Послушный мальчик?

— Итак, Антон. Павел Алексеевич держал в одной руке какой-то журнал, в другой у него располагался телефон. Взгляд медовых глаз бегал от гаджета к учебной тетради, и так несколько раз, пока, в конце концов, учитель русского языка и литературы не заострил свое внимание на горе-ученике. Антон сидел, как на иголках. Быть может, было не видно, но пятой точкой он точно ощущал какое-то странное и немного смущающее покалывание, отдающееся мучительными волнами на полном мочевом пузыре. Получается, Арсений все-таки не такой крутой перец, каким мог бы показаться некоторым. Поняв, что Антона не укротить, он скинул Добровольскому все имеющиеся доказательства непослушания Шастуна, за что последнего и пригласили в кабинет Павла Алексеевича. Что мы получаем? Попов — крыса, его мелкий приспешник армянин такая же крыса, только немного поменьше, а Павел Алексеевич сейчас залепит Антону апперкот. А, ну и если заканчивать историю, то после этого к полумертвому Антону подойдет его отец и добьет, ибо негоже смотреть на то, как сын мучается в предсмертных судорогах. Антон мог бы быть слишком предвзятым, чтобы шутить на подобные темы, все-таки отец был для него авторитетом скорее в плохом смысле, чем в хорошем. Мужчина, выросший на старых закоренелых традициях и переводящих их на своего единственного ребенка, явно не мог стать чем-то святым в глазах Антона и каждый раз, думая об отце, Шастуну приходилось крайне неспокойно, но он не мог унять тот рвущийся смех, когда слышал или вспоминал про басни о хорошем мальчике. А теперь, сидя напротив задумчивого и непривычно строгого Добровольского, Антон то и дело слышал за своей спиной фразу голосом отца: «Хорошие мальчики так себя не ведут». — В общем, Антон… как-то все резко стало не очень радужно… — прокашлялся Павел Алексеевич. Морщинки в уголках его глаз стали гораздо заметнее, уголки губ грубо смотрели вниз, да и все выражение его лица было далеко не позитивным. Как и ситуация Антона, по заметкам Добровольского. — Я думаю, что это… — Павел Алексеевич, — перебил Антон. — Даже если все так, я не думаю, что за подобное стоит исключать. Если вы можете, я хотел бы сохранить от родителей все в тайне, я сам все исправлю, — Антон стыдливо опустил голову, — если нужно — проведу уборку. Школьный двор от мусора почищу. Сам. В одиночку. Если бы вы только моему отцу ничего не говорили… Павел Алексеевич удивленно хлопнул длинными ресницами. По его лицу Антон мог сказать, что где-то накосячил, но этих косяков было так много, что даже и не поймешь, какой именно удивил Добровольского. В любом случае, Павел не растерялся, хмыкнул и снова пробежался глазами по журналу в своей руке. — Не думаю, что за подобное стоит исключать, Антон, — немного распето ответил мужчина. — Но раз ты был в курсе, то мог как-то поправить ситуацию. Или хотя бы обратиться ко мне за помощью. Твои оценки за последнюю неделю ухудшились, значительно. По химии уже три двойки, ты пропустил два урока обществознания, на математике вообще не появлялся с начала учебной недели. Исключением тут, конечно, и не пахнет, но если ты не исправишь ситуацию, я буду вынужден сообщить твоим родителям. Антон замер, как кролик перед удавом. Ему было как-то странно, но и как-то пофиг, а разница — все равно съедят, рыпайся или не рыпайся. Шастун очень нервно усмехнулся. — Ах… а я думал, что за это могут исключить, — сказал он слишком уж фальшиво и с натяжкой. — Ну что ты, — Добровольский странно улыбнулся, — это же все-таки не какая-нибудь масштабная проблема, типа драки или дебоша в школе. Не беспокойся. Нерв у Антона на лице дернулся самостоятельно. Шастун вышел из кабинета Добровольского с гордо поднятой головой и с ниже некуда опущенным достоинством. Значит, эта пидорская Белоснежка еще никому ничего не сказала. А судя по общему школьному настроению никто тут не считает Антона за пидора, целующего других пидоров, получается, что мелкий кавказец тоже языком не трепал. Быть может, Антон просто слишком