Дневник Штольмана

      Яков Платонович в третий раз за последние десять минут подкинул очередное березовое полено в камин, и без того пылающий жаром, понаблюдал за вырывающимся из него пламенем и придвинул кованую решетку на ножках, которая должна была хоть немного прикрыть бушующий огонь. Он взглянул на жену, которая, сидя за его столом, еще раз, наверное, уже в пятый — перечитывала письмо Варфоломеева, потом снова перевел взгляд на камин, понял, что еще одного полена он, пожалуй, просто не выдержит, вздохнул и пошел к окну.       Февраль в этом году был довольно теплый. Снежный городок уже не казался выточенным из цельного куска горного хрусталя, он несколько потерял форму и осел, приобретая сероватый оттенок. Между слегка оплывших, но все еще высоких стен деловито бродили Ричард с Вильгельмом и время от времени принимались что-то азартно выкапывать, грозя окончательно разрушить постройку. На старых черноствольных липах, обрамляющих лужайку перед домом, по-весеннему громко каркали вороны. На дальнем конце лужайки Виктор Иванович проводил урок фехтования с Дмитрием Яковлевичем. Видя, как ловко его сын управляется с рапирой, Штольман довольно улыбнулся.       Сашенька тоже была здесь: с видом профессора кафедры математики она ходила вдоль скамейки, на которой сидела Мария Тимофеевна, окруженная с обеих сторон любимыми куклами девочки, и что-то очень серьезно рассказывала. Теща, внимающая пятилетнему ребенку, как гимназистка на уроке, выглядела забавно…       — Яков Платонович, — прервала его размышления Анна, — я правильно поняла, что Владимир Николаевич не знает о том, что у Нины Аркадьевны есть ребенок?       — Похоже, что так, — развел руками Штольман. — Я даже подумал, уж не плод ли это больного воображения госпожи Нежинской… Аня, а духи умеют лгать?       — Ты имеешь в виду не добросовестно заблуждаться, а лгать намерено? — Анна внимательно посмотрела на мужа. — Думаешь, Нина Аркадьевна?..       — Да я не знаю, что и думать! — Штольман присел на край стола, оказавшись перед Анной. — Кстати, как поездка? Ты ничего не рассказала…       — Да ты же мне сам рта раскрыть не дал… вчера, да и сегодня… тоже! — возмутилась Анна Викторовна и тут же почувствовала, как ее щеки начинают заливаться румянцем. Этот румянец смущения, который появлялся на ее щеках всякий раз, когда речь заходила об интимной стороне их жизни, сводил Якова с ума.       — Я соскучился, — очень серьезно произнес он, глядя на жену, и почувствовал, что до боли, до зубовного скрежета хочет поцеловать ее прямо сейчас, ощутить, как каждая клеточка ее тела отвечает на его прикосновение. Он медленно наклонился и прильнул к ее губам…       — Знаете, Яков Платонович, — спустя несколько минут проговорила Анна, с трудом переводя дыхание, — я так никогда… и ничего… не смогу рассказать… В прихожей громко хлопнула входная дверь, и раздались голоса и смех детей.       — Тем более что дети вернулись с прогулки, — слегка разочаровано, как показалось Штольману, закончила Анна. Он довольно усмехнулся и неохотно выпустил жену из своих объятий…       …Штольман уже в пятый раз раскладывал на зеленом сукне пасьянс с громким названием «Мария Стюарт». Он ждал Анну. За весь день им больше так и не удалось остаться наедине, чтобы обсудить новости. Сразу после обеда Митя решительно подступил к отцу, напомнив ему, что он обещал заняться с ним разбором шахматных партий из нового учебника. Они удалились в кабинет Виктора Ивановича, который тоже хотел поучаствовать в обсуждении, и провели там весь оставшийся день до ужина. Сашенька посадила дедушку Петю на диван в гостиной и старательно читала ему сказку о Коньке-горбунке, а когда устала, то они поменялись ролями, и уже дедушка читал ей. Анна и Мария Тимофеевна удалились на кухню к Прасковье, чтобы заняться приведением в порядок домашних дел после своего недельного отсутствия.       Анна тихонько вошла в кабинет и прикрыла за собой дверь, опасаясь, как бы их голоса не разбудили с таким трудом заснувшую Сашу.       — Уснула-таки? — улыбнулся Яков.       — Прямо помешалась на Коньке-горбунке, — покачала головой Анна, — просит купить ей маленькую лошадку.       — Пони? — уточнил Штольман и добавил: — Ну так давай купим.       — Ага, и конюха в придачу, — кивнула Анна Викторовна.       — Виктор Иванович давно поговаривает о собственном выезде, купим пару лошадей, экипаж — и пони, — улыбнулся Штольман, — батюшка твой будет доволен, да и Мария Тимофеевна. Кстати, Петр Иванович говорил, что всю жизнь мечтал покататься на верблюде…       —Яков Платонович, что вы такое говорите? Дядюшка — и на верблюде? Тогда уж лучше сразу будем слона покупать, —хихикнула Анна Викторовна и спохватилась: — Давайте лучше о деле…       — Какая вы, право, Анна Викторовна! — рассмеялся Штольман. — Я вам намекаю на романтические прогулки на лошадях по затонским лесам, а вы мне все про убиенных норовите рассказать…       — Яша, ну я серьезно, — обиделась Анна. — Ты в самом деле думаешь, что это все неправда — про ребенка?.. Думаешь, Нина Аркадьевна была не в себе и все придумала?       — Аня, я не знаю, — покачал головой Яков. — Но я написал письмо моему приятелю Петровскому, он сейчас служит полицмейстером в Рыбинске, вот ответит, и мы все узнаем. Кстати, ты помнишь то дело, когда вас с Нежинской похитили?       — Ну, еще бы! Конечно, помню! А почему ты спрашиваешь? — удивилась Анна.       — Читал в дневнике про него, пока вас не было. Тогда пан Гроховский пытался мне доказать, что это Нежинская устроила ограбление курьера — я не поверил. Ты ведь хотела мне что-то рассказать тогда — на «тайном свидании»? — спросил Штольман.       — Хотела, но ты же решил, будто я считаю, что тебя подкупили. И именно поэтому ты не раскрыл дело об убийстве и ограблении курьера, — кивнула Анна Викторовна.       — Ну, я был идиотом, — улыбнулся Яков. — Так что ты хотела рассказать?       — Пока мы сидели в этой лачуге в лесу, ко мне приходил брат нашего охранника. Он-то как раз и был тем убитым курьером. Сначала он показал на Нежинскую и сказал: «Это она меня убила!» Потом я сама его вызвала в лесу, когда мы убежали, и Нина Аркадьевна заснула. Тогда он показал мне своего убийцу, я только потом узнала, что это Жан Лассаль, — сказала Анна.       — А если он сделал это без ее ведома, и она ни о чем не догадывалась? — задумчиво произнес Штольман.       — Конечно, а дух просто оклеветал честнейшую Нину Аркадьевну! — возмутилась Анна Викторовна.       — Прости, ты права! — согласился Штольман. — Просто, когда произошла эта история с моим проигрышем Гроховскому, мы…       — Что — «вы»? Ваш роман был в разгаре? — ехидно уточнила Анна.       — Да, — неохотно согласился Яков. — И она не могла не понимать, что подставляет меня под удар: Гроховский никогда не был дураком, и он уж точно не из тех, кто прощает долги, да еще при таких обстоятельствах. И все-таки она это сделала. А ведь я ей верил…       — Бедный Яков Платонович, — Анна скорчила жалостливую рожицу.       — Но, если посмотреть на все это с другой стороны, — продолжал размышлять Штольман, — это, определенно, в духе Нины Аркадьевны: воспользоваться ситуацией, заставить думать, что ты обязан ей жизнью. Я ведь очень долго чувствовал себя ее должником. Интересно, а деньги они с Жаном вернули Разумовскому или поделили между собой?       — Ты хочешь, чтобы я вызвала Кирилла Владимировича и спросила об этом у него? — осторожно уточнила Анна.       — Что?.. Нет! Зачем? — удивился Яков — Это не важно. Важно другое: мне кажется, я заблуждался по поводу взаимоотношений между Нежинской и Лассалем. Может быть дело здесь не только в деньгах? Ведь Нежинская никогда не была богата, а жалование фрейлины Ее Величества не так велико, чтобы его хватило на оплату услуг такого высококлассного специалиста, как Лассаль. Почему я раньше об этом не подумал?       — Подожди! Ты считаешь, что у них могли быть… отношения? — изумилась Анна Викторовна.       — А почему нет? Когда они познакомились, ей было чуть больше двадцати, ему — около сорока… — пожал плечами Штольман.       — Как нам с тобой, — едва слышно прошептала Анна.       — Жан Лассаль — умный, сильный, а главное, опасный — как раз эти качества всегда привлекали Нежинскую, — кивнул Штольман. — Возможно, их роман давно закончился, и между ними оставались только деловые отношения? Мы этого не знаем, но то, что Нина очень, даже слишком, доверяла Лассалю — это факт.       — Насколько я поняла из письма Владимира Николаевича, Лассаль появился в жизни Нины Аркадьевны до 1885 года, значит, девочка может быть его дочерью? — неуверенно произнесла Анна Викторовна.       — Теоретически? Да — это возможно, — согласился Яков. — Давай не будем гадать, а подождем, что ответит Петровский. Штольман несколько раз прошелся по кабинету.       — Давай подождем, — вздохнула Анна Викторовна и, кивнув на лежащий на столе дневник, спросила: — Почитаем?       — Вот чего я сейчас совсем не хочу — так это читать, — чужим, чуть хриплым голосом произнес Яков, останавливаясь перед Анной и глядя ей прямо в глаза.       