словно сами стены башни пошли трещинами. Микеле чувствовал, как эта боль, эта сила сжирает его изнутри, ему казалось, что прямо сейчас рассыплется на кусочки бетон и весь этот остров навсегда останется под чернильными волнами, он так хотел этого, хотел оказаться на самом дне и увидеть там Флорана. Он был готов умереть ради него. Он хотел умереть ради него. 888 «Повернуть время вспять, Я говорю о тебе, говорю каждой звезде, Что боюсь тебя потерять. Я так боюсь тебя потерять…» -На каком этаже находится карцер? Маэва, так и не закончив мысль, оторвалась от разговора с Диан и удивленно посмотрела на Микеле. Он равнодушно разглядывал стол, заставленный полупустыми тарелками. В столовой было достаточно шумно, чтобы их никто не услышал. Впрочем, Микеле это не особо волновало. -Зачем тебе это? — осторожно поинтересовалась она. -Ради общего развития, — ответил он. -Не вздумай идти туда… -Просто скажи, на каком этаже и все! Висок прострелило болью, а на столе задрожала вилка. Микеле досадливо прижал её ладонью и обернулся к Маэве. Последнее время, даже она стала раздражать его. Особенно она. -Я тебя туда не пущу! — заявила Мелин. -Не начинай… -Ты хоть понимаешь, как это опасно? -Так я же не прошу тебя туда тащиться. Скажи этаж и живи себе дальше спокойно. -А если не скажу, то что тогда? -Узнаю у кого-нибудь другого. Теперь задрожали остальные столовые приборы в радиусе метра вокруг него, и Локонте с силой сжал виски ладонями, сдерживая вновь разбушевавшиеся способности. Последнее время вещи вокруг него и так вели себя более чем странно, а он даже не мог подчинить себя так неожиданно свалившийся ему на голову дар. Стоило эмоциям взять вверх, и все вокруг начинало ходить ходуном. -Мик, пойми, я не хочу, чтобы ты погиб, — Маэва осторожно коснулась его плеча и предметы вокруг них дрожать перестали, — мы и так потеряли слишком многих. -А я и не собираюсь умирать, — соврал он. -Ты не вернешься оттуда… -Слушай, я уже все решил. Если не скажешь ты, я узнаю у кого-то другого и все равно попаду туда. Я не могу по-другому. Я с катушек слечу, если здесь останусь! Маэва резко вскинула голову и посмотрела на стоящего у дверей охранника. Тот, задержав на них взгляд ещё на пару секунд, лениво отвернулся. -Так что? -Нет… -А что случилось? — словно из ниоткуда за спиной Микеле материализовался Нуно и, хлопнув ладони итальянцу на плечи, сел рядом. Локонте недовольно отвернулся. Радость Нуно его тоже раздражала. -Он хочет идти за Флораном вниз, — тут же сдала его Маэва. Микеле развернулся к ней спиной. -Ты знаешь, на каком этаже карцер? Резенди, прижав палец к губам, быстро осмотрелся и вновь перевёл взгляд на Микеле. -Ты туда один собрался? — шепотом спросил он. -Больше желающих нет. Или ты тоже сейчас начнешь рассказывать, как это опасно? Парень задумчиво покусал губу и тяжело вздохнул. -Шансов тебя переубедить у меня нет, да? -Да. -Ладно. Помнишь Бана? Ну такой темненький короткостриженный и шибко наглый? Микеле кивнул. -Он знает, как пройти туда и, главное, как выйти оттуда незамеченными. Если хочешь, вы сходите вместе, через пару дней, хорошо? -Ты чего?! — зашипела Маэва. Нуно отмахнулся от неё. -Я могу сказать тебе этаж, но даже если ты спустишься туда, тебя к Моту никто не пустит. Микеле нехотя кивнул. Изначально, он не собирался брать с собой кого-то, но Нуно был прав, так, шанс увидеть Флорана возрастал в разы. -Хорошо, — ответил он, — спасибо. Резенди улыбнулся и, бросив на прощание тихое «держись», вернулся к своему столу. Маэва рядом проворчала что-то нецензурное и вновь отвернулась к Диан. А Микеле сидел и улыбался. Пусть его и похоронят там, если он увидит Флорана, оно будет стоить того. Однозначно будет. «Я не знаю, куда мне идти, где искать, Ты везде» Элли на маковом поле — «Ты везде»