Дневник Штольмана

      Как и положено, после Крещения ударили морозы. Холод стоял такой, что в лесу скрипели и валились деревья, а иной раз можно было услышать страшный сухой треск — это рвались от корней до макушки старые липы, да так и оставались умирать, стоя в полный рост, как солдаты на передовой.       Все семейство Мироновых-Штольманов предпочитало проводить эти дни дома, стараясь пореже и только в самом крайнем случае покидать натопленные комнаты. Даже Ричард с Вильгельмом, известные своей любовью к длительным зимним прогулкам и валяниям в снегу, лишь на несколько минут решались выскочить на улицу. Они старались побыстрее закончить свои собачьи дела, чтобы кубарем вкатиться в дом, стряхивая с себя тучу ледяной пыли и принося запах морозной свежести. Потом они устраивались как можно ближе к пылающему жаром камину или жарко натопленной печи, и постанывая и похрюкивая от удовольствия самозабвенно валялись кверху брюхом на мягком ковре, высоко задирая короткие толстые лапы.       Пользуясь случаем, Анна Викторовна много занималась с детьми грамматикой, английским языком, а иногда и рисованием, тем более что прошедшие праздничные дни были решено считать каникулами, а, значит, занятия были отменены. В свободное время дети прибегали в большую гостиную на первом этаже дома, забирались с ногами на диван, и слушали неспешные рассказы дедушки Петра об опасных приключениях и дальних странах, где ему довелось побывать, представляя себя то пиратами в океане, то путешественниками в джунглях, то разбойниками в лесах…       Яков Платонович решил, что неплохо бы Дмитрию Яковлевичу попробовать научиться играть в шахматы. Сам он освоил и навсегда полюбил эту игру в более старшем возрасте, в старших классах гимназии, но считал, что Митя справится и сейчас. На свет был извлечен старый самоучитель Анны Викторовны, много лет назад подаренный ей Петром Ивановичем, тот самый, из-за которого кипели страсти между Анной и Яковом после расследования дела Ферзя. Но кто теперь об этом помнил? Митя сразу же увлекся игрой и делал большие успехи, все острее оттачивая свой математический ум и стараясь составить достойную конкуренцию отцу и деду, Виктору Ивановичу. Сам Яков Платонович давно обрел в лице тестя достойного соперника в шахматных баталиях. Уже много лет, не реже одного-двух раз в неделю, он просиживал за шахматной доской и рюмочкой французского коньяка в его кабинете едва ли не до полуночи, вызывая неудовольствие Анны Викторовны, которое, правда, ему всякий раз удавалось успешно загладить той же ночью.       Мария Тимофеевна извлекла из недр старинного шкафа толстый фолиант с кулинарными рецептами, доставшийся ей по наследству от матушки, и много времени проводила на кухне с Прасковьей, а иногда и с Анной, обучая молоденькую Настю кулинарному искусству.       Вечерами, когда дети укладывались спать, Анна и Яков неизменно оказывались в кабинете. Яков, как правило, разбирал почту и отвечал на письма, а Анна что-нибудь читала или помогала мужу разбирать письма. Про дух госпожи Нежинской Штольманы старались вспоминать пореже. Яков Платонович, как и собирался, написал письмо генералу в отставке Варфоломееву, где изложил свою просьбу о помощи и вопросы, на которые ему хотелось бы иметь ответы. Теперь оставалось только ждать. Ответное письмо не могло прийти раньше, чем через двенадцать-пятнадцать дней, и это в лучшем случае. А ведь Варфоломеев мог чего-то и не помнить, а если ему пришлось бы прибегнуть к архивам своего бывшего ведомства, то на получение внятного ответа мог потребоваться не один месяц.       Между тем дух Нины Аркадьевны больше не появлялся: то ли она понимала, что для того, чтобы выполнить ее просьбу Якову Платоновичу нужно время, то ли опасалась являться пред светлые очи Анны Викторовны после того, как показала ей свои воспоминания о свидании с Яковом в гостинице Затонска. Хотя ничего уж слишком предосудительного в этих воспоминаниях, пожалуй, и не было: они всего лишь сидели на диване в гостиной Нины Аркадьевны, однако сама ситуация, в которой они находились, не оставляла сомнений в цели их встречи. Анна Викторовна старалась не думать о том, что ей пришлось увидеть, и не злиться на мужа. Ведь, в конце концов, это были «дела давно минувших дней», когда их с Яковом отношения и отношениями-то назвать было трудно. Однако ни ей, ни ему эти воспоминания радости, уж точно, не доставили.       …Яков Платонович закончил длинное деловое письмо своему поверенному, в котором высказал пожелания относительно акций некоторых компаний, вложил его в конверт, запечатал, написал адрес и наклеил марку. Завтра утром Михеич отнесет его на почту, и письмо уйдет адресату.       Яков посмотрел на жену. Анна Викторовна, поджав ноги, сидела на диванчике и увлеченно читала. У нее в руках была новомодная книга английского писателя сэра Артура Конан-Дойла «Приключения Шерлока Холмса» на английском языке, которую Петр Иванович специально заказал для Анны во время своей последней поездки в Лондон. Яков Платонович с улыбкой наблюдал за женой: по ее лицу можно было, не глядя в книгу, прочитать обо всех перипетиях сюжета. Прошло несколько минут, а Анна даже не замечала, что за ней пристально наблюдают. Наконец, она, видимо, дочитала до конца очередной рассказ, потому что тяжело вздохнула, с сожалением взглянула на часы, и только тогда обратила внимание, что муж с улыбкой наблюдает за ней, подперев голову рукой.       — Ой, Яша, ты закончил? — спросила Анна в некотором смущении.       — Уже давно. Жду, когда ты дочитаешь, — улыбнулся Яков. — Что в этой книге такого интересного? Неужели про того сыщика, о котором рассказывал Петр Иванович, как его?... Шерлок Холмс, кажется? Странное имя…       — Да, про него, — кивнула Анна. — Ты даже не представляешь, как это здорово! Я тебе потом переведу…       — Неужто интереснее, чем дело Ферзя или дело утопленниц? —усмехнулся Штольман. — Вот никогда бы не подумал, что выдуманные истории могут быть интереснее, чем настоящие.       — Нет! Ну, конечно, участвовать в настоящем расследовании, совсем не то, что про него читать, — вздохнула Анна Викторовна, а про себя подумала: «Вот только где его теперь взять, настоящее расследование?», — и добавила: — Кстати, Шерлок Холмс очень похож на тебя, даже внешне, а доктор Уотсон на Антона Андреевича, только старше… Хотя, и на Александра Францевича тоже похож… Но на Антона Андреевича — больше…       — Ну, конечно! — рассмеялся Штольман. — А на тебя там, случайно, никто не похож?       — Нет, на меня никто не похож, — вздохнула Анна и ехидно добавила: — Зато, там есть некая особа, Ирен Адлер, чем-то Нину Аркадьевну сильно напоминает. А профессор Мориарти, главный злодей — ну вылитый Кирилл Владимирович…       — Аня, давай, пока ты не перевела мне всю книгу, мы про настоящие расследования почитаем? — весело произнес Штольман и показал Анне дневник.       — Давай! Только читать буду я, — кивнула Анна. — А то вдруг тебе захочется пропустить что-нибудь интересное…       Анна отобрала у мужа дневник и начала его листать, пока не нашла нужное место.       18 мая 1889 года.       С самого раннего утра нас вызвали в дом к купцу Привалову. Прямо во дворе дома был жестоко убит его приказчик, Иван Силантьевич Вешкин. На теле были видны страшные раны, оставленные, очевидно, каким-то животным. В руке убитого я обнаружил клок светлой шерсти, которую он, видимо, вырвал у нападавшего. Купец Привалов, который был хорошим охотником, сразу же определил, что шерсть волчья, однако звериные следы вокруг трупа, скорее, медвежьи, для волка они были крупноваты. Что-то странное выходит, ну не могли же волк с медведем вместе во двор к Привалову прийти? Поручил Коробейникову, после того, как сделает фотографии, отыскать мне егеря и проводить его в мертвецкую, чтобы посмотрел, что за зверь мог оставить на теле такие страшные раны, если, конечно, это вообще зверь. Пока мы все стояли вокруг тела убитого, приваловская челядь высказывала предположение, что убил Ивана Силантьевича местный затонский оборотень, они будто бы и вой его ночью слышали. Ну вот, началось! Мало мне было духов, так теперь еще и оборотни появились!       Эх, Анна Викторовна! Как же я без Вас-то?       Однако, интересно, что вой они слышали, а вот крики человека, которого зверь рвет, будто бы нет.       Пошел в дом опросить прислугу. Ничего интересного они мне не сказали, пожалуй, кроме того, что накануне приказчик Вешкин ходил зачем-то к кузнецу Тихону, да только «дело у них, видать, не заладилось», потому что когда Вешкин вечером умывался, то на полотенце осталась кровь, губа у него была сильно разбита.       Кузнец Тихон не отрицал, что Вешкин был у него, обозвал убитого «шельмой», платить, дескать, не любил, вот и в этот раз не заплатил, хотя работу кузнец выполнил. Спросил, что за работа, он ответил, что приказчик просил его изготовить ключ по образцу, что принес, а вот денег не заплатил. Спросил, не из-за денег ли они драку затеяли? Сказал, что к нему Вешкин уже пришел с разбитой губой, а между ними драки не было. Алиби на минувшую ночь у Тихона не было.       