Змея железных обручей

Ей ничего от тебя не надо. Лишь твой надломленный и обесцвеченный голос, шепчущий «Я сдаюсь» равнодушно холодной земле. Твои незаживающие, пылающие болью раны, терзающие и тело, и душу нестерпимой мучительной жаждой смерти. Твоё бессилие – последняя трещина на исцарапанной глади разума. Твои слёзы – талый лёд несгибаемой когда-то воли. Ей ничего от тебя не надо. Ведь больше ничего у тебя не осталось, ибо последнее, что берёг – едва теплящийся огонёк надежды ли, последний ли шёпот веры, отголосок ли некогда данной клятвы, – она забрала в тот миг, когда ты вспомнил её имя. У тебя ничего больше не осталось – ни следов застарелой боли, ни осколков воспоминаний, впивающихся в тебя, режущих тебя, врастающих под кожу и раздирающих крючьями сердце. Тихой прохладой наполняет тебя заботливое сладостное равнодушие. «Я сдаюсь» – ты шепчешь, и вдали едва слышен шелест чужих одежд. «Я сдаюсь» – ты произносишь, и тебе вторит треск ломающихся ветвей. «Я сдаюсь» – ты кричишь, и на лоб твой ложится горячая сухая ладонь. – Сдайся. Ты замираешь. – Я отведу тебя домой. Её царство обуглено. Выжжено дотла, покрыто копотью, иссушено и укрыто клочьями вечно угасающей алой мглы. Нечему здесь гореть, нечему здесь болеть и кровоточить. Ничему здесь нет места, но… У тебя ничего больше не осталось. У тебя не осталось дома. У тебя не осталось воли. У тебя не осталось имени. Опустошённое Прибежище дышит тебе в лицо жжёной смолой и скользит в тебя глубже и глубже с каждым тяжёлым вдохом. Госпожа Отчаяния рядом. Госпожа Отчаяния внемлет тебе. Госпожа Отчаяния любит тебя. – Пойдём. Я защищу тебя. Тебе больше ничего не грозит. Твоё последнее усилие – поднимаешь голову, чтобы взглянуть в алую бездну глаз. У тебя ничего больше не осталось. Улыбаешься. Поднимаешься с колен, тянешь к ней руку и делаешь шаг. Только это уже не ты.