Дневник Штольмана

      Январь перевалил далеко за середину. Крещенские морозы продержались почти две недели и начали потихоньку отступать. Наконец-то снова можно было выйти на улицу, не подвергая свой нос опасности быть отмороженным.       Первыми потепление почувствовали Ричард и Вильгельм, они больше не желали сидеть дома и устраивали под входной дверью вокальные концерты, требуя немедленно выпустить их на улицу. Дети возобновили свои ежедневные прогулки и игры в так полюбившемся всем членам семьи снежном городке. Надо заметить, он с честью простоял все морозы. Стены его покрылись сверху ледяной коркой и сияли на солнце, словно были сделаны из горного хрусталя, хотя кое-где и требовали небольшого ремонта.       Не очень ранним воскресным утром, когда вся семья Мироновых-Штольманов собралась за поздним завтраком, в столовую степенно вошел Михеич и доложил:       — Антон Андреевич Коробейников пожаловали к Якову Платоновичу, просят принять.       — Скажи, сейчас приду, — нахмурился Яков Платонович. Времена, когда глава сыскного отдела Затонского управления полиции приходил к нему просить совета и помощи по нескольку раз на неделе, давно миновали. Значит, должно было случиться что-то экстраординарное, что заставило его явится лично, да еще и в воскресение утром.       — Яков Платонович, да как же это? — всполошилась Мария Тимофеевна. — Вы же и чаю не попили!       — Маша, перестань, — строго произнес Виктор Иванович. — Они же не дети… Яков Платонович, идите в мой кабинет, а Настя сейчас вам туда чаю отнесет, Антон Андреевич-то тоже, поди, не завтракал…       — Спасибо, Виктор Иванович, — кивнул Штольман и вышел, провожаемый встревоженным взглядом Анны. Собаки, почуяв присутствие в доме Коробейникова, с чьими брюками они весьма близко познакомились во время снежной баталии, рванулись было за ним, но остановленные окликом Сашеньки: «Ричик, Вилька, ко мне!» — недовольно ворча и подняв на загривках шерсть, с оглядкой вернулись обратно и улеглись у ног своей маленькой хозяйки.       Не прошло и десяти минут, как Штольман распрощался в прихожей с Коробейниковым и вернулся в столовую.       — Антон Андреевич приносит свои извинения, — произнес Яков Платонович. — К сожалению, не имеет времени и возможности засвидетельствовать свое почтение — служба.       — Что-то случилось, Яков Платонович? — спросил Миронов-старший, вопросительно глядя на зятя.       — Ничего страшного, Виктор Иванович, — покачал головой Яков и обратился к Мите, который с интересом наблюдал за происходящим: — Митя, наша прогулка переносится, извини, но у меня появились важные дела.       — Хорошо, — понимающе кивнул мальчик.       — Яков Платонович, если не возражаешь, я с Митей погуляю? — сказал Петр Иванович и отодвинул чашку.       — Конечно, Петр Иванович, буду благодарен, — кивнул Штольман и обратился к жене, которая взволнованно на него смотрела: — Аня, не проводишь меня?       — Конечно, — Анна Викторовна быстро встала из-за стола и поспешила за мужем.       — Но он же не собирается тащить ее с собой? — озадаченно произнесла Мария Тимофеевна, обращаясь неизвестно к кому. — Машенька, они женаты десять лет, думаю, Яков Платонович сам разберется, куда ему «тащить» жену, а куда не надо, — на всякий случай ответил Виктор Иванович и развернул газету.       — Яша, что случилось? — спросила Анна Викторовна, как только они оказались вдвоем.       — Утром обнаружили труп, Антон Андреевич просит, чтобы я на него взглянул, — ответил Яков Платонович. — Я сейчас заеду к Александру Францевичу в мертвецкую, а потом сразу в управление.       — А можно мне с тобой? — Анна умоляюще посмотрела на мужа. — Мы так давно ничего вместе не расследовали…       —Аня, Коробейников сказал, что тело в жутком состоянии, не думаю, что тебе нужно на него смотреть, — Штольман, как всегда, не особенно желал участия Анны в расследовании, но увидев, как она расстроилась, улыбнулся и сказал: — Одевайся быстрее… Но в мертвецкую ни ногой, в пролетке меня подождешь… Договорились?       — Конечно, — обрадовалась Анна Викторовна и птицей вылетела из прихожей. Откуда-то из глубин дома донесся ее крик: «Мама, присмотри за Митей и Сашенькой, я скоро вернусь!» — и что-то возмущенно-неразборчивое в ответ от Марии Тимофеевны. «Вот ведь, Шерлок Холмс в юбке», — улыбнувшись, подумал Штольман и покачал головой. Потом он проверил наличие патронов в револьвере, взял трость и вышел на улицу, решив подождать жену в пролетке, которую прислал за ним Коробейников.       — Яков Платонович! —обрадовался доктор Милц входящему в мертвецкую Штольману. — Рад вас видеть! Меня Антон Андреевич предупредил, что вы приедете на труп взглянуть… Проходите-проходите!... Как Анна Викторовна? Здорова? Детки как?       — Здравствуйте, Александр Францевич! — Штольман, улыбаясь ответил на крепкое рукопожатие доктора и продолжал: — Все хорошо, все здоровы… Анна Викторовна в пролетке меня дожидается, Антон Андреевич сказал, что состояние трупа таково… подумал, лучше ей не смотреть…       — Ну и правильно, нечего здесь смотреть, — кивнул доктор. — Ну а вам, Яков Платонович, покажу…       Доктор откинул покрытую свежими пятнами крови простыню с лежащего на столе трупа. Открывшаяся картина даже видавшего виды Штольмана заставила отвернуться и перевести дыхание. Тело было обезображено: казалось, что в нем не было ни одной целой кости, многие переломы были открытыми, и острые обломки костей торчали из разорванной плоти, от лица и головы осталось только кровавое месиво.       — В первый раз такое вижу, — произнес Штольман. Он выдохнул и снова посмотрел на тело.       — Верите, Яков Платонович? И я — в первый! — кивнул доктор. — А я ведь уж почти тридцать лет на трупы смотрю, но такого видеть не доводилось…       — Чем же его так? — спросил Яков Платонович. Доктор пожал плечами.       — Его не только били, — объяснил он. — Его рвали на части. Руки и ноги у него не просто сломаны, они вырваны, причем, в прямом смысле, вот видите? И мышцы, и сухожилия порваны… Не знаю, как они держатся… Не представляю, кто мог такое сделать…       — Доктор, а может быть это какой-то механизм? Машина какая-нибудь? Ну не мог же это человек сделать? У него просто сил не хватит, чтобы руки и ноги оторвать…       — Не знаю, Яков Платонович, — пожал плечами доктор Милц. — Но никаких следов металла или смазки, которая характерна для ранения механическими машинами, я не обнаружил…       — А животное? Может быть, медведь-шатун? — продолжал строить предположения Яков.       — После нападения хищника всегда остаются следы зубов и когтей, опять же, шерсть. Помните, мы когда-то давно расследовали убийства в доме купца Привалова? Там, правда, волк оказался поддельный, но ведь даже егерь сначала обманулся, — вспомнил Александр Францевич.       — Да помню я, помню, — кивнул Штольман и добавил: — Поеду я, доктор, а вы, если что-то новое обнаружите, непременно сообщайте… Всего хорошего.       — И вам, всего хорошего, Яков Платонович, — произнес доктор, провожая глазами бывшего следователя.       — Трогай! — приказал Штольман кучеру, запрыгивая в пролетку. — Как вы, Анна Викторовна, не замерзли?       — Самую малость, Яков Платонович, — улыбнулась Анна. — Ну что там с телом? В самом деле все так плохо, как сказал Антон Андреевич?       Штольман обнял жену, стараясь ее хоть немного согреть, и задумчиво ответил:       — Честно говоря, даже хуже, чем я предполагал… Да и доктор никогда не видел, чтобы труп был в таком состоянии. Он даже предположить не берется, кто мог так его изуродовать… Сейчас заедем в управление, ты немного согреешься, и съездим на место, где нашли тело, может быть там что-то станет понятнее.       — Хорошо, — обрадовалась Анна. — Может быть, удастся поговорить с духом убитого. Ты не знаешь, удалось Антону Андреевичу установить его личность?       — Насколько я знаю — нет! Документов у трупа не нашли, лицо изуродовано так, что узнать его невозможно… Разве что кто-то будет его искать? Тогда по одежде или по каким-нибудь приметам можно будет опознать убитого, — ответил Штольман.       За разговорами не заметили, как доехали до управления.       — Здравие желаю, Яков Платонович! Мое почтение, Анна Викторовна! — вытягиваясь в струнку, приветствовал вошедших дежурный.       — Здравствуй, здравствуй! — кивнул ему Штольман. — Антон Андреевич у себя?       — Так точно, у себя-с, — кивнул дежурный. — Велели, сразу вас к нему проводить!       — Сиди-сиди, мы дорогу знаем, — улыбнулся Штольман и, придерживая Анну за локоть, повел ее в свой бывший кабинет.       — Здравствуйте, Анна Викторовна! — обрадовался Коробейников. — Яков Платонович! Я надеялся, Анна Викторовна, что вы тоже приедете. Такой странный случай!... Может быть, чаю хотите?       — Здравствуйте, Антон Андреевич! — улыбнулась Анна Викторовна.       — И чаю мы очень хотим, — улыбнулся Штольман, направляясь к стоящему на старом месте самовару.       Надо сказать, что в бывшем кабинете Якова Платоновича мало что изменилось с тех пор, как в него впервые вошел столичный сыщик Штольман. Пожалуй, только портрет Императора Александра Третьего за спиной начальника сыскного отдела сменился портретом Императора Николая Второго. А вот Антон Андреевич изменился сильно: это был уже не щенок-увалень с задатками охотничьей собаки, а бесстрашный, опытный пес, хитрый и беспощадный, способный и лисицу выследить, а при случае — и матерого волка одолеть. Изменился он и внешне: черты лица стали жестче и грубее, исчезла со щек детская припухлость и румянец; русые волосы не лежали романтичными кудрями, а были коротко подстрижены по последней моде; да и сам он стал как будто суше и шире в плечах. Вот только улыбка осталась прежней, такой же мягкой и искренней, как тогда, когда надворный советник Яков Платонович Штольман сделал его своим помощником. Так что в отставку начальник сыскного отдела уходил с легким сердцем, зная, что его есть кому заменить.       Собственно говоря, как очень быстро выяснили Штольманы, ничего нового в деле не появилось. Как ни странно, но погибшего никто не искал. Если предположить, что он не был жителем Затонска, то отправлять запросы в другие города пока было невозможно, потому что не было не только описания его внешности, но даже и возраст был неизвестен. Вся надежда была на доктора Милца, который мог после вскрытия определить хотя бы это. Одежда на убитом тоже была самая обыкновенная, такая, какую носить может и купчишка не из богатых, и успешный коммивояжер. Спустя полчаса Анна Викторовна почувствовала себя вполне согревшейся и предложила все-таки съездить на место, где было найдено тело. Яков Платонович не возражал, предпочитая сопровождать Анну Викторовну, а не мчаться за ней сломя голову, когда она решит отправиться туда самостоятельно.       