Тем временем в доме Блэков

— Долиш, если бы я хотел пошутить, то выбрал бы тему поблаговидней, так что прекращай ржать и собирай людей, — разъярённым котом прошипел Бродерик Боуд, старший сотрудник отдела Тайн. Невыразимец уже устал повторять этому солдафону, что от них требуются максимальные оперативность и конспирация, но мракоборец, как назло, сначала громовым голосом, потом таким же смехом привлекал опасное в данной ситуации внимание к стеллажам Министерской библиотеки, между которыми прямо сейчас решались дела государственной важности. Боуд нервно одёрнул мантию и покрепче сжал в кармане артефакт. Тот уже был липким от частых прикосновений потных ладоней, но мужчина не мог перестать проводить пальцем по выбитой на гладкой поверхности надписи. Долиш глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь взять под контроль глупое хихиканье, которое так и норовило прорваться вновь. — Так, давай ещё раз с самого начала. Ты хочешь, чтобы я сейчас бросил весь отдел в срочном порядке собирать достопочтенных лордов, которые жопы из мэноров вытаскивают только по большим праздникам для обсуждения сверхважной новости, которую нельзя нести в Визенгамот, потому что это не в его ю-рис-дик-ци-и, — кривляясь, разглагольствовал он, — и это нужно сделать в обход заведённой процедуры подачи прошения через Председателя или Министра Магии. Да ты рехнулся, что ли? — перемена в Долише произошла так резко, что Бродерик вздрогнул. — Да нас с тобой выкинут из Министерства пинком под зад после такого, это же служебное преступление! — Да нельзя этот артефакт показывать кому ни попадя, он же из списка Дельфийских жрецов! — в ответ на Боуда уставились полным непонимания взглядом. Невыразимец досчитал до пяти и напомнил себе, что не всем по жизни требуются смутно применимые знания в сфере артефакторики. — Дельфийские жрецы составили список артефактов Древней Греции, пользоваться которыми имеет право только истинно рождённый маг. Чистокровный, проще говоря, — Бродерик неловко оглянулся, будто произнёс какую-то крамолу. — А если на действующий артефакт хоть посмотрит кто-то другой, то вещица просто рассыплется в крошку. А кто у нас в Визенгамоте сидит? Одни борцы за равенство, да они древнейшего из доступных сейчас отделу артефактов не пожалеют, чтобы доказать «что полукровки да магглорождённые такие же волшебники»! И плевать им будет, что тут дело в проклятии повёрнутых на чистоте крови жрецов, а вовсе не в способностях к колдовству! Долиш устало потёр переносицу: — Хорошо, но почему бы не подойти с проблемой к Дамблдору? Так и скажи, как мне сейчас: «Уважаемый председатель, давайте по-тихому решим вопрос, без сбора палаты», а? — Да это ты рехнулся, а не я! — оказывается, кричать шёпотом тоже можно. — Как ты себе это вообще представляешь? Мистер Дамблдор, у меня тут артефакт, который может повлиять на судьбу Британии, но я вам его не покажу? Тоже и с Фаджем, они же оба полукровки, пикси дери всех этих толерастов! Долиш высунулся из укрытия и окинул быстрым взглядом читальный зал. — Полегче, мужик, времена нынче неспокойные, так что следи за языком! Бродерик тяжело дышал и уже с прорывающимся отчаянием выдал старому приятелю: — Джон, у меня сейчас в кармане лежит чаша Астреи, — прозвучало это как последний аргумент. — Ну и что это? — поторопил его мракоборец. — Как, как вас таких в Аврорат берут… напряги мозги хоть немного, это же одна из чаш весов, которые принадлежали греческой богине правосудия Астреи, дочери Фемиды. Кто это, ты уж должен знать, нет? На чаше проявляется имя несправедливо осуждённого, если с его жизнью связана воля магии. Например, есть предсказание с его участием или же провидение требует выполнения высшего предназначения. Неуч, — невыразимец попытался перевести дух. — Так вот, у меня в кармане чаша Астреи, на ней имя, и, поверь мне, даже если этот человек невиновен, то уж его-то Визенгамот ни за что не выпустит. А если волю магии не исполнить, то все мы окажемся предателями, — с каждым словом голос Боуда