whalers gonna whale

— Говорят, женщина может сделать из ничего три вещи, — шутливо тянет Шон и ерзает, устраиваясь поудобней. Полуразрушенная стена — не лучшее сиденье, но он старается. — Салат, шляпку и скандал. Галия окидывает его спокойным взглядом блестящих темных глаз; на ее лице пляшут разноцветные отблески далеких, беззвучных фейерверков. — Значит, Миша не женщина, — отвечает она. — Потому что он из ничего может сделать еще и самогон. Опустившись на корточки, она снова пытается поднять похрапывающее тело Миши на ноги; тот даже не думает просыпаться или помогать. Впрочем, хоть не сопротивляется — уже хорошо. В свое время Миша перетащил свою самогонную хреновину в эти руины — соседи по казарме жаловались на шум, а из кухни его выгнали чуть ли не пинками, но отказаться от алкоголя было выше его сил; хобби, сказал он тогда и пожал плечами. Кто-то рисует, кто-то форму всей казарме зашивает, а он чем хуже? Но кое о чем Миша все-таки не подумал. — Опять дегустировал? Галия кивает: — Упился в говно. Фуга, чтоб ее... каждый год одно и то же. На третий раз она наконец-то перехватывает Мишу поудобней и бесцеремонно закидывает на плечо, как туго набитый мешок или невезучего стражника. Шон смотрит и качает ногой, не собираясь помогать — Галия взрослая женщина и справится сама, да и предложение в духе "давай я дотащу твоего жениха до казармы", скорее всего, смертельно ее оскорбит. — Не боишься, что... — Блеванет — будет сам чистить, — Галия перебивает его, не дослушав. — А у меня запасная есть. Шон присвистывает, запрокинув голову. Далеко — где-то над Клеверингом, похоже, — взрывается очередной фейерверк, алый, как мундир Верховного; над Башней раскрывают лепестки серебристо-синие астры, Часовая Башня окутана мягким золотистым сиянием. Дануолл празднует, пока может. Некоторые китобои празднуют вместе с ним. — Ты восхитительная женщина, Галия, — искренне говорит Шон. — Понимаю, почему Миша выбрал тебя. Вместо ответа она почти презрительно хмыкает и, сжав кулак, исчезает с тихим хлопком.