На месте, где сегодня ранним утром было обнаружено тело, Коробейников предусмотрительно оставил городового, который не позволял праздным, по случаю воскресения, любопытствующим горожанам затоптать имеющиеся на месте преступления следы. Слава Богу, погода все последние дни стояла бесснежная, так что был шанс обнаружить что-то, что пропустили утром городовые во главе с Антоном Андреевичем.       Добравшись до места, вся компания выбралась из пролетки. Штольман в сопровождении Коробейникова занялся осмотром места происшествия, Анна Викторовна, чтобы не мешать мужчинам, осталась стоять на месте и попыталась сосредоточиться. Иногда духи убитых оставались некоторое время на месте своей гибели, а значит, не было необходимости знать имя погибшего, чтобы с ним поговорить.       Присутствие на месте преступления духа Анна Викторовна почувствовала почти сразу, однако показываться он не желал. Женщина даже позавидовала способностям своей дочери: Сашенька отлично видела даже то, что Анна Викторовна разглядеть не могла. Но не тащить же ребенка на место преступления? Такое Анна Викторовна и в страшном сне представить не могла! Вот подрастет, тогда сама разберется…       Определить место, где был найден труп, оказалось не сложно по застывшим на снегу многочисленным пятнам крови. Также было понятно, что тело погибшего так и осталось лежать на месте, где его убили: везде, кроме этого места, снег был чистый. Продолжая ощущать присутствие духа, Анна попыталась с ним заговорить. Спустя некоторое время он все же показался. Прямо над местом, где еще недавно лежало тело, парила полупрозрачная фигура довольно молодого, на вид не больше тридцати-тридцати пяти лет, весьма привлекательного мужчины. То ли от того, что Анна Викторовна не знала, как к нему обращаться, то ли от того, что дух был слишком потрясен собственной смертью, но ни на какие вопросы он не отвечал, а, возможно, их попросту не слышал. Женщина уже отчаялась добиться ответа, когда вдруг почувствовала присутствие рядом еще одного духа. На этот раз, хотя она его и не видела, она в полной мере ощущала исходящую от него враждебность, и еще точно знала, что дух женский… Дух убитого мужчины сразу исчез, и несмотря на попытки Анны Викторовны позвать его снова, больше не появлялся.       Надо сказать, что пока Анна Викторовна отогревалась в управлении чайком, Яков Платонович внимательнейшим образом изучил сделанные на месте преступления фотографии и найденные улики. Поскольку преступление произошло на улице, хотя и небольшого, но все-таки городка, большая часть собранных «улик», таковыми, к сожалению, не являлась. Все эти обрывки бумажек, несколько мелких монет и один несвежий носовой платок, скорее всего, не имели к преступлению никакого отношения, а были лишь продуктом жизнедеятельности города, проще говоря, мусором. Штольман сосредоточено шаг за шагом обходил место, где был обнаружен труп, к сожалению, снег на улице был хорошо утрамбован ногами многих сотен жителей, которые ежедневно ходили по этому месту, и восстановить по ним картину преступления было почти невозможно. Однако Яков Платонович все-таки указал Антону Андреевичу на несколько свежих царапин на заборе и странные глубокие следы в снегу, словно туда кто-то бросил какое-то объемное тело. Внезапно Яков Платонович что-то заметил в сугробе, чуть в стороне от дороги. Он решительно поковырял снег тростью и извлек на свет билет на сегодняшний утренний поезд до Ярославля.       — Что-то нашли, Яков Платонович? — от глаз Антона Андреевича не укрылись действия Штольмана.       — Билет на сегодняшний утренний поезд, — кивнул Штольман и подал Коробейникову листок.       — Как же это мы пропустили? — озадаченно произнес Антон Андреевич. — Так значит, наш убиенный мог приехать из Ярославля и собирался сегодня уезжать?       — Вполне возможно, если это его билет, — согласился Штольман. — Вы, Антон Андреевич, пошлите в Ярославль запрос, не обращался ли к ним кто по поводу исчезновения человека.       — Непременно, Яков Платонович, прямо сегодня и пошлю, — кивнул Коробейников.       — Жаль, что у нас нет его портрета, тогда намного проще бы было…       — А еще лучше паспорта с именем и местом жительства, — усмехнулся Штольман. Они немного походили еще, но больше ничего интересного не нашли. Когда мужчины вернулись к пролетке, то обнаружили Анну Викторовну застывшей с закрытыми глазами, ее губы тихонько шевелились, словно она с кем-то беззвучно беседовала. Яков Платонович остановил Антона Андреевича, когда тот попытался подойти к Анне, и осторожно позвал:       — Аня, ты меня слышишь?       Анна Викторовна сейчас же открыла глаза и улыбнулась подошедшим мужчинам, которые наблюдали за ней с неподдельной тревогой.       — Все в порядке, — вздохнула она и быстро спросила: — Что-нибудь удалось найти?       — Яков Платонович нашел билет на поезд до Ярославля! — радостно сообщил Коробейников. — Теперь мы сможем отправить туда запрос, и если повезет, установить личность убитого.       — Это хорошо, может быть, тогда удастся его разговорить, пока он молчит, — кивнула Анна Викторовна. — Но кое-что у меня для вас все-таки есть! Я могу нарисовать портрет погибшего!       — И безусловно это сделаешь, только дома, — не терпящим возражения тоном произнес Штольман.       — Как дома? — опешила Анна, — Я думала, что мы сейчас поедем в управление…       — Сегодня мы больше ничего сделать не сможем, — объяснил Яков Платонович. — Ты нарисуешь портрет, Антон Андреевич отправит его с запросом в Ярославль, пошлет с ним городовых в гостиницу и по постоялым дворам — раз он собирался ехать утренним поездом, значит предполагал где-то ночевать… А там, глядишь, ниточка и потянется…       — Конечно, Анна Викторовна, давайте я вас с Яковом Платоновичем подвезу. А вы, как портрет нарисуете, пришлете мне его с посыльным, дело-то к вечеру, опять холодает, — заторопился Коробейников.       