Дневник Штольмана

      Дети с нетерпением ждали окончания ужина. Даже яблочный пирог, который в любой другой день заставил бы их задержаться за столом, сегодня почти не вызвал интереса. Сегодня была суббота, а, значит, вся семья Мироновых-Штольманов должна была собраться после ужина для игры в лото. Если Сашенька пока еще не очень хорошо знала цифры и поэтому играла с кем-нибудь из взрослых, то Митя, чья удивительная память и хорошая реакция всегда вызывали удивление и уважение мужской части семьи, уже давно был игроком вполне самостоятельным. Более того, он вполне обоснованно составлял конкуренцию не только обоим дедушкам, но и отцу.       Сашенька с обеда была озабочена проблемой, с кем же ей сегодня играть. Можно, конечно, играть с бабушкой Машей, но она почти все время проигрывает; можно с мамой, но она тоже выигрывает редко, а Сашенька любила побеждать. Можно играть с кем-то из дедушек, они всегда рады, когда она им помогает, но ей почему-то кажется, что они немного преувеличивают ее помощь, а это было как-то... нечестно. Конечно, интереснее всего играть с папой, он почти всегда побеждает. Но сегодня Митя рассказал ей по секрету, что придумал какой-то новый способ быстро запоминать цифры на карточках, и теперь готов сразиться даже с отцом. Девочка уже почти уговорила Митю разрешить ей играть с ним, как вдруг опять почувствовала холодный обжигающий ветерок и завертелась, оглядываясь по сторонам.       — Саша, ты кого-то видишь? — спросил Митя и внимательно огляделся. Девочка уже давно посвятила брата, который, безусловно, был ее лучшим другом, в то, что видит людей, которые умерли. Митя, конечно, сначала удивлялся, он-то никаких таких людей не видел, но не верить сестренке не мог. Видимо, он тоже не терял надежды однажды познакомиться с духом, потому что всегда старательно вертел головой, но все равно ничего не видел, хотя Сашенька ему и показывала.       — Да, эта тетя, она все время появляется, — кивнула девочка и показала на диван, — Вон она сидит…       Митя привычно мотнул головой в сторону дивана, но, как и следовало ожидать, никого там не обнаружил.       — А ты маме говорила? — уточнил мальчик.       — Говорила, — кивнула девочка.       — А она, эта тетя, она тебе рассказывает что-нибудь? Что ей надо? — с интересом уточнил Митя. Девочка пожала плечами.       — Она ничего не говорит… Ну так можно я буду с тобой играть?       — Нет! Ты будешь мне мешать! — важно ответил мальчик. — Помнишь, как в прошлый раз? Вот когда научишься считать до ста, тогда, пожалуй, будет можно.       — Ну я же просто перепутала! — Сашенька уже была готова заплакать от досады, но, поскольку, точно знала, что с Митей это не поможет, держалась из последних сил. Мальчик был непреклонен, и Сашенька сдалась. Она знала, что папа ей не откажет, а значит, вполне возможно, они сегодня обыграют этого вредного задаваку. Девочка незаметно показала мальчику язык и побежала в отцовский кабинет, она точно знала, что родители там...       За несколько последних недель чтение дневника стало привычным и даже необходимым событием в жизни Анны и Якова. Оказалось, что им обоим интересно и важно вспомнить события десятилетней давности и обсудить какие-то важные вещи, которые тогда так и остались недосказанными. Поэтому очень часто их можно было обнаружить в кабинете, который почему-то стал любимейшим местом на втором этаже большого дома, полностью находящемся в распоряжении семьи Штольман. Вот и сегодня почти весь день Яков провел в кабинете. Он занимался деловой перепиской теперь, будучи состоятельным человеком, владельцем акций многих крупнейших компаний не только России, но и Европы. Конечно, большую часть дел вел поверенный семьи, которого порекомендовал Петр Иванович, но он же посоветовал Якову никому не доверять безоговорочно и контролировать процесс лично. Неожиданно Штольману, которому всегда была близка логика и математика, понравилось заниматься вопросами коммерции. Пока муж был занят, Анна Викторовна позанималась с детьми, решила какие-то вопросы по дому, а после обеда пришла в кабинет мужа, чтобы почитать и просто побыть с ним рядом. Как только Яков Платонович закончил дела, Анна Викторовна взяла в руки дневник, до традиционной субботней игры в лото оставалось еще немного времени.       