высокого мнения о себе, потому что считает, что о его личных проблемах должна знать вся школа, но поймите его правильно, он судит, отталкиваясь от себя. Если бы по школе пошли слухи, что Позов на самом деле наркоман и на прошлой неделе его в задницу трахал Матвиенко, у Антона появилось бы несколько вопросов к очкастому другу. «Нет, Антон, не твое дело, кто с кем спит. Тебе нужно просто двигаться вперед, как улитка. Медленно, но верно. Сохраняя свой дом на спине», — философски заметил Шастун про себя, двигаясь по направлению к классу. Позов уже сидел на задней парте, успев занять место и для длинного друга. Подойдя к нему, Антон плюхнулся рядом. — И как? — многозначительно спросил Дима. — Если честно, то пятой точкой о жесткий угол, — выдавил из себя Антон. — Меня пристыдили, как щенка, за то, что успеваемость понизилась. — По любому химичка на тебя донесла, — шикнул Позов и тут же наигранно пропел, — «этот Шастун только и может, что со старшими переговариваться, а в голове-то! А в голове-то ничего нет! Так вымахал, а манерам не научился! Как говорится, упитанный, да не воспитанный». — И откуда такие высказывания? — Дорогой мой, — Позов вздохнул, — это прямая цитата. Пойми и прими. До конца урока, какого точно, сказать мог бы только Дима, но он был занят конспектами, Антон слушал музыку, расположив голову на собранных на парте руках и думая о чем-то своем. В основном, конечно, мысли крутились вокруг Добровольского и того, как этот человек чуть не загнал Антона в могилу. Надо же. Ради того, чтобы мать не билась в истерике на кухне, а отец не выбивал из Антона дурь, последний был готов расстелиться перед Павлом Алексеевичем, а-ля турецкий ковер, и самолично вычистить территорию школы. Эта ситуация слишком уж сильно бьет Антона по его гордости. Он вдруг вспомнил и то, что они с Арсением договаривались на неделю. Неделю Антон должен был притворяться парнем Попова, а после все — разойдутся, как в море корабли. Но эта неделя закончилась с первого же дня, фотографии все еще при Попове, и он может крутить ими как хочет, что доставляет колоссальное недовольство Шастуну. Это нервы, это горящая жопа. Не услышав, как прозвенел звонок, Антон очнулся только тогда, когда наушник из его уха вырвал Дмитрий Позов и, услышав исходящую музыку, усмехнулся: — Вау, депрессивная музычка. Хочешь под «Самопал»* порезать себе вены или что-то типа того? — Просто слушаю пособие по сборке оружия, — также в ответ усмехнулся Антон. — Если кто-то под конец сего действия выжжет мне глаза, будет немного печально. — Жаль, плакать ты будешь не в силах. Позов бы уж очень позитивный человек. Тихий, правильный, работящий, но настолько позитивный, что иногда это уже граничило с черным юмором и желанием унижать всех вокруг. Но Позов был слишком приятный собеседник для того, чтобы порвать с ним связи. Антон, конечно, соврал отцу о том, что Дима такой же напыщенный индюк, как и его родители (хотя родителей Димы Шастун в глаза не видел), но на самом деле он так не считал. Наоборот, Антон даже воодушевлялся каждый раз, когда Позов с ним так непринужденно вел беседы. — У нас сейчас физра, пойдешь? — спросил Позов, спускаясь по лестнице. — Не хочется как-то, — Антон размял шею. — Руки болят жутко. Скажи Сан Санычу, что у меня понос, и я не пошел на физру, оберегая других от сам понимаешь чего. — Да-да, понял, но держи свое говно при себе. Позов махнул рукой и скрылся на первом этаже в спортзале, а Антон поправил рюкзак на плече и пока охранники отвлеклись на разговор с тем же Сан Санычем, Антон слился с толпой пятиклассников, у которых уже закончились уроки, и покинул школу. Погода сегодня была уж слишком хороша. Тепло, солнечно, даже как-то непривычно для этого города. Антону было не холодно в толстовке, надетой поверх тонкой футболки, а потому он с удовольствием шествовал в курилку, которая находилась за ближайшей заброшкой. Там, конечно, чаще кидали наркоту, чем сигареты, но от того курилкой это место не переставало считаться. Мочой