Анне Викторовне ничего не оставалось, как послушать мужчин и, скрепя сердце, отправиться домой.       Не успели Яков Платонович и Анна Викторовна открыть дверь, как им навстречу, тявкая и повизгивая от радости, скатились по лестнице собаки. Следом за ними прибежала Сашенька и с разбегу влетела на руки к отцу, потом быстро соскочила и прижалась к матери. Откуда-то из гостиной степенно вышел Митя и, прихватив отца за локоть, доверительно произнес:       — Восемьдесят семь очков…       — О чем это вы? — насторожилась Анна Викторовна. — Каких еще очков?       — Аня, не волнуйся — это игра, —успокоил ее Яков и обращаясь к сыну, уточнил: — Десять бросков?       — Да, пять — одним, пять — другим, — гордо кивнул мальчик. — Молодец! — Яков потрепал сына по голове.       На самом деле мальчик рассказывал отцу о своих успехах в метании ножей. Михеич сделал для него деревянную мишень, которую установили в лесу, и теперь, раз или два в неделю, Митя с отцом и дедом Петей, а иногда, как сегодня, только с Петром Ивановичем, ходили к ней, чтобы поупражняться. Анну Викторовну решили пока в подробности не посвящать, чтобы лишний раз не переживала.       На шум и гам в прихожей появилась Мария Тимофеевна.       — Вернулись? Ну и хорошо! Сейчас будем ужинать, — она поспешила на кухню, чтобы отдать Прасковье и Насте необходимые распоряжения.       Поздно вечером, когда дети уже отправились спать, Анна и Яков задержались в кабинете. У них еще не было времени остаться наедине, и Анна Викторовна дожидалась момента, чтобы поделиться с мужем своими впечатлениями.       — Знаешь, сегодня на месте преступления мне показалось, что там был еще один дух, — рассказала Анна Викторовна, — кроме убитого…       — Показалось? — насторожился Штольман.       — Понимаешь, — начала объяснять Анна, — я его не видела, но точно знаю, что он был… И я уверена, что это женщина… И она очень сердита!       — Ну это-то ты как поняла? — улыбнулся Штольман.       — Не знаю, — отмахнулась Анна, — почувствовала… Давай мы завтра еще раз туда съездим, вдруг получится с ней поговорить… Ведь что-то ее туда привлекает? А, может быть, она оказалась там совершенно случайно, и никакого отношения к убийству не имеет?       Анна в волнении ходила по кабинету. Штольман улыбаясь смотрел на жену.       — Аня, ты ведь теперь не успокоишься, пока дело не будет раскрыто? — спросил он и добавил: — Хорошо! Давай съездим, только, ради Бога, не предпринимай ничего одна! Договорились?... Ну? Идем спать?       — Договорились! — как-то подозрительно быстро согласилась Анна. — Может быть, немного почитаем? А то я сейчас совсем спать не хочу…       Яков Платонович, не говоря ни слова, вынул из верхнего ящика стола дневник и протянул его Анне.       — Прошу вас, Анна Викторовна!       2 июня 1889 года.       Утро началось с того, что ко мне в кабинет явился поручик Иван Шумский и потребовал открыть дело об убийстве его благодетельницы, Екатерины Федоровны Ивановой-Сокольской, скончавшейся после болезни прошлой ночью. Он утверждал, что за несколько секунд до своей кончины она произнесла фразу: «Меня убили!» — и что-то о проклятии… Попытался объяснить поручику, что подобными делами полиция, слава Богу, не занимается. Поскольку других доказательств преступления у него не было, отправил его восвояси, решив, что со своими странными фантазиями он разберется сам. Шумский ушел, пообещав нанять адвоката. Надо сказать, что я даже догадывался, кто станет этим адвокатом.       — Я помнила Шумского с детства, — кивнула Анна. — Он рано потерял родителей и своим положением был обязан подруге своей матери, Екатерине Федоровне… — подумав, она добавила: — По-моему, отец не хотел браться за это дело, но почему-то передумал… Должно быть, хотел сделать приятное матушке: уж очень она за поручика переживала…       — Подозреваю, что Мария Тимофеевна уже видела себя тещей поручика, — усмехнулся Яков. — Надо же было позаботиться о будущем зяте…       Анна Викторовна с укоризной взглянула на мужа, но ничего не ответила, не без основания полагая, что он, возможно, прав, и продолжила.       Если бы я только знал, чем может закончиться эта история!..       Был на прогулке с госпожой Нежинской. Узнал от нее, что князь оформил опекунство над Элис Лоуренс, и теперь она будет жить у него в доме под присмотром сиделки. Интересно, зачем ему это? В человеколюбие Кирилла Владимировича мне как-то не верится…       — Ты приглашал ее на прогулку? — Анна исподлобья посмотрела на мужа.       — Приглашал, — кивнул Яков. — Она намекнула, что хочет прогуляться, — я пригласил. Что здесь такого?       — Ничего, — обиженно произнесла Анна. — Не мог же ты отказать Нине Аркадьевне в этом маленьком удовольствии…       — Мне кажется, нет ничего предосудительного в небольшой прогулке… Что?! Вы на что-то намекаете, Анна Викторовна? — возмутился Яков.       Поскольку никакого ответа не последовало, он продолжал:       — Между прочим, Анна Викторовна, в это время вы вообще со мной не разговаривали… — и добавил: — Мне кажется, мы договорились это не обсуждать? Анна хмуро взглянула на мужа, но продолжала.       3 июня 1889 года.       