25 января 1889 года.       Вчера, 24 января, был приглашен на званый ужин к помещице Дарье Молостовой по поводу возвращения домой ее сестры Екатерины фон Ромфель. Поскольку приглашение мне передал наш уважаемый полицмейстер Иван Кузьмич лично, то отказаться у меня не было никакой возможности. Хорошо хоть, что кроме сестер Молостовых, полицмейстера, местного скотопромышленника господина Фролова да господина Ребушинского, издателя местной газеты «Затонский телеграф», на ужине присутствовало семейство Мироновых в полном составе. Признаться, я был очень рад повидать барышню Миронову, которая хорошела день ото дня.       Вечер проходил так, как проходят все подобные вечера, баронесса Екатерина фон Ромфель поведала нам жуткую историю о кровавой графине Батори и убиенных ею девушках и, нагнав на гостей мистического ужаса, попросила Анну Викторовну провести спиритический сеанс. Мне показалось, что Анна совсем не обрадовалась подобному предложению, но гости настаивали, а Петр Иванович, будь он неладен, позаботился о том, чтобы к Молостовым были доставлены все необходимые для этого атрибуты. Я видел, как Анне Викторовне эта затея не нравится, вот только помочь, к сожалению, ничем не мог.       — Мне и правда тогда совсем не хотелось общаться с духами, — задумчиво произнесла Анна, отрываясь от дневника. — Мучило меня какое-то нехорошее предчувствие...       — Зато дядю твоего никакие предчувствия не мучили, — кивнул Яков, — видно, очень ему хотелось похвастаться твоими талантами...       Анна удивленно посмотрела на мужа, ей показалось, что в его голосе все еще звучит обида на Петра Ивановича за то давнее недоразумение, которое заставило ее вмешаться в это дело.       Петр Иванович, который к этому времени был уже в некотором подпитии, предложил не то в шутку, не то всерьез, вызвать дух барона фон Ромфеля. Но баронесса этому предложению, определенно, не обрадовалась, интересно, почему? Уж не приложила ли она руку к его безвременной кончине? В итоге решили вызывать дух Наполеона.       — Ты, правда, подумал, что Екатерина Павловна убила своего мужа? — изумилась Анна.       — Скажем, я это допускал, — усмехнулся Штольман. — Да и сейчас допускаю, она ведь действительно была очень больна, и никто не знает, как давно у нее развилась эта болезнь. Но, Слава Богу, это дело австрийской полиции, а не мое...       Дальше снова началось непонятное. Честно говоря, у меня возникло ощущение dejà vu, что-то подобное я уже наблюдал в своем кабинете, когда Анна Викторовна разговаривала с убийцей Евгении Григорьевой, и не могу сказать, что это зрелище мне понравилось. Как только все расселись, перестали нервно хихикать и приготовились к сеансу, Анна Викторовна закрыла глаза. Она вдруг несколько раз произнесла слова «бескровная жертва», потом обвела чужим, тяжелым взглядом присутствующих. Когда же она увидела прямо перед собой Дарью Молостову, черты ее лица исказились, словно вместо милого личика Анны Викторовны проступила чья-то чужая личина, и она страшным голосом прокричала, обращаясь к Дарье: «На тебе моя кровь!», — после чего Анна потеряла сознание. Все вокруг бросились помогать, перенесли Анну Викторовну на диван, и она уже начала проявлять признаки жизни, хотя и выглядела ужасно бледной и до смерти испуганной. Мне показалось, что в этот раз Анна гораздо тяжелее пережила произошедшую с ней метаморфозу, чем порядком напугала не только родителей, но и меня. Что бы я там себе не напридумывал, но на театральное представление это было уже совсем не похоже.       — Это, правда, было ужасно, я будто почувствовала этот нож… — Анна непроизвольно коснулась рукой своего горла и поморщилась. Яков Платонович поднялся из-за стола и быстро подошел к жене. Он присел с ней рядом на диванчик и обнял за плечи.       — Может быть, отложим? Или давай просто перелистнём это дело и будем читать дальше, — тихо прошептал Яков, касаясь губами волос жены. — Давай? Анна прижалась к мужу, но упрямо помотала головой и продолжала.       