Ты пахнешь медовой акварелью

В центральной больнице Сеула, в закрытой от всех палате на белых больничных простынях, без сознания лежал молодой парень. Ранее он был известен как популярный среди молодёжи художник с стиле Ар нуво и Гиперманьеризм, но в данный момент молодой человек просто человеческое дитя, что существует в этом мире без каких-либо реакций на окружающую среду. Юноша, несмотря на своё состояние сейчас, выглядит не так уж и плохо, хотя побледнел и похудел в разы — сильно впали щеки, показывая острые скулы. За это время прилично отросли волосы, спадая каскадом челки на закрытые глаза. Повсюду лежали трубки и провода, что подсоединяли тело к аппаратам поддержания жизни и капельницам со всевозможными растворами лекарств. На табличке, что висела на краю койки, были напечатаны на дешевом принтере такие слова: Имя: Чон Чонгук ГМД: 1997/09/01 Время пребывания на лечении: 14 месяцев Диагноз: вегетативное состояние (глубокая кома) Результаты по шкале комы Глазго: 8 баллов После случившегося, женщина, что сбила парня тогда на трассе, не отходила от него, платила за его лечение и помогала всем, чем только могла, регулярно разговаривая, чтобы достучаться до его спящего сознания, но всё было тщетно — ноль реакции. За год и два месяца женщина (хотя скорее девушка) привыкла к такому подопечному, стала чувствовать на подсознании обязанность помогать ему, всё-таки это её вина. Она знала кто он такой, все врачи знали, но она, будучи довольно-таки влиятельным человеком, просила не разглашать про случившееся, хотя по новостям только и говорили о пропаже молодого человека. Девушка решила даже родным ничего не сообщать, решив, что это лишний скандал, да и тюрьма. С Чонгуком разговаривали врачи и терапевты, сама эта девушка, но никакого результата. Чонгук их не слышит, хотя и должен был бы, но нет, он путешествует по своему сознанию, проживая свою жизнь от начала и до точки «паузы» его жизни. Сознание Чонгука… С своей голове Гук видел всё довольно-таки странным: вся его жизнь, от самого рождения, просто картина, его портрет во весь рост, какой однажды написал дуэт художников, женщины и мужчины. Чонгук мог разговаривать со своими творцами, несмотря на то, что был, якобы, набором мазков масляной краски по огромному холсте. Творцы мальчика были невероятно добры к нему, дарили ему тепло улыбок и ласку нежных ответов. Создавали иллюзию нормальной жизни для Чонгука, а он жил этой иллюзией. Чуть позже картину, на какой масло ещё было свежим, с прекрасным мальчиком отдали в руки другим людям, абсолютно белым, а творцы в свою очередь отдалились от картины Чонгука, становясь сначала бесцветными, а потом приобрели алый цвет, упав на пол без шанса подняться снова. Спустя время картину, из окружения таких же как он картин, отдали в руки новым владельцам, что были жёлтого цвета, чуть ли не светились. Новые владельцы полотна с мальчиком были очень добрыми людьми, что даже не пожалели денег на золотую рамку, тем самым загнав его в «золотую ловушку» манерности. — Хэй, творцы, — обращался в тишину и пустоту Чонгук, пока никого не было рядом, — вы в дни ненастные были лучом надежды мне, прогоняя грусть… но… тепло ладони, что покой дарило так болезненно нежно, ушло навек. Зачем вы бросили меня одного? Картина для Чонгука не была клеткой, что заканчивалась краями золотой рамки, а напротив была для него его миром. Его маленьким искусственным миром. В часы одиночества парень бродил по своему миру, такому пустому и холодному, с небольшой найденной палитрой и кистью, на каких была записка «От твоих мамы и папы, создай себе свой мир, малыш Чонгук». Именно с этой записки он и узнал, как его зовут, а вот кто такие эти «мама и папа» он не знал, просто даже не задумывался о значении этих слов. Паренек мог бесконечно бродить по своему миру, ведь он был бесконечен, ну или мог быть таким до тех пор, пока он не пожелает создать ему край. Чонгук мог рисовать себе мир, бесконечными красками создавать бесконечные сады, вырисовывать птиц серебристого цвета, строить маслом целые дома и комнаты. Последнее творение парня: огромный белый зал с клетками, в каких сидели те самые серебристые птицы. Тут ему было уютно, хотя при этом одиноко до жути. Часто Чонгук покидал свое место у окна во внешний мир и сидел тут, в компании птиц и таких же серебряных роз, что он создал тут недавно. Садясь посередине зала, выбирая при этом идеальную акустику, юноша начинал петь свои грустные песни. — Проклинаю себя: В клочья бы разорвать Ту