становился всё тише и тише, а Долиш всё бледнее. Повисло напряжённое молчание. Бродерик, пытаясь не запаниковать от сковывающего ужаса, нервно тарабанил пальцами по корешкам книг, мракоборец же затих и сосредоточенно что-то обдумывал. — Чьё имя? Боуд шумно сглотнул и в очередной раз провёл пальцем по надписи: — Беллатриса Блэк. Долиш отшатнулся, как от удара. — Нет. Только не эту сумасшедшую суку. Ни за что, — мужчина так стиснул челюсти, что было видно, как заходили желваки. — Отдай мне эту штуку, — он протянул вперёд раскрытую ладонь. — Отдай, дружище. Мы её покажем Дамблдору, или лучше Фаджу, а те разберутся. — Ты что, так ничего и не понял? Одного взгляда достаточно… — … и проблемы нет. Отдай. — Долиш, послушай меня внимательно, — Бродерик схватил друга за предплечье и только сейчас заметил, как тряслись от нервов руки. — Джон, это не шутки. Если нарушим магическую клятву, то откатом просто размажет! Меня, тебя, наши семьи, всех, с кем мы хоть как-то связаны, — всех заденет, ты это понимаешь? Мракоборец застонал сквозь зубы. Ему бы вообще не хотелось, чтобы этот разговор состоялся, теперь же Долиш оказался сопричастным. — Это же Беллатриса-чёрт-её-дери-Лестрейндж! Убийца, мучительница, чокнутая тёмная ведьма! Да её даже в зале суда, прикованную, без палочки, сам Грюм держал под прицелом! После того, что ты предлагаешь, тебя запрут в отделе Тайн для экспериментов, а мне в лучшем случае рядовым всю жизнь ходить. Даже если эта психопатка невиновна — а она совершенно точно виновна! — отпустить Лестрейндж — значит, скомпрометировать работу Аврората, признать судебную ошибку, а если рыть глубже, то и чью-то служебную некомпетентность! — Долиш сделал рукой движение, будто оглаживает бороду. Они вновь замолчали. Ситуация казалась безвыходной. Долиш прикидывал, как бы стереть злополучную информацию из памяти и сможет ли это уберечь от расплаты, а невыразимец опять и опять проводил пальцем по щербатой внутренности чаши. Внезапно ему в голову пришла идея, одновременно гениальная и безрассудная. — Есть ещё один вариант. Нам нужно сделать всё чужими руками, — взгляд Боуда горел отчаянной решимостью. — Надо показать чашу кому-то из членов Палаты лордов, тем самым привязав к магическому контракту. Тогда этому человеку ничего не останется, как вынести вопрос на рассмотрение. Есть кто-нибудь на примете, кого можно без подозрений вызвать в Аврорат? — невыразимец смотрел на Долиша, как на последнюю надежду, и бравый мракоборец сдался под напором друга. Устало вздохнув, мужчина нехотя ответил: — Есть один. Но что-то мне подсказывает, что мы свяжемся с самим дьяволом.

***

За столом царила напряжённая атмосфера, как, впрочем, и всегда, когда Абраксас Малфой был не в духе. Люциус до сих пор не мог понять, зачем приглашать на обед людей, если последнее, чего сейчас хочешь, — общаться. Сбоку громко прочистил горло, привлекая внимание, Брейден Крэбб: — Люциус, раз выдался удобный случай, хочу пригласить вас с Нарциссой на благотворительную выставку в следующую субботу. Соберутся все… -…неужели сливки общества? — Абраксас снисходительно хмыкнул, не отрываясь от шинкования отбивной. — В таком случае не стоит снимать Зал вручения наград в Министерстве. А то пришедшие полторы калеки будто смотреться совсем уж жалко. — Что вы, мистер Малфой, должно собраться порядка пятидесяти человек, — добродушно продолжил Брейден, не поняв, к чему это было сказано. — Мы арендуем два этажа у Фонтескью. Конечно, пришлось повозиться с меблировкой, но получилось довольно изысканно, — Люциусу на мгновение почудился голос леди Крэбб, до появления которой таких слов, как «изысканно», в лексиконе старого товарища он не отмечал. — Вы наверняка пригласили и чету Гринграссов, не так ли? — Эйвери, как всегда, спас Брейдена от уже готового его разорвать старого лиса. Момент был упущен, и Абраксас ограничился раздражённым взглядом в сторону молодёжи. Толстокожий Крэбб намёка не понял, Даллас сделал вид, что не понял, Люциус сделал вид, что понял, но не