Она вновь почувствовала, как её щеки заливает предательский румянец, Яков хищно улыбнулся и, подхватив ее за талию, рывком усадил на стол.       …Мир медленно и неохотно возвращался в ее сознание. Анна Викторовна вздохнула и чуть приоткрыла глаза. За окном было почти светло. Все ее тело было наполнено приятной легкой истомой, а голова была пустой и невесомой, как воздушный шарик. Вставать не хотелось. Она прикрыла глаза и попыталась вспомнить, чем именно закончился вчерашний вечер. Нахлынувшие воспоминания тотчас заставили ее тихо охнуть и спрятать заливающееся краской лицо в подушку.       — Доброе утро, Анна Викторовна, — раздался прямо над ее ухом вкрадчивый и чуть насмешливый голос мужа. — Как вы себя чувствуете?        —Яков Платонович! — пряча зарумянившиеся щеки в ладонях, возмущенно произнесла Анна. — Ты меня смущаешь…       Яков довольно хмыкнул. Анна почувствовала, как его губы скользнули по ее плечу, нежно коснулись шеи и начали медленно, но настойчиво подбираться к ушку. Анна судорожно вздохнула, чувствуя, что снова начинает тонуть в этом омуте, без всякой надежды выбраться… Внезапно на лестнице послышались быстрые шаги, и кто-то настойчиво забарабанил в дверь.        — Кто там? — раздраженно спросил Штольман, отрываясь от своего увлекательного занятия и поворачиваясь на звук.        — Барин! Яков Платонович! — раздался за дверью взволнованный шепот Митрича, — Там полицейские — не наши — вас требуют!        — Скажи, сейчас приду, — ответил Штольман и, соскочив с постели, начал быстро одеваться. Анна Викторовна резко села и испуганно смотрела на собирающегося мужа.        — Яша, что это значит?        — Сейчас узнаем, — пожал плечами Яков Платонович, но глядя на взволнованную Анну, он улыбнулся, чмокнул ее в щеку и прошептал: — Никуда не уходи… Я сейчас вернусь…       Как только за ним закрылась дверь, Анна Викторовна встала и начала одеваться. Спустя несколько минут она быстро вышла из спальни, но сразу же услышала шаги поднимающегося по лестнице Якова. Анна вздохнула с облегчением и остановилась, поджидая его у кабинета.       — Ты почему встала? — удивленно прошептал Яков Платонович, завидев жену в коридоре. — Дети еще спят, и Виктор Иванович с Марией Тимофеевной еще не вставали.        — Яша, что случилось? — спросила Анна, открывая перед ним дверь кабинета.        — Да ничего не случилось. Петровский прислал ответ, — пожал плечами Штольман и продемонстрировал Анне толстый коричневый пакет, опечатанный сургучной печатью. — Уж не знаю, зачем ему понадобилось посылать его с нарочным, должно быть что-то важное.       —Слава Богу, — Анна Викторовна уткнулась носом в грудь мужа.       — Ань, ну что ты? — Яков поцеловал ее в макушку и чуть отстранив от себя заглянул в глаза, — сейчас же февраль тысяча девятисотого, а не декабрь восемьдесят девятого. Все давно закончилось.       — Я тоже думала, что все закончилось, пока не появился дух Нины Аркадьевны, — кивнула Анна.       — Аня, если тебя это беспокоит, то мы можем не заниматься этим делом, — произнес Штольман.       — Не можем, — вздохнула Анна, — она ждет…       Пока Яков Платонович был занят растопкой камина. Анна Викторовна, чувствуя, как ее щеки снова становятся горячими, поспешно подняла и поставила на стол свою фотографию в раме, которая валялась под столом, подняла с пола дневник, аккуратно разгладила немножко смятое на столе сукно, подвинула стул. Яков оглянулся на жену. Увидев, что она замерла, прижимая к щекам ладошки и глядя на его стол, он улыбнулся, но промолчал, не желая вызывать еще большее смущение.       Наконец камин разгорелся. Штольман придвинул к своему столу кресло, усадил в него Анну, сам сел на свое место, вынул из ящика нож для бумаг и начал аккуратно вскрывать сургучную печать.       В большом коричневом пакете оказался конверт с письмом от Николая Ивановича Петровского и папка с документами, на которой большими буквами было написано «копия». Яков Платонович разложил перед собой странички с письмом и начал читать вслух.       «Уважаемый Яков Платонович, Вы всегда умели удивлять, но Ваше письмо, полученное мною накануне, повергло меня в полнейшее изумление. Мне неизвестно, какое отношение Вы имеете к Марии Ивановне Ушаковой и как Вы узнали об убийстве этой женщины, которое взбудоражило наш тихий городок в конце ноября прошлого года, а также о таинственном исчезновении ее дальней родственницы, девочки четырнадцати лет, Кати Ушаковой, но очевидно, что Вы не просто так заинтересовались этим делом. Раз уж Вам что-то известно по этому поводу, надеюсь, Вы поделитесь с нами этими сведениями? Дело не раскрыто, больше того, оно зашло в тупик. Посылаю Вам с нарочным копии всех материалов — в надежде на сотрудничество. Если у Вас останутся какие-либо вопросы, следователь готов ответить на них в любое удобное Вам время. Наслышан о Вашей отставке. Я, к сожалению, пока позволить себе такой шаг не могу — две дочери на выданье — это, Яков Платонович, не шутки.       Мы с супругой будем рады видеть Вас с Анной Викторовной у себя в гостях, буде Вы найдете возможность и необходимость в связи с этим делом, либо просто так посетить город Рыбинск.       Засим прощаюсь, полицмейстер Рыбинского полицейского управления Петровский И.Н.»       Штольман дочитал последнюю страницу и поднял глаза на Анну.       — В совпадения я не верю, — произнес он и задумался. Анна молча смотрела на мужа.       — Итак, что же получается? — Яков Платонович поднялся и заходил по кабинету. — В октябре в Шлиссельбургской крепости умирает госпожа Нежинская, а в ноябре в Рыбинске убивают Марию Ивановну Ушакову и похищают Катю Ушакову, которая, как мы предполагаем, и является дочерью Нины Аркадьевны…       — Давай я вызову госпожу Ушакову, и мы попытаемся узнать, кто ее убил, и где девочка, — предложила Анна.       — Я сначала почитаю дело, а потом мы решим, что нам делать дальше, — кивнул Штольман и обернулся.       Дверь в кабинет бесшумно приоткрылась — на пороге стояла Саша в сопровождении своих зевающих телохранителей.       — Мама, а та тетя опять приходила, — доложила девочка. — А Ричик с Вилькой ее прогнали…       Девочка позволила отцу взять себя на руки.       — Сашенька, расскажи нам все по порядку, — взволновано произнесла Анна Викторовна и взяла девочку за руку. — Ты не испугалась?       — Я? — удивилась Саша. — Конечно, нет!       Девочка поудобнее пристроилась на коленях у отца и начала рассказывать:       — Сначала я спала, потом проснулась, потому что стало холодно, а Рич и Виля стояли около меня и рычали, — сообщила Сашенька. — Тетя появилась возле окна, а они как бросятся на нее, и… она сразу исчезла.       — Какие молодцы твои собаки, — улыбнулся Яков Платонович и посмотрел на жену: — Может быть, нам завести в спальне волкодава?       Анна нервно хихикнула.       Собаки, развалившиеся возле камина, понимая, что речь идет о них, дружно застучали хвостами по полу, демонстрируя свою готовность и дальше защищать свою маленькую хозяйку от любых посягательств — будь то духи или живые люди.       — А ты говоришь, не будем заниматься этим делом, — вздохнула Анна. — Саша, пойдем, я помогу тебе умыться и причесаться, а папа пойдет и разбудит Митю, правда, Яков Платонович?       — Конечно, правда! — Яков подбросил хохочущую девочку в воздух. — Только доставлю принцессу в ее замок!       Яков Платонович с девочкой на руках вышел из кабинета, следом, виляя хвостами, потрусили собаки, а за ними — все еще взволнованная, но уже улыбающаяся Анна Викторовна.       Сразу после завтрака Виктор Иванович и Мария Тимофеевна собрались отвезти внуков в цирк-шапито, уже неделю гастролирующий в Затонске. Штольман сразу поднялся в свой кабинет, чтобы, не теряя времени, приступить к изучению материалов дела, присланных из Рыбинска. Анна Викторовна помогла детям собраться и проводила их на утреннее представление. Потом она прошла в кабинет Якова Платоновича, тихонько, стараясь не мешать мужу, взяла со стола дневник и устроилась с ним в кресле возле камина.       10 июля 1889 года.       Приехал на службу около полудня.       Накануне Нина прислала мне записку, в которой просила прийти. Я уж подумал, что она решила мне что-то объяснить по поводу ситуации с Гроховским, но нет — ее признания касались совершенно другого. Оказывается, это она уговорила Анну не уезжать из Затонска — после той досадной размолвки, что произошла между нами после убийства инженера Буссе. А ведь я должен был догадаться, что здесь не обошлось без госпожи Нежинской! Честно говоря, Нина меня удивила. Вместо того, чтобы взашей вытолкать соперницу из города, она уговорила ее остаться… Все это было очень на нее непохоже, к тому же я, пожалуй, впервые видел ее плачущей. Неужели я ошибался? И она все-таки питает ко мне какие-то чувства? Наверное, если бы подобное произошло год назад — я был бы счастлив. А сейчас… Сейчас в моей жизни появилась женщина, которую я хотел бы видеть рядом с собой до конца своих дней. Должно быть, после того что ей