Дневник Штольмана

      Выехали еще затемно. За ночь облака куда-то исчезли, и темно-синее бесконечно высокое небо с редкими, тускнеющими прямо на глазах звездами, начинало потихоньку светлеть на востоке. Серые в яблоках лошадки, запряженные в новую бричку, осторожно переступали копытами по замерзшей за ночь, скользкой дороге. Сидящий на козлах Михаил их не торопил, дорога была не особенно дальняя, так что спешить было некуда.       Третьего дня Виктор Иванович вернулся из Петербурга один – Петр Иванович выразил свое желание задержаться в столице еще на несколько дней, чтобы лично проследить за погрузкой приобретенных его братом пони и жеребчика в вагон с ремонтными лошадьми, направляющийся в Затонск для нужд расквартированного в городе полка. Об этом они с Виктором Ивановичем очень удачно договорились с начальником гарнизона полковником Симаковым, с которым совершенно случайно повстречались в Петербурге. Дома среди прочей деловой почты господина Миронова-старшего дожидалось письмо от его давнего знакомого – помещика Василия Ивановича Лыткина, который просил его «незамедлительно прибыть по делу, не терпящему отлагательств», и по возможности привезти с собой зятя – Якова Платоновича Штольмана. Миронов-старший, к огромному неудовольствию Марии Тимофеевны, собирался принять приглашение и мчаться к Василию Ивановичу уже на следующее утро, однако по настоянию жены, был вынужден задержаться дома еще на день. Яков, который несказанно удивился своей популярности среди друзей тестя, счел неудобным для себя отказаться от приглашения, поэтому и оказался этим ранним мартовским утром на лесной дороге в бричке вместе с дремлющим Виктором Ивановичем.       Яков повозился, поудобнее пристраиваясь на подушках, поплотнее укутал ноги в медвежью шкуру, еще с вечера принесенную в бричку заботливой Прасковьей, проверил стоящую под ногами замотанную в шаль корзинку с горячими пирожками, и прикрыл глаза.       …Ему представилась их просторная спальня, едва тлеющий в углу камин, на постели, среди сбитых шелковых простыней – спящая молодая женщина – ее длинные вьющиеся волосы разметались по подушке, шелковая сорочка чуть-чуть сползла, обнажая плечо... Яков судорожно вздохнул – ему казалось, что он все еще чувствует аромат ее кожи, слышит, как она дышит, ощущает ее тепло и сладкую мягкость губ... Он мотнул головой, стараясь избавиться от наваждения. Яков Платонович не любил уходить вот так – оставляя жену спящей. Когда-то давно, в конце декабря восемьдесят девятого года, он оставил ее, так и не решившись разбудить – эта встреча едва не стала для них последней. С тех пор между ними существовало негласное правило – если дела службы заставляли его покидать дом ночью, он всегда будил Анну и предупреждал, что уходит. Конечно, она прекрасно знала, что они с Виктором Ивановичем ранним утром отправятся в поместье господина Лыткина, да и уснуть ей – его стараниями – удалось лишь под утро, к тому же он оставил записку... И все-таки что-то никак не давало ему покоя.       Внезапно Яков Платонович даже сквозь прикрытые веки почувствовал, как первый луч, показавшегося над горизонтом солнца, плеснул в глаза золотым жаром. Лесная дорога закончилась – впереди расстилалось бескрайнее, покрытое снегом поле. Виктор Иванович сонно завозился, просыпаясь. Михаил громко кашлянул и пошевелил вожжами, поторапливая лошадей. То ли от того, что взошло солнце; то ли от того, что дорога начала спускаться вниз, заставляя лошадок повеселеть – бричка покатила быстрее, временами подпрыгивая на кочках и вынуждая путешественников окончательно избавиться от дремоты.       …Анна Викторовна сладко потянулась, пробуждаясь от сна. Кажется, каждая клеточка ее тела была наполнена теплом, негой и легкостью. Она провела рукой по соседней подушке и неожиданно наткнулась на лист бумаги. Женщина открыла глаза и вздохнула, припоминая, что любимый муж в отъезде. Она взяла сложенный вдвое листок и поднесла его к глазам. Четким, аккуратным почерком Якова было написано: «Дорогая моя Аннушка! Напоминаю, что мы с Виктором Ивановичем уехали к помещику Василию Ивановичу Лыткину. Вернемся завтра к вечеру. Не скучай! Яков Штольман» – Буду скучать, – прошептала Анна, вздохнула и закрыла глаза. Сквозь неплотно закрытые тяжелые портьеры пробивался озорной лучик, он медленно полз по подушке, подбираясь к лицу женщины. Анна вздохнула, прислушиваясь к происходящему в доме – нужно было вставать…       Как утверждал Виктор Иванович, до поместья господина Лыткина было не больше двадцать верст, и Миронов-старший планировал добраться туда часа за четыре. Полностью выкатившееся из-за горизонта светило взялось припекать так, что покрытая толстой коркой льда дорога начала прямо на глазах превращаться в два прозрачных звенящих ручья, весело бегущих по широким колеям.       – Надо бы нам поскорее домой вернуться, – озабоченно произнес конюх, оглядываясь по сторонам, – Не дай Бог, как лед на дорогах сойдет – начнется распутица – не проехать нам будет на бричке: колеса по ось в грязи увязнут.       – Завтра вернемся, с утра пораньше – по морозцу, – кивнул Миронов. – Не думаю, что у Василия Ивановича что-то серьезное приключилось…       – Виктор Иванович, расскажите про него – кто такой? Чем занимается? – поинтересовался Штольман. – Не зря ведь он нас с Вами пригласил.       – Ну что рассказывать? – задумался Миронов, – Знакомы мы с ним давно, лет двадцать, наверное. Я ему тогда по юридической части помогал – в наследство он вступал. Хозяйство у него крепкое, большое – вот все эти поля уже его. Он и пшеницу сеет, и скот разводит, лошадками тоже балуется. Женился недавно, в прошлом году, кажется. Первая-то его жена умерла – царство ей небесное, детей Бог не дал – вот он помыкался один недолго, да и женился. Жена у него молодая, моложе Аннушки, говорят – красавица…       – Понятно, – кивнул Штольман, глядя на сереющий вдали лес, за которым угадывалась река. – Далеко еще?       – Да нет, вот мост переедем и, считай, в усадьбе, – ответил Виктор Иванович. – Парк у него знатный – он какого-то специалиста из самой Англии выписывал, чтобы тот английский парк разбил – ох, влетело ему это в копеечку! Зато теперь со всей России к нему едут – посмотреть. У него там и пруды, и лес, и речка с мельницей, и развалины какие-то модные – все есть…       Солнце жарило нещадно. На раскинувшихся вокруг полях стали проступать огромные бурые пятна – снег оседал прямо на глазах, а кое-где уже появились черные барашки распаханной осенью земли. Лошади осторожно брели по бабки в воде, аккуратно переступая коваными копытами. Наконец поле закончилось, и бричка въехала в узкую полоску леса, протянувшуюся вдоль реки. Обыкновенно неглубокая и спокойная речка Солодянка уже вскрылась и теперь тащила ломающиеся льдины, которые с треском лезли друг на друга, выползали на берег, с грохотом врезались в деревянные опоры мостика, грозя их снести. Лошади неуверенно ступали по деревянным доскам, опасливо косясь на шумную, грохочущую реку. Однако, мост стоял крепко, и скоро бричка оказалась на широкой дороге, лежащей между двумя рядами вековых лип.       Лошадки, обрадованные близостью человеческого жилья, весело помахивая гривами, трусили по дороге, которая поднималась теперь вверх – к стоящему на холме большому господскому дому с белыми колоннами. Аллея закончилась, бричка выехала на вымощенную булыжником широкую расчищенную от снега дорогу, которая огибала лужайку перед домом и вела прямо к полукруглому крыльцу. Четыре белые колонны – по две с каждой стороны – служили опорой балкону, в точности повторяющему полукруглую форму крыльца и забранному витиеватыми чугунными перилами. Не успела бричка остановиться, как двери дома распахнулись, пропуская спешащего навстречу гостям, пожилого джентльмена лет шестидесяти пяти.       – Виктор Иванович! – обрадованно воскликнул мужчина, – Как же хорошо, что ты нашел время приехать!       – Здравствуй, Василий Иванович! – пожимая протянутую ему руку, ответил Миронов, – Позволь представить тебе моего зятя – Яков Платонович Штольман!       – Рад! Очень рад, что откликнулись на мое приглашение! – произнес господин Лыткин, пожимая руку Якова и с интересом его рассматривая.       – Рад знакомству, – улыбнулся Штольман.       – В дом, в дом проходите! Нечего на улице стоять! – заторопился Василий Иванович – в тени от дома было довольно холодно – и махнул кому-то рукой. Тотчас подошедшие слуги забрали и унесли в дом багаж, еще двое, появившиеся откуда-то из-за дома, взяли под уздцы уставших лошадок, и бричка загромыхала по каменной дорожке в конюшню, увозя с собой Михаила.       Освободившись от тяжелых зимних пальто, гости с интересом оглядывались, рассматривая просторную, оформленную в английском стиле, прихожую. Откуда-то из глубины дома появилась красивая молодая женщина и взяла под руку Василия Ивановича.       – Господа, позвольте представить – моя супруга Елизавета Петровна, – с гордостью произнес хозяин. Надо признать, повод для гордости у него был – жене его было не больше двадцати пяти лет – высокая, стройная, черноволосая, с большими карими продолговатыми глазами – она, скорее, напоминала персидскую княжну, чем русскую красавицу. Целуя протянутую ему узкую руку с длинными пальцами Яков Платонович почувствовал исходящий от нее едва уловимый аромат жасмина. «Вот те раз!» – мелькнуло в его голове, когда он вдруг ощутил на себе весьма откровенный оценивающий взгляд восточной красавицы. Точно такого же взгляда был удостоен и Виктор Иванович. Тесть с зятем изумленно переглянулись и последовали в глубь дома за ничего не замечающим, улыбающимся Лыткиным.       