имеет к этому никакого отношения. — Да, они никогда не скупятся на пожертвования, — без обиняков ответил Брейден. Не питающий надежд предотвратить неизбежное Эйвери откинулся на стуле, вполне успешно спрятавшись за широкой фигурой несчастной жертвы Малфоя. — Никогда не скупятся на откуп грязнокровкам, чтобы лишний раз не совали нос в их дела, — желчно выплюнул Абраксас. Заметив, как согласно кивнул Гвенн Гойл, Малфой-самый-старший продолжил, всё входя во вкус: — Платим им дань, лишь бы никто не подумал, что мы «неблагонадёжные». Отзываем в сторонку журналистов, чтобы убедиться, точно ли поимённо укажут всех, кто внёс лепту в строительство малобюджетного жилья или в учреждение новой премии для исследований в области маггловедения. И ещё деньжат подкинем, чтобы написали, какие мы, меченые, — принуждённые и раскаивающиеся! — То-то у тебя, такого принципиального, уже две кладовые под потолок забиты всяким барахлом с благотворительных вечеров, — на лице Аллена Розье расцвела лукавая улыбка, такая редкая, с тех пор как погиб его сын Ивэн. Старый лорд ловко крутил в пальцах фужер для воды, развлекаясь бликами солнца на хрустале. — Где ты видел у Малфоев принципы, Аллен? — Абраксас задорно хохотнул и подался вперёд. Взгляд, как всегда, стоило лишь Розье проявить малейшую заинтересованность в разговоре, прилип к его лицу, выискивая любую эмоцию или реакцию. Только бы была! Смерть Ивэна стала для Аллена Розье даже не ударом, а просто точкой. Точкой невозврата. И вот уже пять лет как Абраксас лишился единственного якоря в море своего взбалмошного и, попросту говоря, скверного характера. Теперь даже редкие пикировки со старым боевым товарищем воспринимались им как неимоверная удача, нежданный подарок и бокал Огденского в одном флаконе. От последнего ведь тоже с возрастом пришлось отказаться. — Скажут «Малфой», а слышно «вероломство», — меж тем продолжил Абраксас, воздевая палец к потолку. Люциус усмехнулся: эту фразу можно было писать на родовом гербе вместо девиза (1), который на поверку оказался не таким уж неоспоримым. «Чистота» явно покачнулась в первую Магическую. — Мои предки поощряли это качество в детях, возводили в высшую добродетель, чтобы через века с гордостью сказать: истинный Малфой пойдёт на всё ради выгоды семьи. А принципы… Принципы — они для безродных! — И что же ты тогда не хуже Салазара шипишь, разве не понимаешь, что, подбрасывая деньжат обездоленным, спасаешь сына от камеры в Азкабане, а род — от лишения главы? — внешне спокойный, Аллен резко перестал крутить бокал в руках, замирая, как хищник перед броском. Теперь напряжение в воздухе можно было резать ножом. Все присутствующие, кроме двух молодящихся сорвиголов, захотели раствориться в воздухе. «Ах вот ты как, думал подловить старого лиса на любимой тропке!» — Абраксас позволил себе фривольно улыбнуться, дразня Розье самой возможностью повестись на заброшенную удочку. — «Ну-ну, так и сказал тебе, что мне сын после рождения внука уже и не нужен. Хотя в том есть часть правды, но тебе, дружок, я так просто не дам повод, чтобы избегать приглашений в мой дом». — Деньги-то, Аллен, не казённые, всё кровью и потом предков полито! А новым взяться неоткуда, — выразительно взглянув на Люциуса, манипулятор со стажем с удовольствием отметил, что сын на секунду поджал губы, перед тем как опять натянуть на лицо маску холодного безразличия. Теперь носом землю рыть будет, но кладовые себя восполнят. Розье фыркнул и вновь принялся за еду, всем видом демонстрируя абсолютную незаинтересованность в продолжении разговора, если уж он повернулся к таким приземлённым вещам, как деньги. Зато вскинулся Гойл-старший, до этого сосредоточенно наворачивавший деликатесы, приготовленные вышколенными домовиками. — Это нам их взять неоткуда, а вот Министерство в кои-то веки придумало, как подлатать бюджет, не грабя поместья чистокровных. Теперь всё официально будет, по налогообложению, — его кустистые седые брови сомкнулись на переносице, а глаза медленно, но верно наливались