Дневник Штольмана

      На лестнице вновь послышался топот, цоканье собачьих когтей по деревянным ступенькам и громкое сопение. Все эти звуки на мгновение стихли, затем раздался громкий стук в дверь.       — Папа! Мама! Идите уже! Все собрались, только вас ждут, — раздался из-за двери нетерпеливый голос Мити.       — Сейчас придем… Митя, попроси Прасковью чаю для мамы сделать, с мятой, — ответил Яков Платонович. Он прижал к себе жену, и почувствовал, что она все еще дрожит.       — Аня, может, ты приляжешь? — взволновано спросил Яков, стараясь отогреть ее ледяные руки. — Я скажу, что тебе нездоровится…       — И через пять минут сюда примчится мама с какими-нибудь ужасно полезными настойками, потом папа с дядей… Еще через полчаса приедет Александр Францевич, будто ему без меня делать нечего… Нет уж, я чувствую себя вполне нормально, хотя, надо сказать, дух Нины Аркадьевны не отличается человеколюбием и милосердием… Давно мне так плохо не было, — тихим, но уже спокойным голосом возразила Анна и слабо улыбнулась мужу.       — А что именно она тебе показала? — спросил Яков.       — Показала какую-то комнату, похожую на спальню, она сама в кровати… Ну, мне так показалось… По некоторым признакам… — немного смущенно рассказывала Анна, — да и… сразу после родов… Рядом женщина, она держит ребенка… Говорит, что девочка замечательная, здоровая… А Нина Аркадьевна — даже смотреть на ребенка не желает, а просит позвать какую-то Марию… В комнату заходит еще одна женщина, лет сорока, и забирает ребенка… Все… — Анна посмотрела на мужа, — Яша, я не знаю, что ей от нас надо, она ничего не сказала…       Яков прижал к себе жену, касаясь губами ее волос.       — Аня, а ты уверена, что это правда? Нина Аркадьевна может лгать и после смерти, — с сомнением произнес он.       — Нет, мне кажется, что это правда, зачем ей лгать? Тем более, о таком… — Анна Викторовна поежилась, — Дай мне, пожалуйста, шаль, и пойдем играть в лото…       — Да, надо идти, иначе Мария Тимофеевна снарядит спасательную экспедицию, — усмехнулся Штольман.       — И лично ее возглавит, — вздохнула Анна. Яков помог жене подняться, накинул ей на плечи шаль и подал руку, помогая сделать несколько первых шагов…       … Сегодняшней игрой Сашенька осталась совершенно недовольна. Они с папой проиграли. И ведь, главное, кому? Мите, конечно! И он сразу начал важничать и стал еще вреднее, чем всегда. Сашенька сморщила носик и задумалась. Не то чтобы брат запоминал цифры быстрее обычного, просто папа сегодня был какой-то медленный, словно думал о чем-то другом, а не об игре, и все время опаздывал взять бочонок раньше других. Мама тоже была какая-то грустная, и тоже, конечно же, проиграла… Даже Петр Иванович заметил, что Анна с Яковом сегодня какие-то необыкновенно тихие и, поймав племянницу за руку, когда она проходила мимо него, тихонько спросил:       — Аннэт, что-то случилось? Вы оба сами не свои… Поссорились?       — Нет, что ты? — улыбнулась Анна и задумчиво добавила, — Все в порядке, просто узнали одну странную новость.       Петр Иванович еще что-то говорил, но Анна его как будто не слышала. Она дождалась мужа, и они вместе поднялись на второй этаж. Петр Иванович посмотрел им вслед, поразмышлял о том, откуда его племянница с мужем могли узнать «странную новость», если никаких писем для них сегодня не было, и попросил Митю принести книгу сказок из своей комнаты. Мальчик радостно побежал выполнять поручение, а Сашенька поближе подсела к деду, чтобы было удобнее рассматривать замечательные волшебные картинки, пока дедушка будет читать.       — Яша, давай я ее сейчас снова вызову, и мы узнаем, что она хотела сказать, — решительно произнесла Анна, заходя в кабинет. Яков Платонович предусмотрительно попросил Михеича разжечь камин в кабинете, и, почувствовав исходящее от него тепло, Анна сразу подошла поближе к огню. Она забыла шаль в гостиной, а гонять за ней мужа ей не хотелось, поэтому она обняла себя руками, словно стараясь удержать внутри утекающее тепло.       — Аня, никого мы вызывать не будем, — твердо произнес Яков. Он подошел к жене и обнял ее, прижимая к себе. Как всегда, ей стало теплее от одного его прикосновения, и она попыталась расслабиться. Внезапно Анна почувствовала, как дыхание мужа щекочет ее шею, и вздрогнула. Яков Платонович все истолковал по-своему.       — У тебя до сих пор озноб, — произнес Яков, прижимая ее еще крепче, он взял ее руки и прижал их к губам, — и руки все еще ледяные…       — Но ведь мы должны понять, что ей надо! — возразила Аня, но уже не так решительно, словно оттаивая в его объятиях.       — Мне совершенно все равно, что надо госпоже Нежинской, — спокойно ответил Штольман, — а мне надо, чтобы моя жена была в добром здравии и хорошем настроении…       Внезапно, словно о чем-то подумав, он развернул Анну лицом к себе.       — Ты ведь не думаешь?... — начал он, пристально глядя ей в глаза.       — Нет, — прервала его Анна Викторовна, — я знаю, что все это не имеет к тебе никакого отношения… Так что если Нина Аркадьевна и хотела нас поссорить, то это ей не удалось…       — Все-таки ты самая удивительная женщина на свете, — улыбнулся Яков Платонович, любуясь своей красавицей-женой, он привлек ее к себе и прошептал: — Как ты думаешь, детям спать еще не пора?       — Давно пора, — согласно кивнула Анна, уткнувшись лицом ему в грудь, и, чуть слышно, добавила: — Да и Вам, Яков Платонович, нужно отдохнуть…       Воскресным утром Анна Викторовна снова осталась дома в одиночестве. Все члены семьи куда-то разбрелись. Виктор Иванович и Мария Тимофеевна с Сашенькой поехали на ярмарку. Приближалось Рождество, и на центральной площади уже появились первые торговцы всевозможными игрушками и сладостями. Яков Платонович с Дмитрием Яковлевичем каждое воскресное утро, как это было у них заведено еще с тех пор, когда господин Штольман служил начальником сыскного отделения, отправлялись на прогулку. Яков всегда старался освободить хотя бы утро воскресного дня, чтобы провести его с сыном. Иногда к ним присоединялся и Петр Иванович, именно так было сегодня. Анна Викторовна доподлинно не знала, чем именно занимаются на этих прогулках ее мужчины, но домой они обычно возвращались ужасно довольные, но либо совершенно мокрые от снега, либо перемазанные зеленой травой и грязью. На все ее вопросы, что с ними случилось на прогулке, мужчины отвечали, что все хорошо, и они просто неудачно спустились с горы, поднялись на гору, поскользнулись на снегу или влажной траве, в общем, вариантов было превеликое множество. Петр Иванович посмеивался, но тоже ничего объяснять не желал, только успокаивал племянницу, говоря, что ей совсем необязательно знать все мужские секреты. И только однажды Сашенька, которая, разумеется, была в курсе всех происшествий, которые приключались с Митей, случайно проговорилась, что папа и дедушка Петр учат Митю драться. Анна Викторовна не особенно поверила словам дочери, решив, что девочка что-то не так поняла, но на всякий случай спросила об этом мужа. Он улыбнулся и сказал, что каждый мужчина должен уметь постоять за себя и свою даму, и не только с саблей в руках. Но Анне почему-то думалось, что это обучение, скорее, напоминает какую-то шуточную возню, которую ее серьезные и взрослые мужчины просто не могут себе позволить в присутствии мамы и бабушки.       Собираясь сегодня утром на прогулку, Яков Платонович взял с нее честное слово, что она не станет вызывать дух Нежинской в его отсутствие, а если он посмеет явиться сам, то безжалостно его прогонит. Да, надо сказать, у нее и у самой желания общаться с Нежинской не возникало. Накануне Якову пришлось приложить немало усилий, чтобы она окончательно пришла в себя и даже почувствовала некоторое приятное утомление. Анна Викторовна улыбнулась и почувствовала, как на ее щеках загорается предательский румянец, от которого ей так и не удалось избавиться за почти десять лет брака. Так что с самого утра Анна Викторовна пребывала в томно-мечтательном расположении духа, а мысли в ее голове были легкими и пушистыми, как облака в июльский полдень. А вот на подвиги и приключения ее сегодня, определенно, не тянуло. Вот умеет же Яков Платонович убедить!       Слава Богу, дух Нины Аркадьевны ее не беспокоил, видимо выместил всю свою досаду и злость накануне. Анна Викторовна не спеша сходила на кухню и распорядилась насчет обеда. Потом проверила, как новая, совсем молоденькая служанка Настя, которую всего месяц назад взяли в помощь старенькой Прасковье, справляется с уборкой на первом, родительском, этаже дома. Приласкала щенков, которые вповалку спали в прихожей, преданно дожидаясь возвращения своей маленькой обожаемой хозяйки. Проверила, все ли печи натопил Михеич, и, наконец, сама не ведая как, очутилась в кабинете мужа.       Анна Викторовна немного постояла возле догорающего камина, подумала, что неплохо бы подбросить в него еще дров, но так и не сделала никаких распоряжений, а вместо этого пристроилась за письменным столом и начала разглаживать и без того гладко натянутое зеленое сукно. Дневник лежал прямо перед ней. Женщина улыбнулась. Иногда ей казалось, что Яков знает ее лучше, чем она знает себя сама. Вот и сегодня у него не было сомнений в том, чем его жена захочет заняться, оставшись дома в одиночестве.       12 февраля 1889 года.       Сегодня вечером городовые обнаружили тело Надежды Дмитриевны Курочкиной в ее собственном доме. Как я выяснил, позвала их какая-то барышня, была очень напугана, кричала, что в доме Курочкиной случилось несчастье. Они, конечно, бросились туда, а у барышни даже имя не спросили, балбесы. Вот как прикажете ее теперь искать? А, может быть, это она Курочкину убила?       