Вот что значит иметь своим адвокатом господина Миронова! Уже сегодня я получил от прокурора города Постановление провести расследование обстоятельств смерти Екатерины Федоровны. Ну, что же! Ведь, в конце концов, это моя работа! Доктор Милц утверждал, что женщина скончалась от болезни, однако назвать саму болезнь не смог. Но утверждал, что она не похожа на отравление ни одним из известных ядов. Я попытался его успокоить тем, что в нашей практике такое иногда случается, а он вдруг заявил, что и в его практике тоже, и рассказал об аналогичном случае… Я сразу насторожился: один случай еще мог быть случайностью, но два!... Оказывается, точно так же умер Савелий Наумович Терентьев, и произошло это около месяца назад. Это что же получается? Горожане мрут как мухи не весть от чего, а я об этом даже не подозреваю? Хорош сыщик! Вам бы только с барышнями на лошадках кататься!       Анна выразительно посмотрела на мужа, однако ничего не сказала и продолжала.       Нужно было искать связь между двумя этими смертями, кроме симптомов таинственной болезни.       Отправил Коробейникова к сыну покойного Терентьева, велел выяснить, кто бывает в доме, ведь если смерть насильственная, то это мог быть только яд, значит, отравитель должен был в доме побывать. Сам же отправился к господину Курносову, наследнику Екатерины Федоровны, тому самому, которого поручик Шумский подозревал в убийстве.       Господин Курносов не отрицал, что тетушка Екатерина Федоровна и, правда, грозилась лишить его наследства и оставить все поручику Шумскому, однако этого не сделала. Шумскому она написала, что изменит завещание, вот он и приехал, но то ли она решила ничего не менять, то ли просто не успела — не известно, но единственным наследником оставался господин Курносов. Надо заметить, что впечатление он производил неприятное. Поговорил с управляющим Екатерины Федоровны, никаких связей с Терентьевыми мне найти не удалось. На всякий случай попросил его составить мне список всех, кто бывал в поместье за последние две недели.       Надо сказать, что после посещения господина Терентьева Антон Андреевич сообщил мне следующее: во-первых, сам господин Терентьев разговаривать с ним не захотел, а попросту его выгнал; во-вторых, когда он пришел, у Терентьева была посетительница, как сказала экономка — ведьма (удивительно, но это была не Анна Викторовна), некая мадам Ле Флю, она же госпожа Анастасия Потоцкая, гадалка, и они весьма бурно ругались; а в-третьих, экономка должна была завтра принести список всех, кто бывал в доме за два месяца до смерти Терентьева-старшего.       Распорядился утром доставить господина Терентьева ко мне, а будет возмущаться — взять под стражу. Хотел отправить Коробейникова к мадам Ле Флю, но он чего-то напугался и попросил меня поехать с ним. В итоге, я поехал один, а Антона Андреевича оставил заниматься канцелярией, пусть поразмыслит о своем поведении.       Надо заметить, что комната, где принимала посетителей мадам Ле Флю, ничем не отличалась от десятка таких же комнат, где мне довелось побывать по роду службы. Все мистические атрибуты были на месте: череп, магический шар, карты Таро. Да и сама мадам определенно уже не раз имела дело с полицией. Едва сдерживая слезы, она весьма убедительно поведала мне о своем романе с Терентьевым-младшим, сказала, что после смерти его батюшки надеялась на предложение с его стороны: батюшка их знакомство не одобрял. Однако господин Терентьев оскорбил ее в лучших чувствах и попросту выгнал, вот она и наговорила ему в сердцах, разного… Пожалуй, я ей почти поверил…       Когда я уже собирался уходить, она вдруг предложила мне погадать. То ли мой отказ прозвучал недостаточно уверенно, то ли она не сочла необходимым его услышать, но она начала раскладывать карты. Первые же ее слова прозвучали так, что заставили меня вернуться. Она совершенно определенно говорила об Анне и утверждала, что ей грозит смертельная опасность… хотел уточнить, про опасность какого рода она говорит, но она вдруг вспомнила, что я не просил ее о гадании и смешала карты… Я не верил во всю эту ерунду, но ее слова о грозящей Анне Викторовне опасности я никак не мог выбросить из головы.       — С чего ты решил, что мадам Ле Флю говорила обо мне? — решила уточнить Анна. — Ты тогда так и не объяснил толком…       — Она сказала, что рядом со мной есть женщина, от которой я скрываю свои чувства. — сказал Яков Платонович.       — Ну разумеется, ведь от госпожи Нежинской ты своих чувств не скрывал, особенно, когда приглашал ее на прогулку, — ехидно заметила Анна.       — У меня не было никаких чувств к госпоже Нежинской, — терпеливо произнес Штольман. — поэтому и скрывать было нечего… Что бы там ни придумала себе Нина Аркадьевна, я-то это точно знал… Так что, сказанное могло относиться только к тебе…       Анна недоверчиво покачала головой и продолжала.       4 июня 1889 года.       Утром мой помощник доставил в управление кипящего от негодования господина Терентьева. Он был страшно возмущен, что его провезли по всему городу под стражей, ничего, впредь будет знать, как выставлять из дома полицейского чиновника. Сообщил Терентьеву, что имею основания полагать, что его батюшка, Савелий Наумович, был отравлен. Он откровенно испугался, сказал, что не виноват. Тогда я спросил, кто виноват и слегка нажал, упомянув госпожу Потоцкую, мол, не она ли виновата в смерти родителя. Он совсем сник, но еще держался. Спросил меня, зачем госпоже Потоцкой убивать его батюшку. Объяснил, мне не жалко, что батюшка его не давал своего благословения на брак с ней. Однако Терентьев утверждал, что все было не так. Оказывается, он просто ходил к ней гадать на батюшку, а она вдруг предрекла ему скорую смерть. Тогда Терентьев пообещал ей пятую часть наследства, если все сбудется. А батюшка возьми, да и помри! Ну вот она и потребовала обещанное, а он пожадничал… Спросил, советовал ли он кому обратиться к мадам Ле Флю, поручику Шумскому, например. Ответил отрицательно, хотя знакомство с ним не отрицал. Оказывается, они целый год вместе учились в гимназии, а год назад встретились в Санкт-Петербурге. С Курносовым они виделись, но лично не знакомы. Терентьева отпустил, пусть погуляет пока, но из города уезжать запретил.       