кровью. Что поделать, взрывной темперамент — отличительная черта этого семейства, а финансовый вопрос был для Гвенна как красная тряпка для быка. За без малого шестьдесят лет Гойл, дай Мерлин, лет десять жил не под залог фамильных драгоценностей: сибаритский образ жизни родителей оставил молодого лорда почти без наследства, отсутствие природного чутья и опыта — без первого выстраданного бизнеса, а потом и громкие эскапады Лорда требовали затрат от только-только поднявшегося и наконец позволившего себе жениться Гвенна. Попав в список неблагонадёжных, он уже пятый год лично обивал пороги чинуш из-за каждой бумажки, нужной для функционирования «Кладовой Гутгина (2)» — единственного в МагБритании предприятия, специализирующегося на «кухонных» артефактах. — Вводится новый налог? — Люциус удивлённо приподнял бровь. Его интересы в Министерстве в основном были связаны с непосредственно политической стороной вопроса: как задобрить гоблинов, как прищучить оборотней и кого из своих протолкнуть в Визенгамот. — Пока нет, но дело идёт именно к этому. Собираются по образцу маггловской технической революции бороться с монополиями. Даллас, не удержавшись, фыркнул: — Да уж, поработили рынок, не дают развиваться конкурентам! Под суд Оливандера, а то развёл тут монополию на производство волшебных палочек, ишь ты! И Фонтескью, а то не разрешает добрым людям мороженое продавать! — Как был зубоскалом, так и остался! — Гвенн в чувствах хлопнул по столу ладонью, и все присутствующие поспешили скрыть мелькнувшие улыбки и проникнуться серьёзностью ситуации. — По этому закону любое мало-мальски крупное предприятие уже монополист, и все они — какое совпадение! — принадлежат чистокровным семействам. Конечно, остальные или гроша ломаного за душой не имеют, или ничего стоящего предложить не могут, с такими-то захудалыми способностями и познаниями в магии! Так что как только закон примут, все, кто владеет более чем семьюдесятью процентами доли рынка, должны будут или распродать активы, или выплатить налог государству. — Брось горячиться, Гвенн. Ну махнёмся мы по эти тридцать процентов — ты мне со своей фабрики, я тебе с русалочьей фермы, и пусть они этим законом подотрутся, — Абраксас уже в уме подсчитывал, как с минимальной проволочкой организовать передачу, и не заметил мимолётной обиды, мелькнувшей во взгляде сына. Тот, уже являясь главой рода, никак не мог избавиться от жёсткой направляющей руки отца. Гойл благодарно посмотрел на старого друга, не раз выручавшего его в молодости и теперь опять предложившего поддержку. — Спасибо, Абраксас, но надо бы не затягивать. Ходят слухи, что, когда закон примут, куплю-продажу неосновного пакета акций будет курировать чуть ли не сам Фадж. — То есть, если закон примут, — Люциус лениво откинулся на спинку стула. Тарелка перед ним мгновенно исчезла, а бокал заново наполнился вином. Домовики знали хозяйские привычки до мелочей. Раздражение Гойла перешло на новый виток, готовое выплеснуться через край. Какой-то юнец смеет сомневаться в его суждениях! — Попомни моё слово, Люциус, когда к тебе придут из Отдела магического правопорядка! Малфой-младший был готов пренебрежительно отмахнуться, что отделу этому уже два года как до них никакого дела нет, но тут внимание мужчины привлекло движение за окном. Некрупная неясыть была уже на подлёте к дому, минуя башню совятни. Такими беспардонными, обученными передавать письма строго в руки адресату, были только министерские совы. Люциуса пробил мороз по коже. Пытаясь не выдать волнения, он как можно более непринуждённо подошёл к окну и открыл створку перед птицей. Та, ловко приземлившись, невозмутимо протянула лапку с письмом. Все, находящиеся в столовой, с напряжением следили, как Люциус бегло читает министерскую записку: и без того отрешённое лицо Розье превратилось в восковую маску, Гойл и Абраксас не отрываясь сверлили проклятую бумажку взглядами, Брейден побелел и так и замер с вилкой и ножом в руках, Даллас же нервно вскочил со стула. В полной тишине