Дневник Штольмана

      Яков Платонович встал из-за стола и распахнул дверь кабинета. Сашенька бегом поднималась по лестнице, а за ней, стараясь не отстать, пыхтя, сопя и повизгивая, мужественно взбирались коротколапые охранники. Следом спокойно и неторопливо шагал Дмитрий Яковлевич.       — Папа! Мама! — девочка с разбега влетела на руки к отцу, который улыбаясь поджидал ее у двери кабинета. — А я каталась на маленькой лошадке! Ее зовут Роза, и у нее такая чудесная грива и цветок — вот здесь…       Саша показала на свои волосы над ухом и продолжала:       — Дедушка Витя сказал, что подарит мне лошадку на день рождения!       — Я тоже катался, только на большом коне — на настоящем — не то, что эта игрушечная пони, — сообщил Митя, подходя к поднявшейся ему навстречу матери.       — Правда? — Анна Викторовна потрепала мальчика по голове, взлохматив жесткие вьющиеся волосы, и посмотрела в его прозрачные зеленые глаза: — Не страшно было?       — Нет! Здорово! — ответил мальчик, позволяя матери обнять себя за плечи, и с гордостью добавил: — Берейтор сказал, мне нужно учиться, у меня посадка — кавалерийская.       — И никакая она не игрушечная, а самая настоящая, только маленькая! Папа, мне же можно лошадку? Правда? — девочка требовательно смотрела на отца, держа его голову обеими руками.       — Конечно, можно, — кивнул Яков Платонович, который никогда и ни в чем не мог отказать ни Анне, ни ее маленькой копии, и повернулся к сыну. — Митя, если ты хочешь, тебе тоже можно.       — Ура! Папа разрешил лошадку! — Сашенька немедленно соскользнула на пол и побежала вниз сообщить бабушке с дедушкой радостную новость.       — Спасибо! — сдержано кивнул Дмитрий Яковлевич, но по его улыбке и загоревшимся глазам было видно, как он рад. Яков Платонович на мгновение прижал сына к себе и сейчас же отпустил, опасаясь слишком сильно смутить мальчика. Митя медленно вышел из кабинета, но буквально через минуту родители услышали, как он вприпрыжку спускается по лестнице, а еще через мгновение до них донесся его радостный крик: «Дедушка! Мне папа тоже разрешил коня!», – заставивший их весело рассмеяться.       — Хорошо, что Петр Иванович с ними не поехал, а то прокатился бы на верблюде и — пиши пропало! Пришлось бы целый караван-сарай сюда выписывать, — все еще посмеиваясь, сказал Яков Платонович и обнял жену. — Ох, не отвертеться вам, Анна Викторовна, от конных прогулок по лесным дубравам.       — И не собиралась, Яков Платонович — мне всегда нравились конные прогулки, — Анна повернулась к мужу лицом и улыбнулась.       — Аннушка! Яков Платонович! Обед на столе! — Мария Тимофеевна поднялась на несколько ступенек лестницы, чтобы позвать дочь и зятя.       — Спасибо, Мария Тимофеевна! Уже идем! — ответил Штольман, медленно выпуская Анну из своих объятий. Хотя он и считал, что ему повезло с тещей, но иногда ее вмешательство в их жизнь бывало не слишком уместным.       Первые три месяца после венчания Штольманы прожили в крохотной квартирке, которую полицейское управление предоставило питерскому сыщику сразу по приезде в Затонск. Анна оказалась на удивление хорошей хозяйкой, о чем, видит Бог, Яков Платонович даже не задумывался, когда делал ей предложение. Ей удалось превратить его «холостяцкую берлогу» в уютный дом, куда ему хотелось бежать бегом всякий раз, как у него появлялась свободная минута. Он видел, что и Анна счастлива почувствовать себя самостоятельной и свободной от родительской опеки. Надо сказать, что Виктор Иванович несколько раз приглашал их пожить в своем доме, искренне не понимая, почему они должны ютиться в крохотной квартирке, когда в их с Марией Тимофеевной особняке пустует весь второй этаж. Яков каждый раз благодарил тестя за приглашение, но неизменно отказывался. Так продолжалось до самого конца июля. В те дни в Затонске стояла небывало жаркая погода. Яков, впрочем, как и сама Анна, даже не обратил внимание на некоторое недомогание, которое его жена стала ощущать время от времени, полагая, что во всем виновата жара. Неизвестно, как сложилась бы их жизнь дальше, если бы однажды, вернувшись со службы, Яков Платонович не обнаружил Анну лежащей без сознания на полу их маленькой гостиной. Слава Богу, ему тогда удалось быстро привести ее в чувство. А уже на следующий день