В то время, пока все суетились вокруг Анны, в комнату вбежала дочь баронессы, Каролина, она пребывала в состоянии полнейшей истерики и по-немецки кричала о мертвой девушке в конюшне.       Надо отдать должное нашему бравому полицмейстеру, он не растерялся, сейчас же потребовал, чтобы все оставались в доме, включая сделавшего охотничью стойку на сенсацию Ребушинского, до тех пор, пока он лично не разрешит выйти. А сами мы, взяв с собой Каролину и пожелавшую сопровождать дочь Екатерину, отправились в конюшню.       Честно говоря, пока я не вошел в конюшню и не увидел девушку с перерезанным горлом, я все-таки надеялся, что Каролине что-то показалось, или она что-то не то увидела по темному времени. Но, нет... В конюшне была мертвая девица, и она совершенно определенно была убита. Когда я спросил Каролину, как она обнаружила труп, та пролепетала что-то о том, что они с конюхом Михаилом пришли посмотреть на вороного жеребца, недавнее приобретение Дарьи Павловны. Увидев мертвую девицу, Каролина побежала домой, а вот куда и почему сбежал конюх, пока непонятно. Возможно, у меня появился подозреваемый.       Картина преступления отвратительно напоминала рассказ баронессы об убиенных девушках графини Батори. Труп убитой девицы был подвешен так, чтобы кровь из перерезанного горла стекала в какой-то сосуд, но самого сосуда на месте преступления не оказалось. Прибывший доктор Милц сообщил, что девушка была убита ударом в висок, и уже потом перенесена туда, где мы ее обнаружили, и у нее, уже у мертвой, было перерезано горло. В совпадения я не верю, но арестовывать баронессу только за то, что она рассказала нам эту легенду, тоже было странно. Да и не верилось мне в то, что эта умная, красивая женщина самолично режет горло девушке. Мы уже заканчивали следственные действия, когда в конюшне появился Петр Миронов, он был взволнован и даже напуган, и просил доктора Милца осмотреть Анну, ей все еще было нехорошо. Затем пришел господин Фролов, один из гостей на сегодняшнем ужине, он-то и опознал убитую. Это была Дуня, дочь забойщика Семена Кокошина. Следом пришел Ребушинский, которого с большим трудом удалось выпроводить с места преступления, но думаю, ему едва ли это помешает разразиться очередной кровавой статейкой, снабженной жуткими описаниями.       Дело это с самого начала мне не нравилось, да еще этот сбежавший конюх... В итоге я отправил Антона Андреевича обратно к Молостовым, велел ему спрятаться на конюшне и быть там до утра. Трудно сказать, на что я надеялся — то ли ожидал, что преступник вернется на место преступления, то ли опасался, что Анна Викторовна, которая, по моим сведениям, осталась в доме Молостовых, что-нибудь снова выкинет в своем репертуаре, и, к примеру, отправится посреди ночи на место преступления, чтобы связаться с духом убитой, не знаю... Но присутствие там Коробейникова меня немного успокаивало.       26 января 1889 года.       С самого утра имел разговор с Иваном Кузьмичом, он был твердо уверен в том, что девушку убил конюх. Зачем ему было перерезать жертве горло и спускать у нее кровь и, главное, куда она потом делась, нашего полицмейстера совершенно не волновало. Я же, в отличие от него, был убежден, что для конюха вся эта история чересчур сложная, как-то все одно другому не соответствовало. Но в одном он был прав, конюха Михаила нужно было срочно найти и допросить.       Новый день принес мне несколько новостей. Во-первых, доктор Милц сообщил мне о том, что убитая Дуня была беременна, а во-вторых, Антон Андреевич поведал, что барышня Миронова таки приходила ночью в конюшню, правда была она в каком-то странном состоянии, будто бы во сне, и все твердила про какие-то сапоги. Хорошо хоть, что они оба не встретились там с убийцей.       Снова заметил за собой слежку. Уже который раз вижу, что ходит за мной господин с бородкой, похоже, тот самый, которому я помешал зарезать Мореля. Что ему от меня нужно? Сегодня отправил за ним Коробейникова, посмотрим, что ему удастся узнать. Сам вернулся в дом Молостовых, нужно было расспросить хозяек, вчера решили их не беспокоить, ночь уже была, да и переволновались дамы с непривычки, не каждый день у них в конюшне девиц с перерезанным горлом находят.       