рамку ненавистную и тьму моих же волос! Но холодные глаза безучастны, Ведь картина не заплачет, Если не дал ей создатель слёз… Чонгук пел тихо, эхо еле-еле расходились по залу, а мелкая цветная слеза скатывалась по молочной коже щеки. С новыми словами голос становился громче, еще больше наполнялся горечью и страданием. Гукки взял свою палитру и, так же напевая, стал рисовать вокруг себя терн и розы. — Я в своём бесцветном мире Чувства спрячу под замок, Может, боль утихнуть сможет, Если сердце словно лёд. Так хотелось бы раскрасить Розы в яркие цвета, Но стирает время лица, А вокруг — лишь темнота. Парень пытался притронуться кистью с яркой краской к лепестками роз, но они не окрашивались, а лишь увядали и падали на пол. Вдруг в закрытую дверь зала вошел кто-то. Чонгук тут же перестал петь и насторожился, ведь он его не создавал. Это был тоже парень, только у него в руках была красная роза. Эта роза привлекла внимание парня с картины, заставила рассматривать с любопытством и влечением. Было дико, что тут кто-то есть, но одиночество слишком сильно давило на душу, поэтому Гукки осторожно подошел к незнакомцу предложил дружбу… Незнакомый парень был очень дружелюбен и улыбчив, ему нравилось разговаривать на бессмысленные темы с мальчиком Чонгуком, любил с ним бродить по его мирку и рассматривать все труды. Часто они зависали в том зале с птицами и розами. Кстати о розах: с серого они могли быть перекрашены только в голубой и синий цвета, и то, Чонгук не мог их покрасить, это он попросил сделать своему новому другу. Друг был похож на его работу только переливающимися серебром волосами, что все-таки были по обыденности светло-русыми. — Эй, слушай… Прошу, ответь мне, почему заперт словно птица в клетке без ключа? Они проводили друг с другом много времени, но вскоре стали отдаляться, в частности друг. — Эй… Рукой, дрожащею всегда ладонь мою так крепко ты сжимал, но зачем сейчас, прочь от меня убегаешь? Ни с того ни с сего парень решил уйти от мальчика с картины, незаметно скрывшись в окно во внешний мир, но выдал себя следами от свежей краски на полу. Как-то он кинул жестокие слова перед своим уходом: «Мне не нужна подделка с фальшивой душой». Чонгук побежал вслед удравшему прочь другу, но нашел у окна лишь пустоту. Он подошел к окну, прикоснулся к нему и стал отчаянно шептать новую песню, что сочинялась на ходу… — Я прошу, подожди… Как больно сердцу в груди. Душа фальшивая бы так не страдала! Пусть лишь имя — всё, что есть у меня. Молю, поверь, я не подделка, Я живой, я здесь! Но его крик беззвучен... Чонгук стучал ладонями по «стеклу», что во всю отказывалось выпускать мальчика из масляной краски во внешний мир. Он бил кулаками, стараясь достучаться до сбежавшего друга, что стоял перед картиной и оценивающе смотрел, а Чонгук кричал и рыдал, хотя стекло не пропускало звуков из его мира, не показывало его слез. Друг приложил ладонь к половину, а Гукки судорожно приложил свою, стараясь уловить слабое тепло от руки. Но друг вскоре ушел. И не вернулся. Никогда… С того времени Чонгук не подходил к окну во внешний мир, сидел у себя в зале, пел о своей горькой судьбе настолько тихо и нежно, что, наверное, это могли услышать только нарисованные птицы. Время шло, а нарисованные синие розы потихоньку оплетали парня, вонзая шипы в тело, из какого потом сочилась алая кровь, стекая по иголкам и стеблям, образовывая небольшой красные круга под ветками… … и этот мини-фильм прокручивался в сознании Чона все четырнадцать месяцев, мучая его, не давая пробудиться от тяжелого сна. Всё закончится тогда, когда к Чонгуку из масляной краски вернется его «друг»… Как-то в палату снова пришла та самая девушка, чтобы исполнить свой ежедневный ритуал. Девушке на вид лет эдак двадцать пять, в деловом наряде, что полностью говорит о ней, как о женщине, что чего-то добилась в жизни. Она присела на стул рядом с койкой, взяла с тумбы бумаги, оставленные врачами и взглянула на привычные фразы об отсутствии изменений в результатах тестов. Молодая особь тихо вздохнула и, отложив документы, взглянула на юношу. С каждым её приходом они всё больше к нему привыкала, в некоторые моменты ловила себя на мысли, что ведет себя как его пара, что обязана за ним заботиться, хотя потом эти мысли становились для неё смешными из-за своей абсурдности. Но глубоко в душе он ей нравился. Чонгук успел запасть ей в сердце своей умиротворённостью, спокойным и мраморным лицом. Такой молодой и прекрасный, но при этом как фарфоровая