Спустя два часа, сидящие за столом с крутобоким тульским самоваром, раскрасневшиеся и разомлевшие не то с дороги, не то от горячего чая, а, возможно, и от стопочки анисовой, гости были, наконец, поставлены в известность о причине их приглашения. Как выяснилось, неделю назад из усадьбы исчезла горничная – шестнадцатилетняя девушка Маша. В отличии от мужа, Елизавета Петровна вовсе не беспокоилась о пропаже и полагала, что юная горничная сбежала с ухажером. Однако Василий Иванович не разделял ее уверенность. Никто из домашних и прислуги ни о каких ухажерах девушки ничего не слышал, а, главное, зачем ей было убегать? Конечно, первым делом проверили не вернулась ли она к отцу – девушка была родом из соседней деревеньки, большая часть населения которой трудилась на полях и фермах помещика Лыткина, однако там ни о ней самой, ни том, что у нее есть сердечная привязанность, никто не слышал. Тогда Василий Иванович забил тревогу – работники обыскали дом, однако ничего странного или настораживающего не обнаружили. Правда, девушка, с которой пропавшая делила комнату в господском доме, утверждала, что пропали некоторые вещи Маши – что частично подтверждало теорию побега; но с другой стороны, Маша даже не попыталась попросить заработную плату, которую хозяин был ей должен за последние три месяца, а ведь это совсем немаленькая сумма. Именно тогда Василий Иванович решил обратиться за помощью к Виктору Ивановичу, а вернее к его зятю, следователю в отставке Якову Платоновичу Штольману, о котором слышал много хорошего.       Яков Платонович задумался – весь его опыт говорил, что если девушка не сбежала, что представлялось ему маловероятным, то, скорее всего, она уже мертва. К сожалению, никакого третьего варианта, как правило, не предполагалось. Что, если начав расследование, он выяснит, что девушка убита, а ее убийца кто-то из домочадцев или работников, живущих в усадьбе? Был ли Василий Иванович готов к тому, что на каком-то этапе может потребоваться вмешательство в дело полиции? Виктор Иванович, видимо, понял сомнения зятя и вопросительно посмотрел на Василия Ивановича. Тот ненадолго задумался.       – Яков Платонович, делайте все, что считаете нужным, но найдите эту девушку! Я ее матери – покойнице – обещал, что присмотрю за ней. Я ее потому и в дом взял, – произнес хозяин и, обращаясь к Миронову, спросил: – Я же могу на Вас рассчитывать, господин адвокат?       – Всецело, – уверенно кивнул Виктор Иванович.       – Что же, тогда я должен осмотреть комнату девушки и опросить всех, с кем она общалась, – кивнул Яков.       Как и следовало ожидать, опрос домашней прислуги ничего не дал – девушка была скрытной, и о своей личной жизни распространяться не любила. Однако никто из тех, с кем она общалась в доме, ничего не знал о том, что она с кем-то встречается. Яков подумал, что если бы у нее были отношения с кем-то из домашних, то скрыть этот факт было бы невозможно. Яков устало вздохнул – он сидел за письменным столом в кабинете хозяина, который тот любезно предоставил ему для работы, за окном давным-давно стемнело, а ему еще оставалось поговорить с женой хозяина и его секретарем – молодым человеком, которого несколько месяцев назад, Василий Иванович нанял для составления библиотечного каталога. Яков взял со стола колокольчик и позвонил. В дверь немедленно вошел дворецкий и замер, ожидая распоряжений.       – Проводите меня в комнату Марии, – произнес Яков вставая.       – Слушаюсь, – кивнул дворецкий и распахнул дверь кабинета.       Штольман внимательно осмотрел крохотную комнатку на втором этаже господского дома, где проживала прислуга. Соседка Маши – крупная, некрасивая девица, которая работала посудомойкой на кухне, исподлобья наблюдала за происходящим. Яков уже с ней побеседовал – она утверждала, что они с соседкой почти не разговаривали, только спали в одной комнате. Девица понятия не имела, был ли у Маши поклонник, но очень в этом сомневалась – работу девушки начинали рано, заканчивали поздно, по ночам выходить из дома было строго-настрого запрещено – она просто не представляла, когда Маша могла с кем-то встречаться, да еще и так, что никто об этом не знал. Паспорта у девушки, разумеется не было, да и быть не могло, но его смутило то, что в комоде остались