улыбающийся доктор Милц сообщил счастливым, хотя и несколько растерянным молодоженам, что они станут родителями. Несмотря на то, что Александр Францевич заверил Якова Платоновича, что обмороки и тошнота по утрам вполне нормальные явления на таком сроке беременности, перепуганный Штольман в тот же день поговорил с тестем. Виктор Иванович был счастлив подтвердить свое приглашение, также он заверил зятя, что сделает все возможное, чтобы предотвратить излишнее вмешательство Марии Тимофеевны в их жизнь. Надо заметить, что это обстоятельство не слишком волновало Якова, в тот момент он был готов жить в одной пещере с огнедышащим драконом, лишь бы знать, что Аня в его отсутствие все время находится под присмотром близких, любящих ее людей. Как только на втором этаже дома были приготовлены две комнаты — большая спальня и гостиная — Штольманы переехали. Анна, которая испытывала некоторую неуверенность в себе в связи с последними событиями, была даже рада оказаться в привычной обстановке. Надо сказать, что Виктор Иванович сдержал свое обещание — Яков Платонович думать боялся, что именно он рассказал о нем Марии Тимофеевне, но с первой минуты, как он вошел в дом, теща смотрела на него с уважением и легким испугом. Яков счел за лучшее не спрашивать, как Миронову-старшему удалось добиться такого эффекта, а просто пользоваться открывшимися возможностями.       Позднее, всего через несколько дней после рождения Дмитрия Яковлевича, Виктор Иванович пригласил счастливого отца в свой кабинет и торжественно вручил опешившему родителю оформленную по всем правилам дарственную на его имя на половину дома и всего его содержимого. Так неожиданно для себя Яков Платонович оказался совладельцем большого особняка в Затонске. Надо сказать, что за все прошедшие годы Штольман, пожалуй, ни разу об этом не пожалел: ведь кроме дома, он приобрел еще и большую дружную семью. И ему понравилось чувствовать себя ее частью, ощущать, наконец, то, чего он был лишен большую часть своей жизни. А получение наследства позволило ему взять на себя основную часть расходов по дому, благо Виктор Иванович не возражал, понимая насколько это важно для зятя.       Сразу после обеда Яков Платонович отправился в свой кабинет, чтобы еще раз просмотреть присланные Петровским документы и подумать. Анна Викторовна, пользуясь последними перед весенней распутицей ясными и морозными денечками, вышла с детьми и собаками в парк. Дети, то перебивая, то поправляя друг друга, наперебой рассказывали ей о представлении, которое они видели утром в цирке и которое произвело на них сильное впечатление, а собаки яростно гоняли ошалевших от предчувствия весны ворон.       После ужина мужская часть семьи удалилась в кабинет Виктора Ивановича, чтобы, не откладывая в долгий ящик, обсудить планы по приобретению конного хозяйства. Судя по раздававшимся из кабинета взрывам хохота, обсуждение обещало быть долгим. Анна Викторовна подумала, что при таких обстоятельствах нужно быть готовой к чему угодно, и тут же нервно хихикнула, отгоняя мелькнувшее в голове видение бредущих по Затонску бедуинов с верблюдом.       Поздним вечером, уложив детей спать, она пришла в кабинет мужа. Яков Платонович все еще не вернулся с затянувшегося совещания у тестя. Анна взяла со стола дневник, удобно устроилась в кресле возле едва тлеющего камина и начала читать.       20 июля 1889 года.       Утром в своем доме была обнаружена мертвой графиня Уварова. Графиня умерла в собственной гостиной, сидя за столом, во всяком случае, именно в таком положении ее нашла горничная. Некоторые вещи в гостиной показались мне чудными, напоминающими какой-то ритуал: вот, к примеру, свечи были сделаны из черного воска — никогда таких не видел. Но особенно странным был кружевной узор на висках умершей. Александр Францевич объяснил, что такой капиллярный рисунок, только в гораздо большем объеме, проступает на теле человека после удара молнии. Ночью, действительно, была гроза, однако окна в комнате были целы, так что молния здесь, определенно, была не при чем. В общем, следов насилия на теле графини доктор не обнаружил, а о причине смерти мог сказать только после детального исследования. Правда, он высказал предположение, что графиня Уварова могла умереть от приступа мигрени, которой