Дневник Штольмана

      Яков Платонович даже не предполагал, что можно безостановочно развлекаться двенадцать дней. За все эти годы, служба ни разу не позволила ему отдохнуть больше двух-трех дней подряд, которые он обычно использовал, чтобы выспаться. Теперь же, находясь в отставке, он был вынужден принимать участие во всех, ну или почти во всех праздничных мероприятиях, запланированных Марией Тимофеевной. В целом, Яков Платонович ничего не имел против того, чтобы выпить по рюмке хорошего коньяка с Антоном Андреевичем или с Александром Францевичем не в кабинете начальника следственной части и не в мертвецкой, а в большой и уютной гостиной дома Мироновых-Штольманов в компании тестя и его брата. Однако, почти ежевечерние посещения кого-то из соседей, большую часть которых Яков Платонович едва знал, его изрядно утомили.       Дмитрий Яковлевич полностью разделял мнение отца, полагая, что остаться дома и поиграть в своей комнате с оловянными солдатиками гораздо интереснее, чем целый день общаться со сверстниками, которые даже Вальтера Скотта не читали и не имеют ни малейшего понятия, что такое royal flush или quads. Тем более теперь, после подарка, который он обнаружил Рождественским утром под елкой, у него было две армии оловянных солдатиков. Один такой набор, только в камзолах французской армии, он уже получил на свой день рождения от деда Виктора, и теперь, имея две армии, мог, наконец, почувствовать себя полководцем и устроить настоящее сражение.       Александра Яковлевна, напротив, любила посещать светские мероприятия, что очень радовало Марию Тимофеевну. Бабушка с таким энтузиазмом сопровождала внучку на детские праздники, которые устраивали друзья и соседи, что Виктор Иванович начал всерьез опасаться, не начала ли его супруга подыскивать Сашеньке жениха. Надо сказать, что Александра Яковлевна пользовалась на этих праздниках неизменным успехом. Правда, большую часть поклонников она находила скучными и неинтересными. А для особенно настойчивых ухажеров у нее всегда был наготове красочный рассказ о том, как она видела прошлым летом дух утопленника. Как правило, после этого чересчур назойливый кавалер исчезал так быстро, словно его ветром сдувало. Хорошо, что девочке хватало сообразительности не рассказывать бабушке, отчего это Сереженьке, с которым «вы так замечательно играли», вдруг срочно понадобилось вернуться домой.       Одни из немногих светских развлечений, куда Яков Платонович сопровождал Анну Викторовну с удовольствием, были балы, которые во множестве устраивала Затонская знать в Рождественские праздники. Балы нравились Якову по двум причинам: во-первых, он любил танцевать с Анной Викторовной, а во-вторых, каждый раз кружась в танце, он вспоминал, что сказала ему Анна во время их первого свадебного вальса. Оказывается, она видела их свадебный танец во сне, накануне первой встречи, когда едва не сбила его на своем велосипеде. Яков был потрясен, самому ему понадобился почти год, чтобы понять, что Анна — любовь всей его жизни, и еще полгода, чтобы сказать, точнее, написать ей об этом.       Сам же господин Штольман предпочитал мероприятия спонтанные, к коим безусловно относился штурм снежной крепости, который за праздничные дни был осуществлен четырежды, причем разными силами. В первый раз штурм состоялся на второе утро после Рождества, когда оба деда во время перестрелки снежками с внуками и Анной Викторовной, были вынуждены отступить и укрыться в крепости. Несмотря на то, что численный перевес был на стороне семейства Штольман, обороняющиеся Мироновы были близки к победе. Вполне возможно, что осада крепости закончилась бы бесславным отступлением, если бы не резервный полк в составе двух собак и во главе с самим главнокомандующим. Яков Платонович вовремя заметил из окна кабинета плачевное положение своей армии и поспешил на помощь. Спустя несколько минут крепость пала, в основном, благодаря усилиям лохматых коротколапых солдат, которые под огнем вражеской артиллерии вырыли подкоп, обрушили часть стены и, пробравшись в крепость, попытались атаковать брюки и ботинки обороняющихся. Этот искусный отвлекающий маневр позволил осаждающим прорваться в крепость и водрузить над ней теплое cache-nez Якова Платоновича.       