Все-таки у нас появилась, хоть и слабенькая, но связь между Екатериной Федоровной и Терентьевым-старшим — знакомство Терентьева-младшего и Шумского. Поскольку мы оба с Коробейниковым получили списки тех, кто посещал усадьбу Екатерины Федоровны Сокольской и Терентьева-старшего, занялись списками. В итоге выявили несколько человек, одновременно бывавших в доме Сокольской и Терентьевых — это были Шумский и куафер Мишель, кроме того, мадам Ле Флю. У Терентьвых в доме она не бывала, но с Терентьвым-младшим дружбу, как нам было известно, водила. Посетил господина куафера. Он не отрицал, что и Терентьев, и Сокольская были его клиентами, но отрицал всякую причастность к их смерти, предъявить мне ему было нечего. Кроме всего прочего он упомянул, что его пригласила к себе госпожа Нежинская. Это было серьезно. Я должен был предупредить ее о том, что Мишель находится под подозрением в убийстве.       — Так значит, ты все-таки сомневался, кому из нас предсказали смертельную опасность? — съязвила Анна.       — Да ни в чем я не сомневался! Ну не мог же я не предупредить свою знакомую, что ее парикмахер, возможно, убийца! — возмутился Штольман и добавил: — Аня, это становится невыносимо…       Как только вышел от Мишеля, поручил Евграшину задержать его на пару часов, а потом отпустить, этого времени должно было хватить, чтобы отговорить госпожу Нежинскую пользоваться его услугами и предупредить Анну Викторовну.       Встретил на улице поручика Шумского, это было кстати, у меня накопились к нему вопросы. Спросил знаком ли он с госпожой Потоцкой — ответил отрицательно. С Терентьевым-младшим знакомство не отрицал, сказал, что навещал его в Затонске. Сказал, что подозреваю его, пусть понервничает.       — Даже не знаю, стоит ли рассказывать тебе что было дальше, — с сомнением произнес Яков потом махнул рукой и продолжил: — Нину Аркадьевну я нашел в буфете, где она мирно беседовала с господином Гордоном Брауном. Это меня неприятно удивило. Я и не знал, что у него с Ниной Аркадьевной такая тесная дружба.       — Ты ее ревновал? — спросила Анна.       — Ну конечно, — усмехнулся Штольман, — Нежинская тоже так подумала…       — А это было не так? — с деланным удивлением уточнила Анна.       — Не так, — покачал головой Яков. — Но ты ведь все равно не поверишь… Кстати, предупредил ее насчет Мишеля.       Анна Викторовна бросила на мужа подозрительный взгляд и продолжала.       Поехал к Мироновым. Я должен был убедиться, что с Анной все в порядке, и предупредить ее о грозящей опасности, однако ничего конкретного я сказать не мог, а намеками и догадками ее не убедить, это я уже знал.       Анну Викторовну дожидался не только я, там же был поручик Шумский с целой цветочной клумбой в корзине, похоже, их отношения с Анной Викторовной стремительно развивались.       Появившаяся Анна почему-то спросила, не к батюшке ли я пришел, хотя даже и не помню, когда в последний раз приходил к Виктору Ивановичу, от неожиданности ответил, что к матушке, но попросил ее о нескольких минутах наедине.       — Почему ты не спросишь, ревновал ли я тебя к Шумскому? — усмехнулся Штольман.       — Если и ревновал, то никак этого не показал, — ответила Анна. — Я отлично помню, что ты сказал, что подозреваешь Шумского и рассказал, что гадалка предупредила тебя, что мне угрожает опасность…       — А ты, конечно же, не поверила, — закончил Яков.       — Конечно, — кивнула Анна Викторовна, — ведь она сказала о близком тебе человеке, а это точно было не обо мне…       Яков махнул рукой, и Анна продолжала.       Как и следовало ожидать, Анна не поверила ни одному моему слову. А мне было неприятно видеть, как она улыбается Шумскому, и я быстро откланялся. Однако далеко я не ушел, мне все-таки нужно было предупредить о куафере Марию Тимофеевну. Я вышел на веранду, где видел Петра Ивановича за рюмочкой наливки. Он мне обрадовался, и даже предложил присоединиться. От наливки я отказался, но решил, пользуясь случаем, расспросить его про гадание. Петр Иванович спросил, верю ли я в статистику? Я ответил утвердительно. Тогда он спросил, почему я не верю Анне, хотя она уже много раз помогла мне в расследовании и никогда не ошибалась? Это была правда, я, в самом деле, продолжал не доверять ее словам, хотя столько раз убеждался в ее правоте. Вот так и с гаданием, сказал Миронов, никто не верит, а оно сбывается… Нельзя сказать, что он меня успокоил…       Наконец появилась Мария Тимофеевна, предупредил ее о Мишеле и откланялся.       — Знаешь, мне вовсе не нравились знаки внимания, которые оказывал Шумский, просто я хотела помочь ему найти убийцу его благодетельницы, Екатерины Федоровны… — задумчиво произнесла Анна. — В тот день он принес мне ее гребень. Она уже приходила ко мне, но ничего не говорила, а только рвала свои волосы и бросала их… Это было… ужасно… Я не могла понять, что она хочет мне сказать, только догадывалась, что это как-то связано с куафером…       В тот же вечер, Александр Францевич срочно вызвал меня к Терентьеву, у него проявились те же симптомы, что и у Сокольской, и у Терентьева-старшего. Придя в сознание лишь на краткий миг, он подтвердил, что его отравила Потоцкая, она же уговорила его отравить отца.       Надо сказать, что мне не хотелось бы принять такую смерть, что досталась господину Терентьеву.       5 июня 1889 года.       Утром пришел управляющий Сокольской и сообщил, что господин Курносов продает имение и уезжает, просил помочь. К сожалению, помочь ему я не мог, господин Курносов, как единственный наследник, мог поступать, как ему заблагорассудиться, а вот то, что он уехал, мне не понравилось, следствие пока еще не закончено, и он должен был оставаться в городе. Поручил Коробейникову объявить его в розыск. Антон Андреевич рассказал, что накануне видел господина Курносова, беседующего с госпожой Потоцкой.       Отправил Антона Андреевича в банк, куда перед отъездом заходил Курносов. Оказывается, он продал господину Бармину, владельцу банка, Доверенность на распоряжение наследством за половину цены. Это была очень выгодная сделка, и господин Бармин согласился. Двадцать процентов причитающейся ему суммы Курносов оставил в номерной ячейке, остальные забрал наличными и векселями. Деньги из ячейки забрала госпожа Потоцкая.       Доставили ее в управление, туда же привезли и снятого с поезда господина Курносова. Потоцкая призналась, что дала Курносову яд, а уж травить или не травить свою тетушку, он решил сам. Посоветовал госпоже Потоцкой покаяться. Она отказалась говорить при Курносове, и я отправил его в камеру.       Она не отпиралась. Все было очень просто! Подтвердила, что дала яд Терентьву-младшему, он батюшку и отравил. Она потребовала обещанную часть наследства, он отказался — она его убила… А вот рецепт яда она раскрыть отказалась…       А потом она опять заговорила про Анну, сказала, что не желает ей беды…       А спустя мгновение появилась сама Анна Викторовна. Я уж было обрадовался, но она была не одна… Следом в мой кабинет вошел поручик Шумский. Боюсь, мне не удалось скрыть свое разочарование... Прямо с порога поручик обвинил Мишеля в убийстве его тетушки. Анна сказала, что это она видела… Вот, значит, как! А я-то считал себя единственным, с кем Анна Викторовна обсуждает свои видения… Однако она почему-то не закончила свою мысль, а вскочила и стремительно вышла из кабинета… Шумский, было, бросился за ней, потом вернулся… Я сказал, что не могу арестовать человека на основании видений…       — Знаешь, я едва не расплакалась тогда, — вдруг сказала Анна. — Все было не так… Ты был такой чужой… да еще и Шумский рядом… А мне больше всего на свете хотелось, чтобы все было как раньше… До этой дурацкой ссоры…       — А уж как мне этого хотелось… — кивнул Штольман, — но ты же сама сказала, что никогда меня не простишь…       — Да я сто раз пожалела о том, что наговорила тебе тогда на берегу! — воскликнула Анна Викторовна. — А ты снова стал поддерживать отношения с Ниной Аркадьевной…       Яков Платонович молча отвернулся.       — Вот видишь… — сказала Анна и вновь открыла дневник.       Поручил Антону Андреевичу продолжать наблюдение за Мишелем. Больше всего я боялся, что Анна может проявить ненужную и опасную инициативу… Да и после ареста Потоцкой он мог занервничать и выдать себя…       Отправился к новому хозяину поместья Терентьева. Молодой человек, Иван Засокин, лет двадцати от роду, поведал мне захватывающую историю тайного брака его родительницы, позже умершей в родах, и господина Савелия Наумовича Терентьева. Забрал у него Свидетельство о венчании его родителей на экспертизу. Обратил внимание на его одежду, он сказал, что заказывает ее у Бронштейна, весьма дорогого портного в его салоне на Кузнецком мосту в Москве.       Надо сказать, что Антон Андреевич подошел к наблюдению за куафером с большой выдумкой, нарядившись ярмарочным скоморохом, но, к сожалению, это не помогло. Шумский ворвался к Мишелю в парикмахерскую и, размахивая револьвером, потребовал, чтобы тот признался в убийстве Сокольской. Коробейникову ничего не оставалось, как задержать Шумского и вместе с Мишелем доставить в управление. На допросе Шумский ничуть не скрывал, что пытался заставить Мишеля признаться в убийстве. Обвинил меня в том, что я покрываю убийцу. Господи, вот ведь идиот! Пришлось посадить его в камеру, чтобы успокоился. Мишель держался прекрасно, его тоже очень волновала внезапная кончина некоторых его клиентов, вот только он-то здесь при чём? А мне по-прежнему нечего ему предъявить…       Кстати, попросил Коробейникова отправить запрос в Москву, чтобы узнали, как часто господин Засокин посещает салон Бронштейна, с кем там бывает…       Ночью в камере умерла госпожа Анастасия Потоцкая, она отравилась все тем же ядом. Доктор Милц пытался убедить ее сообщить, где противоядие, но она лишь смеялась в ответ.       6 июня 1889 года.       Утром в управление пришел владелец банка господин Бармин и сообщил, что к нему обратился некто Засокин Иван Савельевич, якобы сын покойного Савелия Наумовича Терентьева с точно таким же предложением, как и Курносов: продать доверенность на распоряжение наследством за половину стоимости.       