Тем временем в доме Блэков

— Вы… Когда Вы придёте?.. — Гарри неловко замялся, не осмеливаясь продолжать. «Придёте за мной», — хотел бы он сказать, но не хватало духу так требовательно обращаться к своей спасительнице. Мальчик потупил взгляд, нервно прислушиваясь, словно ожидая удара. Когда сверху послышался усталый вздох, Гарри жалобно вздрогнул, а в желудке поселилось мерзкое холодное чувство. Белла и правда устала. От навалившихся забот, от тяжёлых новостей, от свободы — что было самым нелепым и, тем не менее, правдой. Блэк хотела спать. Хотела оказаться в тишине. Две единственные вещи, на которые был щедр Азкабан — тишина и одиночество — сейчас были нужны ведьме как никогда раньше. Ночь была бессонной. — Мне нужно, чтобы ты вернулся к Дурслям, — Белла брезгливо морщится, когда мальчишка вырывается из рук и отступает обратно к кровати. — Нет, миссис Блэк, пожалуйста, не надо!.. — Поттер заходится мелкой дрожью, обнимает себя за плечи. Зелёные глаза горят, как блуждающие огоньки на болоте, в темноте комнаты. Беллатриса думает, что ещё чуть-чуть и мальчишка разревётся. — Леди Блэк. Не миссис, — мысли текут заторможено, словно пробиваются через густую вату. — Подойди, — в противовес им голос звучит властно, как у королевы, подзывающей к трону перепуганного подданного. Недокормыш весь сжимается, но крадучись возвращается на место. Белла удовлетворённо скалится, проводит в ласкающем движении ладонью по мальчишеским вихрам и вцепляется мертвой хваткой в худое плечо. — Тебе нельзя оставаться здесь. Но как только я придумаю, как забрать тебя навсегда, я обязательно вернусь, — тщедушное тельце мелко трясётся под цепкими пальцами. Беллатриса кривится: её всегда раздражала слабость — и чужая, и собственная. Ведьма наклоняется к самому уху и жарко выдыхает: — ты храбрый мальчик, Гарри. Ты ведь сделаешь, как я прошу? Ребенок всхлипывает, беспорядочно кивая, и утыкается влажным носом Белле в сгиб шеи. «Потрясающе, теперь я вся в соплях», — кривится женщина и отстраняется, едва сдерживаясь, чтобы не достать платок и не оттереть мокрый след прямо сейчас. «Мальчишка должен мне доверять. Должен искать у меня защиты, одобрения, ласки. Тогда я слеплю из него всё, что захочу. Создам Блэка — древнейшего и благороднейшего» — улыбка предвкушения играет на губах. — Верь мне, — зелёные глаза — слишком наивные, слишком чистые, чтобы бороться с чёрными провалами. — Я заберу тебя. Я никогда тебя не брошу. Поттер должен в это верить. И не потому, что это правда. — Как только разберусь с делами, я заберу тебя, — она резко повела плечами и поплотнее запахнула меховой плащ. Утренняя морось касалась влажными холодными руками волос и щёк, делая прогулку до Литтл-Уингинга всё более отвратительной. Тяжёлая парная телепортация, общество ребенка, почти невыполнимый и всё ещё размытый план. Белла внутренне закипала, а Гарри всё больше сжимался, чувствуя недовольство волшебницы. Мальчик утёр потёкший нос рукавом огромной, с чужого плеча, куртки. На улице было холодно, но Гарри не хотел уходить. Он украдкой поглядывал на «добрую волшебницу», надеясь, что та скажет что-нибудь ещё, и ещё, и ещё… и в конце концов мальчику не придётся возвращаться к Дурслям. Что леди Блэк опять обнимет изголодавшегося по ласке мальчишку. Как нужно обращаться с ребенком, чтобы он заходился беззвучным плачем, услышав о необходимости вернуться в дом родной тётки? Чтобы