После кузнеца отправился в мертвецкую, нужно было узнать точную причину смерти Вешкина, вдруг какая неожиданность? Но никаких неожиданностей не случилось, приказчик умер от потери крови, произошедшей вследствие полученных им глубоких рваных ран. Но, кроме этих ран, обнаружилось, что Вешкин перед смертью был сильно избит. Предположил, что убитый мог потерять сознание, а потом уже на него напал зверь. В это время в мертвецкой очень удачно появился мой давний знакомый, егерь Ермолай Алексеевич, явившийся по моей просьбе. Кроме его консультации по трупу, у меня было к нему еще одно дело.       Похоже, что и Ермолай был не совсем уверен в том, что за зверь убил приказчика. Следы от когтей на волчьи не похожи, слишком острые, а вот следы от зубов вполне волчьи, да и клык, что доктор обнаружил в ране, точно был волчьим. Однако это тоже показалось Ермолаю странным, он сказал, что никогда не видел, чтобы у волков выпадали зубы.       Картина вырисовывалась такая: кто-то ударил Вешкина, тот потерял сознание, а на запах крови явился волк. Правда, Ермолай считал, что если волк подошел так близко к человеческому жилью, то он был очень голоден.       — Мне нужно было поговорить с Ермолаем Алексеевичем еще по одному вопросу, — сказал Яков, прерывая Анну Викторовну. — Мне нужна была помощь. Хотел попросить его присмотреть за англичанином Гордоном Брауном, что поселился в усадьбе Михайловское. Филерам в лесу делать было нечего, их бы там сразу заметили. Егерь про англичанина знал, но его честной натуре претила слежка даже из лучших побуждений. Уговорить его удалось с большим трудом. Зато теперь я был спокоен, Ермолай даст мне знать обо всем, что там будет происходить.       Пока мы беседовали с Ермолаем на улице, мне показалось, что в мертвецкую проскользнула Анна Викторовна.       Хотя она и не уехала, как собиралась, из Затонска, не виделись мы с ней около месяца. О том, что она осталась, я знал от Коробейникова. Весь этот месяц Антон Андреевич, со свойственными ему деликатностью и тактом, сообщал мне новости о барышне Мироновой, так что я был в курсе происходящего. Я терялся в догадках, пытаясь понять, что заставило ее передумать и не покидать Затонск. Где-то в самой глубине души у меня была надежда, что это из-за меня, но я гнал ее прочь, видимо, боялся разочароваться. В какой-то момент я решил, что ее просто не отпустили родители, и запретил себе об этом думать.       Когда я вернулся в мертвецкую, то увидел, что Анна Викторовна с Александром Францевичем о чем-то мило беседуют, едва не опираясь на прикрытого простыней покойника. Оказывается, они решили обсудить какую-то местную легенду, очень мило, и, главное, место подходящее.       — На самом деле, я пришла к тебе, но ты был занят, — обиделась Анна. — Вот я и пошла к Александру Францевичу… Заодно расспросила его про нашу местную легенду об оборотне… А он рассказал мне про Василину… про настоящую, ту, что повесилась…       Спросил у Анны Викторовны, не могу ли я чем-то помочь, она, не поднимая на меня глаз, ответила, что ей уже помог доктор, поблагодарила его и вышла. Я быстро подхватил свои вещи и, провожаемый понимающим взглядом Александра Францевича (иногда мне кажется, что он знает про меня все), бросился следом за ней. Ведь за чем-то она все-таки приходила? Ведь не для того же, чтобы рассказать доктору Милцу местную сказку? Кроме того, сейчас, когда мне представился шанс извиниться, я не хотел его упускать.       Должно быть, от волнения я остановил Анну Викторовну весьма подходящим по случаю вопросом, не проводит ли она уже вскрытия вместе с доктором. Она ответила, что пришла, потому что в управлении ей сказали, что я здесь. Замечательно, и что? Почему тогда она решила уйти, не сказав мне ни слова? В конце концов, это моя щека горела еще неделю после нашей последней встречи.       — Правда, неделю? — Анна Викторовна виновато посмотрела на мужа.       — До сих пор горит, как вспомню, что я тебе тогда наговорил, — кивнул Яков. Анна вздохнула и коснулась рукой левой щеки мужа, а он сейчас же прижал ее к губам. Спустя некоторое время Анна продолжила чтение.       