некоторые ее вещи. Она была небогата, и собираясь бежать, вряд ли бы оставила даже часть вещей, разве что форменное платье горничной и передник, но вот их-то как раз в ящике не было. Что же получается? Отъезд был таким стремительным, что девица даже не переоделась? Глядя на то, что лежало в ящике комода, Яков подумал, что и собиралась девушка явно впопыхах – иначе бы она не забыла в ящике один чулок – он был, конечно, не новый, очевидно, отданный ей хозяйкой, но почему только один? Но больше всего Штольмана насторожило то, что нетронутыми остались вязанные шерстяные рукавицы и толстая шаль из овечьей шерсти – было самое начало марта – теплые вещи она должна была надеть на себя.       После осмотра комнаты и вещей пропавшей сомнения Якова Платоновича в том, что она покинула поместье Лыткина по доброй воле, только укрепились. Время было позднее, и Штольман решил отложить разговор с Елизаветой Петровной Лыткиной и секретарем самого господина Лыткина на утро. Но не тут-то было! Елизавета Петровна ожидала его в кабинете мужа.       – Ну что же вы, Яков Платонович, – произнесла она глядя на Якова долгим взглядом, – а я жду-жду, когда же вы меня пригласите… для беседы – вот решила сама прийти.       – Ну зачем же было так себя утруждать? – усмехнулся Штольман. – Можно было отложить наш разговор на завтра.       – Почему же отложить? – удивилась красавица. – Вдруг мне удастся пролить свет на тайну исчезновения Марии?       – Вы что-то знаете? – насторожился Штольман.       – Нет, но догадываюсь, что она сбежала с заезжим молодцом, – улыбнулась Елизавета.       – Знаете с кем? – уточнил Яков.       – Ну откуда же мне знать, с кем роман у горничной? – возмутилась женщина.       – Тогда почему Вы думаете, что она сбежала? – удивился Яков Платонович.       – Ну а куда еще, скажите на милость, могла подеваться шестнадцатилетняя девица? – улыбнулась Елизавета Петровна и добавила: – Ну Вы же не думаете, что ее похитили разбойники? Если хотите знать, я видела, как она выходила ночью из дома!       – Видели? – уточнил Яков, – Когда точно это было? В котором часу?       – Ну, не то чтобы видела, – заколебалась женщина, – мне показалось, что хлопнула входная дверь… Вот я и подумала…       – А утром оказалось, что Мария исчезла?       – Кажется, да, – кивнула женщина.       – А что Вы думаете о секретаре Вашего мужа, – меняя тему, неожиданно спросил Яков.       – А при чем здесь Виктор? – удивилась женщина и, спохватившись, добавила: – И почему я вообще должна о нем думать? Он секретарь моего мужа, а не мой…       – Благодарю Вас за исчерпывающие ответы, – улыбнулся Штольман и добавил: – Не смею больше задерживать. Думаю, Василий Иванович будет недоволен Вашим отсутствием в столь поздний час…       Елизавета Петровна поднялась, бросила на Якова испепеляющий взгляд и вышла из комнаты. Штольман позвонил в колокольчик. "А, может, и нам завести дворецкого?" – усмехнувшись подумал он. В дверях сейчас же появился все тот же щеголеватый господин в ливрее.       – Скажите, кто запирает по вечерам входную дверь?       – Я, – ответил мужчина. – Я запираю дверь и все окна на первом этаже.       – Ключи от двери все время находятся у Вас? – продолжал Штольман.       – Всегда, – кивнул дворецкий.       – После того, как Вы заперли дверь, выйти из дома без Вашего ведома нельзя? – уточнил Яков.       – Нет, абсолютно невозможно, – подтвердил мужчина.       – У кого еще есть ключи от дома?       – У хозяина – Василия Ивановича – на связке, – без запинки доложил дворецкий.       – Спасибо, Вы свободны.       Дворецкий повернулся и вышел, оставляя Штольмана одного. Яков задумался. Из разговора с соседкой пропавшей девушки он знал, что Мария ночью из дома не выходила – хватились ее днем, а не утром – утром она была в доме и работала. Что за игру вела эта странная женщина – Елизавета Петровна – и имела ли она отношение к исчезновению горничной, Штольман пока не знал. Но сегодня ничего сделать он больше не мог, да и усталость брала свое.       Яков Платонович оглядел отведенную ему хозяином комнату и остался доволен. Комната была большая и уютная. Камина, которые он так любил, в ней, правда, не было, зато была голландская печь, выложенная изразцами со сценами псовой охоты. Яков подошел к ней поближе и потрогал – печка была теплая. Он скинул с себя сюртук и бросил его на кресло. Немного поразмыслив, он вернулся к двери и запер ее на ключ, оставив его в замочной скважине – ему совсем не хотелось сюрпризов, которые, как ему казалось, могла преподнести странная супруга господина Лыткина, вероятно, возомнившая себя одалиской. Яков чувствовал себя уставшим. «Надо же, а ведь еще год назад мог сутками не спать – вот что значит отставка!» – подумал он с грустью. Он открыл свой дорожный саквояж и вытащил из него книгу – томик стихов Лермонтова – в ней лежала такая же, как на его столе в кабинете, фотография Анны Викторовны – та, что он сам сделал в таком далеком и таком близком июне девяностого, всего через два месяца после женитьбы. Яков Платонович улыбнулся Анне Викторовне, прижимающей к себе охапку полевых цветов, поставил снимок на тумбочку возле кровати, подперев его томиком стихов, и стал готовиться ко сну.       