там не пахло, бомжи там не жили, собаки и прочие подобные особи в этом здании не сношались. Много битого стекла и ненужная старая мебель, конечно, присутствовали, но с этим всем и атмосфера заброшенного здания приобретала какую-то изюминку. Антон зашел в здание. Дверей и окон там, естественно, не было. Приятное весеннее тепло тут же превратилось в холод, исходящий от бетонных стен, но Шастун не обратил на это внимание. Через закиданный мусором зал он прошел небольшой коридор, завернул на лестницу, у которой отсутствовала половина ступенек, несколько раз перепрыгнул дыры в полу, и забрался на второй этаж. Там к месту, которое выглядело цивилизованнее всего и даже не лишилось целых стеклянных окон, Антон шел через голые доски в полу, между которыми зияли обрывы, ведущие на первый этаж. Лопни под ним хоть одна такая доска, можно было нехило так навернуться на ту же дыру в полу на первом этаже, но Шастун, словно порхающая бабочка, аккуратно прошел все препятствия и очутился в пункте назначения. Очень просторная комната, в которую лились лучи солнца была немного холодной, но скрытой от пока еще прохладного ветерка. Рядом с целыми окнами стоял перевернутый узкий шкаф, что служил диваном, подоконники были услужливо очищены от битого стекла. Шастун открыл шатающееся окно, присел на подоконник, достал сигарету и, чиркнув дорогой зажигалкой, закурил. В открытое окно тут же улетело облако дыма. Антон не понимал, почему он курил. Это скорее уже была как привычка, но не та привычка, когда тебя ломает от недостатка сигарет или от этого же недостатка начинает пробиваться нервоз. Это привычка имела характер надобности от скуки. Антону было скучно, он курил. Нечем было коротать время, он курил. Рту становилось скучно — он курил. Мог бы, конечно, сосать чупа-чупсы, но все-таки курил. По закону жанра, в этом же месте, где Антон был одинокой овечкой под прицелом и без охраны, должен был немедленно явиться Арсений. Произнести какую-то крутую фразу, Антон бы сначала испугался, потом разозлился, а потом бы принял свою настоящую голубую натуру и его первый раз был бы не только с мужчиной, так еще и на перевернутом шкафу в заброшке. Странно то, что подобные мысли посещали именно голову Антона, пока он перебирался с одной сигареты на другую. Однако Шастуну не повезло. Как и всегда, наверное. Неожиданно в комнате стало многолюдно. Сначала вошел высокий и крупный парень с квадратным лицом, внешностью похож на молодого, но бывалого зека, за ним стройно зашли еще несколько человек. Антон повернул к ним голову и вопросительно приподнял бровь. Бугай дружелюбно улыбнулся. — Шастун же, да? — спросил он, подходя чуть ближе. — Из десятого? — Ну допустим, а ты? — Егор, — хмыкнул парень. — Из одиннадцатого. — Извиняюсь, если занял ваше место, — Антон спрыгнул с подоконника и отряхнул светлые штаны. — Будем считать, что я ничего не видел и не слышал. Ни-че-го. Учитывая то, что эта заброшка была одной из главных точек вокруг школы, где одни часто перекидывались наркотой с другими, ходить сюда было немного небезопасно, но в дневное время суток шанс нарваться на молодых наркоторговцев крайне невелик. Однако Антон не хотел рисковать. Он поднял с перевернутого шкафа свой рюкзак и уже было хотел уйти, протиснувшись между толпой ребят, как вдруг Егор остановил его и все также дружелюбно спросил: — А это. Сигаретки не будет? Антон пожал плечами, доставая из кармана штанов пачку. Открыв ее и удивившись, Антон грустно смотрел на одну-единственную сигарету и кошки заскреблись на его душе. Он развернул пачку к Егору и немного грустно произнес: — Последняя остала… Договорить ему, как вы догадались, не дали. Возникший из ниоткуда кулак вдруг врезался Антону в лицо и тот потерял равновесие, запнувшись о подвернувшуюся под ноги деревяшку. Руки пострадали сильнее всего, т.