Дарья Молостова была со мной вполне откровенна, на вопросы отвечала, вот только мне показалось, что не все она мне рассказала да и ничего интересного для следствия сообщить не смогла. Единственное, что меня заинтересовало, это то, что сестры не виделись двадцать лет, а племянницу, Каролину, Дарья и вовсе видела впервые.       Анна Викторовна все еще была у Молостовых и, судя по всему, чувствовала себя после вчерашних событий прекрасно! Во всяком случае, у нее хватило сил отыскать нож, которым было перерезано горло девушки. Ну, вот как ей это удалось? Ну не обыскивала же она конюшню, полицейские вчера очень тщательно это сделали при мне и ничего не обнаружили. Анна Викторовна желала немедленно показать мне, где именно она нашла «орудие убийства».       Когда мы пришли в конюшню, барышня Миронова вдруг привалилась к стене, потом легла, и выглядело это так… что я как-то даже немного растерялся и уже хотел было прекратить наш «следственный эксперимент», но когда она с видом фокусника, извлекающего из своего цилиндра кролика, вручила мне нож со следами крови на нем, я был готов поверить во все что угодно, даже в духов. Надо сказать, что выражение лица у нее при этом было торжествующее. Какой же она еще ребенок! И ведь невдомек Вам, Анна Викторовна, что ваша девичья непосредственность вызывает порой чувства куда более сильные и куда менее возвышенные, чем дружеские!       — Я вела себя недопустимо? — Анна Викторовна требовательно посмотрела на мужа. — Но я же ничего такого...       — Ты и представить не можешь, как ты была восхитительна! — Яков еще сильнее прижал к себе жену.       — Была?...       — Была, есть и будешь! — рассмеялся Яков и уже тихонько закончил. — Ты самая прекрасная и восхитительная женщина на свете...       Нож, кстати, был похож на те, которыми ковали чистят лошадям копыта, так что вполне мог принадлежать конюху Михаилу. Разумеется, о том, где находится тайник, Анне сообщила сама жертва, во сне. Не удержался и спросил Анну о том, что произошло с ней накануне. Она сказала, что вызывала дух Наполеона, но пришла убитая девушка. О том, что руки Дарьи Молостовой в крови жертвы, тоже сказала не она, а жертва. Ну вот как с ней разговаривать? Чертовщина и все тут! Ненавижу вещи, которым не могу найти рационального объяснения!       Кстати, Анна поинтересовалась, не считаю ли я ее ведьмой, забавно, почему ее это волнует? Ответил, что не знаю, как можно считать иначе, при таких-то обстоятельствах. Почему-то она не обиделась. Зато вспомнила про сапоги, очевидно, что сапоги эти сильно ее беспокоили. Сказала, что это последнее, что убиенная видела в жизни. Потрясающе! На всякий случай спросил, какие они были, ответила, что сапоги наездника. И что мне с этим делать? Буду иметь в виду, чем черт не шутит!       Обсудили с Анной историю баронессы фон Ромфель. То ли в шутку, то ли всерьез Анна Викторовна спросила, не желаю ли я поговорить с покойным бароном, предложил ему явится ко мне в управление. Похоже, что в этот раз нам удалось не поссориться. Кстати, проверил сам, тайник действительно был там, где и показала барышня Миронова! Как же меня раздражают эти ее «духи»!       Анна подняла на мужа глаза и улыбнулась. <tab>Поговорил с баронессой. Разговор дал мне возможность вспомнить немецкий язык, подумал, что женщине, двадцать лет говорившей по-немецки, так будет проще. Дал ей понять, что ее вчерашний рассказ и способ убийства наводят меня на подозрения, прямо спросил, где она была и чем занималась в момент преступления, оказывается, что ни у нее, ни у ее сестры алиби нет. Спросил, кто мог слышать историю про графиню Батори до вчерашнего вечера, ответила, что вроде бы рассказывала кому-то, но кому, не помнит. Дальше беседовать не пожелала, сославшись на головную боль. Когда вернулся в управление, оказалось, что там меня дожидается Семен Кокошин, отец