Ранним утром, подойдя к отведенному ему для работы хозяйскому кабинету, Яков Платонович обнаружил ожидающего его в коридоре Виктора – секретаря Василия Ивановича.       – Долго спите, господин сыщик, – недовольно произнес молодой человек, глядя на Штольмана поверх очков.       – Не думал, что Вы меня ждете, – усмехнулся Яков Платонович, распахивая дверь кабинета и жестом приглашая посетителя войти.       – Ну Вы же всех уже расспросили, кроме меня, – пожал плечами молодой человек, усаживаясь в кресло, возле стола. – Задавайте Ваши вопросы – мне работать нужно.       – Расскажите мне все, что Вы знаете о пропавшей горничной, – кивнул Яков, уселся за стол и приготовился слушать.       – Мне ничего не известно о пропавшей горничной, кроме того, что эта бестолковая девица постоянно путалась у меня под ногами в библиотеке, – хмуро сообщил Виктор.       – Уборка в библиотеке входила в ее обязанности? – уточнил Штольман.       – Вероятно. Зачем ей иначе торчать там часами? – несколько раздраженно ответил молодой человек.       – В тот день, когда она пропала, Вы ее видели? – заинтересовано спросил Яков.       – Видел – торчала в библиотеке, как обычно – ужасно раздражала, – подтвердил секретарь. – Терпеть не могу, когда мне мешают работать.       – В котором часу она ушла? – спросил Яков и добавил: – Это важно, постарайтесь вспомнить…       – Не заметил, – упрямо мотнул головой мужчина, – Думаю – до обеда. Я работал, старался не обращать внимание на горничную, просто в какой-то момент заметил, что ее нет…       – Она что-нибудь Вам говорила? Вы с ней вообще когда-нибудь о чем-нибудь разговаривали? – продолжал задавать вопросы Штольман.       – Мы никогда, ни о чем не разговаривали. Я работал – мне за это деньги платят, чем занималась горничная – я не знаю: следить за тем, что делают горничные, не входит в мои обязанности, – раздраженно сказал секретарь и добавил: – Могу я, наконец, идти?       – Идите, если у меня появятся вопросы, я Вас приглашу, – кивнул Яков Платонович, размышляя о причинах дурного настроения молодого человека, который молча поднялся и быстро вышел из кабинета.       Следующий этап расследования предполагал осмотр дома и усадьбы. Начинать нужно было с хозяйственных построек, которые находились в непосредственной близости от дома – осмотреть сам дом можно было и вечером, при электрическом освещении. Виктор Иванович с Василием Ивановичем выразили свое желание присутствовать при проведении следственных действий. Первое помещение, которое хотел обыскать Штольман, был просторный сенник возле конюшни. Несмотря на то, что наступала весна, он был еще больше чем на половину забит душистым сеном и представлял собой идеальное место, для того, чтобы что-то спрятать, например, тело убитой девушки. Вооружившись длинными шестами, двое предоставленных в полное распоряжение Штольмана работников и уставший от безделья Михаил протыкали толстый – больше сажени – слой сена, стараясь обнаружить в нем что-то, чего быть там было не должно. Уже через несколько минут шест одного из конюхов наткнулся на какое-то препятствие. Пока работники осторожно разбрасывали вилами сено, не на шутку встревоженный Василий Иванович расспрашивал Штольмана.       – Яков Платонович, но как Вы догадались, где нужно искать? – удивлялся он. – Вокруг ведь парк, дальше лес – можно все что хочешь спрятать – потом сроду не найдешь...       – Да нет, Василий Иванович, не так все просто, – покачал головой Яков, – Сейчас только начало марта – земля мерзлая, ее быстро не раскопать; снег тает не по дням, а по часам – в снег тоже не спрячешь. А сенник – отличное место, и к дому близко. Девушка пропала днем – значит, у преступника было очень мало времени, чтобы спрятать тело, его могли запросто увидеть. Опять же запах сквозь сено быстро не почувствуется – а вот для крыс это просто подарок!       – Яков Платонович! Идите сюда, – позвал Штольмана Михаил. Яков Платонович легко взобрался на брошенные поверх сена доски и посмотрел туда, где только что трудились конюхи.       – Ну, что там? Яков Платонович, не томите! – поторопил его Миронов, придерживая за локоть Лыткина.       Яков взял у Михаила вилы и осторожно подцепил то, что обнаружилось в сене. Это был сделанный из простыни узел – в него был увязан старенький полушубок, стоптанные женские сапожки и еще несколько вещей, там же обнаружился и поношенный чулок – родной брат того, что накануне нашелся в комнате пропавшей девушки.       – Василий Иванович, нужно послать кого-то в полицейское управление Затонска, – мрачно произнес Штольман и, глядя на тестя, добавил: – Я тоже напишу Антону Андреевичу, заодно попрошу его предупредить наших, что мы задерживаемся. Виктор Иванович молча кивнул, соглашаясь с зятем.       …Анна Викторовна сидела за столом в кабинете мужа и проверяла написанный детьми диктант по английскому языку, когда почувствовала дуновение ледяного ветра.       – И не надоело Вам, Нина Аркадьевна? – устало спросила женщина, не отрываясь от тетрадки сына, – Не хотите нам помогать – зачем приходите? Не понимаю... Дух не отвечал, но и не исчезал. Анна повернулась к тому месту, где ожидала увидеть гостью, и тихо ойкнула. Вместо Нины Аркадьевны перед ней стояла юная девушка лет пятнадцати – шестнадцати в форменном платье горничной.       - Кто Вы? – удивленно спросила женщина, закрывая тетрадь. – Что с Вами случилось? В следующее мгновение Анна очень пожалела, что рядом нет мужа – видение, как всегда, сопровождалось неприятным ударом.       ...Человек, пятясь, тащил по обледеневшей тропинке какой-то большой тяжелый сверток. Он изредка останавливался, оглядывался и снова волок свою ношу. Наконец, он остановился у какого-то темного пятна. "Прорубь!" – догадалась Анна. Человек осторожно повернулся, толкнул свой сверток в это темное пятно и замер – раздался треск ломающегося льда, и сверток начал медленно погружаться в воду... Спустя несколько минут все было кончено. Человек повернулся спиной к проруби и медленно побрел назад...       ...Анна Викторовна резко выдохнула, возвращаясь в реальный мир, и открыла глаза. Она была уверена, что девушка мертва и сейчас показала ей, где находится ее тело. Но что она должна была с этим знанием делать? "Нужно пойти к Антону Андреевичу и спросить, не обращался ли кто с заявлением об исчезновении девушки, возможно, горничной", – решила Анна и быстро вышла из кабинета. К ее глубочайшему изумлению начальник сыскного отдела господин Коробейников дожидался ее в гостиной – об этом Анне Викторовне сообщила Настя, едва не сбившая ее с ног на лестнице.       – Антон Андреевич, что-то случилось? – взволнованно спросила Анна Викторовна, быстро входя в гостиную.       – Здравствуйте, Анна Викторовна! – улыбнулся Антон Андреевич. – Я принес Вам письмо от Якова Платоновича. Василий Иванович Лыткин прислал посыльного с заявлением, и письмом для Вас. Коробейников протянул Анне конверт.       – От Якова Платоновича? – удивленно произнесла Анна, вынимая из конверта листок бумаги, на котором знакомым четким почерком было написано: "Дорогая моя Аннушка! Обстоятельства заставляют нас с Виктором Ивановичем задержаться на несколько дней в поместье господина Лыткина. Антон Андреевич сообщит тебе подробности. Предупреди и успокой Марию Тимофеевну. Вернемся, как только сможем. Скучаю. Яков Штольман." Анна сложила письмо и убрала его в конверт, потом она повернулась к улыбающемуся Коробейникову.       – Антон Андреевич, Яков Платонович написал, что Вы сообщите подробности – что случилось в поместье господина Лыткина? – спросила Анна.       – Несколько дней назад пропала горничная – девушка шестнадцати лет. Сегодня Яков Платонович обнаружил ее вещи, с которыми она якобы сбежала, и предположил, что она мертва, – рассказал Коробейников.       – Вещи? – переспросила Анна Викторовна. – Ее обвинили в краже?       – Это мне, к сожалению, неизвестно, – пожал плечами Антон Андреевич, – Но я немедленно туда выезжаю…       – Отлично, – кивнула Анна и улыбнулась: – Я еду с вами – буду готова через пять минут.       Не давая Коробейникову опомниться и в ярких красках представить, что именно ему скажет по этому поводу его бывший начальник, Анна Викторовна выскочила из гостиной.       Спустя четверть часа укутанная в толстый шерстяной плед Анна Викторовна сидела в полицейской пролетке рядом с Антоном Андреевичем. За это время она выдержала короткую схватку с Марией Тимофеевной, в которой одержала полную и безоговорочную победу; собрала в небольшой дорожный сундучок несколько необходимых вещей; объяснила детям, что едет помочь папе и получила их согласие и теперь с любопытством глядела по сторонам, наслаждаясь неожиданным путешествием, и предвкушая встречу с любимым мужем.       