отчётливо послышались чьи-то быстрые шаги по коридору, и почти сразу в дверном проёме появилась Нарцисса. Её грудь резко вздымалась и опускалась в туго затянутом корсете, хотя лицо оставалось спокойным. — Люциус? Тебя вызывают в Министерство? Я видела сову. Мужчина вздрогнул. Отойдя от первого шока, он более осмысленно посмотрел на жену. — Да. Повестка в Аврорат. Я… — Люциус уже и забыл, как это, пытаться запомнить как можно больше в образе человека. Так, на всякий случай, вдруг не придётся возвращаться. — … думаю, это ненадолго. Просто разовая проверка, — он усилием воли повернулся к отцу и отвесил сухой поклон. — Не стоит заставлять доблестных мракоборцев ждать, я немедленно отправляюсь. Как только зелёное пламя в камине опало после перемещения волшебника, остальные тоже резко засобирались домой. Эйвери и Крэбб условились встретиться в субботу на благотворительной выставке, а до этого писем не слать, дабы не привлекать внимания. Гойл, нещадно кляня всё правительство разом, умчался на фабрику созывать срочное совещание, чтобы подчистить то, к чему «драккловы бумагомаратели» могли бы прикопаться. Аллен ушёл последним прямо в особняк Ноттов, предупредить отшельника Элеазара, что, возможно, грядёт новый шквал проверок. Проводив Розье задумчивым взглядом, Абраксас вышел из-за стола. Он намеревался подняться в кабинет и на всякий случай проверить на прочность тайники сына. Увидев, что Нарцисса так и стоит в дверном проёме, до белых костяшек сжимая подол платья, Абраксас раздражённо цыкнул и, поравнявшись с невесткой, бросил с презрением: — Твоё место — в комнатах наследника. Нечего ей попусту сидеть у окна, ожидая мужа. Люциус обязательно вернётся, в этом Абраксас не сомневался. *** Раскатистый гул соборного колокола перекрыл привычный гомон, стоящий в Министерстве. Прокатившись по всем этажам, звон резко оборвался, сменившись уверенным мужским голосом: — Просьба почтенным лордам, находящимся в здании Министерства Магии, пройти в Зал Совета Волшебников для обсуждения повестки дня. Заходящая в этот момент в Зал Суда Джозелин Аббот в негодовании замерла в дверях и воскликнула, не обращаясь ни к кому конкретному: — Если я ещё хоть раз услышу про введение налога на владение неродовой палочкой от сумасброда Роули, то отправлюсь в Азкабан за хладнокровное убийство! — Джозелин, уйди с прохода и, если тебе угодно, продолжай возмущаться в Зале! А то это я сяду за хладнокровное убийство, если в ближайшее время не пристрою свою старую задницу на стул, — припечатала её Августа Лонгботтом, наградив женщину шлепком увесистой кошёлкой по мягкому месту. — Тем более это не Роули был. — А кто же? — миссис Аббот решила не искушать судьбу и продвинулась в глубь помещения, настороженно поглядывая на сумку в руках наставницы. Миссис Лонгботтом безразлично пожала плечами. В любом случае ей в Палату лордов хода нет: Августа всего лишь регент при будущем лорде, да и не Лонгботтом по крови. И было бы из-за чего горевать — последние сто лет к Палате относились как к старческим посиделкам любителей порассуждать на тему «а вот в наше время». Возможно, она была бы менее снисходительна, если бы видела, как Люциус Малфой обрывает заклинание для уведомления министерских служащих и стремительным шагом пересекает коридор, ведущий к Залу Совета. *** Люциус всегда испытывал благоговение пополам с гневом, приходя в Зал Совета Волшебников. Некогда самое могущественное собрание, державшееся на вековой магии, её клятвах и законах, теперь было безобразно упразднено. Согласно псевдодемократичной политикой Министерства, Палата лордов была анахронизмом и феодальным пережитком, подчёркивающим несуществующую разницу между волшебниками. Поэтому на данный момент присутствие на заседаниях было сугубо добровольным, а спектр решаемых проблем ограничивался лишь делами, где требовалось использование тайных знаний старинных семейств: древние артефакты, утраченные ритуалы и родовые проклятья, с которыми не могли бы справиться невыразимцы или колдомедики. Со всем