цеплялся за незнакомую женщину и был готов бежать, сам не зная куда, только бы подальше от единственных оставшихся в живых родственников? Белла не знала, чему верить: синякам, измождённости, забитому взгляду и поношенным вещам или же своему воспитанию. Ведь никто не может так поступать с родной кровью, да? Как бы ни было нелюбимо дитя, оно принадлежало Роду, было даром и продолжением — плоть от плоти. Но вот он, потомок Джеймса Поттера, лежал, свернувшись крохотным клубком на огромной кровати, и цеплялся за юбку убийцы, мучительницы, врага своих родителей, предпочитая её наигранную заботу возвращению к Дурслям. И кто-то ещё говорит, что это Беллатриса — жестокое отродье! По крайней мере, она никогда не издевалась над детьми. — Я дам тебе одну вещь, — отцепить мальчишеские пальцы от ткани подола — сложная задача. Отдать семейную реликвию, зная, что, возможно, она сгинет в ближайшие несколько дней — ещё сложнее. — Это связное зеркало. Если станет совсем невмоготу, позови меня. Бешеная псина Сириус оставил артефакт на тумбочке в спальне, словно выходил на каких-то пять минут. А пять минут затянулись на годы в Азкабане. — Ты запомнил, что должен сделать? — Беллатриса нетерпеливо пристукивала каблуком, предпочитая сверлить взглядом ряд одинаковых домиков, а не смотреть на навязанного судьбой подопечного. По-до-печ-ный. Тот, о ком придётся заботиться, «печься». За кого придётся бороться. Кого, возможно, придётся закрыть собой от смерти. Поттеровский выродок. Полукровка, сын предателя крови от маглокровной шлюхи. Беллу тошнило. Нет, она совершенно точно не хотела «опекать» этого недокормыша, пусть мальчишка хоть сотню раз важен для Магии. Другое дело, что Блэк никто не спрашивал. — Да, — Гарри ещё больше втянул голову в плечи. Его голос дрожал, и казалось, что ещё чуть-чуть — и стихнет окончательно, потеряется в шелестящем жухлой листвой ветре. — Я приду домой и буду ждать на крыльце, пока Дурсли меня не найдут. Если они будут спрашивать, где я провёл ночь, то скажу, что бродил по парку, а потом заночевал там же, потому что было очень темно, и я не знал, как вернуться. Я спрячу зеркальце для связи в саду, а когда… когда меня выпустят, я заберу его в чулан. Белла скривила губы, из-за чего Гарри вздрогнул, думая, что дело в нем. Наверное, он сказал что-то не то: забыл важную деталь или последовательность. Хотя всю ночь после разговора с хозяйкой Блэк мальчик проворачивал в голове её слова. Оставаться у Дурслей, терпеть всё, что ни произойдёт, никуда не уходить и ждать, когда Белла вернётся, чтобы забрать его навсегда в волшебный дом на Гриммо. Чулан! Чёртовы маглы держали мальчишку в чулане. Мерзкие, глупые, жестокие твари, что кормили как на убой своего родного сына, доводили до голодных обмороков сироту, порученного их заботам. Беллу душила ненависть и жажда расправы. — Всё правильно, — процедила женщина сквозь зубы. — Если всё сделаешь, как надо, то очень мне поможешь. Хорошо прячь зеркало, молчи — и я приду. Белла обязательно придёт. Только разберётся, как забрать Поттера, и при этом отвести подозрения от себя. Или хотя бы не оставить улик. — Иди. Гарри почувствовал, как жёсткая ладонь упёрлась между лопатками, неумолимо толкая прочь из укромного сквера, вверх по улице, навстречу боли и унижению. Сделать шаг помогло знание — глупая вера — что Беллатриса Блэк обязательно придёт, чтобы спасти Гарри Поттера.