Сегодня снова наступила зима – с самого утра небо заволокло тучами, похолодало, время от времени сверху начинала сыпаться ледяная крупа. Пролетка весело катилась по чистой замерзшей дороге, присыпанной белоснежной крупой. Предупрежденная о долгой поездке Анна предусмотрительно захватила с собой дневник и сейчас, вдоволь наглядевшись на весьма однообразный пейзаж, раскрыла его, чтобы почитать, пока на улице еще было достаточно светло. Исчезновение юной горничной; найденные в доме вещи, с которыми она якобы сбежала – все это напомнило ей одно старое дело, которое Яков Платонович, не без ее участия, расследовал летом восемьдесят девятого года – ей хотелось освежить его в памяти.       15 августа 1889 года.       Было солнечное августовское утро, не предвещавшее никаких потрясений. Около десяти часов утра городовые обнаружили на улице труп мужчины. Рана на его шее позволяла предположить, что он был застрелен. Я распорядился опросить прохожих – стрельбу среди бела дня должны были слышать, а, возможно, кто-то видел и стрелка. Однако местные жители сообщили, что проживающий здесь же, отставной подпоручик Замятин частенько палит по бутылкам во дворе своего дома, так что пуля вполне могла угодить в прохожего рикошетом. Отправил городовых задержать Замятина и доставить его в управление. Коробейникову поручил заняться телом убитого. Однако, скоро выяснилось, что стрелка дома нет и где он – неизвестно, а тот, кого мы сочли мертвым, подает признаки жизни. Велел немедленно доставить его в больницу, а подозреваемого Замятина разыскать.       Неожиданно ко мне обратился Петр Иванович Миронов, невесть откуда появившийся этим летним утром на тихой улице, – оказывается, это он нашел пострадавшего около получаса назад и все это время провел в кондитерской неподалеку за чашкой горячего шоколада. Он был очень удивлен, что пострадавший жив. Однако, спросить он собирался о другом – его интересовало, как продвигается дело об исчезновении Татьяны Молчановой – горничной, сбежавшей от домовладельца Воеводина и прихватившей с собой все столовое серебро. Свой вопрос он объяснил тем, что этим делом интересуются его знакомые. Честно говоря, сказать мне ему было нечего – девушка как в воду канула, впору было просить помощи у Анны Викторовны. И тут он сообщил мне, что Анне Викторовне сейчас не до расследований – князь Разумовский предложил ей руку и сердце.       Наверное, если бы он ударил меня обухом по голове, я был бы потрясен меньше.       Ведь только накануне я сказал ей… И мне показалось, что и она...       Господи! Неужели я ошибся?       Как бы то ни было, мы должны были в полдень встретиться с Анной в парке. Мне нужно с ней поговорить, возможно, все не совсем так, как это выглядит в устах Петра Ивановича. У меня было еще немного времени, и я поспешил к Разумовскому – лакей князя должен был подготовить мне список всех, кто был в его доме накануне исчезновения Элис.       Анна Викторовна подняла глаза и посмотрела по сторонам – полицейская лошадка неторопливо брела по лесной дороге, сидящий рядом Антон Андреевич дремал. Женщина задумалась. События тех дней она помнила так ясно, словно это было только вчера. Она была потрясена предложением князя. Кроме того, ее сильно задевало то, что он с ней даже не поговорил о своих намерениях, а сразу отправился просить ее руки у родителей – а раз так, то она вовсе не считала, что должна объясняться с ним лично – ее отказ он мог выслушать и от родителей. Но Мария Тимофеевна была непреклонна и требовала дать Кириллу Владимировичу возможность объясниться. В конце концов, Анна сдалась.       Кроме того, выяснилось, что дядя уже успел доложить Якову Платоновичу о том, что князь сделал ей предложение. Петр Иванович сам сообщил ей об этом, и с видом якобинца-заговорщика рассказал, как тот побледнел, узнав новость. Это сообщение привело ее в ужас – зная отношение Штольмана к князю, она боялась себе представить его реакцию, и как позже выяснилось, оказалась права.       В тот же богатый на события день она впервые услышала от дяди о Татьяне Молчановой – он познакомился с ее хозяйкой, точнее – воспитанницей хозяина Полиной Воеводиной, и просил узнать для нее – жива ли девушка. Поскольку ответа он требовал немедленно – Анна предположила, что барышня произвела на него сильное впечатление. Анна попыталась сразу же вызвать дух Татьяны – девушка явилась. К сожалению, она была мертва. Девушка не сказала, как умерла, но все время твердила, что ничего не брала, и "все" находится за комодом. Как оказалось, дяде этого было достаточно, он поблагодарил ее и умчался, оставив в полном смятении чувств, перед встречей со Штольманом.       