к. опорой для того, чтобы не лечь пластом, послужил именно пол, устеленный мелкими осколками от окон. Антон зажмурился. В левом глазу у него потемнело, а в левом ухе звенела гадкая нитка. Антон моргнул, но слепота на один глаз не прошла. От непонятной картинки немного затошнило. Егор был ниже Антона, однако его тело было большое и плотное. На лице у него отображалось все то же добродушие. — Блять, — Антон положил руку на правый глаз, чтобы темнота казалась оправданной, — нахера, а главное зачем? — Слушай, Тох. Егор размеренно подошел к Антону, садясь перед ним на корточки. Стекло под массивными ногами бугая начало трескаться. — Мне не очень хочется с тобой связываться, — продолжал Егор, — но до меня дошел слух, что ты моих братьев задел. — Братьев? — Антон дернул бровью. — А ты даже похож на ребенка из многодетной семьи… Егор вздохнул, взял Антона за грудки и выдернул с земли, ставя последнего на ноги. Он и правда казался тем человеком, которому бы не хотелось влипать в неприятности, но стоящие позади Егора гиены, которые только и ждали представления, морально давили на одиннадцатиклассника. — Ты меня понял, засранец, — грубо гаркнул Егор, — на прошлой неделе ты перебил моих братьев. Думаешь — сделал, да пошел? Тебе стоит лучше думать над своими действиями… — При том, что это они ко мне полезли. Антон положил руки поверх рук Егора, и сжал их. Он злился и одновременно беспокоился о том, как бы эти парни не устроили ему веселую поездку до первого этажа. После такой поездки Антон не был уверен, что сможет ходить. — Отпусти, и мирно разойдемся. — Прости, братан, — пожал плечами Егор, — перед парнями, сам знаешь, надо держать авторитет. Егор замахнулся и снова вмазал Шастуну по челюсти. У Антона в глазах заплясали искры, а голова отяжелела от резкого сильного удара так, что казалось, будто бы прямо сейчас из ушей хлынет кровь. Антон привык, когда его бьют. Если тебя часто задирают на улицах из-за роста, одежды или из-за изобилия аксессуаров на руках, тут хочешь — не хочешь, а привыкнешь. Но у Егора был поставленный удар. Он бил четко, больно, а главное — невыносимо. Шастун хотел было упасть, и пофиг, что в стекло, отдых на колючей земле ему бы сейчас совсем не помешал, но Егор продолжал держать Антона за грудки, не давая свалиться. — Блять… — Антон закрыл рукой правую половину лица и в этот раз громко сматерился, — прямо по лицу, блять! — Беспокоишься за красивое личико? — усмехнулся Егор. — Зря. Парень хотел замахнуться еще раз, но Антон откинул голову и, вместо того, чтобы ударить Егора ногой куда-нибудь в живот или в пах, со всей дури влетел лбом в лоб бугая. Тот удивленно вскинул брови, и в замешательстве всего отпустил Шастуна, отходя на пару шагов. Антон зацепился за подоконник. Боль в его шее и голове не давала нормально соображать, и, если бы не приятный ветерок, обдающий со всех сторон, Шастун, скорее всего, уже бы проблевался. Но Антону не дали много времени на отдых. Вместо того, чтобы еще раз вмазать Шастуну своим сильным кулаком, Егор кивнул на парня и все те ребята, стоявшие за Егором, кинулись на Антона, как гиены на подбитую львом антилопу. Его снова повалили на землю, на стекло и мокрое дерево. Холодно и неприятно. Антон не думал о том, почему ему почти не больно. Он только закрывал лицо и шею руками, ведь даже если хороший мальчик попадает в передряги подобные этой, он никогда не оставит на себе следов. Пусть его изобьют до полусмерти, а может быть и до смерти, зато в гробу, окруженному цветами и плачущими родственниками, Антон будет лежать с идеально ровной бледной кожей, на которой не будет видно и следа побоев. Кажется, в какой-то из моментов Антон остервенел. От своих мыслей, конечно же. Схватив одного парня за ногу, он повалил его на то же стекло, и накинулся сверху, орудуя кулаками. Пускай отец снова увидит разбитые костяшки, пускай мама будет беспокоиться, а Павел Алексеевич будет докапываться до причины, Антону бы не хотелось, чтобы кто-то проходящий мимо застал его в образе щенка, окруженного злыми детьми. Да, ему не хотелось быть жалким на случай, если по какому-то стечению обстоятельств тут окажется какой-нибудь