этим — по официальным заявлениям — в МагБритании была тишь да гладь. Так что лорды если и собирались, то только чтобы составить очередную петицию в Визенгамот (безусловно, проигрышную) или же потрепаться в добрососедском кругу Barones majores (3). Даже от этой традиции пытались избавиться и символично снести Зал Совета Волшебников, но повинуясь наложенным на комнату чарам, все повреждения неизменно восстанавливались. Тридцать три кресла по числу пэров выстраивались двухъярусным амфитеатром, образуя почти сомкнутый круг. Стены помещения были украшены гербами титулованных родов. Примечательно, что магия сама решала, сколько стульев поставить и какие гербы повесить. Чем же она руководствовалась, уже, казалось, не помнил никто, лишь справедливо полагали, что это связано с чистотой крови. В этот раз Зал встретил Люциуса негромким гулом голосов. Собравшиеся лорды обменивались приветствиями со старыми приятелями и недругами и степенно рассаживались по местам, традиционно оставляя передние для тех, кто в силу обстоятельств не мог присутствовать — для тех, чьи роды временно лишились главы: Лестрейнджи, Яксли, Лонгботтомы, Мальсибьеры… как дань уважения и напоминание о тяжёлой доле других, кресла в первом ряду пустовали. Малфой обвёл взглядом Зал, мысленно подсчитывая, кто мог бы встать на его сторону. «Со мной тринадцать. Кворум собран» Сегодня нужно победить. Проигрыш будет смертным приговором. Люциус глубоко вздохнул и, взяв эмоции под контроль, ступил на возвышение в центре амфитеатра. — Почтенные лорды, — взгляды присутствующих обратились к блондину. Сбоку отчётливо раздалось хмыканье Селвина, выражавшее всеобщее удивление и в некотором роде предвкушение: если в деле замешан Малфой, то скучно не будет, это точно. — Благодарю вас за то, что почтили собрание своим присутствием. Позвольте представить вам артефакт, который недавно… — «…мне всучили под Неприложный обет в допросной Аврората». — … попал мне в руки. Шепоток Роули «Неужто в Лютном уже можно выкупать обратно фамильное добро?» Люциус решил проигнорировать. За такие высказывания ещё два года назад можно было попасть под следствие, но бестолкового отпрыска славного семейства Роули такими мелочами было не напугать. Малфой жестом фокусника вытащил из складок мантии небольшую гладкую металлическую ёмкость. — Этот артефакт известен как чаша Астреи. Прозвучавшее название привело волшебников в состояние возбуждения близкого к панике. Лорды вскакивали с мест, что-то втолковывали менее посвящённым соседям, размахивали руками и хватались за родовые амулеты; Гвенн Гойл громовым голосом, перекрывавшим эту какофонию, поминал Мордреда и иже с ним. Люциус терпеливо ждал, когда пройдёт первый шок и можно будет начать обсуждение постигшей их проблемы. Теперь он чувствовал злорадное удовлетворение от того, что втянул в исполнение воли магии ещё как минимум двенадцать семей, тонким слоем размазав ответственность за выполнение. Любой, кому становилось известно об артефакте, вставал в ряды вынужденных исполнителей. Вкрадчивый голос Элеазара Нотта неожиданно резко прозвучал в общем гаме, заставив магов притихнуть: — Чьё имя показал артефакт? Без лишних слов Люциус передал чашу в руки Аллена Розье, стоявшего ближе всего. Тот, с опаской заглянув внутрь, казалось, забыл, как дышать. Побледнев, старый лорд передал артефакт дальше по кругу Далласу Эйвери и тяжело опустился на стул. — Провидение решило свести нас всех разом в могилу, — простонал Розье, пряча лицо в ладонях. Каждый следующий нетерпеливо заглядывал внутрь, но, увидев надпись, лишь ошарашенно замолкал. Последняя принявшая чашу старуха Мюриэль Прюэтт схватилась за сердце. Новость стала для неё испытанием: потеряв в войне с Волдемортом обоих сыновей, престарелая леди не могла поверить в подобную «высшую справедливость». Люциус удовлетворённо кивнул, оценив общее смятение. — Что ж, почтенные лорды, самое время провести голосование. Кто за то, чтобы воспользоваться правом Judicium parium (4) и оправдать Беллатрису Блэк?