Мы провели в доме около сорока минут, и уже собирались заканчивать осмотр места преступления и увозить тело Курочкиной в мертвецкую, когда в доме появилась Анна Викторовна. Оказывается, это она и позвала городовых, ну хотя бы с этим мы разобрались. Однако то, как Анна ухитряется все время оказываться на месте преступлений, для меня все равно оставалось загадкой. Разумеется, я был очень удивлен, и спросил, как она узнала о произошедшем? Но все оказалось просто, Анна частенько обращалась к Курочкиной за помощью в переводах с английского. Вот и сегодня она пришла, чтобы попросить помощи. Дверь в дом оказалась открыта, что было странно, да и собака Курочкиной выла. Но разве же Анну Викторовну может что-то напугать или хотя бы насторожить? Разумеется, она вошла в дом и тут же наткнулась на лежащее на полу тело. Причем, как утверждает сама Анна Викторовна, «телом Курочкина тогда еще не была». Анна попыталась ее поднять, но не смогла. На груди, под платком, Курочкина хранила какую-то тетрадь в синем кожаном переплете, которая и выпала прямо Анне Викторовне в руки. А еще она утверждает, что в доме кто-то был, она слышала осторожные шаги, но, к сожалению, никого не видела. Присутствие в доме кого-то постороннего совершенно испугало Анну Викторовну, и она все же покинула дом и побежала за помощью, а тетрадку, как я понял, случайно прихватила с собой.       Анна Викторовна помнила, какой ее охватил ужас, когда она увидела на полу умирающую Надежду Дмитриевну, но она все-таки попыталась ей помочь. Помнила, как она испугалась, когда услышала чьи-то шаги. Помнила, как бежала по улице, пытаясь позвать на помощь. Помнила, как, наконец, наткнулась на городовых и отправила их в дом к Надежде Дмитриевне. Яков Платонович сказал тогда, что она отсутствовала около часа, но она и сейчас не могла вспомнить, где и как провела это время.       Разговор давался Анне тяжело, я видел, что ее очень взволновала смерть Надежды Дмитриевны, и поэтому решил отправить ее домой, а разговор закончить завтра утром в управлении. Она даже не возражала, только попросила, чтобы я дал ей тетрадку до утра. Кстати, в тетради оказались написанные детским почерком стихи на английском языке. Сначала я не хотел отдавать ей тетрадь, но потом подумал, что с моим знанием английского языка я провожусь с переводом не один день, и все равно придется привлекать эксперта, так почему этим экспертом не может быть Анна Викторовна? Не знаю, о чем я думал, самолично втягивая ее в расследование? Может быть о том, что смогу ее почаще видеть? В-общем, я снова проявил постыдное малодушие и изменил своему собственному решению держаться от Анны Викторовны подальше.       Анна оторвалась от дневника о покачала головой.       Мы договорились, что она вернет мне тетрадь завтра утром в управлении и распрощались. Тем временем Антон Андреевич обнаружил на одном из подоконников следы обуви и лежащую там же серебряную ложку. Кроме того, Коробейников нашел подвал, а в нем на одной из покрытых слоем пыли бочек след от кирпича, которым и была убита госпожа Курочкина. Все это было весьма странно. Получается, что грабитель сначала спустился в подвал, взял там кирпич, поднялся и убил Курочкину. Непонятно, ну не ложки же он искал в подвале? А мне очень не нравится, когда что-то непонятно. А тут еще Антон Андреевич поинтересовался, что по поводу убийства думает Анна Викторовна. Он серьезно считает, что разговаривая с Анной я собирал свидетельские показания духов? Иногда он меня просто поражает.       Анна рассмеялась.       — Я смотрю, тебе и без нас весело? — Яков Платонович стоял в дверях кабинета и улыбаясь смотрел на жену.       — А я и не слышала, как Вы вернулись, — Анна отложила дневник и встала из-за стола, — А где Митя?       — Митя с Петром Ивановичем изволят пить чай с баранками в столовой, — ответил Яков и подошел к жене. — Я попросил Прасковью и нам сюда принести, был уверен, что ты здесь.       — Хорошо погуляли? Митя не замерз?       — Митя не замерз, не волнуйся. А как ты? Тебя никто не беспокоил? — спросил Штольман и внимательно посмотрел на жену.       — Нет, никто, — улыбнулась Анна Викторовна и коснулась пальчиком его щеки.       — Куда прикажете? — уточнила Настя, появившаяся в дверях с подносом.       — На стол, пожалуйста, — Анна кивнула в сторону стола. Через несколько минут Яков Платонович с удовольствием пил чай с баранками, а Анна сидела в кресле напротив и смотрела на мужа, подперев голову кулаком.       — Может, почитаешь, пока Сашенька с твоими родителями не вернулись? — улыбнулся Яков.       — Конечно, — спохватилась Анна и раскрыла дневник.       13 февраля 1889 года.       Утро ознаменовалось прибытием в управление нового полицмейстера. Наш дорогой Иван Кузьмич ушел на заслуженный отдых в возрасте шестидесяти восьми лет. Новый полицмейстер, Трегубов Николай Васильевич, сначала вдоволь порезвился в дежурной части, чем изрядно удивил и, кажется, даже напугал Антона Андреевича, после чего пожаловал к нам в сыскное отделение. Начальников я на своем веку, в отличие от Коробейникова, перевидал превеликое множество разных, и точно знал, что всем им нужны те, кто хочет и умеет работать, а, значит, волноваться не о чем. Доложил ему о ходе расследования убийства госпожи Курочкиной, и, заодно, попросил его сделать запрос в Архив, нет ли в прошлом каких грехов за самой убиенной, ведь никогда не знаешь, чего ждать. Пообещал сделать.       