парень, кто-то высокий, и, может быть красивый, у которого будут какие-нибудь невероятные, пускай голубые, глаза, и который с непонятным выражением лица ворвется в эту совсем неподходящую для романтической сцены комнату и остановит творившийся хаос. С подобными мыслями, из неоткуда взявшимися в светлой голове, Антон бил поваленного парня, а после размахивал ногами, когда другие стали его оттаскивать. Однако и они вскоре получили. Шастун уж точно не хотел занимать позиции жертвы. Он кусался и царапался в ответ так, словно от этого зависела его жизнь, честь и достоинство. Антон желал, чтобы все это поскорее прекратилось. Чтобы он смог пойти домой, немного ковыляя, прийти в одинокую квартиру, принять ледяную ванную и лечь на холодном полу в гостиной, пялясь в потолок до самой ночи. Он так молил об этом!.. — Прекратили быстро! Этот голос! Антон замер. Двое парней его держали, третий лежал под ногами, уже не в силах встать, четвертый тянул Антона за грудки, а Егор стоял немного поодаль и также удивленно обернулся на голос. Кто бы мог подумать, что в этой жизни Антон будет проводить какие-то параллели. Стоя в проходе с телефоном, Арсений с совершенно спокойным выражением лица внимательно разглядывал комнату. Как странно: его волновал интерьер, а не то, что какие-то одиннадцатиклассники вдруг решили преподать младшему урок. Рядом с Поповым, хмуря темные широкие брови, стоял Матвиенко. Вот уж команда спасателей. Чип и Дейл спешат на помощь. — Среди белого дня, — разочарованно вздохнул Попов. — Ну? Может уже отпустите его? Черт. Он даже не назвал Антона по имени, или в крайнем случае по фамилии. Шастун даже как-то печально сморщился от осознания. — Блять, Попов, — Егор медленно подошел к Арсению, но перед тем внезапно вырос Матвиенко, заставив Егора остановиться, — решил поиграть в героя? — Ну… — Арсений оторвал взгляд от комнаты и лучезарно улыбнулся, — я же и есть герой, разве нет? Красивый, высокий, с бледной кожей. Я принц, может быть, Эрик. Я бы разозлился, возьми вы в заложники мою рыжеволосую красавицу русалочку, но пока не буду. А теперь, будь добр, отпусти его, договорились? Антон не особо понял, что произошло. Наверное, потому, что пару раз у него в голове разыгрывался такой оперный театр, что слушать тихий голос Попова было попросту невыносимо, но через пару минут его отпустили. Он также отшатнулся, припадая к подоконнику и тяжело дыша. Болело абсолютно все и если не лошадиная доза обезбола, то вряд ли Антону могло бы что-то помочь. Егор с его ребятами прошли мимо Попова, скосив глаза, но после растворились где-то в здании. Шастун не мог объяснить, каким образом все так быстро рассосалось, но раз уж его желание побыстрее закончить перепалку сбылось, ему бы стоило поблагодарить свою крестную фею. Стоило Антону поднять голову и посмотреть на Арсения, тот дернулся, хлопнув Матвиенко по плечу, и кивнул на выход. — Пошли. Кажется, даже Сережу смутила эта ситуация. Он как непонимающий ребенок дернул Попова за рукав, но тот непреклонно перепрыгивал через маленькие обрывы по деревянным ступеням, даже не думая оборачиваться. Антон тряхнул головой, отчего та разболелась еще сильнее, размял затекшую шею и, немного пошатываясь, пошел следом. Каким-то образом он не отставал, хотя по сравнению со спокойно идущим Арсом, Антон тащился, как улитка. Но почему-то Шастуну приятно было осознавать, что Арсений специально идет не слишком быстро, а Матвиенко, болтающий о чем-то своем, безукоризненно поддерживает эту идею. Школу они обошли. У Арсения и Сережи уже были рюкзаки за спинами, видимо все трое решили прогулять не только физру, но и то, что следовало за ней. Если Антон не ошибается, то завтра от Павла Алексеевича ему прилетит еще парочку замечаний из-за трех пропущенных уроков. Так неспешно они дошли до дома Арсения. Антон остановился. Он тащился за ними, надеясь, что в какой-то момент Арсений соизволит встретиться с ним взглядом, и тогда Шастун поблагодарит его, а может быть и извинится