наговорила Нежинская, она ждала от меня признаний, а я-то, дурак, никак не мог понять, что происходит… К сожалению, мне нечего ей предложить… Сейчас я даже себе не принадлежу, не то что… Я не могу стать другим и изменить мою жизнь так, чтобы ее родители сочли меня достойным кандидатом на роль мужа. Да и какой из меня муж? К тому же я уже дважды вольно или невольно подставлял ее под удар, и третьего раза не будет…       В одном Нина права: наши отношения с Анной зашли слишком далеко, и я должен немедленно это прекратить. Я просто права не имею позволить ей питать какие-либо надежды в отношении меня. Она должна все забыть и быть счастлива…       А мне, видно, суждено всегда оставаться с женщинами, которых я не люблю, но которые хотя бы понимают меня и не требуют изменить свою жизнь…       Анна захлопнула дневник и оглянулась. Яков Платонович, погруженный в изучение материалов дела, не замечал ничего вокруг… «Я ведь тоже ничего от вас не требовала, Яков Платонович, но вы не оставили мне ни единого шанса», — подумала Анна и вздохнула. Даже сейчас воспоминания о тех днях причиняли ей боль.       И все-таки я не должен был у нее оставаться… Утром Нина опять заговорила о том, что ей не нравится моя служба, что она мечтает, чтобы мы уехали из Затонска… Моя уверенность в том, что существуют женщины, которые от меня ничего не требуют, несколько померкла. Так вот, оказывается, для чего были все эти слезы и признания накануне! Она снова пытается мной манипулировать… И, похоже, она снова меня провела, а я, как последний идиот, купился на ее фокусы…       Анна снова закрыла дневник и изо всех сил зажмурилась. Теперь многое, что тогда произошло между ними, становилось понятно. «Она, действительно, вами манипулировала, Яков Платонович, и вы, действительно, «купились» и даже этого не поняли», — с досадой подумала Анна и вдруг почувствовала, как на нее дунуло холодом. Женщина оглянулась, но никого не увидела. «Ну, что, Нина Аркадьевна, все-таки вам удалось тогда оттолкнуть нас друг от друга», — подумала Анна, обращаясь к невидимой сопернице. «И все-таки он со мной!» — добавила она и снова ощутила порыв ледяного ветра, который на этот раз хлестко ударил ее по щеке. Анна приготовилась, ожидая продолжения, но — этим все и закончилось. Она посмотрела на мужа — тот работал, не замечая ничего вокруг. Анна Викторовна немного подождала, посомневалась, стоит ли продолжать, но все-таки решила читать дальше.       Когда я прибыл в управление, Антон Андреевич уже закончил осмотр места происшествия. Ночью в собственном доме, прямо в разгар бала по поводу его сорокапятилетнего юбилея был убит купец Караваев. Во всяком случае, мой бравый помощник считал произошедшее убийством, а не самоубийством, как он сказал всем присутствующим на месте преступления. Я был с ним согласен: о том, что выстрел был произведен с некоторого расстояния, а не в упор, говорило и отсутствие ожога на лице убитого, и направление выстрела. Оказывается, хитрый Антон Андреевич специально озвучил версию самоубийства, чтобы не нервировать преступника — слухи в нашем городе разносятся быстро. А еще Коробейников вспомнил о подобном же случае в соседней губернии — тоже убийство на балу, а убийцей оказалась дама. Похвалил его, хотя, как выяснилось, эти ценные сведения он почерпнул не из внутренних отчетов и циркуляров, а из «Затонского телеграфа». Вот уж не думал, что этот листок может быть полезен. Сам же я считал, что в нашем случае убийца пытался инсценировать самоубийство, а, стало быть, убийцей может оказаться и кто-то из конкурентов Караваева, и его компаньон — Александр Петрович Куницын. Впрочем, опасность может грозить и ему, если подтвердится версия с конкурентами. Поручил Коробейникову узнать о финансовом положении компании Караваева и Куницына. Антон Андреевич неожиданно высказал версию о связи нашего дела с убийством в соседней губернии, и версию, надо сказать, весьма оригинальную: будто некий убийца находит жертву по каким-то, только ему ведомым признакам, совершает преступление и обставляет все, как самоубийство… Нет, рано я его похвалил! Страсть к бесперспективным версиям ему преодолеть пока не удалось. Ну, что же, всякая инициатива наказуема ее исполнением: велел ему отправить запрос в соседнюю губернию и выяснить обстоятельства того дела. Сам же решил еще раз осмотреть место преступления.       