***

Почти две недели спустя Вальбурга вздохнула и отодвинула от себя опустевшую чашку, чуть слышно звякнув ложечкой о фарфоровый бок. — Кричер! — большеухое подобострастное создание появилось с громким хлопком, заставив хозяйку поморщиться. Домовик был стар, нерасторопен, но выбирать не приходилось: Кричер был последним слугой в доме Блэков. — Убери со стола. Часы пробили ровно семь, ознаменовав конец ужина. Жутких бунтарей Блэков удерживали только правила, и время ужина было одним из них: садиться за стол в шесть и выходить из-за него в семь. Изо дня в день. Из поколения в поколение. Белла не показалась за ужином и сегодня. Не было её ни вчера, ни неделю назад. Вальбурга, поджав губы, наблюдала, как Кричер убирал нетронутые приборы со стола. Миссис Блэк, хоть и не показывала этого, была рада, что одиночество особняка на Гриммо трещало по швам под натиском новоявленной леди Рода. Беллатриса лёгкой рукой расшторила уже пять лет как не пропускавшие свет шторы, заставила Кричера привести в порядок гостевую комнату и надраить полы в гостиной. Раскомандовалась, мимоходом поцапалась с тётушкой и умчалась в библиотеку, откуда лишь иногда доносилось властное «Кричер!» — и старый домовик спешил на зов, толкая перед собой столик, уставленный кушаньями. И больше ни слова от Беллы слышно не было. Скорее всего, спала она тоже в библиотеке, как кошка свернувшись в широком кресле. Вальбурга покачала головой. Беллатриса — та, что осталась в памяти: её блистательная девочка, красотка и покорительница мужских сердец — отличалась от себя настоящей так, как разнятся небо и земля. Сейчас племянница была худа, бледна и часто болезненно морщилась, когда приходилось колдовать что-то сложнее Агуаменти[1]. Она всё чаще отвечала на вопросы пугающим злым смехом или вовсе игнорировала собеседника, утыкаясь пустым взглядом в одну точку. В бездонных чёрных глазах Беллатрисы Вальбурга видела выгрызающую внутренности тоску, так свойственную и ей самой. Тоску по тем временам, когда самой большой проблемой была разбитая нерадивыми мальчишками ваза. Тоску, которая иссушила одну потрясающую женщину и уже обнимала за плечи другую. Это пугало, как пугает известие о неизлечимой болезни родного человека. Вальбурга любила Беллатрису. Любила больше, чем нежную и ласковую Нарциссу; намного больше, чем рассудительную и хладнокровную Андромеду. Любила, потому что видела насквозь: Белла — горячая кровь, заразительно-сумасшедший смех, сгусток жизни и летящая с губ смерть. Белла была похожа на Вальбургу и в хорошем, и, что самое страшное, в плохом. Например, в ослином упрямстве. Миссис Блэк ещё раз вздохнула и направилась ко входу в семейную библиотеку. Пора было выгонять оттуда нерадивую девчонку, решившую умереть от истощения, но добиться своего.