за события минувших дней, но Попов как всегда не пытался соответствовать чьим-то планам. Он подошел к своему подъезду, звякнул ключами и зашел внутрь. Стало быть, Антона отшили, как бы грубо и курьезно это не звучало. Он вздохнул, упираясь ладонями в собственные колени. Воздух громко вышел из его легких через нос, а потом так же громко вошел обратно. Но дверь в подъезд к Арсению оставалась открытой. Антон поднял голову, и Матвиенко, услужливо держащий тяжелую серую дверь кивнул внутрь. — Серьезно? Спросил Антон, разгибаясь. — Если не хочешь, никто не заставляет. Сережа насмешливо пожал плечами, отпуская дверь и уже было зашел внутрь, как Антон прямо за ним протек в проход, придерживая Матвиенко за корпус. По лифту они поднялись вверх. Втроем. Очень неловко. Шастун почувствовал себя странно, ведь именно также он приходил к Арсению двумя днями ранее, думая лишь о том, как бы пережить неделю в качестве гея. Но сейчас Антон поднимался на шестой этаж в надежде на… что-нибудь. В надежде на то, что Матвиенко также придержит и дверь в квартиру, или что Антону можно будет пойти и промыть руки водкой. Он надеялся на любую помощь, чтобы потом повернуться к Арсению и немного смущенно, но признательно поблагодарить его. Почти так и произошло. Дверь в квартиру Матвиенко оставил открытой, и Антон украдкой прошмыгнул внутрь. В квартире пахло немного иначе. Пахло едой и теплом, от той холодной субботней атмосферы не осталось и следа. Стоило Шастуну закрыть за собой дверь, из кухни показалась чья-то темная головушка и мужчина лет пятидесяти сначала удивленно, а потом и радостно провозгласил: — А у нас сегодня много гостей, да, Сеня? Попову младшему такое обращение очень уж не понравилось, и он скрылся в ванной комнате. Матвиенко бодро стянул с себя башмаки, крича на ходу: — Здрасте, дядь Сереж. А че сегодня на обед? — Котлетки, Сереж, котлетки, — улыбчиво ответил мужчина, как две капли воды похожий на Арсения только с чуть более потухшими глазами и морщинками по всему лицу, — а тебя я пока не знаю. Меня дядь Сережей зовут, а тебя? Антон спрятал пораненные руки за спину и немного смущенно ответил: — Антон… — Ну, приятно познакомиться, Антон. Так, давайте все мойте руки и за стол. Сергей! Тебя это тоже касается. — Да я на кухне помою, че вы, дядь Сереж… Антон немного улыбнулся от сложившейся ситуации. Алексея на горизонте видно не было, но раз сказали идти мыть руки, нужно идти и мыть руки. Все-таки, тут собрались только хорошие мальчики. Идти вслед за Матвиенко и ютиться возле раковины, когда на кухне все еще хозяйничал старший Попов, Антон не хотел. Выдохнув свою тревогу, он юркнул в ванную. Арсений сидел на бортике большой ванны, что-то тыкая в телефоне. Антон зашел, чувствуя тот же дискомфорт, что и в лифте. Это гадкое чувство, когда надо что-то сказать, и ты даже прогоняешь эту ситуацию в своей голове тысячи раз, предугадывая исход, но все-равно не можешь решиться заговорить. Потому что сколько бы исходов ты не придумал, реакция другого человека будет с точностью, да непохожа. По крайней мере, у Шастуна всегда было так. Подойдя к раковине, Антон включил теплую воду, намылил руки и начал аккуратно обмывать грязные, покрытые уже засохшей кровью ладони, немного морща лицо. Благо, в руках не осталось мелких стекол, болью отзывались только ранки, но и к ним можно было привыкнуть. Но если для Шастуна подобное уже как-то утрамбовалось в разуме и не вызывало волнений, то Арсений, словно увидевший ранки впервые, схватил Антона за руку и выдернул из-под воды, тараща свои прекрасные голубые глаза. Прекрасные глаза… да уж… — Это… Арсений тяжело выдохнул, видимо, не понимая, что ему нужно сказать. Что-то типа, «больно?», или «прости, я не заметил», или «почему ты сразу не сказал об этом?», но он молчал, просто пялясь на ладони Шастуна и раздумывал. В конце концов, он поднял голову и впервые за этот день столкнулся взглядом с Антоном, но кажется это поразило только длинного парня. Арсений же дернул Антона