Анна Викторовна отлично помнила, как к ней прибежал забавный человек — Александр Петрович Куницын — и попросил ее заняться делом Караваева. Не верил Александр Петрович в то, что его компаньон совершил самоубийство. Она ему отказала: после истории с похищением она пообещала родителям больше не вмешиваться в полицейские расследования. Однако в тот же день она встретила свою знакомую по гимназии — Машу Солоницыну, которую прислал Куницын. Маша работала экономкой в компании Караваева, ей Анна отказать не смогла. Она поговорила с обрадованным Куницыным, взяла у него ключи и отправилась в дом Караваева.       Анна Викторовна закрыла глаза, вспоминая то, что показал ей убитый: несколько женщин в одинаковых костюмах и масках Коломбины, сменяя друг друга, кружатся в танце вокруг него, а он никак не может понять, кто из них кто… Одна, другая, третья — или снова первая? Анна тоже не может понять, сколько их. Внезапно видение меняется, и вот — она уже танцует с Яковом. Он кружит ее все сильнее и сильнее, потом вдруг исчезает, а она, лишившись опоры, падает… Женщина улыбнулась. Когда она пришла в себя и увидела перед собой его глаза, она не сразу поняла, что видение закончилось.       Когда я пришел к Куницыну за ключами от дома Караваева, выяснилось, что он уже отдал их барышне Мироновой. Ну вот и случай, чтобы расставить все точки над «i». Не теряя времени, я отправился за ней.       Анну Викторовну я нашел в танцевальном зале, лежащую без сознания на полу. Я попытался привести ее в чувство. Должно быть, она не сразу поняла, что происходит, и где она находится — а моя решимость в расставлении точек несколько поубавилась. Однако я принял решение и должен был довести его до конца — для ее же блага…       Я нес какой-то бред о нейтралитете, об уважении границ и нервов друг друга, о том, что мы должны все начать с чистого листа… Я видел, как ее задевают мои слова — я снова ее обижал, только теперь делал это намеренно. Она не возражала — что ей, собственно, оставалось? И все-таки я не смог разорвать все, как собирался, я сохранил лазейку — сказал, что всегда должен быть в курсе, если она занимается каким-то расследованием, разумеется, для ее же безопасности… Это давало мне призрачную надежду видеть ее хотя бы изредка. Предложил скрепить наш договор рукопожатием — это было ошибкой. Но тут уж Анна Викторовна проявила твердость: она решительно вырвала у меня свою ладошку, когда наше «дружеское» рукопожатие неприлично затянулось, и напомнила мне о том, что мы оба находимся здесь по делу.       Анна Викторовна сообщила мне, что Караваев танцевал на балу с несколькими дамами, удивительно то, что все они были в одинаковых костюмах Коломбины. Честно говоря, Караваев и его коломбины сейчас мало меня занимали, но я все-таки попытался уточнить, сколько всего их было. Анна ответила, что не смогла сосчитать. Спросил, не считает ли она, что убийца — женщина. Она сказала, что ей кажется странным, что несколько приглашенных на бал женщин заказали одинаковые костюмы. Это и вправду было странно. Я и охнуть не успел, как Анна Викторовна решительно нахлобучила на себя шляпку и отправилась выяснять ситуацию с одинаковыми платьями, оставив меня в доме Караваева соблюдать нейтралитет…       Женщина подняла глаза от дневника и улыбнулась, глядя на погруженного в расследование мужа. «А ведь я тогда призналась вам в любви, дорогой Яков Платонович, но вы были так заняты установлением границ, что ничего не хотели ни видеть, ни слышать», — грустно подумала Анна.       Отправился осмотреть кабинет убитого, где и произошло преступление, как говорится: «Доверяй, но проверяй!» И точно, кое-что мой помощник определенно пропустил! На валяющихся под столом бумагах, я обнаружил кровавый след, очевидно оставленный убийцей. Должно быть, он, точнее, она — след определенно был женский — наступила в лужу крови и этого не заметила.       Анна вспомнила, что очень быстро нашла портниху, которая сшила для бала у Караваева три одинаковых костюма. Ей не составило труда узнать имена заказчиц и выяснить, что они объяснили свой странный заказ желанием кого-то разыграть. И уж совсем легко было догадаться, что разыграть они собирались самого виновника торжества. Но вот зачем? Этого Анна Викторовна тогда еще не знала.       11 июля 1889 года.       