***

— Цисси, прошу тебя, не начинай! — Люциус пригладил волосы: жест, что всегда выдавал в нём нервозность. Как и одёргивание сюртука — раздражение. Нарцисса поджала губы, аккуратно подбирая слова. Так быстро сдаваться она не собиралась. Семейные разборки продолжались уже несколько часов, как раз с того момента, когда Абраксас, отзавтракав, уехал в гости к Розье. И супруги по обыкновению вздохнули с облегчением. Однако идиллия длилась недолго. — Люциус, я бы хотела присутствовать на суде над Беллой. Суд наверняка должен был состояться, как только будет обнародовано решение Палаты Лордов, а Альбусу Дамблдору станет известно, что приспешница Волдеморта уже три недели как на свободе. Всех, кто хоть как-то замешан в деле об освобождении, сопроводят в принудительно-добровольном порядке в зал Визенгамота, в котором и примут окончательное решение, где место леди Блэк: в фамильном особняке или за решеткой. Возможность увидеться с осуждённой сестрой — вполне естественное желание. Но Люциус малодушно надеялся, что Нарцисса не будет настаивать, услышав первое «нет». Как же Малфой ошибался! С этого момента супруги, так и не повышая голоса, светским тоном спорили, переходя из залы в залу. Люциус бросал последнюю вескую, как ему казалось, фразу и сбегал, а Нарцисса, придерживая подол длинной мантии, чинно ходила следом, никак не давая неприятному разговору закончиться. В конце концов мужчина оказался загнан в угол собственной спальни, откуда убежать можно было только в ванную комнату. Впрочем, не возникало сомнений, что леди Малфой при желании достанет мужа и там. — Люциус, на суде всё равно будешь ты, моё присутствие в мэноре не имеет никакого смысла, — пошла в атаку Нарцисса, всё также лениво растягивая слова, словно обсуждая светскую хронику, а не возможность проститься в случае чего с родной сестрой. — Нет, дорогая, это совершенно неприемлемо. Ты должна быть дома. — Почему? — женщина приблизилась на шаг, заставляя Люциуса инстинктивно отступить, упираясь спиной в ручку двери. Решение закрыться в ванной казалось всё лучше. — Потому что если ты не останешься, то отец мне плешь проест! — наконец признался мужчина, надеясь если не на понимание, то хотя бы на милосердие. Впрочем, Нарцисса сразу замерла, будто взвешивая услышанное, хмыкнула и повернулась к выходу из спальни. — Нарцисса? — Прости, дорогой. Мне нужно немедленно уведомить типографию, что приглашения на осенний бал подписаны неправильно. Мне почему-то казалось, что я выходила замуж за лорда. Люциус отмер, только когда дверь закрыли с другой стороны. — Нарцисса!

***

Белла никогда особенно не задумывалась — и, как следствие, не ценила — насколько же умной была от природы. Если что-то ведьме давалось легко — прекрасно, если что-то требовало больших усилий — всегда находился человек, который за ответную услугу — или за красивые глаза — справлялся с задачей вместо Беллатрисы. Возможно, взращенный на Слизерине ум и заключался именно в том, что Блэк интуитивно следовала поговорке «умный в гору не пойдёт». Так что раньше бы Беллатриса без зазрения совести напрягла всех и вся, вытрясла бы душу из половины магАнглии, но добилась своего — Поттер бы уже сидел у трона леди Блэк, будто по мановению волшебной палочки (как бы ни было нелепо это сравнение). До Азкабана Белле всё доставалось на блюдечке с голубой каемочкой, сейчас же у женщины была только своя голова на плечах и только свои — весьма ограниченные — возможности. И гора, которую теперь приходилось покорять, упиралась шпилем в облака. Потому что Беллатриса весьма посредственно училась в Хогвартсе. Белла лениво накручивает прядь волос на пальчик, рассматривая очередного поклонника, как забавную игрушку в витрине: вещица на секунду цепляет взгляд своей нелепостью, но забывается, стоит отойти от магазина. — Т-ты сегодня замечательно выглядишь… то есть ты всегда, ну, замечательно… не только сегодня…, но и сегодня тоже очень… Зевок Беллы прерывает попытки ухажёра проблеять что-то похожее на комплимент. — Эссе принёс? Парень краснеет, роется