20 драбблов по фандому "Юри на льду"

— Ты что делаешь? Вот это что сейчас было? У тебя вообще глаза есть? Я же показывал, как надо! — орёт Никифоров, подъезжая к Юри. Резко останавливается и переводит дыхание. — Рукой не вот так, как ты делаешь, а во-от та-а-ак, — показывает, ведёт у себя над головой. — И в сторону потом разворачиваешься. Тьфу, бля, не могу больше, прости господи. Наверное, Юри благодаря ему уже выучил весь русский мат. Вон, лицо красное, взгляд виноватый. — Закончим на сегодня! Ты только представь, что будет, когда ты, такой вот деревянный, прыжки начнёшь делать. Мне страшно уже сейчас. — Виктор, прости… Он не слушает, разворачивается и едет к воротам. Не оглядывается. Хватает пластиковые чехлы, что лежат на бортике, и надевает на лезвия коньков. Юри сопит рядом. Виктор подходит к ряду кресел, копается в сумке, берёт бутылку с водой, откручивает крышку и пьёт. Потом садится и, наконец, смотрит. — Ну и что ты здесь топчешься? Иди в раздевалку, — говорит он резко. Вместо этого Юри внезапно опускается перед ним на колени. Это что-то японское, потому что выглядит как-то церемониально. Спина почти прямая, руки с напряжёнными пальцами выставлены перед опущенной головой. — Прости меня, пожалуйста, — говорит Юри в пол. — Я плохой ученик, мне нет оправдания. — Это ещё зачем? — спрашивает Виктор. — Ты чего удумал? — Это догеза, — объясняет Юри. — Я… очень виноват. Поэтому извиняюсь. — Виноват, говоришь? — Виктор хмыкает. — У нас в России так не извиняются. — А как?.. — Драть тебя надо, как сидорову козу. — Что? Виктор отставляет в сторону бутылку с водой и хлопает ладонью по своим коленям. — Вот сюда иди. Ложись животом. Сейчас я тебе покажу, как у нас в России наказывают маленьких непослушных детей, которые не слушают старших. — Наказывают? — у Юри, оказывается, такие огромные глаза в этих дурацких очках. Будто смотрит через увеличительные стёкла. — Бьют, — подтверждает Виктор. Юри закусывает губы и поднимается. Нормальный бы человек дал ему в морду и ушёл, но кто сказал, что Кацуки нормален? Он же, на самом деле, во всём его слушается. То ли потому, что его учит сам В. Никифоров. То ли потому, что банально приучен тренеру доверять. То ли ещё по каким-то своим причинам. Юри не уходит. Он ложится к Виктору на колени. Хватается рукой за пластиковый подлокотник соседнего кресла. Виктор выпускает из лёгких воздух через нос. И пару секунд сидит, прикрыв глаза. — Сука, что ж ты делаешь… Он кладёт ладонь на задницу, затянутую в спортивные штаны. Юри вздрагивает. — Юри, — окликает его Виктор, — тебе нравится, как я тебя тренирую? — он старается говорить ласковым тоном, но в голосе проскальзывает издёвка. Потому что он уже заебался объяснять всё по десятому разу. — Нравится, Виктор, — отвечает Юри натянуто. Наверное, висеть вниз головой неудобно. Да и вообще, задницей кверху — тоже. — Тогда почему ты не выполняешь мои требования? Пытаешься сделать всё по-своему. Переиначиваешь, споришь. Может, я тебе не нужен? — Виктор накручивает себя, копит в себе злость, пока она сама не перельётся через край. До края уже недалеко. — Ну что ты молчишь?! Отвечай! — и он шлёпает Юри ладонью по подставленной заднице. Ох. — Нужен, Виктор, — вскрикивает тот и дёргается. — Тогда. Почему. Ты. Не. Слушаешься! — с каждым словом он бьёт всё сильнее. Ладонь тут же начинает гореть. Виктор даже может представить, что точно так же печёт кожу Юри. Вот так ему и надо! — Я стараюсь, — всхлипывает Юри и пытается сползти с колен на пол. — Стоять, куда пошёл… — другой рукой Виктор хватает его за шиворот, прижимая к себе. Шлёпает снова. — Терпи, ты это заслужил! — Да, Виктор, — Юри давится словами. Виктор скоро отобьёт себе руку. Шлепки получаются громкие, далеко разносятся по катку. Хорошо, что сейчас они здесь только вдвоём. Юко оставила им ключи и ушла домой полчаса назад. Они одни в целом здании. Юри держится за кресло дрожащей рукой и дышит так громко, в голос, что это почти похоже на стоны. — Ты будешь выполнять то, что я говорю? — требует Виктор. Ему неудобно. Юри тяжёлый. Ёрзает. Всем весом висит у него на бёдрах. И ещё Виктору кажется, что он сейчас вывихнет себе плечо. — Да-Виктор-прости-меня! Мелкий пакостник. Виктор шлёпает его по заднице с оттяжкой, но ладонь уже онемела, он ничего ею не чувствует. Тут надо что-то другое… — Не будешь больше опаздывать по утрам? Горящей рукой Виктор вытаскивает из сумки запасные чехлы для коньков. Юри поднимает голову, смотрит, часто-часто дышит, у него покрасневшие щёки и уши. — Отвечай! Не будешь? — Виктор бьёт чехлом почти без замаха. Но Юри почему-то дёргается сильнее, вздрагивает всем телом. Будто его калёным железом приложили. — Отвечай! — Виктор ударяет снова, чуть сильнее, надеясь всё-таки добиться ответа. Юри громко вскрикивает. — Ну?! — третий удар, наверное, получается самым сильным. И вдруг Юри стонет. Длинно, протяжно. Виктор застывает, так и не опустив в очередной раз руку. Юри судорожно вздрагивает, вжимаясь в его ноги. Щёки просто малиновые. Он весь горячий. И, кажется, на его глазах слёзы. Виктор разжимает вторую руку, но Юри не спешит подниматься. Вместо этого он спрашивает тихо-тихо: — Можно я… в душ? Он отворачивается, не смотрит в глаза. Виктор чувствует себя извращенцем. Хотя это не он сейчас кончил от порки и теперь елозит мокрым по брюкам. Нет, вот как раз у него в штанах всё ещё железно стоит. У него стоит. — Прости, я увлёкся, — шепчет он и пытается обнять Юри со спины. Тот сперва не даётся в руки, сползает с его колен на пол, но Виктор не успокаивается, он настойчивый. Притягивает Юри к себе. Зачем — непонятно. Наверное, чтобы собрать с его лица слёзы, губами и языком. Слёз становится больше. Юри уже не таится. А чего прятаться, всё уже случилось. Юри первым целует его в губы, и у поцелуя солёный привкус. Виктор с трудом переводит дыхание, это ему надо в душ, а не мелкому засранцу. Может быть, надо залезть под ледяную воду или — просто признать в себе это и подрочить на слабого, беспомощного Юри, лежащего на его коленях кверху задницей. Виктор торопливо обцеловывает шею Юри, ох, какая у него шея, с нежной кожей, будто шёлк, он прикусывает этот шёлк, лижет языком и сводит колени, пытаясь унять пульсацию в члене. Юри стонет над ухом, и это не помогает, совершенно не помогает. Виктор вскрикивает, его голос звучит глухо и, наверное, даже злобно. Только на самом деле он ничего не чувствует. Ничего, кроме Юри в своих объятиях. Это не злоба, не досада. Юри прижимает его голову к себе, бережно поддерживая ладонью затылок. Виктор заново учится дышать.