Просматривая фотографические карточки, отпечатанные Коробейниковым, обнаружил на одной из них, рядом с телом убитой, оловянного солдатика. Это было странно. Откуда у старой девы, которая и замужем-то никогда не была и детей не имела, вдруг детская игрушка? Осмотр места происшествия накануне проводили при свечах, и солдатика не заметили. Решил вернуться на место преступления и осмотреть его еще раз при дневном свете, мало ли что мы еще могли пропустить. Солдатик, кстати, оказался гренадером наполеоновских времен, да еще и заграничного изготовления, а, значит, не дешевый. Пока мы с Коробейниковым рассматривали солдатика, в одной из соседних комнат раздался какой-то звук, будто бы в доме кто-то был. Но, к сожалению, обнаружить нам никого не удалось, то ли нам обоим это показалось, то ли визитер успел покинуть дом через черный ход или через окно, которое, кстати, было открыто фомкой. На улице тоже ничего подозрительного не было. Не успели мы приступить к дальнейшему осмотру дома, как появилась Анна Викторовна. Сегодня она выглядела значительно лучше, чем накануне: она была спокойна и готова к разговору. Кроме того, она принесла вчерашнюю синюю тетрадку, записи в которой уже успела перевести. Все они оказались детскими стишками и считалками, хотя и написанными очень талантливо. Анна рассказала, что эти стихи написаны девочкой лет восьми. Поинтересовался, откуда она это знает, ответила, что девочка приходила к ней ночью. Стало быть, это было видение или дух. Наверное, я скоро целый табель составлю, в который занесу все явления, с которыми сталкивается Анна Викторовна: видения, духов, вещие сны...       — Ох, как не просто Вам со мной было, Яков Платонович! — улыбнулась Анна.       — Зато интересно, — без тени улыбки ответил Штольман.       Девочка эта читала считалку. Ну вот почему бы ей просто не рассказать, кто она и откуда, и что с ней произошло. Но Анна Викторовна объяснила, что духи не подвержены человеческой логике. Замечательное объяснение, подходит для любых случаев. Да тут еще и Коробейников встрял с комментариями, решил меня окончательно добить.       И все же многое оставалось непонятным. Зачем, например, Курочкиной хранить тетрадку с этими странными стихами. А с другой стороны, кто-то влез в дом, украл столовое серебро — банальное преступление! Причем здесь эта тетрадка? И все-таки моя интуиция настойчиво твердила мне, что не все так просто с этой синей тетрадью. А тут еще Анна Викторовна попросила разрешения осмотреть подвал. На всякий случай отправил с ней Коробейникова, мало ли что? Кто-то ведь в дом все-таки проникал. Уж не знаю, что она там хотела увидеть, но хуже от этого точно никому не будет.       — Я чувствовала, что она где-то в подвале, — сказала Анна.       — Я знаю…       Самому же мне пришла в голову одна мысль: прямо напротив дома Курочкиной располагалась парикмахерская, а сам владелец заведения стоял на площади и зазывал клиентов. К сожалению, ничего интересного он мне сказать не смог, утверждал, что никто к убитой не ходил, он, во всяком случае, никого не видел. Возле парикмахерской заметил место чистильщика обуви, а сам он, по словам парикмахера, был пьян и спал в своей будке. Чистильщик, в самом деле, был там, и, судя по запаху, пьян он был мертвецки. Осмотрел подошвы его сапог, они были испачканы той же ваксой, которую мы обнаружили на подоконнике в доме убитой, а в ящике со щетками нашлись и серебряные ложки. Пока не понятно, убийца ли он, но кража ложек уж точно его рук дело. Позвал городовых. Чуть позже подошли Анна Викторовна с Коробейниковым. Наше новое начальство осталось весьма довольно проделанной работой и потребовало дело побыстрее закрыть, однако мою просьбу выполнило и запрос в Архив направило. У меня на столе лежал ответ. Мой замечательный помощник обнаружил в ящике чистильщика, помимо ложек, обломок кубинской сигары. Это было весьма интересно, ведь сам купить такую вещицу чистильщик не мог. Но, вполне возможно, что Николай Васильевич был прав, ни тетрадь со стихами, ни обломок сигары никакого отношения к убийству госпожи Курочкиной не имели, значит, дело можно было закрывать. Анна Викторовна ждала меня в кабинете. Извинился за беспокойство и объявил ей, что дело об убийстве Курочкиной закрыто, преступник изобличен. Однако, как только увидел доставленное из Архива дело, планы мои резко поменялись, к удивлению Анны, которую я всего минуту назад убеждал, что тетрадь к убийству отношения не имеет. Оказывается, Курочкина была гувернанткой дочери полковника Лоуренса, шпиона, убитого при задержании в Затонске. Вполне возможно, убийство Надежды Дмитриевны имеет отношение к этому давнему шпионскому делу. Следовательно, нужно было немедленно расшифровать эту злополучную синюю тетрадь, если, конечно, в ней действительно было что-то зашифровано. Я продиктовал Коробейникову запрос о предоставлении мне материалов по делу Лоуренса и письмо для полковника Варфоломеева. Сам же я собрался в местную гимназию, где, по моим сведениям, преподавал Павел Иванович, бывший студент Университета и прекрасный криптограф, к услугам которого часто прибегала полиция. Анна, конечно же, попросила взять ее с собой. Ну и как я мог отказать, когда она так смотрела на меня своими голубыми глазами? Хотелось бы мне увидеть того человека, который смог бы это сделать. Я не смог.       — Если бы я знала, что это на тебя действует, я пользовалась бы этим чаще, — обиженно произнесла Анна.       — Можно подумать, ты об этом не знала, — усмехнулся Яков.       Небезызвестный нам преподаватель словесности и местный поэт Семенов, представил нас с Анной Павлу Ивановичу и удалился. Я обратился к нему с просьбой помочь следствию, он попросил оплаты своих услуг. Я согласился, он тоже. Не знаю, что его больше заинтересовало в этом деле: сама работа, оплата или Анна Викторовна, но я бы поставил на последнее. Да, похоже, и у Анны Викторовны он тоже вызвал неподдельный интерес. Во всяком случае, она сама предложила ему помощь в переводе текстов из тетради и даже оставила ему свой адрес, смело начертав его мелом прямо на классной доске. Павел Иванович, да чего уж греха таить, и я, оба были потрясены. Всю обратную дорогу Анна расспрашивала меня о Павле. Я рассказал то, что знал. Но Анна Викторовна задала мне вопрос, на который, пожалуй, и я хотел бы получить ответ. Почему, собственно, такой необыкновенно талантливый студент, как Павел, покинул Петербургский Университет? Пожалуй, я догадывался об ответе, но неплохо было бы все проверить. Должно быть, Анна Викторовна почувствовала, что мне не очень приятен разговор о Павле, потому что заподозрила меня в ревности. Конечно, это была полная чушь! Я ведь сам надеялся, что она заинтересуется кем-нибудь другим и, наконец, даст мне спокойно работать. Однако судя по тому, как она весело посмеялась мне вслед, Анну мои слова, определенно, не убедили.       — Ты ведь, и правда, ревновал? — хитро спросила Анна.       — Конечно ревновал, — рассмеялся Яков Платонович, — Молодой, красивый, да еще и гений! Как тут не ревновать?       14 февраля 1889 года.       С утра попытался допросить чистильщика обуви. Кражу серебряных ложек он признавал, а вот убийство — нет. Из его слов выходило, что кроме Анны Викторовны убить Курочкину было некому. Он видел, как барышня Миронова, ну имени ее он, конечно, не знал, выбежала из дома Курочкиной и побежала по улице. Он пошел посмотреть, что же произошло в доме, и наткнулся на труп. Ну, ложки он, само собой, взял, зачем они мертвой Курочкиной? А убила барышня, которая убежала. Антон Андреевич все-таки нашел нужные слова, которые заставили чистильщика вспомнить, что за пару дней до убийства к Курочкиной заходил какой-то мастеровой. Причем, вначале этот мастеровой подошел к нему, чтобы почистить ботинки, вот тогда-то он и бросил сигару: полез в карман, а сигара сломана, вот он ее и бросил. Опознать этого человека чистильщик не может, потому что на его лицо не смотрел. Ну и какой прок мне от таких показаний? Отправил его обратно в камеру, отсыпаться.       Днем господин Трегубов пригласил меня в ресторан, где обедал, чтобы побеседовать со мной «в неформальной обстановке». Начал говорить мне о том, что убийство госпожи Курочкиной наделало много шума, что запросы мои не нужны, хотя он их подписал и отправил, «дело-то ведь ясное». Спросил, признался ли в убийстве чистильщик, ответил, что он признался в краже, но не в убийстве. В общем, странный у нас какой-то разговор происходил. И тут я увидел у Николая Васильевича кубинскую сигару. Ну, уж таких совпадений точно не бывает! Ну откуда в Затонске взяться кубинской сигаре? Спросил, давно ли он их курит. Ответил, что с сегодняшнего дня, а презентовал ему эту сигару сам князь Разумовский. Оказывается, он в Затонске! Ну, тогда все становится понятно! Оказывается, вчера в Дворянском собрании он весь вечер расспрашивал господина Трегубова об этом убийстве и очень интересовался синей тетрадью. Так вот откуда у господина Трегубова эти мысли, что «не надо ворошить прошлое», что «в деле и так все ясно»! Выяснив все, что было возможно, я откланялся.       В кабинете меня, как водится, ожидала Анна Викторовна. Она сообщила, что девочку, писавшую стихи в синюю тетрадь, звали Элис. Отец диктовал ей слова, и она складывала их в стихотворение по принципу, которому он ее обучил. Так получались шифры. Спрашивать, как она все это узнала, я, как она и просила, не стал, а ведь я не говорил ей, что дочь Лоуренса звали Элис. Я тоже порадовал ее сообщением, что чистильщик обвиняет в убийстве Курочкиной ее. Также рассказал, что за пару дней до убийства к ней приходил «мастеровой». Поскольку в доме все было перерыто, так что, возможно, искали тетрадь. Анна Викторовна очень удивилась и рассказала, что когда она нашла тело Курочкиной, в доме был порядок. Но я знал, что когда в доме появились городовые, которых Анна и позвала, там уже все было разбросано. Так что, выходит, убийца ничего не искал, а рылся в вещах чистильщик?       Мне нужно было немедленно поговорить с Разумовским, и, заодно, попытаться проверить одну свою догадку. Предложил Анне Викторовне подвезти ее домой, нам же было по пути. Неожиданно она решила ехать со мной. Я удивился, но возражать не стал. Во-первых, мне было приятно ее общество, а во-вторых, в присутствии Анны, мне, возможно, будет проще выполнить свою задумку, тем более, что разговор с князем обещал быть весьма непростым, учитывая наши с ним отношения.       — Ты с самого начала хотел взять у князя сигару? А меня взял с собой, чтобы я князя отвлекла? Мог бы предупредить! — Анна удивленно смотрела на мужа.       — Не мог! Вы, Анна Викторовна, все бы испортили, потому что совершенно не умеете лгать, — улыбнулся Штольман.       Кирилл Владимирович устроил целый спектакль по поводу моего приезда, а ведь он отлично знал, что я теперь служу в Затонске. Как только князь немного успокоился, спросил его о Курочкиной, ответил, что помнит ее, так как бывал в доме Лоуренса, и не преминул добавить, что не знал о его шпионской деятельности. Спросил, где он был во время убийства, возмущению Кирилла Владимировича не было предела, но все-таки он соизволил сообщить, что играл в карты в Дворянском собрании, кстати, вместе с господином Трегубовым, нашим полицмейстером. Анна Викторовна, которая до этого момента не произнесла ни слова, вновь меня поразила. Она решила поговорить с князем tête à tête. О чем они могли разговаривать? Воспользовавшись моментом, я взял из шкатулки одну из кубинских сигар, собственно, это было одной из причин, зачем мне нужно было попасть в дом Разумовского.       Не знаю, была ли Анна в курсе, но чтобы объяснить ей наши взаимоотношения с Разумовским, которые могли показаться ей странными, рассказал, что князь и был тем человеком, с которым у меня была дуэль. Она это знала. Сказала, что и сейчас мы были словно на дуэли, и что считает победителем меня. Это, конечно, очень лестно, но я был в этом совсем не уверен. Спросил, о чем они говорили с князем, а Анна Викторовна отмахнулась от меня, отвечая мне, что это «личное»… Оказывается, между ними есть что-то личное! Ну что же? Анна Викторовна не служит в полиции, и нравится мне это или нет, вполне может общаться с кем ей угодно, тем более с высокородным князем. Поблагодарил ее за помощь, продемонстрировав ей сигару, которую… украл, да-да, именно, украл, хотя и для пользы дела, у князя. Боюсь себе представить, что подумала обо мне Анна Викторовна, поэтому рассказал, что обломок такой сигары был найден у чистильщика. Разумеется, мысль, что князь может быть замешан в преступлении, показалась ей дикой. Ну конечно! Ведь благородные особы преступлений не совершают, не то, что простые полицейские, которые норовят стянуть у них сигару!       И все-таки мысль, что у Анны могут быть какие-то отношения с князем, в которые она не желает меня посвящать, сильно меня задела. Даже слишком сильно. Наверное, поэтому я повел себя совершенно недопустимо и бросил Анну Викторовну на пороге дома Разумовского, мог ведь хотя бы предложить подвезти ее до дома, болван!       — А я и не подумала, что мои слова так тебя обидели, — развела руками Анна.       — Еще как обидели, но я все равно не должен был так себя вести, — покачал головой Штольман.       Как и следовало ожидать, мой славный помощник выяснил, что сигара, которую мы обнаружили у чистильщика, и сигара из дома Разумовского не только одной марки, но и из одной партии. Ну что же! Теперь я точно знал, что князь приходил к Курочкиной под видом мастерового, вероятно, за синей тетрадью. Но убить он ее точно не мог, у него алиби, он играл в карты в Дворянском собрании. Для того, чтобы понять, кто убийца, нужно понять, как Курочкина связана с князем. А еще мне очень нужна расшифровка текстов из тетради!       Кстати, поручил Коробейникову послать запрос в Университет, все-таки я должен знать, почему он был отчислен. Терзали меня на этот счет сомнения, настолько большие, что я решил понаблюдать за домом князя. Если я был прав, то Павел Иванович непременно здесь появится. Надо заметить, что предчувствия меня не обманули. Он появился довольно скоро и, по всей видимости, ему была назначена встреча. Однако, как я мог наблюдать в окно, разговор между Павлом и Разумовским не заладился, и криптограф покинул дом в сопровождении уже знакомого мне господина с бородкой по имени Жан. Нужно будет завтра же приставить к Павлу филеров, иначе я рискую потерять тетрадь безвозвратно. На крыльце дома Разумовского Павел и господин Жан расстались. Я знал, что Павел, скорее всего, отправится домой, так что решил попытать счастья и проследить за Жаном. Надо сказать, что этот человек был профессионалом высочайшего класса! Вычислил он меня довольно быстро, а ведь я тоже обучался этой науке не по учебникам. Сначала я получил весьма ощутимый удар под дых, который сложил меня пополам, вторым ударом он выбил у меня из рук пистолет. Да, я был прав, куда уж Коробейникову, этот противник и мне не по зубам. Однако убивать меня в его планах, видимо, не было, да и калечить он меня не стал. Морозец быстро привел меня в чувство, я нашел свой револьвер, который он даже не тронул, подобрал трость и похромал зализывать раны.       — А ты мне не говорил, что встречался с Жаном, — сказала Анна.       — Кому же приятно рассказывать, как его избили, — усмехнулся Яков, — Лассаль был большим профессионалом своего дела.       15 февраля 1889 года.       С самого утра отдал Коробейникову распоряжение приставить к криптографу негласную охрану, пояснил, что, возможно, кто-то еще интересуется синей тетрадью.       — Вот прямо так и написано? — усмехнувшись, спросил Штольман.       — Да, прямо так, — подтвердила Анна и удивленно посмотрела на мужа. — А что не так?       — Да все не так! — ответил Яков и, чуть помешкав, продолжил, — В этот день, рано утром, посыльный принес мне записку, где говорилось, что меня ожидают в трактире по делу об убийстве госпожи Курочкиной. Я, конечно, отправился в трактир. К моему великому удивлению, там меня ждал полковник Варфоломеев, собственной персоной…       — Варфоломеев? — удивилась Анна Викторовна и задумчиво добавила, — Я думала, он впервые был в Затонске тогда, когда ты пропал... А почему ты ничего об этом не написал?       — Потому что есть вещи, которые нельзя доверять бумаге, мало ли в чьи руки эти записи могут попасть…       — Но мне ты тоже ничего не рассказывал… Так зачем он приезжал? — Анна Викторовна закрыла дневник и с интересом смотрела на мужа.       — Я и так подвергал твою жизнь опасности, позволяя участвовать в этом деле… Не хватало еще втянуть тебя в шпионские игры… А приехал он, чтобы привезти мне материалы дела о шпионской деятельности полковника Лоуренса. Я отправил запрос, но дело находилось под грифом «секретно», так что я не мог получить его по официальным каналам. Господин Варфоломеев всегда обладал сверхъестественным чутьем, он сразу почуял крупную дичь и примчался в Затонск лично, хотел оказать мне посильную помощь. Его интересовал Разумовский. Оказывается, он уже проходил по делу Лоуренса, но тогда ничего доказать не удалось. Варфоломеев подтвердил мои догадки о том, что найденная нами у Курочкиной тетрадь очень его интересует. Вот поэтому я и отдал Коробейникову приказ приставить к Павлу охрану.       — Я тоже знала, что Разумовский хочет получить эту тетрадь, — Анна покаянно посмотрела на мужа.       — Что?! Откуда?! Почему мне ничего не сказала?! — удивлению Штольмана не было предела.       — Кирилл Владимирович все время рассказывал мне, что его преследует дух девочки, который требует, чтобы он нашел тетрадь…       — И ты поверила в эту чушь?! — изумился Яков.       — А почему я должна была не поверить? Ты не верил в то, что я могу разговаривать с духами, а князь, напротив, просил меня о помощи и всячески давал понять, что верит мне… Кстати, об Элис я его и спрашивала тогда, когда мы у него были… Все-таки мне казалось странным, то что он ее видит… А, потом, я предупреждала Павла, что он не должен отдавать Разумовскому тетрадь, если тот его об этом попросит… Я ведь считала его честным и порядочным человеком… Яков Платонович, это я подсказала Павлу идею шантажировать князя? — Спросила Анна и замерла, боясь услышать ответ.       — Нет, не думаю, — после недолгого молчания произнес Штольман. — Скорее всего, идею ему подсказало то, что он прочитал в той злополучной тетради…       — Хорошо, если бы так, — вздохнула Анна. — И полковник примчался в Затонск только ради Разумовского?       — Не только, еще он рассказал мне о полигоне. Он считал, что и князь приехал в город не только из-за тетради, но и из-за этого военного полигона. Его интересовал секретный объект, расположенный на нем. Не знаю, что было важнее… Он просил меня присматривать за Разумовским и всем, что творится вокруг полигона и этого объекта…       — сказал Яков и добавил: — Читай дальше...       Пришел ответ на мой запрос в Университет, как я и думал, Павел Иванович был игроком. Следовательно, постоянно нуждался в деньгах. Видимо, он узнал из тетради что-то такое, что решился шантажировать Разумовского. Вот только не знаете Вы, Павел Иванович, что князь едва ли позволит так с собой обращаться. Похоже, Анна Викторовна снова заинтересовалась не тем человеком, но с этим я разберусь позже, если потребуется.       — И как же Вы собирались это сделать, Яков Платонович? — лукаво улыбнулась Анна.       — Даже не знаю!... Вызвал бы Павла Ивановича на дуэль! — рассмеялся Яков.       — Ну и шутки у Вас, господин Штольман, — нахмурилась Анна Викторовна, но продолжала читать.       Поздней ночью приставленный к Павлу Ивановичу филер сообщил, что объект скрылся в доме Курочкиной. Возможно, у него там назначена встреча? Однако как мы не спешили, все равно опоздали. Дверь в подвал была распахнута настежь, напарник филера, Слава Богу, живой, валялся у подножья лестницы. В подвале обнаружилась перепуганная Анна Викторовна, похоже, что целая и невредимая, и бездыханный Павел Иванович. Невысокий шкаф у стены был сдвинут в сторону, а прямо за ним оказалась какая-то дверь в крохотную каморку. Очевидно, именно здесь последние десять лет провела пропавшая дочь полковника Лоуренса.       Коробейников обнаружил, что Павел ранен и истекает кровью. Злосчастная тетрадь, которая, по словам Анны, должна была быть у него, пропала. Да еще и нападавшего мои подчиненные упустили, черти! Правда, я догадывался, кем был этот нападавший, так что не удивительно, что они не смогли его поймать, но это нам, к сожалению, никак не помогало. Да уж, господин начальник сыскного отдела, вас можно поздравить, блестяще проведенная полицейская операция! Ничего не скажешь! Ну и, напоследок, Анна Викторовна пробормотала что-то про Элис и рухнула в обморок, хорошо, хоть ей я не дал упасть на пол, с моим-то везением.       — Мы доставили Павла в ближайшую больницу, — продолжил Яков. — Врачи сделали все возможное, но силы его таяли на глазах. Я попытался расспросить его о том, что ему удалось прочитать в тетради, и куда она делась. Он сказал, что тетрадь забрал нападавший, а вот записи расшифровать не смог. Я знал, что он лжет, я же сам видел, как он приходил к князю, но он упорно все отрицал… Видимо, надеялся, что сможет еще раз попробовать получить с князя денег за свое молчание… Некоторых людей жизнь ничему не учит… Скоро примчался Варфоломеев, и они остались наедине… После полковник рассказал, что Павел признался ему, что расшифровал содержимое тетради и оно не в пользу Разумовского, вот только это ничего нам не давало… Тетрадь была у князя, Павел, как единственный свидетель, при смерти, а о том, что в тетради, знал только Варфоломеев, да и то неофициально… Он предупредил, что дело у меня заберут, поблагодарил за то, что я «сделал все, что мог», а «мог» я, как оказалось, не много… Надо сказать, так отвратительно я себя еще никогда не чувствовал… Все было у меня в руках, а, в итоге, получился пшик… Павел больше не приходил в сознание и умер через несколько часов, — закончил свой рассказ Яков. Анна потрясенно молчала, пытаясь осмыслить те, давно прошедшие, события.       — Ну, а дальше, самое интересное, — стараясь ее растормошить, улыбнулся Штольман. — Читай…       17 февраля 1889 года. Сегодня у меня выдался выходной день. С утра занимался бумажной работой, к обеду понял, что больше не могу. Отправился к Анне Викторовне, я должен был убедиться, что с ней все в порядке. Кроме того, мне хотелось рассказать ей о том, что удалось узнать о судьбе Элис. Да и о смерти Павла, хочешь — не хочешь, я должен был ей сообщить.       Для того чтобы поговорить с Анной, мне пришлось прорываться с боями. Мария Тимофеевна заняла круговую оборону и, надо отдать ей должное, держалась до последнего, то есть ровно до тех пор, пока Анна не подняла мятеж внутри осажденной крепости.       Должен заметить, что Анна Викторовна выглядела немного бледной и усталой, но бодрости духа она не потеряла, чему я был очень рад. Она, определенно, чувствовала себя виноватой в том, что произошло, и даже попросила у меня прощения. Эх, Анна Викторовна, Анна Викторовна, да разве же я могу Вас не простить?       Ее очень интересовало, как мы оказались в доме Курочкиной. Я объяснил, что мы следили за Павлом. Анна спросила о том, кто на них напал. Мне не хотелось обсуждать с ней это дело в доме, где любой мог случайно услышать наш разговор, и я предложил Анне Викторовне прогуляться. То, о чем мне хотелось поговорить, я мог сказать только без случайных свидетелей.       Сообщил Анне, что дело у меня забрали, никому не позволено обвинять в чем-либо князя Разумовского. Анна спросила меня про Павла, мне ничего не оставалось, кроме как сказать правду. Догадывался, что Анна будет винить в его смерти себя, поэтому рассказал ей все без утайки: что он расшифровал тетрадь в первый же вечер и, решив воспользоваться полученными сведениями, попытался шантажировать князя. Жаль, что то, что было в этой тетради, мы теперь уже никогда не узнаем.       Рассказал я и о том, Курочкина спрятала тетрадь после смерти полковника Лоуренса, полагая, что в ней зашифровано место, где полковник спрятал свои сокровища. С чего она взяла, что полковник богат, я не знаю, но на допросах в деле о его убийстве она упоминает этот факт несколько раз. Элис она все это время держала в подвале, полагая, что девочка знает шифр и поможет ей найти сокровища. Когда ей стало ясно, что от Элис ей ничего не добиться, она связалась с князем и предложила ему тетрадь выкупить. Разумовский приехал в Затонск, но Элис удалось вырваться из заточения и убить свою тюремщицу.       Анна снова спросила меня про князя Разумовского. Она определенно не верила в то, что он может быть преступником, а у меня не было ничего, что могло бы это доказать: Павел был мертв, а тетрадь пропала. Верить мне на слово Анна Викторовна не желала, и это меня неприятно задевало       — Знаешь, по-настоящему я поняла, каким чудовищем был князь, только после его смерти, — произнесла Анна, — но давай, я тебе расскажу об этом не сейчас… Хорошо?       — Конечно, как хочешь, — кивнул Яков.       Анна снова завела разговор об Элис. Рассказал ей, что навел справки, в Городской приют для умалишенных три дня назад поступила похожая по описанию девушка. Мы посетили ее в тот же день. Надо сказать, что встреча с ней произвела на нас с Анной тяжелое впечатление.       — Да, я была потрясена… Но я сразу решила, что как бы мне не было тяжело, я постараюсь ей помочь…       — И тебе это удалось, — улыбнулся Яков и подошел к жене. Внезапно из прихожей раздались лай, визг топот ног и звонкий голос Сашеньки:       — Митя! Смотри, что мне дедушка купил! И тебе тоже есть подарок! Митя! Ты где?... Вот смотри!       Анна с Яковом переглянулись и, взявшись за руки, вышли из кабинета.