Последний, четвертый по счету штурм, произошел накануне Крещения. На этот раз крепость обороняло семейство Штольман, а осаждающие Мироновы, Виктор Иванович с Петром Ивановичем, были усилены союзническими войсками в лице Антона Андреевича Коробейникова. Надо сказать, что и на этот раз семейству Штольман удалось отбить нападение и даже обратить войско союзников в бегство благодаря абсолютному бесстрашию четвероногих бойцов, которые совершили героическую вылазку и нанесли непоправимый урон брюкам Антона Андреевича.       Сашенька и Митя, пришедшие в полнейший восторг от храбрости и воинской смекалки своих лохматых солдат, решили, наконец, дать им имена. После долгих споров и консультаций с остальными членами семьи, за проявленную воинскую доблесть было решено назвать собак именами английских королей: Вильгельм и Ричард. Сами четвероногие рыцари были готовы отзываться на любые имена, лишь бы иметь возможность постоянно сопровождать свою принцессу Александру, которую они безоговорочно избрали своей повелительницей. Анна Викторовна пыталась приучить их оставаться ночью в прихожей, где для них были поставлены специальные корзинки. Но Петр Иванович убедил племянницу, что собаки способны уберечь Сашеньку от неожиданных посещений духов по ночам. Да и животные бессовестно игнорировали распоряжения Анны Викторовны. Каждое утро она находила их в спальне дочери мирно похрапывающими на ковре возле кровати девочки. В конце концов корзинки тоже переместились в Сашенькину комнату, и Анне Викторовне ничего не оставалось, как смириться с постоянным присутствием собак в спальне дочери: мало ли какому зловредному духу вздумается наведаться к девочке посреди ночи? Лучше уберечь ее от таких незапланированных и опасных визитов.       Слава Богу, дух Нины Аркадьевны все Рождественские праздники не беспокоил ни Анну Викторовну, ни Сашеньку. Анна, конечно, помнила, что решила сама вызвать ее дух, чтобы дать возможность Якову поговорить с ней, но помня, какими неприятными и болезненными бывают ее визиты, все время откладывала это событие. Яков, конечно, тоже помнил об этом, но жену не торопил, тем более, что разговаривать с Нежинской не имел ни малейшего желания. Еще десять лет назад он вдруг осознал, что решительно не понимает, как мог увлечься этой женщиной настолько, что решил стреляться из-за нее на дуэли.       На утро после Крещения, когда долгие Праздники, наконец, закончились, семья Мироновых-Штольманов так и не нашла в себе сил собраться к завтраку в полном составе. Петр Иванович, явившийся домой под утро, изволил почивать, и ждать, что он покинет спальню раньше ужина, не приходилось. Дети, утомленные бесконечными праздниками, спали дольше обычного, что позволило их родителям провести несколько приятных часов в спальне. Только Виктор Иванович, как всегда бодрый и подтянутый, словно и не было двенадцати дней нескончаемого веселья, с аппетитом позавтракал в компании Марии Тимофеевны и в прекрасном расположении духа укатил на встречу с клиентом.       …После позднего завтрака, или раннего обеда, дети разбрелись по своим комнатам, чтобы не спеша насладиться подарками. Воспользовавшись временным затишьем, Анна Викторовна и Яков Платонович переместились в кабинет, чтобы попить кофе и просмотреть скопившуюся за праздники почту. Однако уже через полчаса, Анна отодвинула от себя поднос с письмами, бОльшую часть которой составляли рождественские открытки, и взяла со стола дневник, вопросительно глядя на мужа. Яков Платонович улыбнулся и, подкинув в камин пару поленьев, уселся в кресло. Анна заняла другое кресло у камина и, немного полистав тетрадь, начала читать.       20 марта 1889 года.       Сегодня ближе к полудню в управление пришла молодая женщина Арина Сурина и сообщила, что обнаружила в овраге, чуть в стороне от дороги, ведущей в Слободку, труп. Мы немедленно выехали на место. Александр Францевич предположил, что труп пролежал на этом месте не менее года. Он был забросан ветками и совершенно незаметен со стороны дороги. Документов у убитого обнаружено не было, хотя в бумажнике сохранились деньги. Доктор Милц удивился, почему я считаю его убитым, а не рассматриваю версию смерти от естественных причин. Удивляюсь я его вере в человечество! Представил себе эту картину: наш погибший при полном параде спускается в овраг и умирает от естественных причин, а потом, видимо, для надежности, закидывает себя ветками и листьями. Арина Сурина сообщила, что о трупе в овраге ей рассказал какой-то странный мальчик-подросток, который время от времени за ней «ходит». Женщина утверждала, что покойного она видит впервые, хотя плакала по нему, надо сказать, как по близкому человеку. Все в этой истории выглядело странно. Какой-то незнакомый мальчик указывает ей на место, где находится труп, и она сразу же спешит туда, чтобы убедится, что это правда, и только потом обращается в полицию. Мальчик этот, по ее словам, сам странный и говорит странные вещи. Он сказал Суриной, что в овраге находится его тело... Отправил Арину домой, городовому приказал проводить, наказал, что если заметит около нее мальчика лет двенадцати-четырнадцати, то задержать его и отвезти ко мне в управление.       