страдала долгие годы, к тому же она была пациенткой доктора Милца. Больше того, в свой последний визит он порекомендовал ей сократить потребление опия и перейти на другие лекарства. У меня мелькнула мысль, что графиня в состоянии наркотического опьянения проводила какой-то ритуал, в результате чего и умерла. Однако неожиданно выяснилось, что из дома пропала шкатулка с драгоценностями, что в корне меняло дело, возвращая его из высоких сфер на грешную землю. Тайный оккультный ритуал на глазах у изумленной публики превращался в банальное ограбление, правда, при весьма мистических обстоятельствах. Перед тем, как уйти, Александр Францевич высказал вслух мысль, которая блуждала в моей голове с самого первого момента моего пребывания на месте происшествия, но которую я не решался озвучить — он предложил пригласить к участию в расследовании Анну Викторовну. Я не видел ее уже восемь дней. Надо сказать, она честно соблюдала нашу договоренность о нейтралитете.       — Что значит – «нашу договоренность»? — возмущенно произнесла Анна Викторовна. — Можно подумать, Вы меня о чем-то спрашивали! Сами решили, сами договорились, а мне что было делать?       Полагаю, мне удалось скрыть свою радость по поводу предложения доктора и вполне нейтрально произнести, что я не против. Однако хитрая усмешка, которую Александр Францевич весьма умело спрятал в усах, говорила мне об обратном. Закончив осмотр места происшествия, решил опросить компаньонку графини, которую та привезла с собой из Петербурга — Уллу Томкуте.       Улла вполне серьезно сообщила мне, что читала древнее заклинание ассирийско-шумерской магии против головной боли из какой-то древней книги, что лежала тут же на столе. Я полистал книгу. Спросил, была ли графиня с ней во время ритуала. Она, не моргнув глазом, ответила, что физическое присутствие госпожи Уваровой было не обязательно, что меня ничуть не удивило. Спросил, выходила ли она куда-то из комнаты. Ответила, что в астрал, после этого больше ничего не помнит. Я осмотрелся и обнаружил объяснение «астрала» и последующей потери памяти — на тумбочке стояла полупустая бутылка весьма неплохого, и, кстати, совсем не дешевого французского вина. Улла объяснила, что вино ей презентовала графиня, которая сама не пила.       Неожиданно наш разговор был прерван вошедшим в комнату Виктором Ивановичем Мироновым, который потребовал моего незамедлительного внимания, — он прибыл в дом графини Уваровой как ее душеприказчик и желал сей же час переговорить со мной наедине. Мы вернулись в комнату графини, благо труп уже увезли в мертвецкую. Господин Миронов огорошил меня сообщением, что по завещанию госпожа Уварова запретила «нарушать целостность ее тела», и, стало быть, провести вскрытие невозможно. Честно говоря, я растерялся: для того, чтобы понять имеем ли мы дело с убийством, нам нужно было установить причину смерти, и как прикажете делать это без вскрытия? Попытался зайти с другой стороны и выяснить, упомянута ли в завещании графини госпожа Томкуте. Виктор Иванович тут же пресек мои попытки, заявив, что не может обсуждать завещание до его официального оглашения. По правде говоря, другого от лучшего адвоката города я и не ждал. Как бы там ни было, я поспешил откланяться — нужно было срочно предупредить доктора Милца о том, что причину смерти графини придется выяснять без вскрытия тела.       Не успел я выйти из комнаты, как на меня едва не налетела барышня Миронова, очевидно, спешившая к своему папеньке. Слава Богу, а то я уж подумал, как это Виктору Ивановичу удалось улизнуть из дома без Анны Викторовны, при таких-то обстоятельствах. Мироновы одарили друг друга широчайшими улыбками, а я поспешил удалиться, не желая участвовать в их семейных разговорах.       Анна весело хихикнула, вспомнив, как ей прямо-таки кавалерийским напором удалось выпроводить растерявшегося под ее натиском отца из комнаты графини. Дух Уваровой, голова которой светилась как огни святого Эльма, появился сразу, словно только и ждал, когда о нем вспомнят. Он очень ее напугал. Но понять, что именно пыталась сообщить ей графиня, она не смогла.       