убитой Дуни. Оказывается, он явился к Молостовым на конюшню с топором и пытался убить конюха Михаила, который, видимо, вернулся туда после того, как ушел Коробейников, и все это время прятался в сене. За Кокошиным прибежал Сила Кузьмич Фролов, его хозяин, пытался ему помешать. В итоге Мишка вскочил на коня, которого, кстати, они и смотрели с Каролиной, когда обнаружили тело Дуни, и ускакал. Надо сказать, что Кокошин был уверен, что убийца — Михаил, поэтому удивился, когда я стал расспрашивать его про Фролова. Оказывается, Дуня работала у Силы Кузьмича в доме, ухаживала за его матерью, которая, по всей видимости, больна красной волчанкой. Но самое удивительное, что лечили ее свиной кровью! Уж не знаю, помогало ли такое лечение, но прописала его местная знахарка Пустылиха. А может, свиная кровь больше не оказывала нужного действия, так господин Фролов с Пустылихой решили на человечью перейти? Кокошина я отпустил, дочь он не убивал, а конюх к нему и близко не подойдет, поостережется.       Не успел уйти отец убиенной, как вернулся с задания Коробейников. Как я понял из его сбивчивого и чересчур эмоционального рассказа, моего соглядатая он упустил сразу, но решил проявить инициативу и обошел все питейные заведения в городе, расспрашивая всех об этом человеке. Вот тут у меня и зародились смутные подозрения, вернее, зародились они сразу, как я увидел моего доблестного помощника, но, сейчас подозрения превратились в уверенность. Свои сомнения я решил развеять, подойдя к нему поближе. И точно, исходящий от него аромат не оставлял никаких сомнений, Антон Андреевич был пьян. Как ему удалось выяснить, имени моего преследователя никто не знает, хотя и видят его часто. В одном трактире мой помощник задержался надолго, ожидая, когда тот появится, бывал он там почти ежедневно, но сегодня почему-то не пришел. Таким образом, итогом моего задания был пьяный Коробейников и никаких новых сведений, замечательно! Антон Андреевич рвался продолжить наблюдение в трактире, но я ему это запретил, не хватало мне еще с пьяным Коробейниковым возиться. Больше того, запретил ему и близко подходить к этому человеку, не по зубам он ему, да и мне... Еще не известно…       27 января 1889 года.       Сегодня с самого утра отправились с Антоном Андреевичем к Пустылихе. Помощник мой поведал, что она самая известная знахарка в городе. Завел разговор об Анне Викторовне, мучило меня какое-то смутное предчувствие беды, беспокоился я о ней, и все тут. Ну и, разумеется, сейчас же об этом пожалел. Коробейников сразу заговорил о духах и о талантах по общению с ними, коими обладает барышня Миронова. Предложил ему пойти к ней в ученики, раз уж ему так эта тема интересна. Так он напомнил мне о том, какую помощь оказывают замечания Анны Викторовны следствию, словно нарочно хотел меня разозлить! У меня и так кошки на душе скребут, так он еще добавить решил, как будто не понимает, насколько может быть опасно для нее вмешательство в следствие!       Пустылиха оказалась старушкой чистенькой и весьма сообразительной. Сразу поняла, что мы пришли по поводу убиенной Кокошиной, сразу рассказала мне о ее беременности, ну и после небольшого нажима сказала, кто отец ребенка. Как я и подозревал, это был Сила Кузьмич Фролов. По поводу лечения кровью сказала, что при такой болезни средство это верное. А еще посоветовала нам с Антоном Андреевичем обратиться к барышне Мироновой, пусть, мол, сама Дунька и скажет, кто ее убил! Сговорились все сегодня, что ли? Кстати, Пустылиха, похоже, Анну Викторовну и правда ведьмой считает, а вот меня такое к ней отношение изрядно покоробило.       От Пустылихи мы отправились к Фролову, у нас, наконец-то, было о чем с ним поговорить. Сначала свою связь с Дуней он отрицал, потом признал, но от ребенка отказался. Говорил, что Мишки-конюха ребенок, да и встречались они с Дуней, о чем все, кроме ее отца, знали. Обратил внимание на вороного жеребца, Фролов подтвердил, что это тот самый, молостовский конь, на котором Михаил ускакал, однако клялся, что конь гулял один, а где Мишка прячется, он не знает. Был он мне очень неприятен, поэтому церемониться я с ним не стал, спросил про алиби на момент убийства и отправил Коробейникова опросить его людей, чтобы алиби подтвердить. Показал ему нож, что нашла Анна Викторовна, нож признал, сказал, что у Михаила его видел. Видно, Сила Кузьмич очень хотел, чтобы мы нашли конюха, а может, просто хотел, чтобы мы от него отстали, потому что вспомнил, что у Михаила есть домик, и даже рассказал, как этот домик найти.       