"Память Кирова" и Человек-гуманитарий (черновое название)

— И что это за зверушка? Ментальная модель плавбазы «Память Кирова» с плохо скрываемой брезгливостью заглянула под брезент и, сморщив носик, тут же поспешила вернуть ткань на место. — Человек, — равнодушно пожала плечами ментальная модель лёгкого крейсера «Мурманск». Сама заглянула под брезент и поправилась: — Технически. «Память Кирова» выразительно посмотрела на ментальную модель крейсера, одним только взглядом умудряясь передать все сомнения в уровне развития интеллекта бойца Северного Туманного флота. — Человек — прямоходящий гоминид, развитие вида homo erectus, homo sapiens sapiens. Прямоходящий, две руки, две ноги, туловище, голова, — выдала краткую выборку из справочника персонификация «Памяти Кирова» и для наглядности спроектировала голограмму означенного представителя предположительно разумных. — А теперь сравни с этим. — Сломался немножко, — привела веский, как ей показалось, аргумент «Мурманск». — Это не «немножко», дорогая, — желчно ответила ментальная модель плавбазы, — это… Да этому даже слов подходящих нет! Лёгкий крейсер вновь пожала плечами: — Ты же ремонтом и обслуживанием кораблей занимаешься, а не я, так откуда мне знать разницу между «немножко» и «совсем всё»? Но, раз тебе не надо, я этот экземпляр выкину, флагман, если узнает, и так выволочку устроит. — Ладно, оставляй, чего уж там, — вздохнула ментальная модель плавбазы. — Сама ведь вам все каналы забила на тему скуки… Попробую починить. «Мурманск» позволила себе улыбнуться — всё же с самокритикой у плавбазы дела обстояли куда как хорошо, в отличие от тех же эсминцев. — Я тебе потому и смогла его доставить, что в соответствии с директивами Адмиралтейского Кода технически это уже не человек, а значит, можно осуществить его транспортировку морем. «Память Кирова» покачала головой — «Мурманск», хоть и легкомысленная излишне, но логикой не обделена. — Благодарю, «Мурманск». А ты его откуда достала? Крейсер дёрнула плечом: — С дежурства возвращалась, а его под корпус затянуло, по красному пятну на воде и обнаружила. — Больше никого не было? И как сторожевики проморгали? — Принимай пакет, — отмахнулась «Мурманск». Пусть у плавбазы голова болит, а ей такие аномалии по чину не положено обдумывать. «Память Кирова» на несколько секунд замерла, обрабатывая огромный массив данных, полученных от крейсера, а после задумчиво посмотрела на брезент: — Знаешь, флагмана тоже надо уведомить. И тот квадрат бы прочесать не помешало. — Как раз к ней иду, передам. О, вот и вызвала, — кивнула на запрос по ОТС «Мурманск» и, развернувшись, двинулась вглубь острова. — Флагман вызывает, мне пора.

***

— И что мне с тобой делать, человек? — ментальная модель плавбазы вновь обошла приспособленный под операционный стол пустой контейнер. Человек не ответил. Сложно отвечать, когда ты без сознания и имеешь сильный некомплект конечностей и органов. «Память Кирова» задумчиво погладила кончик своего носа, параллельно с этим действием прогоняя через ядро петабайты справочной литературы, документальных записей, учебников и фильмов по медицине. Это у Тумана поломки исправляют рембазы или плавбазы, а у человеков ремонтом занимается специальная каста обученных индивидов, разбитая на сотни подпрофессий и субспециальностей. Если бы у Туманного флота на каждый тип ремонта и обслуживания требовался отдельный специализированный рабочий, то боевых бы просто не осталось. Ментальная модель, закончив первичную обработку данных, слегка прикрыла глаза, формируя необходимый набор инструментов из активного наномата, а после, окатив бессознательное недотело человека дезинфицирующим раствором, приступила к работе.

***

Сознание вернулось рывком. Вот меня не было. А вот я стал. Забавно… Раз меня не было — откуда я знаю этот факт? Попытка развернуть вопрос вширь отозвалась острой вспышкой боли, пронзившей мозг от лба до затылка. И сознание почти ушло. Почти. Что-то не давало окончательно нырнуть в то Великое Ничто, что так неохотно, но, всё же, выпустило меня из своего плена. И боль — хоть и заметно стихла, но продолжает царапать мозги. И вот это странно: нет в них нервных болевых окончаний, тупо нечему испытывать боль. Мистика, мать её в качель. Мысли текли вяло, неторопливо, односложно. Впрочем, откуда им взяться, если нет информации, поступающей снаружи? Нечего обрабатывать, вот и буксует сознание в полуспящем режиме. Ничего не слышу, ничего не вижу, и сказать ничего не могу — кажется, тупо нечем говорить…

***

Лишённое всех внешних источников информации, к которым можно было бы привязать хоть какую-то систему отсчёта, сознание болталось как-то самое в проруби, не в силах ни уйти на покой, ни выйти на привычные мощности. И с памятью какая-то ерунда творится: почти ничего не помню. Ни кто я есть, ни откуда я, весь такой непонятный, взялся, ни где я нахожусь и что со мной происходит. Любая попытка копнуть поглубже натыкалась на огненную стену колючей боли, расцветающей маленьким, но очень злым солнышком в мозгах. Сколько такое состояние длилось, не знаю. Может, год, а может, пару минут — в состоянии сенсорной депривации время — самая неэффективная и неуловимая эфемерная конструкция. Но всё заканчивается, закончилась и пытка безчувствием. И в один прекрасный момент в сознание вторгся яркий, выжигающий всё поток света…

***

Ментальная модель плавучей базы «Память Кирова» не раз и не два готова была опустить руки, сдаться и утилизировать некомплектного человека, никак не желающего выйти из комы. Впрочем, сама персонификация твёрдо знала: отчаяние, желание бросить всё — это лишь результаты работы эмулятора эмоций. Несовершенного, глючного, только-только подбирающегося к пре-альфа-билду. Стукнуть бы по голове Акаси хорошим таким разводным ключом, за слив в ОТС сырых, толком не испытанных исходников… Да поздно уже, растащили, адаптировали, встроили в систему, а Верховный флагман обнуление, как располагающая нулевыми уровнями допуска к директивам Адмиралтейского Кода, делать наотрез отказалась. Экспериментальная инъекция номер 219.02-00014.21/6 полностью адаптировалась в сильно усечённом теле человека, о чём свидетельствовало лёгкое полусекундное свечение в близко подходящих к поверхности кожи кровеносных сосудах. «Три… Два…» — отсчитывала ментальная модель про себя, — «Один… Ну же!» И, словно услышав её немой крик, тело вздрогнуло, забилось в фиксирующих ремнях, на миг распахнуло глаза — и, тут же их крепко зажмурив, затихло. Персонификация сверилась с показаниями сканеров — активность мозга повышается, электрическая активность нейронов приходит в норму. «Память Кирова» с азартом потёрла руки: наконец-то! Тело вздрогнуло, раскрыло рот, язык облизал почерневшие, спёкшиеся губы. И что-то прохрипело. Плавбазе пришлось задействовать десяток алгоритмов дешифровки, чтобы вычленить из сухого хрипа, перемежаемого кашлем и клокотанием, всего два осмысленных слова: — Я… живой?