Как я ни торопился порадовать доктора последними известиями, был вынужден вернуться к госпоже Томкуте. Она понятия не имела, что могла сотворить с собой графиня ради того, чтобы избавиться от мигрени. Я опасался, что компаньонка графини скроется, как только я переступлю порог дома, и решил ее арестовать до выяснения всех обстоятельств смерти ее покровительницы. Не успел я сообщить об этом госпоже Томкуте, как в комнату ворвалась Анна Викторовна и потребовала у меня по этому поводу объяснений. Пришлось напомнить барышне Мироновой, что это я — следователь, и я решаю, кого, когда и за что арестовывать. Очевидно, Анна Викторовна полагала, что того, что человек считает себя способным общаться с высокими материями, мне достаточно, чтобы обвинить его в убийстве. Сказал ей, что был готов к ее участию, но при подобном тоне — больше этого не желаю.       Никому, Анна Викторовна, даже Вам, я не позволю разговаривать со мной подобным образом!       Анна Викторовна так увлеклась чтением, что не слышала, как в кабинет вошел ее муж – почувствовав на своих плечах его руки, она вздрогнула от неожиданности.       – Вообще-то в столь поздний час я надеялся найти вас в спальне, а не в своем кабинете, — промурлыкал ей в ухо чуть насмешливый голос Якова. — Хотя, если вам нравится…       — А я надеялась, — перебила его Анна, заливаясь краской, — что мы продолжим расследование, и мне не придется провести весь вечер в одиночестве.       — Простите, Анна Викторовна, — улыбнулся Яков, касаясь губами ее щеки: — немного задержался.       Анна обернулась к мужу и спросила:       — Надеюсь, дядюшка отказался от верблюда?       — Не уверен, — хмыкнул Штольман. — А что это ты читаешь? «Никому, Анна Викторовна, даже Вам, я не позволю разговаривать со мной подобным образом!» Боже, кажется, мы снова поссорились! Аня, ты уверена, что это стоит читать? Тем более на ночь?       Яков Платонович повертел в руках дневник. Анна забрала у него тетрадку и, указывая на соседнее кресло, сказала:       — Присаживайтесь, Яков Платонович! Я хочу дочитать это дело до конца…       — Ну, я надеялся на другое развитие событий, — вздохнул Штольман, неохотно усаживаясь в кресло, — но раз вы настаиваете…       — Вот именно — настаиваю, — произнесла Анна. Она быстро отыскала нужную страничку и продолжила читать вслух.       Когда я, наконец, оказался в мертвецкой, то обнаружил там кроме доктора Милца еще и доктора Клизубова, который, по его словам, сегодня прибыл из Петербурга по приглашению графини Уваровой и также являлся ее лечащим врачом. Уважаемые доктора провели тщательный внешний осмотр тела графини, но не пришли к единому мнению ни по одному из заданных мной вопросов. Более того, господин Клизубов весьма прозрачно намекнул, что пациентка могла скончаться от лекарств, выписанных ей доктором Милцем. Александр Францевич немедленно обиделся и предложил отстранить его от дела. В общем, единственным фактом, не вызывающим у докторов разногласий, было то, что графиня Уварова мертва. Мне порядком надоело выслушивать как они бесконечно пикируются, я покинул мертвецкую и оставил их выяснять отношения без меня.       21 июля 1889 года.       Когда я пришел утром в управление, мне стало казаться, что в связи с этим делом вокруг меня зреет заговор. На этот раз непосредственное участие в нем принял Антон Андреевич, который дал волю своей буйной фантазии и выдвинул версию, что графиня Уварова пала от рук сектантов. Я никак не мог понять, как ему удается связать ритуальное убийство и кражу драгоценностей. Оказывается, он и не собирался ничего связывать — убили сектанты, а бриллианты украл кто-то другой. Потом он решил узнать, что о смерти графини думает Анна Викторовна, чем окончательно вывел меня из себя. Следующим заговорщиком оказался наш многоуважаемый полицмейстер господин Трегубов — он настоял на том, что мы должны провести эксперимент — позволить Улле Томкуте связаться с потусторонними силами и тем самым дать ей возможность оправдаться, призвав их в свидетели. Мне было ясно как божий день, откуда дует этот ветер, но я не стал возражать, а пригласил обоих докторов поучаствовать в этом водевиле — в конце-то концов, почему я должен терпеть все это один?       — Кстати, Аня, я все время хотел спросить, как тебе удалось уговорить Виктора Ивановича прийти с таким предложением к Николаю Васильевичу? — спросил Штольман. — Он же умница, наверняка сразу понял, что Улла самая обыкновенная шарлатанка.       — Но мы же должны были дать ей шанс? Вот я и попросила папу, ну а он уговорил Николая Васильевича, — объяснила Анна Викторовна.       — Я так и думал, — понимающе произнес Штольман и тихонько добавил: — Бедный Виктор Иванович… Продолжайте, Анна Викторовна.       Как и следовало ожидать, Улле не удалось призвать свидетелей из иного мира, зато она подтвердила слова доктора Клизубова о негативном воздействии лекарств, которые выписывал доктор Милц, на графиню. Мне слабо верилось, что доктор мог в чем-то ошибиться, но обвинять госпожу Томкуте в убийстве, не имея никаких прямых улик, мне тоже не хотелось. По настоянию самого Александра Францевича я уже отправил все найденные в доме графини лекарства в Петербург на экспертизу, оставалось только дождаться результатов. Однако ждать мой непосредственный начальник — господин Трегубов — не хотел совсем. Очевидно осознав, как в глазах городской общественности выглядит его пожелание провести в полицейском управлении спиритический сеанс, он требовал побыстрее закрыть дело.       Выйдя из управления, обнаружил Анну Викторовну, которая, видимо, дожидалась результатов эксперимента. Я сообщил ей, что сеанс не удался, а она снова наговорила мне кучу обидных и совершенно незаслуженных слов, особенно после того, как только что я отказался обвинять Уллу в убийстве. Впервые за последние дни я был рад тому, что между нами нейтралитет.       — Яша, я сама не знаю, что на меня тогда нашло, — вздохнула Анна. — Прости меня, я была к тебе несправедлива.       — Да чего уж, — махнул рукой Штольман. — Ты была на меня обижена — я понимаю.       Мне нужно было проверить еще одну версию. Как бы то ни было, драгоценностей у Уллы мы не нашли, следовательно, был кто-то еще, кто их взял. Я оставил возле дома графини городового Синельникова, того самого, чье свидетельство заставило меня усомниться в словах Анны Викторовны в деле об убийстве инженера Буссе. Он должен был наблюдать за домом, никого туда не впускать и проследить за служанкой, если она куда-нибудь пойдет. Синельников был на посту и даже немного меня напугал, приняв за злоумышленника. Он сообщил, что служанка выходила из дома, и он отправил за ней одного смышленого парнишку. Этот паренек рассказал, что помимо всего прочего, она заходила к ювелиру Селиванову и пробыла там довольно долго. Поручил Синельникову завтра тоже отправить паренька за горничной, сам же вернулся в управление.       Следующим участником заговора оказался доктор Милц, который требовал немедленно заключить его под стражу как подозреваемого в убийстве графини. Мы с Виктором Ивановичем битый час хором убеждали Александра Францевича, что он не является подозреваемым, но убедить его до конца нам так и не удалось. Хорошо, что я должен был идти. Мне пришлось едва ли не силой выставить нашего ранимого доктора из своего кабинета.       В дежурной части мы обнаружили Анну Викторовну, которая, судя по всему, весьма активно подбивала моего помощника на очередную авантюру. Похоже, мы подоспели вовремя, потому что Антон Андреевич определенно держался из последних сил. Хорошо, что со мной был Виктор Иванович, может быть, хотя бы ему удастся оградить это расследование от активного участия в нем Анны Викторовны.       — Между прочим, я не собиралась делать ничего такого, — сказала Анна, глядя на мужа. — Я просто просила Антона Андреевича пойти со мной в дом графини. Мне казалось, что как только я туда попаду, то сразу пойму, кто убийца. Уварова несколько раз приходила ко мне, и всякий раз звала за собой, а мне было боязно идти одной в пустой дом. Да там еще и городовой дежурил…       — Удивительно, тебе — боязно? — усмехнулся Штольман. — С чего бы?       —Да, мне было страшно, — вздохнула Анна Викторовна, — пустой дом, мертвая графиня — тут любой напугается…       Мне нужно было узнать у ювелира Селиванова, зачем к нему приходила служанка графини Уваровой. Как выяснилось, она интересовалась стоимостью старинной броши, принадлежащей графине. Спросил, как служанка объяснила, откуда у нее эта брошь. Девушка утверждала, что брошь досталась ей по завещанию. Надо сказать, что ювелира это не удивило, он считал, что Уварова, боясь умереть в одиночестве, пообещала эту ценную вещь служанке, что бы та не ушла от нее. Кроме того, господин Селиванов сообщил, что оценивал все драгоценности Уваровой, и их общая стоимость выливалась в весьма круглую сумму. Однако графиня не хранила шкатулку дома, а держала ее в сейфе ювелира, и забирала лишь иногда. Так произошло и в этот раз. Значит, тот, кто точно знал, что в эту ночь драгоценности будут дома, — он и убил графиню. К сожалению, служанка как нельзя лучше подходила на эту роль — пожалуй, пора было ее арестовывать.       