Кстати, единственное, что мы нашли на месте происшествия, что могло бы указать на личность убитого, была медаль, но позолота с нее сошла, и разобрать что-либо было невозможно.       В управление меня ожидало письмо от Нежинской. Нина Аркадьевна сообщала мне «радостную» новость: оказывается, она испросила при дворе отпуск, чтобы поправить свое пошатнувшееся на государственной службе здоровье, и планирует провести в Затонске следующие полгода. Остановилась она в гостинице и ждет меня во всякое время. Да уж, Нина Аркадьевна, умеете Вы удивить! Честно говоря, перспектива нашего проживания в одном городе меня ничуть не радовала. Это полгода назад я был готов внимать каждому ее слову и уверовать, что она приехала в эту глушь из-за меня. Сейчас я понимал, что в Затонске что-то затевается, что-то, по всей вероятности, крупное, раз уж такие игроки, как Разумовский и Нежинская пожаловали сюда лично. А я по-прежнему ничего или почти ничего не знаю о происходящем.       Антон Андреевич, воспользовавшись полученными от доктора Милца сведениями, что убитому было от сорока до шестидесяти лет, решил просмотреть картотеку пропавших без вести приблизительно около года назад. Я предположил, что рассматривать нужно только людей зажиточных, каким судя по одежде являлся наш погибший, и вкупе с медалью, которая, хоть и не являлась Государственной наградой, но вполне могла быть вручена за благотворительные дела. Единственной кандидатурой, подходящей под наше предполагаемое описание, оказался купец Кирилл Артемьевич Епифанов, пропавший прошлым летом. О его исчезновении заявили жена и дочь. Жена с тех пор, правда, умерла, но дочь вполне могла опознать пропавшего родителя.       Надо сказать, дочь Епифанова сразу узнала своего отца по одежде, но я не заметил на ее лице признаков горя, похоже, нервы у нее были прочнее стальных канатов. Епифанова утверждала, что не знает, кто и за что убил ее отца: человеком он был хорошим, купцом — честным, врагов у него не было, с женой жили душа в душу. Однако объяснить, как и почему он оказался на пути в Слободку, она сказать не могла. Спросил, не знает ли она мальчика лет двенадцати-четырнадцати, который мог быть связан с ее батюшкой. Нет, она такого не знала. Очень интересовалась, кто и как обнаружил труп. Рассказывать пока не стал, сказал, в интересах следствия. Незачем ей знать то, чего я сам пока не понимаю.       21 марта 1889 года.       Мне все время не давала покоя мысль, как такой состоятельный уважаемый человек, как купец Епифанов, мог оказаться в этом овраге. Подумал, что если у него было какое-то дело в Слободке, то кто-нибудь из местных должен был об этом знать, ведь зачем-то он туда шел. Предложил Коробейникову опросить местных и постараться выяснить, с кем Епифанов должен был встретиться в Слободке. Хоть и прошло уже около года, но если кто-то его ждал, а он так и не пришел, то наверняка вспомнит. Не успел Антон Андреевич уйти, как в мой кабинет, как водится, без доклада дежурного вошла Анна Викторовна.       Я не видел ее семнадцать дней с того самого разговора, когда обвинил во лжи, мистификации, да и во всех остальных смертных грехах. За это время я много чего передумал, но все-таки сделал вывод: даже если Анна Викторовна умеет играть в шахматы, это не объясняет те роковые случайности, которые происходили с убийцами Ферзя. Я никогда не верил и не верю в совпадения, так почему же я поверил в них теперь? А раз никаких совпадений нет, значит это, действительно, дух Ферзя, больше просто некому, покарал всех, кто был замешан в его убийстве. Когда я сделал для себя этот полезный, а главное, очень своевременный вывод, то понял, что натворил… Я очень хотел принести Анне Викторовне свои извинения, но все никак не мог решиться, здраво предполагая, что, скорее всего, она выставит меня вон вместе с извинениями и, что самое неприятное, будет права…       — Ну почему ты не пришел, как только понял, что не прав? — Анна осуждающе смотрела на мужа.       — Боялся, что ты меня, даже слушать не станешь, — развел руками Штольман.       — Я тоже боялась, что ты снова обвинишь меня во лжи, и в том, что я просто требую к себе внимания, или просто не станешь меня слушать… — вздохнула Анна, — Но я же пришла…       — Господи, Боже мой! Каким же идиотом я был, — Яков покачал головой. — Как ты могла все это терпеть?       — Мне было не просто, — улыбнулась Анна, — Но оно того стоило…       Поэтому сейчас, как только она вошла в мой кабинет, я был готов просить у нее прощения. Она это поняла, но не стала меня слушать, а сразу перешла к тому, для чего и явилась. Стараясь не смотреть в мою сторону, а обращаясь то к моему столу, то к Антону Андреевичу, Анна Викторовна рассказала о мальчике, Егоре Фомине, который время от времени считает себя купцом Епифановым, причем рассказывает такие вещи, которые кроме самого Епифанова никто знать не мог.       — Ко мне обратилась мать Егора, он не ночевал дома, и она просила сказать жив он или нет, — вспомнила Анна. — Тогда его нашла полиция и привела домой. Мне удалось с ним поговорить. Я сразу поняла, что он медиум, а родители водили его по докторам, все они в один голос утверждали, что он сумасшедший, — покачала головой Анна. — Бедный мальчик...       — Знакомая история? — Яков внимательно посмотрел на жену.       — Ну что ты! — возмутилась Анна Викторовна, — Меня, конечно, тоже сводили к врачу, но на этом все и закончилось... Матушка считала, что я фантазерка, а папа решил, что я здорова, и никакие врачи мне не нужны... А потом, у меня же был дядюшка! Он всегда меня понимал и поддерживал! Иногда, мне кажется, что он изучал все эти книги только для того, чтобы отвечать на мои вопросы, когда они у меня появятся, и помочь мне жить с моим даром... Кстати, именно он посоветовал мне не рассказывать маме о моих видениях. Зачем тревожить близких? Мама все равно никогда меня не поймет…       — Хорошо, что у Сашеньки есть ты, — произнес Яков очень серьезно.       — Хорошо, что у меня есть ты, а у Сашеньки есть мы... — улыбнулась Анна. — Продолжаем?       Мы с Антоном Андреевичем сразу же предположили, что это тот самый мальчик, о котором говорила Арина Сурина, тот, что сообщил ей, где искать тело Епифанова. Я распорядился вызвать их обоих для очной ставки. На этом наша беседа с Анной Викторовной и закончилась. Коробейников отправился выполнять мои поручения, а Анна Викторовна пошла вместе с ним, уж очень ей хотелось услышать рассказ моего помощника о том, кто такая Арина.       Ну что же? Вероятно, отныне наше общение будет выглядеть именно так. Я это заслужил. Но все-таки это было чуть-чуть лучше, чем полное отсутствие какого бы то ни было общения. Пожалуй, я был рад и этому.       В ожидании возвращения Коробейникова решил нанести визит госпоже Нежинской, тем более что настроение для этого у меня было самое подходящее. На пороге гостиницы нос к носу столкнулся с князем Разумовским, который, видимо, был здесь с той же целью, что и я. Он решил со мной заговорить, предложил забыть «досадное недоразумение». Я уточнил, какое именно «недоразумение» он имеет в виду, если дуэль, то об этом, действительно, говорить не стоило, все закончилось. Затем Кирилл Владимирович предложил мне дружить и даже пригласил меня заходить к нему в гости «запросто». Честно говоря, я был удивлен, с чего бы вдруг такое ко мне расположение? Ну что же, посмотрим, что будет дальше.       Нина Аркадьевна руководила расстановкой своего багажа. Она была рада меня видеть, и даже показала мне свои покои. Спросил, надолго ли она приехала, ответила, что пока на полгода, похоже, сказала правду. Я был изумлен, не представляю, как она выдержит здесь так долго без балов, сплетен и толпы поклонников. Вероятно, дело, которое ее сюда привело, было не просто важное, а очень важное. А я все еще не представляю, о чем идет речь! Плохо! Спросил, не нужно ли чего, не беспокоит ли кто? Она вдруг рассказала мне о том, что за ней следят, недвусмысленно давая мне понять, что знает, что это за люди. Отлично! Можно считать, что дело провалено! Ответил ей, что разберусь. Напоследок она тоже предложила мне дружить, интересно, они с князем это репетировали? Собственно, разговаривать нам больше было не о чем, и я откланялся.       