на себя за руку и начал выталкивать из ванной комнаты. — Нужно, — сказал он с запинкой, — обработать скорее. — Но твой отец… — Антон тоже непроизвольно запнулся. Арсений остановился, вздохнул, обернулся на Антона, согласившись. Отпустив парня, Арсений исчез на пару минут, а после вернулся с небольшой стопкой ватных дисков и спиртом в маленькой бутылочке. Аккуратно, словно боясь причинить боль новорожденному котенку, Попов обрабатывал чужие ладони, еле касаясь диском ранок. Стоило ему дотронуться до кровоточащей царапины, он отдергивал руку и дул на порез, стараясь согнать неприятные ощущения. Антону было не слишком больно, его больше волновано желание пойти и сдать анализы на какую-нибудь дрянь, которую он мог бы подцепить в той заброшке, но поведение младшего Попова его умиляло. Они сидели на бортике ванной, и пока за пределами комнаты Сережа вырывал у дяди Сергея котлету из индейки, а в гостиной разговаривал телевизор, в ванной комнате разливалось приятное, и уже совсем не гадкое молчание. — Я хотел сказать «спасибо», — просипел Антон, заставив Арсения вздрогнуть. — Спасибо. — А позавчера ты меня ненавидел, — хмыкнул Попов, сильнее надавив на ранку, отчего Шастун вжал голову в плечи, — неприятно, да? — Есть такое… но пойми меня правильно, я… — Я и так понимаю, — Арсений закрыл бутылочку спирта и поднялся. — Ты сказал, чтобы я не приближался к тебе, и я старался не приближаться. Сейчас мы с тобой рядом. Но ведь это именно ты пришел ко мне. Получается — ничего плохого, так? — На жалость давишь? — рыкнул Антон, поднимаясь вслед за Арсением. — Думаешь, на слезы меня вывести? — Я хотя бы не нарушаю своих обещаний, — с улыбкой пожал плечами Арсений. — Дорогой. — Блять… — Хочешь посраться, как в прошлый раз? Антон вспыхнул, вспоминая, что было в прошлой раз, перед тем, как он наорал на Арсения и Сергея, а после покинул квартиру, и из-за этих воспоминаний отвернул голову, прикрывая рот руками. — Вот именно. Шастун не понял, что Попов имел в виду. Быть может, в его словах и не таилось никакого смысла. Он устал шантажировать парня, ему наскучило, надоело, и вот он решил его просто отпустить, но хранил при себе фотографии, как запасной вариант. А может действительно хотел надавить на жалость и сыграть в Стокгольмский синдром, привязав Антона к себе еще сильнее. Зачем он вообще напомнил об обещании… Совсем ебнулся? Они вчетвером сели за большой стол. Антон напротив старшего Попова. Матвиенко напротив Арсения. Арсений рядом с отцом. Антон рядом с кавказцем. Расселись странно, но как уж получилось. На столе красиво дымились котлеты, посыпанные зеленью, рядом стояла огромная тара с картофельным пюре, которое разливалось по комнате запахом отменных сливок, всякие закуски, типа салатиков и поджаристого хлеба также присутствовали. У Антона нежно забилось сердце при виде обеденного стола. Матвиенко полностью разделял его чувства. Дядя Сергей странно улыбался, глядя на Антона, и когда уже все взяли в руки вилки, приступая к трапезе, неожиданно спросил: — Антон, а ты, случайно, не парень Арсения? Повисло неожиданно молчание. Матвиенко остановился, не донеся котлету до рта, Арсений распахнул свои глаза, а Антон по классике жанра был настолько зачарован вопросом, что его чистая вилка камнем упала на пол. Старший Попов засмеялся, увидев удивление на лицах у ребят. — Прости-прости! Мой старший сын очень неудачно шутит. Надо будет его отругать за такое… Арсений зарделся. Ему тоже стало не по себе и захотелось куда-нибудь спрятаться, да хоть в тот же ящик, в котором лежали водка и виски. В какой-то момент Попов младший даже сам хотел предложить эту водку, как вдруг Антон подпрыгнул со своего места и с настоящим боевым лицом, протянув прямую израненную руку в сторону дяди Сергея, протараторил. — Позвольте еще раз представиться! Антон. Парень вашего сына. «Занавес». *Если кому интересно, то песня Быдлоцыкл — Самопал. Очень грустно, ребят не слушайте, а то потом будете на пьянках орать. Хотя, нет, слушайте.