Видимо, стараясь не раздражаться, Анна Викторовна быстро заговорила по существу: оказывается, у нее есть основания полагать, что последнее убийство связано с самоубийством девушки Василины, которое произошло десять лет назад. Ответил, что приму это к сведению, она посмотрела на меня, как на идиота, боюсь не зря, и снова собралась уходить. Сейчас, когда мы снова разговаривали, мне очень не хотелось ее отпускать. Спросил, не показалось ли мне, что она избегает встреч со мной после той размолвки. Она вдруг резко ответила, что это я ее избегаю… Я был несколько ошарашен, ведь это было не так, просто я не искал встречи, боялся, что она не захочет меня видеть… Не имел возможности объясниться… Она сказала, что теперь это не имеет значения… Как это, не имеет? Почему? Я все-таки попросил у нее прощения за то, что подумал, и то, что ей наговорил тогда… Сказал, не знаю, что на меня нашло… Солгал, конечно, все я отлично знал… А она снова сказала, что это не важно… Сказала она это таким тоном, что у меня вдруг появилась надежда, но я решил удостовериться и спросил, прощает ли она меня… А она вдруг сказала, что уже простила меня тем, что не уехала из Затонска, и я мог бы это понять, а не вести себя так, будто это она меня оскорбила... Честно говоря, я растерялся… А она продолжала меня удивлять: сказала, что я сам просил ее остаться, да еще таким экстравагантным способом… О чем она говорит? Я ничего не просил никаким способом… Я понимал, что чего-то не понимаю, но не мог понять, что именно я не понимаю… В итоге, Анна Викторовна снова обиделась и ушла, а я так и остался стоять как дурак посреди улицы, не имея ни малейшего представления, о чем она мне только что говорила…       — Я никак не могла понять, почему ты так странно себя ведешь? — сказала Анна, закрывая дневник. — Сам прислал Нину Аркадьевну, сам попросил остаться, а теперь делаешь вид, будто не понимаешь, о чем я говорю… Я уж подумала, что ты хочешь надо мной снова посмеяться…       — А я и в самом деле не понимал, о чем ты говоришь. Я же не знал, что у тебя побывала Нежинская, — усмехнулся Яков и задумчиво добавил: — А ведь у нее почти получилось поссорить нас окончательно… <tab>После разговора с Анной Викторовной отправился дальше, ведь если к кузнецу приказчик пришел уже с разбитой губой, значит, драка должна была быть до этого. Половой в трактире, где накануне убийства был управляющий Никишин, сказал, что драки не было: управляющий Никишин дал Вешкину один раз в зубы и все… Действительно, какая драка? Спросил, был ли вчера в трактире кузнец, половой ответил, что не был, кузнец — мужик правильный, в трактире гость редкий. Вот как! Значит, Никишин сказал неправду, что Вешкина не было в трактире, и про драку умолчал… Надо с ним поговорить.       Снова вернулся в дом Привалова. На этот раз Никишин признался, что видел Вешкина в трактире и дал ему в зубы, сказал, что Вешкин был вредный, стал читать ему мораль, вот он и не сдержался. А не рассказал мне об этом, потому что боялся, что подумают, будто он убил.       Тем временем, Антон Андреевич, выяснил, что Привалов никакого ключа не заказывал, и Вешкина к кузнецу не посылал. Да и ключа у приказчика не было только одного, того, что от сейфа.       Как и следовало ожидать, денег в сейфе не оказалось!       После проведенного в доме Привалова обыска небольшую часть тех денег удалось найти. Они оказались в подушке, в комнате управляющего Никишина. Сам он клялся, что денег не только не брал, но даже и в глаза их никогда не видел. Когда мы забирали управляющего в полицию, прибежала жена Привалова Ирина и стала объяснять, что Никишин не вор, а деньги ему подбросили. Это было странно слышать от женщины, чьего мужа только что обокрал этот самый Никишин. Похоже, Ирина Привалова знала больше, чем хотела рассказать. Спросил Никишина, где он был в ночь убийства, ответил, что здесь, в своей комнате. Спросил Ирину, может ли она это подтвердить, ответила, что не знает, где он был. Хотя что-то подсказывало мне, что они оба лгут, но официально алиби у Никишина не было. Ну тогда расклад мог быть таким: Никишин и Вешкин были в сговоре, вместе обокрали Привалова, только деньги поделить не смогли, оттого и подрались в трактире, потому и убил Никишин Вешкина, видно тот долю побольше захотел. Никишин все отрицал. Приказал Коробейникову доставить его в управление. Сам задержался буквально на минуту, чтобы посоветовать Ирине Приваловой еще раз подумать, от ее показаний, как я предполагал, сейчас в прямом смысле зависела жизнь Захара Егоровича Никишина.       Показал Тихону ключ от сейфа Привалова. Тот подтвердил, что сделал ключ именно с него, сделал и отдал Вешкину, и где он теперь — не знает.       