в необъятной (где только равенкловцы такие берут? На заказ что ли всем факультетом шьют?) сумке и наконец достает из её недр свиток. — Вот… — влюблённый дурак нервно дергает завязку, разматывая эссе. — Я добавил несколько фраз из антологии «Высших чар», должно… — Маккошка не придерется? — девушка, тряхнув копной волос, вырывает свиток из чужих рук и, бегло просмотрев, суёт себе в сумку. — Не должна… я старался, чтобы было в рамках нашей учебной программы… — Молодчинка, Томпсон, — Беллатриса расплывается в улыбке и, дразня, треплет однокурсника по щеке. — Голова у тебя хорошо варит! — Спасибо, — лицо парня пылает от смущения и желанной похвалы. Будь он собакой, вилял бы хвостом, радуясь брошенной хозяйкой кости. — Белла… как насчёт Хогсмида и… — Томпсон, давай потом, ты таким мелким почерком всё накалякал, что ещё полвечера разбирать буду, — Блэк, покачивая бедрами, обходит мальчишку по дуге, едва задевая подолом мантии. — Голову береги! Завтра на Чарах ты мне можешь понадобиться. — Правильно papa говорил: дура ты, Белла, — женщина выругалась и продолжила терзать многострадальный свиток, где столбцом были выведены формулы по трансфигурации, задания по которой слизеринка когда-то беспечно перекладывала на плечи своих мозговитых прилипал. «Стоило чуть больше налегать на учёбу в Хогвартсе, а не только ошиваться день и ночь в дуэльном зале. И писать эссе по трансфигурации тоже стоило бы самой!» — Беллатриса взвыла и в изнеможении уперлась лбом в столешницу. Именно этот позорный момент слабости выбрала для своего появления Вальбурга, чуявшая чужое отчаяние, как акулы — каплю крови в океане. — Ну давай, скажи: «Я же говорила», — голос из-под занавесивших лицо волос прозвучал глухо, но всё также ядовито. — А я и говорила, — старуха прошла внутрь библиотеки, брезгливо морща нос от клубящейся в воздухе пыли. — Меньше задницей надо было вертеть и больше учиться! — Что-то я помню только «намажь лицо кремом, деточка, а то морщины раньше времени появятся», — Белла зашипела, получив болезненный щипок от тётушки, и вскинула голову, стараясь прожечь престарелую родственницу рассерженным взглядом. — Сама-то хоть что-нибудь из трансфигурации помнишь? — Поговори мне тут! — Вальбурга двумя пальцами подцепила исписанный свиток и вытащила из кармана монокль. Беллатриса на это только скептически фыркнула и потянулась за чистым листком, возвращаясь к работе. Заклинание, необходимое для вызволения Поттера, относилось к разряду высших комплексных чар. Поэтому вот уже пошла третья неделя, как Беллатриса заперлась в библиотеке — учить, доучивать и переучивать. Сначала Блэк сидела над школьными учебниками, потом над — прости Мерлин — конспектами Регулуса, который в школе был той ещё заучкой, и вот теперь Белла, просветившись наконец-таки в свои тридцать шесть лет, пыталась произвести окончательный расчёт нужной формулы. Дело всё больше казалось обречённым на провал и, как следствие, попахивало путёвкой в Азкабан, угасанием Рода и, что тоже было малоприятно, окончательным превращением Поттера в грязного магла. Магия не оставляла Беллу в покое ни на минуту, требуя немедленно оказаться рядом с ребенком, и плевать, какие будут последствия. Обязательство, как назойливый комар, зудело на периферии сознания, не давая ни провалиться в глубокий, исцеляющий сон, ни насладиться едой — только вертеть в голове варианты спасения драклова полукровки. Магия словно измывалась над ведьмой, у которой оставалось каких-то три дня до суда, чтобы совершить невозможное. План был идеален. Для начала нужна была… — Ауч! — Беллатриса вскочила на ноги, потирая ушибленное плечо. — За что, тётушка? Вальбурга была не только роковой красавицей, но ещё и сильной ведьмой. Она, конечно, больше уделяла внимания нарядам и балам, но и родовую библиотеку знала назубок — и считала это обязательным для любого чистокровного волшебника. Поэтому, посмотрев записи племянницы, миссис Блэк всё-таки поняла предназначение расчетов. — Ах ты негодница, зачем тебе формула необратимой трансфигурации живых существ?