В управлении меня дожидались Егор Фомин с родителями, Арина Сурина с мужем и приглашенный мной доктор Милц. Сначала решил поговорить с Егором и его родителями, чтобы дать возможность Александру Францевичу оценить состояние мальчика. Егор действительно говорил странные вещи, например, он подробно рассказал, откуда у Епифанова медаль, я был совсем не уверен в том, что это правда, но его рассказ звучал очень убедительно. Он действительно считал себя купцом Епифановым, у него была совершенно не детская манера разговора, да и рассуждал он о вещах, о которых мальчишке знать просто неоткуда. Родители искренне считали сына душевнобольным. Однако они знали, как снять этот «приступ» — нужно было окунуть его головой в воду. Я предложил плеснуть ему водой в лицо. Его отец так и сделал, и перед нами, как по мановению волшебной палочки, появился совершенно другой человек. Теперь это действительно был мальчик, подросток, Егор Фомин. Родителей его я отпустил, и пригласил в кабинет Арину Сурину для проведения очной ставки.       Госпожа Сурина без колебаний подтвердила, что именно Егор указал ей место, где находилось тело купца Епифанова. Егор сказал, что этого не помнит, откуда узнал, что тело в овраге, тоже не знает. Мой вопрос, почему он рассказал об этом Арине Михайловне, тоже остался без ответа. Спросил, как они с Суриной познакомились. Арина сказала, что они незнакомы, просто она иногда видит этого мальчика у своего дома, а иногда он за ней ходит. А Егора мой вопрос, кажется, смутил, и он окончательно замолчал. Отпустил их обоих.       Я предполагал, что Егор был знаком с Епифановым, только почему-то об этом не помнил. Доктор считал, что Егор серьезно болен. Пока мы спорили, в мой кабинет вошла Анна Викторовна, она жестом попросила не обращать на нее внимание и присела на мой стол. Александр Францевич считал, что строить следствие на показаниях Егора нельзя. Я предположил, что мальчик может быть свидетелем убийства Епифанова, иначе откуда ему знать, где искать его тело? С этим доктор был согласен, он считал, что сцена убийства вполне могла привести к тому, что он все забыл. Я спросил, можно ли извлечь эти воспоминания с помощью гипноза, например. Но Александр Францевич считал, что нам не удастся отделить реальные воспоминания мальчика от его болезненных фантазий, а это может увести следствие в неверном направлении. Наконец Анна Викторовна не выдержала, хотя до сих пор молчала, но признаки ее несогласия с доктором я наблюдал уже давно. Она заявила, что Егор абсолютно здоров. Я поспешил объяснить доктору, что, вероятно, Анна Викторовна предполагает, что в мальчика время от времени вселяется дух купца Епифанова. Она не стала спорить, сказала, не хотите верить — не верьте и ушла. Мы с доктором переглянулись. Доктор улыбнулся, а я подумал, что опять сморозил что-то не то.       — Да уж, Яков Платонович, вечно вы что-то не то говорили, — улыбнулась Анна. — Я пошла провожать Егора домой. Мне было непонятно, почему он ходит за Ариной, то ли она нравилась Епифанову, то ли нравится самому Егору? Мы решили провести эксперимент…       — Ох уж, мне эти Ваши эксперименты, Анна Викторовна! — вздохнул Штольман, — И что же Вы сделали?       — Егор разрешил Епифанову войти в себя, а я просто смотрела, что он станет делать, — ответила Анна Викторовна. — Надо сказать, что он сразу же пошел к себе домой. Это было удивительно! Он узнал всех сидевших за столом, кроме Надежды там были еще две женщины. Потом он стал говорить дочери такие вещи, о которых никто, кроме самого Епифанова знать не мог. Похоже, Надежда была очень зла на батюшку за то, что у него появилась другая женщина, когда ее мать болела. Он пытался оправдаться. Когда ситуация начала накаляться, я увела Егора… Правда, пришлось сказать, что это мой больной братишка…       — Ну вы и авантюристка, Анна Викторовна! — покачал головой Яков. — А если бы она полицию позвала?       — Она и собиралась, — Анна беззаботно махнула рукой. — Отговорилась бы как-нибудь…       — А что было дальше?       — Дальше я поговорила с Епифановым, спросила, почему он не приходит, когда я его зову. Он ответил, что ему так удобнее… Спросила, отчего дочь на него зла, сказал, что это дело семейное и ушел. Егору сказала, что Епифанов домой пошел, так что за Ариной ходит он сам, а не купец...       