В домике никого не оказалось, но Михаил был рядом, он даже и бежать-то особо не пытался. По дороге к Молостовым он мне рассказал, что не знал, что Дуня беременна, да и ребенка он признавать не хотел. В убийстве не признавался. Спросил про нож, почему в крови, ответил, что нож на конюшне валялся, кто угодно мог его взять. Спросил, почему убежал, сказал из-за ножа и убежал. А историю про графиню Батори слышал раза три, ее Екатерина всем рассказывает.       У Молостовых царила страшная суматоха. На улице меня встретила сама Дарья Павловна и сообщила, что Катерина пропала. Я попросил ее запереть Михаила куда-нибудь до поры и послал за полицейским нарядом. В доме меня сразу окликнула Анна Викторовна, она рассказала о пропавшей баронессе, и о том, что в ванной стоит целое ведро крови. Пришлось пригласить Дарью Павловну, которая, наконец, призналась мне, что ходила в тот день в конюшню и видела там убитую девицу, но говорить никому ничего не стала, гости вот-вот должны были прийти, вот она и схватила это ведро с кровью и побежала его вылила. Боялась она, что после этой истории про кровавую графиню, которую везде Катерина рассказывает, все на нее и подумают. А то, что Анна увидала в ванной, было только клюквенным соком, Слава Богу. Позже Каролина объяснила, что это она приняла сок за кровь и рассказала об этом Анне.       А потом господин Фролов привез Екатерину. Выяснилось, что она пешком, в одной домашней одежде, а ведь на улице зима, да и путь не близкий, пришла к нему на бойню и смотрела, как забойщики спускают скотине кровь. Да уж, Катерина Павловна, определенно, была не в себе.       Поговорил с Анной Викторовной, был с ней предельно честен. Откровенно сказал ей, что не снимаю подозрений ни с Дарьи, ни с Катерины, да и Каролина могла убить. Думал, может быть, хоть это ее напугает и заставит, наконец, вернуться домой. Но Анна в невиновности Каролины не сомневалась, утверждала, что должна ее поддержать в этой тяжелой ситуации, и снова собиралась остаться у Молостовых на ночь. А я, наконец-то, осознал, что просто не могу допустить, чтобы с ней что-то случилось, что чувствую свою ответственность за нее, в чем честно ей и признался. Она, конечно, поблагодарила меня за заботу, но решения своего не изменила. Что за упрямая девица! А я не знал, что еще должен сделать, чтобы ее убедить покинуть этот опасный дом. Ну вот как мне ее уберечь, если она сама этого не желает? Пока я раздумывал, какие еще мне привести аргументы, чтобы убедить Анну Викторовну в грозящей ей опасности, она попрощалась и ушла. Замечательно, Яков Платонович, даже девушку не можете ни в чем убедить! Ну что же? Придется пойти другим путем! Чуть позже я заехал к Мироновым и попросил Петра Ивановича съездить к Молостовым и забрать оттуда Анну, может быть, хотя бы дядюшку она послушает?       — Дядюшка примчался, наверное, сразу после того, как ты уехал, — улыбнулась Анна, — Ты его здорово напугал. Он был очень настойчив, поняв, что я никуда не поеду, он попытался напроситься на ночлег к Дарье Павловне, но она была непреклонна...       — А ты была упряма, как... ослик, — в последний момент Яков немного смягчил фразу, — Я чуть с ума не сошел, когда понял, кто убийца, и какая опасность тебе угрожает! Сколько мне понадобилось времени, чтобы ты, наконец, начала прислушиваться к тому, что я тебе говорю? Год?       — А мне? Сколько понадобилось времени мне, чтобы Вы, Яков Платонович, поверили в то, что я могу разговаривать с духами? — не осталась в долгу Анна Викторовна.       — Это правда, — кивнул Яков, — мне было сложно в это поверить... Сколько же времени мы потеряли?..       