Пришлось нам ехать к господину Засокину, тем более, что документ, подтверждающий его родство с Савелием Терентьевым, оказался поддельным. Он сразу признался, что это Потоцкая предложила сыграть роль наследника. Однако заявил, что об отравлениях ничего не знал. Как только почувствовал, что дело плохо, хотел сбежать, но получил анонимное письмо, в котором говорилось, что если он не выполнит уговор, то есть, если не отдаст пятую часть денег, вырученных от продажи наследства, то умрет. Потоцкая была мертва, а деньги с него продолжали требовать, и он даже знал, что должен передать их в трактире. Засокин был напуган и просил посадить его в камеру, и тем самым спасти от смерти. Я предложил ему сделать все, как ему велели преступники, а мы обеспечим его безопасность и, одновременно, сможем поймать преступника. Выбора у него не было, и он согласился.       Как говорится, хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Все, как водится, пошло не так! Пока мы с Коробейниковым ждали передачи денег в трактире, господин Засокин подвергся нападению по пути в трактир, сопровождавшего его полицейского ударили по затылку и лишили сознания, а сам он был убит, застрелен из револьвера, деньги похищены. Преступник снова нас переиграл…       Я все еще не был уверен, что убийцей и сообщником Потоцкой является Мишель, но других вариантов все равно не было. В его салоне мы застали жуткий погром и поручика Шумского, отпущенного всего несколько часов назад, который рассказал, что ищет противоядие. По его словам, у Анны Викторовны проявились симптомы все той же смертельной болезни… Внезапно мы увидели на стене портрет мадам Ле Флю, это разрешило мои сомнения, я все понял: Мишель был сыном Потоцкой, поэтому она и не сказала о нем ни слова, хотя и знала, что он ее отравил, подменив духи ядом.       Для того, чтобы попытаться спасти Анну, я должен был поймать куафера и заставить его дать ей противоядие… Я предположил, что если он еще в городе, а ночью из города не уехать, то он отправится в дом к Потоцкой. Нам повезло, Мишель был там. Он был согласен сделать противоядие и дать его Анне, но в обмен хотел, чтобы я его отпустил. Он был готов поехать с нами к Мироновым и подождать, когда Анне станет лучше, и полагался на мое слово.       Чтобы спасти Анну, я был готов и на большее, хорошо, что он об этом не знал… Анна действительно умирала. Я уже видел такое и боялся увидеть еще раз…       Мишель соорудил какую-то микстуру и подал ее мне, сказал, что нужно дать Анне выпить, а через полчаса она будет здорова… Я выпроводил его из комнаты и остался с Анной… Она на несколько секунд пришла в себя и, кажется, меня узнала, но сейчас же снова начала задыхаться… Я срочно позвал доктора Милца…       Следующие полчаса мы сидели в столовой Мироновых, ждали и беседовали с куафером. Зная, что я дал слово его отпустить, он был предельно откровенен. Рассказал, что детство его прошло в приюте, потом Потоцкая нашла его и передала свои навыки… Потом как-то само собой получилось, что они помогали наследникам избавиться от надоевших родственников и забирали у них часть наследства. Подолгу нигде не задерживались, поэтому внимание к себе не привлекали…       Оказывается, с Анной Викторовной они все продумали заранее. Все просто: они в каждом городе, где останавливались, выясняли, кто начальник следственной части и узнавали о его слабых местах. Вот таким слабым местом для меня была Анна Викторовна… Честно говоря, не думал, что это так очевидно…       Я должен держаться от нее как можно дальше, иначе все, кто целится в меня, будут попадать в нее…       Куафер не солгал, попробовал бы он это сделать, примерно через тридцать минут доктор сообщил, что кризис миновал, и Анне Викторовне стало лучше, он был совершенно в этом уверен…       Как и обещал, отпустил Мишеля, сказал, что даю ему один день, потом объявлю его в розыск по всей Империи. Он, конечно, возмутился, но выбора я ему не оставил… Навещать Анну не пошел, я знал, что она жива и идет на поправку, и мне было этого достаточно.       — Как только из комнаты вышли родители, вошел Шумский… Он спросил, есть ли у него надежда, и хотел знать ответ прямо сейчас… Я ответила, что он для меня только друг. Он попрощался и ушел, — рассказала Анна. — А на следующий день дядя рассказал мне, что произошло…       — Да, поручик меня удивил, — кивнул Яков. — До сих пор ему благодарен, он сделал то, что должен был сделать я…       — Но ты и сам многое для него сделал, — заметила Анна. — Ты же его отпустил… Дядя рассказал мне, что тебе пришлось отпустить Мишеля за противоядие для меня… Я знаю, что для тебя значит отпустить преступника, а я-то, глупая, помнишь? Терзала тебя дурацкими вопросами: «А смогли бы Вы, Яков Платонович, нарушить закон ради близкого человека?» Кстати, тогда ты ответил — «нет»…       — Ну!.. — усмехнулся Штольман. — Когда это было…       — Я думала потом, если бы я сказала Шумскому «да», то, возможно, все сложилось бы иначе… — задумчиво произнесла Анна. — Он не стал бы убивать Мишеля…       — Тебе пришлось бы выйти за него замуж, раз уж дала ему надежду, — в тон Анне продолжил Яков. — Думаешь, ты была бы с ним счастлива? И он был бы счастлив с тобой?       — Не знаю… Едва ли. Ведь я была влюблена в другого человека…       — Значит, ты все сделала правильно, — улыбнулся Яков. — Хуже всех пришлось Антону Андреевичу, боюсь, я сильно его разочаровал: сначала отпустил Мишеля, потом его убийцу… Даже не знаю, как он все это пережил…       — Ты мне жизнь спас, а я тебя так и не поблагодарила, — Анна положила дневник и подошла к мужу.       — Поблагодари, — без улыбки попросил Яков и привлек ее к себе…