Брошь, действительно, оказалась у нее. Однако она отрицала то, что украла шкатулку с драгоценностями. Сказала, взяла только брошь, чтобы полюбоваться, — она ведь все равно должна была достаться ей. Но я, в отличие от девушки, был совсем не уверен, что в завещании обнаружится такой пункт, значит, это была самая настоящая кража.       22 июля 1889 года.       Прямо с утра события начали развиваться совершенно непредсказуемым образом. Мне следовало догадаться, что, потеряв, не без моей помощи, «подельника» в лице Антона Андреевича, Анна Викторовна не успокоится. В тот же день, заручившись поддержкой заезжего доктора Клизубова и дядюшки, — куда же без него — она проникла в дом графини. Что там произошло, мне доподлинно неизвестно, знаю только, что они вспугнули какого-то человека «обыкновенной наружности». Кстати, хотелось бы знать, как он там оказался. Потом господин Миронов, очевидно, чтобы успокоить нервы, выпил вина из бутылки, которую обнаружил в комнате Уллы. Видимо, это была та самая бутылка, которая отправила госпожу Томкуте в астрал в ночь смерти графини. Кстати, я припомнил, что, когда мы забирали ее в управление, она жаловалась на недомогание, а я не обратил на это внимания. Что же, я готов признать свою ошибку и извиниться.       — Кстати, ты ведь так и не рассказала, что тогда произошло в доме, — улыбнулся Яков. — Может быть сейчас?       — После того, как ты запретил Антону Андреевичу участвовать в моих «авантюрах», — начала свой рассказ Анна Викторовна, — я обратилась за помощью к дяде. Но он категорически отказался, потому что пообещал отцу не допускать моего участия в этом деле… Ну мне ничего не оставалось, как попросить помочь доктора Клизубова.       — Во всех отношениях — это был блестящий выбор! — ехидно заметил Штольман.       — Ну я же не знала, — развела руками Анна. — Графиня появилась сразу… Это потом я поняла, что она показала мне на Клизубова. А тогда я никак не могла сообразить, куда она клонит. Потом появился этот человек, Клизубов бросился за ним, но не догнал. Потом появился дядя, он тоже хотел поймать беглеца, но не смог. Дядюшка так разволновался, что решил немного выпить, и не нашел ничего, кроме бутылки вина в комнате Уллы. Ну а дальше ты все знаешь: дяде стало плохо, он упал, а Клизубов позвал городового, который дежурил возле дома. Я отдала ему бутылку, и мы с доктором помогли дядюшке добраться до нашего дома…       — Это была великолепная операция, — усмехнулся Яков, — особенно, если учесть, что убийца все время находился рядом с тобой.       Анна Викторовна вздохнула и продолжала читать.       Уллу я отпустил. Николай Васильевич лично отправил городового за доктором Милцем, чтобы привлечь его для проведения экспертизы вина из комнаты госпожи Томкуте. На этот раз Александр Францевич явился в управление с вещами, полагая, что арестован по подозрению в убийстве графини. Разубедить его удалось с большим трудом.       — Я виделась с Уллой после того, как ты ее отпустил, — сказала Анна, отрываясь от дневника, — Знаешь, она даже не скрывала, что просто морочила графине голову. Единственное, во что она верила, так это в свою книгу, вернее, в то, что книга предсказывала, нужно было только задать ей вопрос.       — Тебе она тоже что-то предсказала? — Яков с интересом посмотрел на жену.       — Да, правда, тогда я решила, что книга ошибается, но, как потом оказалось, часть пророчества все-таки сбылась, — кивнула Анна и добавила: — А еще она намекнула, что между Клизубовым и графиней были отношения, которые не принято…       — Они были любовниками, — перебил ее Штольман. — Я знаю.       — Откуда? — удивилась Анна Викторовна. Штольман вздохнул:       — Нежинская знала ее еще по Петербургу… Кстати, ей тоже не понравилось то, что предсказала ей книга Уллы.       — Может быть, мы с Ниной Аркадьевной задавали книге один и тот же вопрос? — произнесла Анна, глядя мужу в глаза. — Тогда ответ едва ли мог понравиться нам обеим…       Человек «обыкновенной наружности» явился в управление сам — это был брат задержанной нами служанки графини. Девушка рассказала, что он с детства не разговаривает. Оставшись сиротами, они с братом оказались в общине «белых голубей», — есть здесь такая община скопцов, которые очень любят сирот. Но когда пришло время «убеления», она сбежала и оказалась у графини, а брат остался и прошел обряд. Сейчас, узнав о смерти Уваровой, брат пришел за ней, чтобы вернуть в общину. Все это было весьма познавательно, но в краже драгоценностей девушка признаваться не желала, в том, что добавила в вино снотворное — тоже.       Надо заметить, что во время нашей беседы приходила Анна Викторовна, она зашла специально, чтобы извиниться, должно быть, узнала, что я отпустил Уллу.       Конечно, Анна Викторовна, иногда Вы бываете упрямы и несправедливы ко мне, но я все равно не могу на Вас сердиться.       Сделал вид, что собираюсь уйти, а сам как дурак, стоял и смотрел ей вслед. Опомнился, только когда она это почувствовала и оглянулась, — быстро повернулся и ушел в свой кабинет, попросту говоря — сбежал.       Антон Андреевич все никак не хотел отказаться от версии ритуального убийства. Теперь он предполагал, что его мог совершить брат служанки, чтобы «белые голуби» приняли его сбежавшую сестру обратно в общину. А я вспомнил, что обнаружил: пробка от бутылки с вином была чем-то пробита, возможно, шприцем. Кстати говоря, в доме были найдены несколько шприцев разного размера. Как известно, шприцами умеют пользоваться доктора, а у нас, кроме Александра Францевича, в деле фигурировал только один доктор, который так вовремя появился в Затонске. Чтобы подтвердить свою версию, отправил Коробейникова в единственный в городе магазин, где можно было приобрести такое вино — Château Lafite 1876 года. Нам повезло — продавец магазина отлично помнил того, кто пятого дня купил это вино, и весьма подробно описал и его самого, и его большой черный чемодан, который нес носильщик. Я знал, кто убийца, теперь оставалось его задержать.       Не успел я выйти из кабинета, как мне навстречу бросилась Анна, — она тоже поняла, кто преступник и теперь собиралась ехать со мной его арестовывать. Ну уж нет, Анна Викторовна, вы уже дважды едва не погибли, третьего раза я не допущу. Признаю — запереть Анну Викторовну в кабинете была не самая лучшая мысль, но в тот момент мне больше ничего не пришло в голову.       — Ты даже представить не можешь, как я себя почувствовала, когда поняла, что ты обманом заманил меня в кабинет, да еще и запер, — в голосе Анны Викторовны даже спустя столько лет все еще сквозило возмущение. — Как ты мог так со мной поступить?       — Я боялся за тебя, — Яков взял ее руку и прижал к губам. Анна Викторовна вздохнула, покачала головой и дотронулась до его щеки.       Сначала мы отправились к доктору Милцу, надеясь застать Клизубова там. Но его там не оказалось, более того — не было и самого доктора Милца, а в больнице сказали, что видели их вместе. Это было очень странно. Подумал, что они могут быть в доме графини. Однако и там мы никого не обнаружили. Я уже начал не на шутку волноваться за нашего замечательного доктора, когда с изумлением увидел спешащую ко мне Анну Викторовну. Не успел я подумать, что кто-то сильно пожалеет о том, что нарушил мой приказ и выпустил ее из кабинета, как она сказала, что нужно искать подвал, и поспешила в дом. Мне ничего не оставалось, как бросится следом.       Выстрел мы услышали, когда спускались по лестнице. Доктор Клизубов лежал с пулей в сердце, Улла в полуобморочном состоянии сидела на полу и рыдала, а Александр Францевич был заключен в какой-то адской машине, которая, судя по металлическим пластинам на его висках, могла быть той самой, что убила графиню Уварову. Анна поспешила на помощь Улле, а я принялся освобождать измученного доктора.       