Не успел я прийти в управление, как Коробейников доложил, что в арестантской меня дожидается задержанный Петр Иванович Миронов. Ну, вот умеет этот человек удивить — просто фонтан неожиданностей! На этот раз его задержали за драку в трактире, которую он устроил после карточного проигрыша. Больше того, Петр Иванович настаивал, что нужно освободить не только его, но и его подельников, причем, заставить их вернуть ему проигранные часы, и не придавать случившееся огласке. Всего делов-то! Однако задержанным по этому делу кроме Миронова-младшего оказался известный мне по Петербургу вор, контрабандист и шулер Ласточка, он же — Макар Елистратов. Естественно, он полностью отрицал какую-либо вину, кроме игры в карты, а это, как известно, законом не возбраняется. Не упустил Макар возможности кольнуть меня: дескать, мне-то лучше всех известно, что такое карточный долг. Ох, зря ты, Макар, вздумал меня злить! Ясное дело, задерживать его с подельниками у нас оснований не было, тем более и Петр Иванович к ним претензий не имел. А вот отправить в Петербург запрос да и последить за ним, пока ждем ответа, мы вполне способны. Ведь не в карты же по кабакам играть он сюда приехал! Значит, нужно выяснить зачем, а продержим его в камере, глядишь, что важное и пропустим. А так, есть шанс взять Ласточку с поличным. Не уверен, что мои доводы показались Антону Андреевичу убедительными, но он обещал в точности исполнить мои распоряжения. Миронова-младшего отпустил восвояси с часами.       После изучения финансового положения компании Караваева выяснилось, что единственный человек, который должен был убитому крупную сумму денег, не кто иной, как небезызвестный Александр Петрович Куницын. Это наводило на размышления. Пригласил его в управление для беседы.       Анна Викторовна вспомнила, что они с Александром Петровичем перед этой беседой встретились в парке. Куницын получил два письма: одно, состоящее из вырезанных из газеты слов, — с угрозами; другое, официальное, пришедшее по почте, — в нем купец из Москвы, Павел Игнатов высказывал пожелание купить компанию покойного Караваева. Анна Викторовна велела Куницыну немедленно показать письмо с угрозами Штольману, а на его вопрос, доверят ли она ему? — не покривив душой ответила: «Полностью!» Кроме того, они договорились встретиться с Куницыным в полночь в кабинете убитого — она хотела задать покойному несколько вопросов. Надо сказать, Караваев явился на ее зов сразу, вселившись в несчастного Куницына, однако ничего, кроме того, что его убила Коломбина, не сказал.       12 июля 1889 года.       Утром Антон Андреевич докладывал мне о результатах слежки, установленной за Ласточкой и его подельниками — он проводил их до складов, принадлежащих компании Караваева. Но когда он наведался туда в сопровождении городовых и управляющего Солоницына, выяснилось, что склад пуст. Единственное, что ему удалось обнаружить — это коробочку опийного мака, что в связи с контрабандистом Ласточкой уже было немало.       Днем кто-то вломился в дом Караваева. Прибыв на место, я обнаружил в кабинете убитого не только Куницына, который и сообщил в полицию о взломе, но и Анну Викторовну, экономку Караваева Марию Солоницыну и московского купца Игнатова, прибывшего в Затонск, чтобы купить компанию убиенного. Что искали в доме Караваева, точнее уже Игнатова, который его только что приобрел — неизвестно. Однако Анна Викторовна уверенно заявила, что это была одна из любовниц Караваева, которая хотела забрать свои письма. Имени она, понятно, не назвала, но, похоже, его знала. Решил, что поговорю с Анной позже и наедине. Барышня Солоницына явилась в дом за бухгалтерской книгой, которую убитый забрал домой накануне смерти. Короче говоря, нам не удалось установить, кто и зачем вломился в дом.       Поговорил с Анной Викторовной. Она, как и я, побывала у портнихи, сшившей три одинаковых платья для любовниц Караваева. Анна считала, что убийца — одна из этих женщин, я же думал, что в костюме Коломбины мог оказаться кто угодно, даже сам Куницын. Но она возразила, что в этом случае Игнатов выглядит подозрительнее. Сошлись на том, что Анна Викторовна поговорит с Машей Солоницыной, возможно, ей удастся узнать у нее больше, чем мне.       Анна задумалась. Ничего, что могло бы помочь в деле, разговор с Машей не дал. Единственное, что ее удивило, это то, что в руках ее младшей сестры она увидела маску Коломбины, которую та нашла в мусоре возле их дома. Но откуда здесь было взяться этой маске, если сама Маша на балу не была? Во всяком случае, именно так она утверждала.       