Позже вечером зайдя в трактир обнаружил там Коробейникова, который как ни в чем не бывало ужинал в компании штофа водки. На мой вопрос, какого черта он здесь делает, мой помощник сообщил, что ведет наблюдение. Да, господин надворный советник, сегодня определенно не ваш день! Если Анна Викторовна игнорирует мои просьбы и рекомендации, то Антон Андреевич нарушает мой прямой приказ!       Да и черт с ними с обоими! Что я им, нянька, что ли?       Анна осуждающе посмотрела на Якова. Тот поднял руку, жестом попросив ее остановится.       — Я просто был зол и раздражен, — предупреждая вопросы произнес Яков, — продолжай.       Я налил себе водки, а Коробейников, который уже слегка захмелел, вдруг вспомнил, что узнал у здешнего официанта имя моего преследователя. Он извлек из кармана сюртука клочок бумаги и подал мне его с таким видом, словно это кролик… Где-то я совсем недавно уже видел такое выражение лица! Я развернул бумажку, на ней было написано «Жан». Коробейников подтвердил, что, по его сведениям, он француз. Честно сказать, такого я не ожидал! Причем здесь француз?       — Это был Лассаль? — удивилась Анна. — Я думала, ты знал его раньше, еще до Затонска...       — Нет, это Нина знала его задолго до Затонска, а я о нем ничего не знал, она его от меня скрывала, — пожал плечами Яков.       Но это было еще не все! Антон Андреевич узнал, что господин Фролов вместо свинины продает конину, так, во всяком случае, считали его работники. Возможно, Дуня об этом узнала… Распорядился вызвать его на завтра в управление. Коробейникову разрешил продолжать наблюдение до полуночи, но водку у него забрал…       28 января 1889 года.       Утром, придя в управление, обнаружил господина Фролова сидящим в дежурной части без сапог. Оказывается, мой доблестный помощник, помня слова Анны Викторовны о сапогах, что были на убийце, отправил их к доктору Милцу на анализ. Услышав эту новость, я уж было решил, что мой помощник совсем умом тронулся после общения с Анной Викторовной, но когда он сообщил мне, что доктор обнаружил на сапогах кровь, и не только свиную, решил, что, возможно, Антон Андреевич не так уж и не прав? Учитывая все то, что мы уже знали о господине Фролове, он вполне мог быть убийцей. Дуня была от него беременна, потребовала женитьбы, от отца-забойщика знала, что частенько господин Фролов продает вместо свинины конину, могла и на шантаж пойти. Наконец, господин Фролов признался, он был в день убийства в конюшне, приезжал, чтобы пригласить конюха к себе на подработку, ну и увидел там убитую Дуню. Подошел поближе, думал, что она еще жива, видимо, там и наступил на кровь. Все указывало на Фролова, имел он и мотив, и возможность, вот только что-то мне подсказывало, что это не он, интуиция, вроде «духов» Анны Викторовны... А Фролов, тем временем, вспомнил, что такие же сапоги подарил неделю назад Каролине. Все вдруг в моей голове встало на свои места! И вот тогда я по-настоящему испугался! А если Анна все еще там? Если она поймет, что убийца Каролина?       Мы успели в последний момент! Каролина закрыла Анну в конюшне и пыталась ее поджечь, на мои крики она не отреагировала, и мне пришлось прострелить ей руку, в которой она держала горящую головешку. Антон Андреевич подбежал к ней, а я бросился к конюшне и, сняв засов, распахнул ворота. Слава Богу, Анна была жива и здорова! Я прижал ее к себе, наверное, мне нужно было убедиться в том, что она цела и невредима: услышать, как бьется ее сердце, ощутить ее дыхание, увидеть глаза... Я пытался что-то ей говорить, упрекал в том, что она меня не слушается, а она только прижималась ко мне и плакала...       В тот же день, на допросе, Каролина совершенно спокойно рассказала, что убила Дуню Кокошину для того, чтобы подозрение пало на ее больную мать, и заставило бы их уехать обратно в Вену. Она объяснила мне, что ненавидела эту страну, это место и этих людей, что ее здесь окружали, до такой степени, что, вероятно, была готова убить кого угодно, лишь бы снова оказаться в Австрии. Честно говоря, я был потрясен, эта девушка была еще более безумна, чем ее мать!       