Как только мне удалось отправить едва живого Александра Францевича с городовым наверх, я повернулся к госпоже Томкуте, над которой хлопотала сердобольная Анна Викторовна. Я поднял с пола маленький дамский пистолет и поинтересовался у Уллы, откуда он у нее. Она объяснила, что он принадлежал графине. Она стала рассказывать, что услышала в подвале шум, взяла пистолет и спустилась узнать, что происходит. В подвале она увидела, что господин Клизубов что-то делает с доктором Милцем. Непонятно, правда, почему он напал на нее. Она предположила, что Клизубов потерял рассудок. Однако все, как всегда, оказалось намного проще. Здесь же в подвале находился большой черный чемодан, который так хорошо описал продавец из магазина вин. А в нем обнаружилась шкатулка с драгоценностями графини.       Анна Викторовна ждала меня на крыльце. Она была возмущена, она больше мне не доверяла, и она ничего не желала слышать о своей безопасности, — а я видел завиток волос на ее виске и мучился от нестерпимого желания его поправить. Напоследок она подошла ко мне вплотную и несколько раз ударила кулачком в мою грудь. Эх, Анна Викторовна, да если бы у Вас в руках был нож, я бы только повернулся поудобнее, чтобы Вы, не дай Бог, не поранились…       Вечером немного успокоившийся доктор Милц приехал меня поблагодарить — коньячок был замечательный, и беседа наша текла неспешно. Александр Францевич рассказал мне, что гроза в ночь убийства графини была весьма кстати для Клизубова, позволив ему оставить свое пребывание в доме незамеченным. Это он передал бутылку вина со снотворным для Уллы, чтобы она не знала о его посещении, а может быть, сама графиня что-то добавила компаньонке в чай, — этого мы уже никогда не узнаем. Доктор сказал, что для Клизубова было важно, чтобы смерть графини выглядела как преднамеренное убийство. Он надеялся произвести вскрытие, чтобы увидеть результат работы своей адской машины. Он был одержим наукой...       Удивительное дело, но графиня сдержала слово и завещала брошь своей служанке. Все остальное она оставила Медицинской Академии.       — А на следующий день, когда я пришел в управление, то увидел тебя с корзинкой, — улыбнулся Штольман.       — Папа попросил для меня разрешения у Николая Васильевича на посещение и передачу, — кивнула Анна и добавила: — Мне хотелось хоть немного поддержать Уллу.       — Я пытался тебе сказать, что все могло быть не совсем так, как тебе кажется, но ты сказала, что уже побеседовала с Клизубовым и все знаешь, — усмехнулся Яков.       — Ну да, он сказал, что сам набросился на госпожу Томкуте, а она только защищалась, — подтвердила Анна Викторовна. — Разве не так? И если бы не она, то Клизубов включил бы свою машину и убил Александра Францевича.       — Чтобы не рассказывали дух Клизубова и подозреваемая в убийстве, доктор Милц видел и слышал все, что там произошло. Улла даже не вспомнила об Александре Францевиче, ее интересовали только драгоценности, и именно из-за них между ней и Клизубовым произошел конфликт, — ответил Штольман. — Доктору просто повезло. Да и неизвестно, что было бы дальше, если бы не появились мы. Возможно, добрейшая Улла Томкуте сама включила бы адскую машину Клизубова, чтобы не оставлять в живых свидетеля совершенного ею убийства и кражи драгоценностей…       — Но почему ты мне тогда ничего этого не сказал? — потрясенно спросила Анна.       — А ты бы стала меня слушать? — усмехнулся Яков и добавил: — Мы бы снова поссорились, и я написал бы об этом в дневнике, а ты бы прочитала — спустя десять лет — и снова расстроилась. Так ведь?       — Ты опять прав, — вздохнула Анна, — а я была такой глупой.       — Ты никогда не была глупой, просто тебе всегда хочется видеть в людях хорошее, —Яков Платонович поднялся и подал Анне руку: — Отдохнуть вам надо, Анна Викторовна, полночь скоро.       — Сейчас, тут еще несколько строчек.       P.S. На другой день Анна Викторовна принесла передачу госпоже Томкуте. А потом я снова стоял и смотрел ей вслед, — кажется, это становится доброй традицией, — только на этот раз, когда она обернулась, я не стал убегать и прятать глаза, хотел, чтобы она это видела.       — Что я должна была увидеть? — Анна требовательно посмотрела на мужа. Он молча улыбнулся и подхватил ее на руки.       — Яков Платонович! — запротестовала Анна, — мы же собирались духов вызывать.       — Духов, Анна Викторовна, мы с вами будем вызывать завтра, — серьезно ответил Штольман и, обращаясь к кому-то невидимому, добавил: — А посмеют явиться без приглашения, я, ей-Богу, заведу в нашей спальне злющего волкодава!