***

— Что ты удумал, старый дурак?! — Абраксас Малфой взвыл раненой белугой. Драклов маразматик Розье становился всё невыносимее с каждым годом. И вот сейчас решил довести старого друга до сердечного приступа новой идеей: навестить вышедшую из тюрьмы племянницу. — Сиди дома и не рыпайся! Аллен на это только насмешливо хмыкнул, рассматривая Абраксаса сквозь хрустальную грань бокала. Искажения стекла придавали Малфою ещё более угрожающий вид. — Успокойся, Сас, — Розье отпил вина и предвкушающе облизнулся. Доводить Малфоя до белого каления было особым видом удовольствия. — Я не собираюсь бежать прямо сейчас. Загляну в гости, когда Беллатрису отпустят… — Да никто её не отпустит! — благодаря небольшой передышке Абраксас не снизил громкости, заходя на новый круг. — Вокруг меня одни глупцы и простофили! — губы Аллена дрогнули в намёке на улыбку. Впрочем, охваченный праведным гневом, Малфой этого не заметил. — Дамблдор упечёт её, если не в Азкабан, то ещё куда-нибудь, главное, чтоб в цепях и без палочки! — Абраксас вскочил со своего места и теперь, нервно потирая набалдашник трости, стоял перед креслом Розье. — Аллен, я тебя умоляю, закрой мэнор и не суйся в эту кашу! — его голос надломился. — Брось, я знаю все эти уловки, змей, — Аллен раскусывал манипуляции старого друга на подлёте, выработав иммунитет ещё в далёкие школьные годы. — Тебе бы, конечно, очень хотелось запихнуть меня под стеклянный колпак, что ты сейчас успешно проворачиваешь с Нарциссой — не перебивай меня! Это отдельный разговор! — но я, в конце концов, мужчина, глава Рода, и если я могу помочь попавшей в сложную ситуацию племяннице, какой бы глупой в молодости она ни была, я обязан это сделать. — В тебе говорит сентиментальность — глупая и безрассудная! — Абраксас навис над Алленом, готовый перейти от психологической атаки к физической. — Во мне говорит одиночество, Сас. Мне нужна семья. Малфой нахмурился, обдумывая услышанное. И уже совершенно спокойно — что было в разы хуже — сказал: — Блэк, которую ты видел только на больших семейных праздниках, значит, — семья. А я — нет. Они замолчали. Абраксас ждал опровержения, а Аллен не умел ему врать. — Я знаю тебя столько лет, но до сих пор не понимаю, какое место занимаю в твоём сердце, — Малфой резко развернулся и направился к камину, так яростно стуча тростью по мраморному полу, что ещё чуть-чуть и выбил бы из него искры. Только когда зелёное пламя опало, Аллен прошептал: — Особенное.

***

Белла отхлебнула чая, нарочно сёрпая, чтобы нарушить затянувшееся молчание. Натуре Блэк была чужда тишина, какой бы уютной её не считали остальные. Представители буйного семейства могли не разговаривать вовсе и всё равно норовили привлечь к себе внимание — постукиванием каблука, мурлыканьем под нос незатейливой песенки или шумными делами по хозяйству: стулья сами себя не подвинут, дверцы не похлопают и шторы на скрипучих кольцах не разъедутся. Поэтому должное быть мрачным молчание, повисшее между Беллатрисой и Вальбургой, было окрашено легкомысленным шуршанием конфетных фантиков. Вальбурга сразу отмерла и неодобрительно поджала губы на громкие прихлёбывания. — Поправь, если я не права, — начала пожилая женщина, расправляя складки на юбке. В хорошо протопленной гостиной повеяло могильным холодом. — Ты хочешь инсценировать смерть Гарри Поттера, и для этого тебе нужно двойник мальчишки, которого найдут мракоборцы, когда прибудут на место преступления. Все решат, что национальный герой мертв. А на самом деле, пока сумятица не уляжется, ты