Ближе к вечеру в управление доставили господина Игнатова. Он утверждал, что на него напали трое неизвестных грабителей. Однако, как удалось установить, кошелька нападавшие не требовали, а сразу кинулись его бить, что при ограблении выглядит несколько странно. Но если целью нападения было не ограбление, а попытка напугать, заставить отказаться от своих планов и уехать из города, то все становилось на свои места. Осталось только понять, кому так помешал господин Игнатов. Кроме того, что он посоветовал Куницыну уволить управляющего Солоницына, вспомнить ему ничего интересного не удалось. Но и этого было достаточно. У меня не было сомнений, что управляющий Караваева как-то замешан в контрабанде опиумного мака. Возможно, сам Караваев об этом узнал, за что и поплатился. Но кто же тогда Коломбина, нажавшая на курок? Игнатова, для его же блага, пока оставил у нас — целее будет.       Анна Викторовна появилась в моем кабинете ближе к вечеру. Ей явился убиенный Караваев и сообщил, что Коломбина собирается убить того, «кто встал у нее на пути». Дело оставалось за малым, понять, кто встал на ее пути. Предложил барышне Мироновой чаю, она отказалась, а через минуту отобрала у меня стакан. Вот тебе и уважение границ!       Чуть позже Антон Андреевич доставил арестованного Ласточку — наконец пришел ответ на наш запрос в Петербург, — так что мы имели все основания его задержать. Предложил ему сотрудничать со следствием, пообещал, что в этом случае у него появляется шанс вместо каторги отправиться в тюрьму. Макар Севастьянович — человек был опытный, поэтому капризничать не стал, рассказал все, как надо. Они со товарищи наладили канал поставок опийного мака Солоницыну, «хозяйку», правда, сами никогда не видели, общались с ней только через караваевского управляющего. Похоже, в нашей истории, наконец-то, появилась Коломбина. Правда, нам так и не удалось понять, кто же ее следующая жертва, но у меня была на этот счет одна догадка. Я оставил Коробейникова с Анной в управлении, а сам одолжил сюртук и шляпу Игнатова и отправился в дом Караваева, вернее, уже Игнатова. Как я и ожидал, убивать Игнатова пришла дочь Солоницына — Мария. В этой истории она была единственной женщиной, непосредственно связанной с Солоницыным, других женщин в его окружении не было. К тому же она знала, где Караваев хранит свой револьвер. В этот раз револьвер она взяла у своего отца.       Позже в управлении она призналась, что продавать контрабандный опийный мак — это ее идея. Куницын ни о чем не догадывался, а вот Караваев оказался сообразительным. Он стал шантажировать Марию тем, что уволит Солоницына-старшего. Она все отлично придумала: от портнихи она узнала, что дамы решили разыграть Караваева и заказали три одинаковых костюма, заказала себе такой же, а на балу играла музыка, фейерверки — у нее все получилось. Но тут появился Игнатов и тоже решил уволить ее папеньку…       Внезапно Анна Викторовна вскочила и выбежала из кабинета. Я бросился следом — не мог же я отпустить ее одну в такое позднее время. Она не хотела больше слушать признания своей знакомой, зрелище, и правда, было не из приятных. Предложил ее проводить, она напомнила мне про нейтралитет, провались он пропадом. Сказал, что помню, да время позднее. А она вдруг обняла меня — словно прощалась навсегда — и ушла. Одна. Второй раз за сегодняшний день она оставляла меня пожинать плоды моего гениального решения.       Анна дочитала страницу до конца и тяжело вздохнула.       – Аня, ты что-то сказала? – Яков Платонович отвлекся от разложенных на столе бумаг и смотрел на жену.       – Нет, – пожала плечами Анна, – тебе показалось.       – Что ты читала? Дневник? Без меня? – улыбнулся Яков Платонович. – Ничего обсудить не хочешь?       – Нет, – покачала головой Анна Викторовна и поспешно захлопнула тетрадь. – Не самое интересное дело. А как ты? Закончил?       – Закончил, – кивнул Штольман. – Следователи и дознаватели поработали на славу. Я сам не провел бы расследование лучше. Жаль, что им не удалось обнаружить ни единой зацепки, что само по себе уже говорит о многом. Я был уверен в виновности Лассаля в нескольких убийствах, однако мне не удалось ни то что доказать его вину, я даже не смог найти ни единой улики, связывающей его с этими преступлениями.       – Ты хочешь сказать, что это Лассаль убил Ушакову и похитил девочку? – изумилась Анна.       – Или кто-то, кто также хорош, как он, – кивнул Яков и задумчиво добавил: – Как мне не хочется снова втягивать тебя в это, но, похоже, без твоей помощи не обойтись…       – Вообще-то, это я втянула нас в это дело, – поправила его Анна и деловито уточнила: – Вызываем Марию Ивановну Ушакову?       – И не только – но не сейчас, – Яков Платонович прислушался к радостному нетерпеливому лаю собак в прихожей: – Кажется, наши вернулись…