Мой упорный помощник все-таки отыскал в Слободке место, куда, по свидетельству соседей, примерно год назад частенько наведывался солидный господин, по описанию очень похожий на Епифанова. Он привел в управление хозяйку съемной квартиры, в которой жила девушка, к которой он ходил. После долгого сопротивления она признала, что сдала квартиру Кириллу Артемьевичу Епифанову для его любовницы, которую звали Арина. Спросил ее, как Епифанов добирался до дома, она ответила, что он оставлял экипаж на противоположной стороне оврага, а сам шел через овраг пешком. Ну, вот все и прояснилось.       Поздним вечером того же дня получил записку от доктора Милца, в которой он призывал меня незамедлительно прибыть к нему в мертвецкую. Мы с Антоном Андреевичем бросились туда, ожидая самого худшего. Но, слава Богу, в этот раз все были живы! Егор Фомин получил легкое, но, несомненно, ножевое ранение. Каким-то образом он добрался до дома Мироновых и постучал в окно, а Анна Викторовна помогла ему добраться до мертвецкой, где находился доктор Милц. Александр Францевич оказал мальчику медицинскую помощь и послал мне записку. К сожалению, Егор ничего не помнил. Анна объяснила, что он был Епифановым, когда к ней пришел. Единственное, что мне удалось вытянуть, было то, что от нападавшего очень сильно пахло хлоралом. Доктор объяснил, что это медицинское средство, которое используется как обезболивающее или снотворное. Отправил Коробейникова проводить Егора домой. Сам же надеялся проводить Анну Викторовну. Должно быть от радости, что мы снова разговариваем, рассказал ей, что ранили Егора недалеко от дома Арины Суриной. Анна Викторовна сказала, что чувствовала, что Арина замешана в этом деле больше, чем кажется на первый взгляд. Я подтвердил ее слова и рассказал, что до замужества Арина была содержанкой Епифанова, и он снимал для нее дом в Слободке. Кажется, мы снова разговариваем!       — Яков Платонович! — рассмеялась Анна.       — Продолжайте, Анна Викторовна, — улыбнулся Штольман.       22 марта 1889 года.       С самого утра отправились с Антоном Андреевичем к Арине. Она призналась, что имела с Кириллом Артемьевичем близкие отношения. Не сказала об этом раньше, потому что не хотела, чтобы об этом знал муж. Арина утверждала, что любила Епифанова, и для них обоих было трагедией то, что они не могли узаконить свои отношения, ведь Епифанов был женат. Когда он пропал, она решила, что он ее бросил. Он не приходил, не отвечал на письма. Она навела справки и узнала, что он исчез. Не поверила. Сказала, что и представить не могла, что он убит. С будущим мужем познакомились уже после исчезновения Епифанова. Она осталась одна, деваться ей было некуда, и она приняла предложение Сурина. Спросил ее о Егоре, не желает ли она изменить свои показания и по этому вопросу, но она твердо стояла на своем, что с Егором незнакома. Рассказал ей о покушении на Егора, которое произошло недалеко от ее дома. Выяснил, что ни у нее, ни у ее мужа алиби на время нападения не было. Они оба были дома, только она в мастерской, а он в доме.       Антон Андреевич не мог понять, если Арина убила Епифанова, то зачем пришла в полицию? Ей же было выгодно, чтобы тело никогда не нашлось. Но ведь тело нашел Егор, и что и кому он мог рассказать, непонятно. А при таких обстоятельствах лучше быстрее идти в полицию и, таким образом, избавить себя от подозрений. Однако мне был непонятен мотив убийства, ведь деньги у нее были только, пока Епифанов был с ней, когда его не стало, начались тяжелые времена.       От Арины отправился к родителям Егора Фомина.       — Ты, правда, думал, что Арина могла убить, — Анна удивленно смотрела на мужа.       — Знаешь, Аня, я за время службы и не такое видел... Кстати, утром произошло еще кое-что, — задумчиво произнес Яков Платонович, — когда Коробейников с Егором подходили к дому, то увидели, как оттуда вышли Лассаль с отцом мальчика. Антон Андреевич постарался проследить за ним, но не смог, куда уж ему… Фомин старший был очень хорошим механиком, и я был уверен, что его привлекли к работе на полигоне. Подумал, что Лассаль пришел именно по этому поводу. Мне нужно было это проверить и предостеречь Фомина от лишней болтливости на эту тему. Разумеется, так и было, француз действительно расспрашивал Фомина-старшего о его работе, но тот ничего не рассказал. Мне пришлось сказать, что Лассаль из жандармерии, дескать, проверял, как Фомин соблюдает секретность. Иногда лучше солгать, свои-то, жандармские, пострашнее будут, чем какие-то там «шпиёны». Заодно спросил, как так получилось, что Егор оказался на улице ночью и один. Фомин пообещал впредь лучше смотреть за мальчиком…       23 марта 1889 года.       