будешь прятать этого грязного полукровку в моём доме, а потом выдашь за внебрачного сына Сириуса! — с каждым словом голос миссис Блэк становился всё громче и выше, сорвавшись в конце на фальцет. — Мне нравится, как ты, дорогая тетушка, выкинула часть, где я могу погибнуть или поцеловаться с дементором, но подчеркнула то, что подпортит репутацию твоему бестолковому сыночку — этому позорищу, которого давно уже надо было выжечь с гобелена. Да чтоб Сири пал ещё ниже в глазах общества, надо пустить слух как минимум о некрофилии! — Белла гадко захихикала. Шутка получилась с отличным двойным дном: на Слизерине часто зубоскалили, что Джеймс и Сириус ненормально привязаны друг к другу. И теперь один из них — ах! — мертв. Но любовь не знает границ. Белла опять прыснула со смеха. — Да как ты смеешь! — на виске старухи задергалась жилка. — Да тебе в спину плевали, когда тащили по улице в цепях! Тебя ненавидят все взрослые маги, а детей пугают сказками о сумасшедшей колдунье, что не жалеет ни малого, ни старого, пытаясь угодить своему Лорду! Все, кто знают твоё имя, ненавидят Беллатрису Блэк! — подвывала Вальбурга. Старая ведьма взвизгнула, когда её запястья крепко обхватили узловатые пальцы, а длинные ногти впились в пергаментно-тонкую кожу, под которой истерично бился пульс. Беллатриса сейчас как никогда напоминала героиню ночных страшилок, где последнее, что слышат непослушные дети перед смертью, — вселяющий ужас, сумасшедший смех. — Нас. Они ненавидят нас, тётя, — губы Беллы искривились в презрительной усмешке. — Эти предатели крови ненавидят меня, тебя, Сири, Циссу… Они проклинают нас и танцуют на могилах тех, по кому мы горевали. И сейчас, не важно какой ценой, но мы должны выжить. И однажды отомстить им всем сполна. — Беллатриса, назвать семьёй сына грязнокровки! Выдать это убожество за родного! Воспитать! Да кроме всего прочего признать незаконнорождённым ублюдком, которого принимают, чтобы спасти угасающий род! — Вальбурга выдохнула сквозь зубы, захлёстываемая злобой. На себя, на Беллу, на судьбу, что не оставила других вариантов, кроме как вытереть ноги о фамилию, которую раньше носили не иначе как с гордостью. — Зато это самая правдоподобная история! — Белла, чувствуя, что тётка скоро будет готова сдаться, ослабила хватку и опустилась перед креслом на колени, заискивающе смотря на женщину снизу вверх. Пальцы, что были готовы оставить синяки, ласкали старческие запястья мягкими подушечками. — Сириус бегал за каждой юбкой — и не говори, что это не правда! — бегал! Сказать, что одна из его потаскушек залетела — самая понятная причина, почему в нашем доме оказался мальчишка. Вальбурга закрыла глаза, пытаясь взять себя в руки. Когда она заговорила, в голосе звучало прежнее раздражение, но сдерживаемое хладнокровным расчётом — несвойственным Блэкам, но так необходимым в тяжёлые времена. — Как ты собираешься всё это провернуть? — Я долго думала об этом, — Беллатриса закусила губу и уронила голову на чужие колени. Пальцы Вальбурги сразу запутались в густых кудрях, перебирая пряди. — У нас у всех — меня, тебя, Нарси, Малфоев, даже Кричера — у всех должно быть неоспоримое алиби. Поэтому подменить Поттера должен тот, на кого никто не подумает. Кого даже не догадаются проверять. — Ты хочешь довериться кому-то чужому? Белла, одумайся! — Вальбурга подняла лицо племянницы за подбородок, заставляя посмотреть на себя. — Я готова рискнуть, — ведьма лучезарно улыбнулась. — но перед этим обязательно напомню, как Беллатриса Блэк поступает с предателями.