На допросе в управлении Никишин продолжал все отрицать: денег не брал, ключ от сейфа никогда не видел, Вешкина не убивал. Попробовал спросить его об отношениях с Ириной Приваловой. И здесь все отрицал, хотя я видел, что это неправда. Пришлось отправить его в камеру.       Антон Андреевич считал, что убийство раскрыто, имея в виду задержанного Никишина, но я не разделял его оптимизма. Все, безусловно, указывало на него, но я был уверен, что это не он, и рано или поздно Ирина подтвердит его алиби. Но кто-то же это спланировал, подготовил, подбросил ему в комнату деньги, а ведь спланировать то, что появится волк, и вовсе было невозможно. Значит, это был не волк, а человек, который волком только прикрывался.       — А мне все не давала покоя эта легенда про оборотня… Василина приходила ко мне несколько раз и всегда в сопровождении волка. Я точно знала, что она хочет мне что-то сказать… Дядя предположил, что, возможно, убийца — человек, который считает себя волком… Ну, помнишь, я тебе тогда рассказывала, болезнь ликантропия…       — Да, вот только доктор Милц такой болезни не знал, — улыбнулся Яков. — Точнее, он знал, что это просто сказка…       Ночью в доме Привалова произошло еще одно убийство. Прямо в своей комнате, запертой изнутри, была убита Ирина, ее истерзанное хищником тело нашел муж.       19 мая 1889 года.       С самого утра мы с Коробейниковым снова были в доме Привалова. Мой помощник уже успел опросить прислугу, и все они, как один, утверждали, что видели существо с волчьей головой и хвостом, которое бежало к лесу на двух задних лапах как человек. Вот только у человека нет задних лап… И как, позвольте узнать, оборотень мог пробраться в окно спальни на втором этаже, да так, что его никто не видел? Крыльев у него нет, значит, приставил лестницу, а потом ее убрал, значит, есть руки… А как он узнал, где окно спальни? Значит, бывал в доме раньше, или кто-то ему сообщил, Никишин, например. Выходит, Вешкин мертв, Никишин в камере, есть кто-то третий? Оборотень? Смешно… А самое непонятное во всем этом, зачем весь этот огород городить? Деньги они уже взяли, мы нашли только малую часть, почему сразу не сбежали? Зачем весь этот маскарад? Вопросы-вопросы, и никаких ответов… Неожиданно мое внимание привлекла Анна Викторовна, которую к дому Привалова не пропускал городовой. Велел ее пропустить, хотя и не испытывал особой радости от ее присутствия. Наш последний разговор оставил после себя странное впечатление и требовал продолжения, а мне сейчас было совсем не до этого. Отправил Коробейникова, который, конечно же, при виде Анны Викторовны расплылся в лучезарной улыбке, осмотреть окрестности. Оказывается, она пришла не ко мне, она хотела побывать на месте убийства. Доставил ей эту маленькую радость. Сам тоже пошел в дом, мне нужно было поговорить с хозяином. Однако Привалов закрылся в кабинете и никому не открывал. Тогда решил поговорить с прислугой. Спросил, кто бывает в доме чаще всего. Назвали мне Голощекина, чучельника, хозяин ходил с ним на охоту, да и Никишин с ним тоже дружил.       Проходя мимо спальни, где была убита Ирина Привалова, увидел, что Анне Викторовне стало нехорошо. Помог ей подняться. Она сказала, что видела огромную лапу с когтями, которые вонзались в тело. Ну, конечно! Все верно, раз есть духи, значит, есть и оборотень, все логично. Анна была уверена, что легенды не рождаются на пустом месте, уж если есть легенда об оборотне, должен быть и оборотень. А я был уверен, что убийца — человек, который прикрывается этой легендой, надеясь уйти от наказания. Анна Викторовна почему-то считала, что оборотнем может быть человек, больной ликантропией, однако ни я, ни доктор Милц ничего о такой болезни не слышали…       Хотя это было не вовремя, да и место не совсем подходящее, и все-таки мы должны были объясниться… Я должен был знать, неужели она и вправду осталась в Затонске из-за меня… Она почему-то снова решила, что я над ней издеваюсь… Она не желала разбираться и потребовала оставить ее в покое…       — Аня, почему ты не рассказала мне о визите Нежинской? — спросил Яков Платонович. — Если бы мы сразу все выяснили, нам обоим было бы гораздо легче…       — Потому что я была уверена, что это ты ее ко мне прислал, что я должна была рассказывать? — возмутилась Анна. — Я ждала, что ты как-то объяснишь ее туманные намеки… А ты вдруг спрашиваешь, не из-за тебя ли я осталась… Ну и что я должна была тебе ответить?...       — Да, Нина Аркадьевна — гений интриги! — усмехнулся Штольман. — Запутала она нас обоих так, что мы еще долго друг от друга шарахались… Кстати, это ведь она заставила тебя остаться в Затонске, думаю, Кирилл Владимирович уже тогда имел на тебя виды…       — Скорее уж не на меня, а на мой дар — усмехнулась Анна. — Продолжаем?       Узнав о смерти Ирины Приваловой, Никишин признался, что у них была связь, утверждал, что они любили друг друга. Предположил, что Вешкин все узнал, вот Никишин его и убил. Но тот сказал, что не убивал, только ударил, когда Вешкин денег потребовал за молчание. Никишин сказал, что в ночь убийства был на сеновале с Ириной, поэтому убить не мог. Тогда я предположил, что Ирину мог убить Голощекин, чтобы она его не выдала, как сообщника в краже денег. Никишин ответил, что он не сообщник, а просто приятель. Оказывается, Привалов пообещал награду за оборотня, так Голощекин обещал его пристрелить, да, видно, не смог… А еще он рассказал, что его укусил волк, так он после этого стал лучше видеть и слышать, да и сил прибавилось… Стоп, стоп! Что-то подобное мне Анна Викторовна уже говорила. Ликантропия — болезнь, при которой человек, укушенный волком, считает, что сам превращается в волка!       — Вот видишь! — торжествующе произнесла Анна. — Я тоже еще раз сходила к доктору Милцу, и он вспомнил, что у него месяца полтора назад был пациент, которого укусил волк, он был агрессивен и очень силен, впадал в беспамятство и даже галлюцинации у него случались… Мы с доктором посмотрели записи и нашли его адрес…       — Там я тебя и обнаружил, когда ты с женой Голощекина разговаривала, — улыбнулся Яков.       — Когда ты пришел, она пыталась меня прогнать, — хихикнула Анна. — Какие уж тут разговоры…       Уж не знаю, каким образом, но Анна Викторовна тоже нашла укушенного волком Голощекина. В его вещах я довольно быстро обнаружил ключ, тот самый, что сделал кузнец Тихон. Однако произведенный обыск больше ничего не дал, мы перетрясли весь дом, но денег Привалова не обнаружили. Когда обыск был уже закончен, появился сам виновник торжества. Надо сказать, что выглядел он скверно, но сопротивлялся отчаянно, раскидал нас, как слепых котят, откуда только силища такая взялась? Больше всех в схватке пострадал Коробейников, ему Голощекин прокусил руку, и теперь Антон Андреевич страшно переживал, не превратиться ли он в оборотня. Как только Голощекин был связан, я послал городового за доктором Милцем. Доктор подтвердил, что именно этот человек приходил к нему полтора месяца назад по поводу того, что его укусил волк. Надо сказать, что все описанные им тогда симптомы доктор списал на беспробудное пьянство. Жена его сообщила, что в последнее время он почти не ест, только пьет что-то из своей фляги. Отдал флягу на экспертизу Александру Францевичу, уж не знаю, что в ней было, но, судя по запаху, вещь забористая! Сам Голощекин в нашей беседе не участвовал, он был привязан к стулу и, похоже, мало что понимал в происходящем. Надо заметить, что вся эта комбинация казалась мне чересчур сложной для простой кражи, что-то мы все-таки упускали…       Но это был еще не конец истории. В лесу охотники, которые под предводительством Привалова отправились за оборотнем, наткнулись на труп одного из своих товарищей. Как водится, никто ничего не видел и не слышал, охота есть охота, но убит он был точно таким же способом, что и Вешкин, и Ирина. Отправил всех любителей пострелять по домам, а сам решил сходить в усадьбу Михайловское, что была в двух верстах от места убийства. Я должен был предупредить обитателей усадьбы о том, что в городе и окрестностях происходят зверские убийства.       — На самом деле, — прервал Анну Яков, — мне показалось, что оборотень — хороший повод познакомиться с господином Гордоном Брауном. Как вскоре выяснилось, эта мысль показалось хорошей не мне одному. В гостях у господина Брауна уже была Нина Аркадьевна. Она и здесь меня опередила! Но как бы то ни было, цель моя была достигнута, я представился господину Брауну, и теперь у меня появилась возможность общаться с ним лично.       — Что было дальше? — спросила Анна Викторовна.       — А дальше господин Браун попросил меня проводить госпожу «Нежинский» в город, — усмехнулся Штольман.       — И ты, конечно же, не смог отказать, — съехидничала Анна.       — Ну, это бы выглядело странно, — пожал плечами Штольман, — Нина Аркадьевна всю дорогу весьма посредственно изображала, как она боится оборотня…       — И? — поторопила мужа Анна.       — И… все, — сказал Штольман, — Проводил ее до гостиницы и поехал домой спать…       Анна вздохнула и продолжала.       20 мая 1889 года.       С самого утра заехал к Александру Францевичу. Он уже провел анализ содержимого фляги Голощекина: помимо самогона в ней был еще один ингредиент, который доктор распознать пока не мог. Обнаружилась и еще одна странность: в ране на теле Вешкина доктор обнаружил волчий клык, но судя по следам зубов на теле Ирины Приваловой и убитого накануне охотника, все зубы у зверя были на месте. Получается, что убийца снял слепок с волчьей пасти и сделал инструмент, и я догадывался, кто мог это сделать.       Самого Тихона в кузне не оказалось, зато мы нашли бутыль с настойкой самогона на мухоморах, которой он потчевал Голощекина. Вот вам и секретный ингредиент! Коробейников нашел чертеж похожего на волчью пасть инструмента, но этого было недостаточно, нужен был сам инструмент, но его не было. Очевидно, Тихон забрал его с собой, возможно, он собирался еще кого-то убить. Он, конечно, должен был вернуться в кузню, потому что собрал вещи, очевидно, приготовился бежать. А еще он приготовил керосин, чтобы все сжечь.       Как всегда нам на помощь пришла Анна Викторовна! Ну никак не обойтись нам без нее! Она появилась очень вовремя и сообщила, что девушку из легенды, Василину, обесчестил и довел до самоубийства Привалов, у которого она в то время служила. Ну, а Коробейников догадался, что Тихон — возлюбленный Василины. А еще духи поведали Анне Викторовне, где искать Тихона и Привалова. Конечно, это именно Привалов был главной мишенью Тихона, это именно ему и мстил Тихон за смерть своей любимой. Меня даже не удивило то, что Анна Викторовна снова оказалась права. Мы подоспели как раз вовремя. Привалов с кляпом во рту был накрепко привязан к сухому дереву, на котором когда-то повесилась Василина. Тихон, поняв расклад сил, согласился сдаться после того, как Привалов признается в том, что сделал с его возлюбленной. Привалов признался, что изнасиловал Василину, однако смерти ее не хотел. Тихон сдержал слово и сдался.       Отправил арестованного с Коробейниковым в управление, а сам наведался к «ликантропу» Голощекину, по моим расчетам он уже должен был прийти в себя и быть способным к разговору. Там же застал Александра Францевича, проявлявшего большой интерес к феномену употребления настойки мухоморов. Я оказался прав, Голощекин вполне оправился и смог отвечать на мои вопросы. Рассказал, что о том, что его укусил волк, Тихону рассказал сам, по пьяни. Выяснилось, что и в ночь убийства Вешкина, и Ирины, он был с Тихоном. Рассказал Голощекин и о том, что после настойки ему казалось, что на руках у него появляется шерсть, и вырастают звериные когти. Доктор пояснил мне, что мухоморы вызывают сильнейшие галлюцинации. Он не помнил, как уходил от Тихона, но все время оказывался в лесу в шалаше. А ведь, выходит, Тихону удалось заставить всех, в том числе и самого Голощекина, поверить, что он и есть оборотень.       На допросе подозреваемого в убийстве трех человек кузнеца Тихона вызвался присутствовать сам полицмейстер Николай Васильевич Трегубов. Собственно говоря, я все уже знал. Знал, что ключ от сейфа заказала Ирина Привалова, потому что хотела сбежать с Никишиным. Знал, что Вешкин рассказал Тихону об их романе, и, воспользовавшись этим, Тихон подбросил деньги Никишину, чтобы подозрение пало на него. Вешкина ему пришлось убить, потому что тот узнал в нем возлюбленного Василины, а, значит, мог помешать. Ирину убил потому, что ее любил Привалов, хотел его заставить почувствовать, что значит терять любимую. Ну а охотника в лесу убил потому, что тот увидел его с «инструментом» в руках и обо всем догадался. А потом он нас поразил: украденные у Привалова деньги, все до копейки, он отдал в церковь на упокой души Василины.       Анна Викторовна закрыла дневник и тяжело вздохнула. Даже сейчас, спустя столько лет, она сочувствовала этому страшному и жестокому убийце, который убил трех человек и сам умер на каторге, чтобы дать покой душе своей возлюбленной Василины.       — А потом мы с Антоном Андреевичем еще много дней искали и опрашивали свидетелей, чтобы доказать вину Привалова в смерти этой девушки, — произнес Штольман. — Хотел тебя порадовать…       — Да… ты нашел меня на берегу реки, когда его арестовал… — кивнула Анна.       — Но ты снова ждала от меня чего-то другого, — усмехнулся Яков. — Честно говоря, ситуация стала для меня невыносимой…       — И ты не нашел ничего лучше, как потребовать от меня не вмешиваться в полицейские расследования, — продолжила Анна.       — А ты ответила, что тебе не интересно играть в сыщика, ты просто помогаешь людям, — согласился Яков.       — А потом, мы снова поссорились…       — Ты сказала, что никогда меня не простишь, — кивнул Яков Платонович. — Я решил, ну и пусть! Что я мог еще сделать? — и, улыбнувшись, добавил: — Ты была неприступна, как скала!       — Господи, какая же я была глупая! — покачала головой Анна Викторовна и взглянула на мужа. — Ведь я сама, своими руками, подтолкнула тебя к Нине...       — Аня, — предостерегающе произнес Яков, — мы договорились! Помнишь?       На лестнице послышались шаги, и в дверях появился Виктор Иванович.       — Ну, Яков Платонович! — громко произнес он, разводя руками. — Извольте пройти в мой кабинет! У нас с вами партия не доиграна… Аннушка! Отпускай уже мужа…       — Сейчас иду, Виктор Иванович! — кивнул Штольман и повернулся к жене, слушая, как тесть затопал по лестнице: — Вот видите, Анна Викторовна! Меня ваш батюшка заждался…       — Опять? Что-то вы с батюшкой зачастили с шахматами, — недовольно произнесла Анна. — Вот только после шахмат от вас почему-то все время пахнет коньяком…       — Некоторые считают, что хороший коньяк пахнет цветами, — рассмеялся Штольман.       — А некоторые что клопами, — съехидничала Анна.       — А вы, Анна Викторовна, берите пример с вашей матушки… Мария Тимофеевна никогда вашему батюшке слова поперек не скажет, — рассмеялся Штольман и добавил: — Я постараюсь побыстрее…       …Уже спускаясь по лестнице, Штольман вдруг вспомнил, как впервые услышал эту фразу: «Извольте пройти в мой кабинет!» В тот день он ужинал у Мироновых, это было в конце марта 1890 года, он только что вернулся в Затонск из Петербурга, где с него были сняты обвинения в убийстве Разумовского, и он получил назначение на прежнюю должность, а заодно и отпуск по ранению, спасибо Варфоломееву. Он все давно для себя решил и больше не хотел тянуть. Сегодня он собирался просить руки Анны Викторовны и попросил аудиенции у ее отца. Когда сразу после ужина Миронов-старший произнес эту фразу: «Извольте пройти в мой кабинет!», — то Штольман вдруг неожиданно почувствовал себя гимназистом, у которого классный наставник обнаружил под подушкой потрепанную колоду карт. А потом он вдруг подумал, что ему могут и отказать, а ведь никакого плана «Б» на этот случай он не предусмотрел… Да и правда, что за радость отдать единственную и любимую дочь замуж за полицейского сыщика?... И что ему тогда делать? В Анне он не сомневался, она выйдет за него и без благословения, можно, в конце концов, обвенчаться в той церквушке в лесу, где батюшка так благоволит влюбленным… Но он не хотел, просто не имел права отрывать ее от семьи и потом невесть сколько ждать прощения родителей… Но отступать было некуда, перед ним сидел Виктор Иванович и ждал… И он произнес ту магическую фразу, которую говорили, наверное, миллионы женихов до него, и столько же скажут после… «Я люблю вашу дочь и прошу ее руки!» — и замер, боясь услышать ответ… А Виктор Иванович вдруг молча поднялся, вынул откуда-то из шкафа графин и две рюмки и произнес:       — Рад, что вы наконец-то это сказали, Яков Платонович! Я уж не надеялся…       Он налил им коньяка, они, не говоря ни слова, чокнулись и выпили… Помолчали…       — Я так понимаю, Аннушка возражать не станет? — улыбнулся будущий тесть.       — Не станет, — согласился Штольман.       — Вот и хорошо, — Виктор Иванович снова наполнил рюмки. — А с Машей… с Марией Тимофеевной, я сам поговорю… Только я вам скажу, Яков Платонович… я понимаю, ваша жизнь — служба, но вы уж берегите себя! На Анну смотреть страшно было, когда вы… уехали… прошедшей зимой…       — Обещаю, Виктор Иванович, — серьезно ответил Штольман.       — Ну, идите, Яков Платонович, не заставляйте невесту ждать, — произнес Миронов с улыбкой. — Поди, переживает, вдруг отец-сатрап благословение не даст. Когда Штольман был у самой двери, Миронов вдруг окликнул его. Яков обернулся.       — Я рад, что ты жив, Яков Платонович, — без тени улыбки сказал Виктор Иванович, впервые обратившись к нему на «ты».       — Я тоже, — так же серьезно кивнул Штольман…       — Яков Платонович! Да что с тобой сегодня? — Виктор Иванович озабоченно смотрел на зятя. — Твой ход…       — Да-да, — кивнул Штольман, вдруг обнаружив, что сидит в кабинете тестя, а перед ним стоит шахматная доска. — Извините, Виктор Иванович, задумался…