Утром в управлении меня встретил кипящий праведным гневом Коробейников. Оказывается, один из унтер-офицеров, Синельников, рассказал дочери покойного Епифанова Надежде о том, что о месте, где был обнаружен труп, мы узнали от Арины Суриной, и получил от нее в благодарность десять рублей. Попросил Антона Андреевича составить по этому поводу рапорт.       — Правильно, а с самого утра я встретился с филерами. Они подтвердили, что видели, как Лассаль приходил к Фомину-старшему, видели они и Коробейникова с Егором. Фомин-старший, действительно, работает на полигоне, там что-то строится в строгой секретности. Кроме того, пару недель назад там же появился англичанин, то ли ученый, то ли инженер, правда ни имени его, ни чем он там занимается пока выяснить не удалось. Живет он под охраной военных, на полигоне бывает ежедневно. Велел продолжать наблюдение за французом, да быть поосторожнее, а то ведь даже Нежинская их раскусила, чего уж об остальных говорить. Еще велел узнать, кто такой англичанин. На этом мы и расстались.       Едва я успел закончить с Коробейниковым, как пришел муж Арины, Сурин. Он желал дополнить показания жены, чем меня немало удивил. Пригласил его в свой кабинет. Оказывается, ему не терпелось сообщить мне, что Арина солгала: они были помолвлены, когда она связалась с Епифановым. Девушка все ему рассказала, и они расстались. Однако он всегда оставался рядом как друг, надеялся, что Арина к нему вернется. Надо сказать, он был уверен, что Арина предпочла ему Епифанова исключительно из меркантильных соображений. Но мне девушка сказала, что любила Епифанова. Но, похоже, Сурин в это не верил, сказал, что никакая девушка не признается в том, что живет с человеком старше себя из-за денег. В этом был свой резон. По поводу вечера, когда было совершено покушение на Егора, повторил то же, что и жена: он был дома, она в мастерской.       Вечером возле дома Епифановых была убита Арина Сурина. Ее обнаружил дворник и сразу же сообщил хозяйке, Надежде Епифановой. Та отправила его за полицией. Прибывшие на место городовые рассказали, что им показалось, будто Надежда обыскивала труп девушки. Она упорно отрицала свое знакомство с Ариной. Антон Андреевич напомнил ей, что она заплатила десять рублей за то чтобы узнать ее имя. Но Надежда продолжала утверждать, что никогда раньше с Ариной не встречалась. Пригласил ее утром в управление.       Вернулся городовой, которого я отправил к Суриным домой, чтобы известить о произошедшем мужа, но дома его не оказалось. Мы с Коробейниковым отправились туда. Сурина все еще не было, и мы вскрыли входную дверь отмычкой. Во время обыска нам удалось обнаружить испачканную кровью мужскую рубашку и пропахший хлоралом конверт. Вскоре появился Сурин. Он утверждал, что был в Ярославле, и только что вернулся на вечернем поезде. Сообщил ему о смерти жены. Должен признать, либо он хороший актер, либо невиновен. Спросил его о крови на рубашке, он утверждал, что порезался, когда брился. Очень горевал о смерти жены.       24 марта 1889 года.       С самого утра допрашивал Надежду Епифанову. Она по-прежнему все отрицала, но нам удалось обнаружить письмо, которое она написала Арине, в котором приглашала ее зайти. Надежда призналась, что письмо написала, однако до этого с Ариной знакома не была. Я предположил, что она собиралась обсудить с Ариной ее любовные отношения с отцом. Сказал, что этот факт уже установлен следствием. Также следствию было известно, что их отношения с батюшкой в последний год жизни ухудшились. Она знала, что у ее отца появилась молодая женщина. Матушка ее болела, и это приносило ей страдания. А в перспективе — женитьба отца на молоденькой женщине, дети, которые станут претендовать на наследство… Внезапно Надежда догадалась, что может оказаться подозреваемой в убийстве отца и Арины. Сказала, что искала у Арины записку, потому что боялась, что мы подумаем на нее. Честно говоря, я сомневался, что она может быть убийцей, прямых улик против нее не было, но и сбрасывать ее со счетов тоже было рано.       Не успела уйти Надежда Епифанова, как в управлении появилась Анна Викторовна. Она так спешила сообщить мне о смерти Арины Суриной, что слегка раскраснелась и чуть-чуть запыхалась. У меня даже дыхание перехватило, как она была хороша!       — Яков Платонович! — возмущенно воскликнула Анна.       — Правда и ничего кроме правды! — рассмеялся Яков.       — Между прочим, Арина явилась мне прямо на улице, вот я и побежала, думала, вдруг, вы не знаете… — сказала Анна.       — Я так и понял, — все еще улыбаясь кивнул Штольман.       — Да ну Вас, Яков Платонович!       Рассказал ей об обстоятельствах смерти Арины Суриной. Она тоже подумала, что убийцей может быть Надежда. Я объяснил, почему не особенно верю в эту версию. Надежда, конечно, девушка крепкая, и нервы у нее, что стальные канаты, но она искала у Арины свое письмо. Если бы она была убийцей, то забрала бы письмо сразу после убийства, а не ждала, когда ее позовут к убитой. Анна очень переживала за Егора Фомина. Я считал Егора ключевым свидетелем по делу, который, скорее всего, видел убийство Епифанова, значит, ему действительно угрожает опасность. Убийца может снова попытаться от него избавиться, ведь едва ли он верит в переселение душ. У меня из головы все не шел этот запах хлорала, о котором рассказал Егор. Внезапно я вспомнил, что Сурин упоминал о том, что болен ревматизмом, и вполне мог использовать это средство как обезболивающее. Отправил Антона Андреевича на станцию, проверить, точно ли все так, как рассказал Сурин. Коробейников привез вчерашний табель движения поездов. Оказывается, поезд, на котором якобы приехал Сурин, опоздал на полтора часа. То есть он оказался в городе на полтора часа раньше поезда, а значит, алиби на время убийства жены, у него не было. Мы с Антоном Андреевичем немедленно отправились к Сурину, и как выяснилось, едва не опоздали. Когда мы вошли в распахнутую настежь дверь, то увидели такую картину: избитый окровавленный Сурин лежал на полу, а Анна Викторовна обнимала и поддерживала не менее избитого Егора.       Задержанный Сурин продолжал все отрицать ровно до тех пор, пока не понял, что алиби у него нет, а, напротив, то, что он заранее купил билеты на вечерний поезд, а сам при этом приехал на дневном, говорит о хладнокровной подготовке убийства. Он признался в убийстве жены, сказал, что она начала подозревать его в покушении на Егора. Однако я думал, что она подозревала его в убийстве Епифанова. Егор все вспомнил, он действительно видел, как Сурин убил и спрятал в овраге тело купца Епифанова.       P.S. К сожалению, суд не принял показаний Егора Фомина, и Сурин был осужден только за убийство своей жены. Я так и не понял, почему ему было так важно, чтобы мы думали, что он убил ее не из ревности. Лично мне показалось, что он решился на убийство, когда понял, что она всегда любила другого человека, даже когда он умер.       — Яков Платонович, да неужели? А я-то думала, вы не видите магии человеческих отношений! Но, похоже, в отношениях Сурина, Епифанова и его жены Вы все-таки разобрались! — Анна улыбаясь смотрела на мужа.       — Именно это я и сказал вам, Анна Викторовна, когда вы пришли ко мне после суда над Суриным. Помните? — Яков поднялся и подошел к жене.       — Да, я помню... Я тогда встретила на улице Егора, он сказал мне, что Епифанов его больше не тревожит, и я поняла, что он осужден... — задумчиво сказала Анна. — А еще он признался мне, что к нему приходит Арина. Они разговаривают, смеются, шутят...       — А ведь ты мне тогда ничего этого не рассказала, хотя я спросил про Егора, — Яков Платонович взял Анну за руку и помог ей подняться. — Почему?       — Ну как же я могла? — возмутилась Анна. — Вы бы снова надо мной посмеялись... Вы ведь так и не поверили, что в Егора вселяется дух Епифанова...       — В тот день, когда я тебя увидел, то подумал, что готов поверить в духов, в видения, в вещие сны, в черта и в дьявола, лишь бы ты вот так, без предупреждения входила в мой кабинет и улыбалась мне, — Яков привлек к себе жену и коснулся губами ее волос.       Внезапно Анна почувствовала знакомый холодок, скользнувший по спине. Она быстро оглянулась, выскальзывая из объятий мужа, но в кабинете никого не было...       — Аня, что с тобой? Ты кого-то видишь? — встревоженно спросил Яков.       — Нет, дух не пожелал показаться, — вздохнула Анна. — Ты помнишь, мы должны вызвать дух Нины Аркадьевны?       — Да помню я, — поморщился Яков.       — Тогда давай сегодня, когда дети лягут спать вечером, — Анна Викторовна посмотрела на мужа.       — Как хочешь...       — Пап, мам! — в дверях кабинета стоял Митя, — А мы пойдем сегодня на улицу? Надо у крепости стены отремонтировать...       — Конечно, пойдем! Зови Сашу, и одевайтесь! — Яков Платонович улыбнулся сыну. — Аня, ты с нами?       — Конечно, как же Вы без меня будете стены ремонтировать? — улыбнулась Анна.