P.S. Я должен вести себя осмотрительнее. Как бы мне не льстило внимание молодой и красивой девушки, и как бы сильно она меня не привлекала, я не имею никакого права ломать ее жизнь. Сейчас она видит во мне своего спасителя, но это, без сомнения, скоро пройдет. А до тех пор лучше мне держаться подальше от Анны Викторовны.       Анна закрыла дневник и посмотрела на мужа.       — Ты пришел к Молостовым вечером, дня через два… — произнесла Анна.       — И ты снова была там, — улыбнулся Штольман.       — Зашла проведать Дарью Павловну. Мне было ужасно стыдно, что я ее подозревала, — кивнула Анна, — ужасно себя чувствовала...       — Я тоже, — согласился Яков. — То, что убийцей оказалось Каролина стало для меня полной неожиданностью.       — Ты говорил мне что-то о том, что «всякая душа — потемки»...       — «Даже моя», — согласно кивнул Яков.       — Почему ты так сказал? — спросила Анна. Яков встал и прошелся по кабинету. Женщина терпеливо ждала ответа.       — Ты не представляешь, сколько соблазнов кроется во внимании к тебе юной и очаровательной девушки, — наконец, произнес Яков, — особенно если эта девушка тебе очень нравится... И как сложно не поддаться этому соблазну...       — Но я же тебе почти призналась...       — Я думал, что это пройдет, что это просто минутное увлечение...       Анна покачала головой.       В это время на лестнице за дверью послышался топот и веселое повизгивание щенков, которые всегда сопровождали Сашеньку. Девочка постучала в дверь.       — Папа, мама, можно мне войти?       — Конечно, — Яков Платонович распахнул дверь и подхватил девочку на руки.       — Мама, там та тетя в гостиной у бабушки сидит на диване, — доложила девочка и быстро зашептала отцу на ухо: — Можно я сегодня буду с тобой играть? Митя меня не берет... Можно? Можно?       — Конечно, можно, — кивнул отец и посмотрел на Анну: — Надо это прекратить... Сашенька, пойди посмотри, что там дедушка Петя делает, а мы с мамой скоро придем. Сашенька вынырнула из рук отца, кивнула и побежала вниз по лестнице, за ней следом кубарем покатились собаки. Яков закрыл дверь в кабинет и повернулся к жене.       — Ты готова? — спросил Яков. — Я буду с тобой...       Анна кивнула и поднялась. Она прошлась по кабинету, внутренне собираясь. Наконец, она остановилась и прижалась лбом к стене.       — Дух Нины Аркадьевны Нежинской, приди! — произнесла Анна и сразу почувствовала леденящий, пробирающий до костей холод, словно дух Нины ждал за дверью, чтобы появится по первому требованию, хотя, ведь так и было, Сашенька видела его в гостиной несколько минут назад. Анна обернулась. Перед ней стояла Нина, такая, какой она ее помнила: красивая, высокомерная, уверенная в себе — и смотрела на Якова, который с беспокойством следил за Анной.       — Что Вам нужно от моей дочери? Зачем Вы ее преследуете? — спросила Анна Викторовна.       — Здравствуй, мой милый Якоб! — не обращая на нее ни малейшего внимания, произнесла Нежинская.       — Здравствуй, мой милый Якоб! — повторила Анна и кивнула Якову на то место, где находился дух Нины.       — Мне всегда не нравилось, когда ты меня так называла, — поморщился Яков. — Так что тебе от меня нужно? Ты ведь не просто так приходишь?       — Ты теперь веришь в духов? Я всегда говорила, что Анна плохо на тебя влияет, — Анна Викторовна эхом повторила слова Нины. Нежинская мельком взглянула на женщину.       — Если бы я не верил в духов, то мы бы с тобой сейчас не разговаривали, — усмехнулся Яков. — Так что, скажи, спасибо, Анне, за то, что ей удалось заставить меня в них поверить.       — Спасибо! — произнесла Нина. Анна Викторовна ощутила страшный удар в солнечное сплетение и, почти теряя сознание, увидела, как бросился к ней Яков.       — Аня! Анечка! — Яков обнимал жену и гладил ее волосы. — Как ты? Лучше? Яков чуть отстранил от себя женщину и посмотрел ей в глаза.       — Аня, прости меня. Я не думал, что все так будет...       — Ничего… мне уже... лучше, — стараясь восстановить дыхание прошептала женщина, — Яков, она... показала мне... У нее есть... ребенок... дочь...