кукла. Жутко и прекрасно. Иногда она позволяла себе легко притрагиваться к его лицу, убирая челку с глаз, проводя по холодной щеке подушечками пальцев, а потом отскакивать как в горячке. Уже за полгода ей удалось призабыть кто он, какой у него статус и связи — сейчас он просто прекрасный и беззащитный парень, что из-за её глупости впал в кому на столь длинное время. Девушка винила себя, укоряла, но не переставала помогать. Вот сейчас она снова ведет свой тихий и бесполезный монолог, иногда обращаясь к Чону, зная, что он не ответит. Уже подходил к концу отведенный ей час. Девушка по привычке провела рукой по волосам парня, поправила ему одеяло и встала со своего места. Она отошла к выходу из палаты, хотела была прощаться с тишиной, но вдруг у неё зазвонил телефон, что своим звуком разбил безмолвную тишину на миллионы осколком белого стекла. Юница бегло достала из сумки свой телефон, но когда свайпнула по экрану, чтобы ответить, то случайно задела кнопку «Громкая связь». — Какого ты мне звонишь в это время, — несильно злилась дева, поглядывая краем глаза на Чона. — Как это «какого»? — послышалось громкое возмущение из динамиков, чем напугало девушку, — Лиен-нуна, у нас через пару часов представление последнего проекта, а тебя нет на месте. Лиен отключила громкоговоритель и лишь хмыкнула на возмущение подопечного. — Послушай, Ван, ты уже большой мальчик, должен сам научиться делать такие простые вещи, не всю же жизнь мне быть твоим менеджером… — устало вздохнула она, и заметила, как сзади неё послышался тихий и неразборчивый шепот. Девушка обернулась и увидела, как Чонгук стал что-то неразборчиво говорить и чуть двигать руками. Это вызвало у неё диссонанс, что она аж забыла о разговоре. Ван что-то всё тараторил в трубку, какая нуна ленивая, а Лиен просто смотрела на Гука, что мало не очнулся ото сна. Он затих. Лег той же фарфоровой куклой. Это заставило чему-то надорваться внутри, но дева стойко стояла и смотрела на него. По чистой случайности, при учёте фактора неаккуратности, менеджер, когда убирала телефон, задела кнопку громкоговорителя. — Ты меня слышишь? Лиен! В ответ на звук Чонгук ещё раз подал признак того, что сознание возвращается: двинул рукой вперед, будто тянулся за чем-то, зажмурился, и снова пытался что-то внятно сказать. — Ким, подожди минутку, — до девушки потихоньку стало доходить, что это у Гука такая реакция на голос её подопечного, тем более от услышанного имени Чонгука ловко передёрнуло, — ну-ка скажи что-то… — Ли, ты на приколе? Что тебе ещё сказать-то? Ты, когда будешь на месте, женщина? Чонгук вскрикнул и распахнул глаза, чем напугал девушку, что стояла у двери в ступоре. Парень пару раз моргнул и смог сфокусировать взгляд на потолке, потихоньку приходя в себя. — Нуна… это что за звук такой был? — настороженно и испуганно вопросил Ким Ван, прислушиваясь к тишине, — знакомый звук… — Я тебе перезвоню, — и отключилась. Чон теперь смотрел на девушку пустым взглядом, пытаясь понять, кто это и что здесь делает. — Кто ты? — шепотом, чуть ли не самими губами спросил младший. — Я… я Лиен, — запинаясь представилась юница, тихо и медленно приближаясь к парню. — А кто я? — Ты Чонгук. Чон Чонгук. — Где я? — Ты в больнице, — Лиен присела рядом с ним, вглядываясь в стеклянные омуты. — Я мало не умер? — Гук говорил настолько монотонно, что страшно, и пытался подняться на слабых руках, но свалился обратно. — Не вставай! Ох, нет, ты просто долго спал… — Лиен… — Да, Чонгук? — А ты мне кто? Ты моя девушка? — Я тебе… ну… — тут до неё дошла мысль, что Чонгук из-за комы мало того, что потерял всю свою силу, так ещё и потерял память. Лиен чуть подумала и решила воспользоваться этим, — да, я твоя девушка. Мы с тобой встречаемся уже два года, Гукки. — Вот как, — холодно отрезал парень и перевернулся на спину, буравя потолок взглядом. — Угу. Я пойду за врачом, скажу, что ты очнулся, — с грустью ответила Ли, но тут же натянуто улыбнулась уголками губ и, встав, пошла быстрым шагом к выходу. Ну что же… не каждый день представится заграбастать себе известного художника таким грязным путем, паразитируя на его пропавшей памяти, но в бою за своё счастье (хотя и мнимое) все средства хороши. Хан Лиен с момента своей лжи официально стала парой Чонгука Чона, даже не чувствуя за это, пока что, угрызений совести, поэтому шагала по коридору с мелкой легкостью на душе и мыслью, что популярный холостяк всей Кореи стал принадлежать только ей. Только ей… Она не покажет его миру… Чонгук теперь её.