В полдень я нашел ее там, где мы и договаривались – кажется, она была мне рада. Мы немного поговорили о сегодняшнем происшествии со стрельбой и ожившим покойником. Потом я рассказал, что был у князя, мне казалось, что Анна должна сама сказать мне о его предложении, но она почему-то молчала. Тогда я спросил прямо, можно ли ее поздравить. Она как будто не поняла, о чем я говорю. Уточнил, что говорю о ее замужестве. Мне казалось, что после нашего разговора – после моих слов, после того, что я увидел в ее глазах – ответ на предложение князя был очевиден... для меня. Но, похоже, такой ответ не был так уж очевиден для Анны Викторовны. Как я понял, она не приняла предложение Разумовского, но и не отказала. Должно быть, ей было лестно получить предложение руки и сердца от такого высокородного и знатного господина, как князь Разумовский, во всяком случае, выглядела она весьма довольной. Больше того, мне показалось, что она и вовсе не собиралась рассказывать мне о предложении князя, видимо, не считая нужным посвящать меня в их "личные отношения".       Мне казалось, что земля уходит у меня из-под ног. Неужели я все придумал? Увидел то, что хотел видеть?       Похоже, нам больше не о чем было разговаривать, и я поспешил откланяться.       Анна Викторовна захлопнула дневник. Она тоже была разочарована тем разговором – ей казалось, что, узнав о предложении князя, Яков Платонович что-то предпримет, ну или хотя бы выскажется более определенно. Но ни того, ни другого не произошло, больше того, он недвусмысленно выразил свое недовольство ее поведением, словно ожидал от нее чего-то другого. Видимо, он считал, что она будет отвергать любых претендентов на свою руку в ожидании... чего? Того, что он соизволит когда-нибудь принять какое-то решение или хотя бы объяснить ей, как и обещал, свое странное и непонятное поведение?       Анна покачала головой и оглянулась по сторонам. Пролетка все еще медленно катилась по лесной дороге, которой не было видно ни конца ни краю. Посмотрев на сладко спящего Коробейникова, женщина снова открыла дневник.       Внезапно Анна остановила меня вопросом о Татьяне Молчановой. Она утверждала, что эта девушка мертва. Как бы не складывались наши отношения, но не верить ей в том, что касалось ее общения с духами, я не мог. Кроме того, Анна сказала, что девушка клянется, что ничего не брала, что ее оговаривают и что все, что она якобы украла, спрятано за комодом. Но если Татьяна мертва, то где ее тело? Пока не обнаружен труп, я не могу возбудить дело об убийстве, а, значит, не могу проводить следственные действия. Анна Викторовна пообещала узнать у девушки, где искать ее труп. Сказал, что приму ее слова к сведению и ушел, вернее – сбежал.       После разговора с Анной Викторовной, я чувствовал себя отвратительно. Но ведь, в конце-то концов, я – сыщик, а не кисейная барышня, и должен продолжать расследование, тем более, что работа – это единственное, что никогда меня не подводило.       Решив не откладывать в долгий ящик, по пути в управление заехал к домовладельцу Воеводину. Сказал, что имею сведения из анонимного источника, что все столовое серебро, якобы украденное Татьяной Молчановой, находится в доме. Не то чтобы он был рад меня видеть, но и не пустить в дом он меня не мог. Все оказалось именно так, как сказала Анна Викторовна – завернутые в тряпицу серебряные ложки лежали за комодом. Мне показалось, что для господина Воеводина – это стало сюрпризом, однако он сейчас же предположил, что девушка их просто забыла, когда убегала. Спросил, кто, кроме Татьяны, мог спрятать ложки. Воеводин ответил, что никто – в доме их только двое – он и его воспитанница Полина, был еще секретарь, но он уволил его несколько месяцев назад. Во время нашей беседы появилась Полина – удивительно, но она тоже считала, что столовое серебро спрятала пропавшая служанка. Разговаривать с ними дальше смысла не имело, я пообещал продолжить поиски Татьяны Молчановой и откланялся.       Коробейников, поджидающий меня в управлении, доложил, что раненный сегодня утром Сушков – простой человек, тридцать лет проработавший на почтамте – обречен и, к сожалению, шансов на выздоровление не имеет. Сушков рассказал, что перед тем, как его ранили, он слышал несколько выстрелов. По всей вероятности, он и впрямь мог стать случайной жертвой отставного подпоручика Замятина. На всякий случай отправил Антона Андреевича домой к пострадавшему – поговорить с его женой, и на почтамт – узнать, чем он занимается на службе.       Честно говоря, я не рассчитывал, что Коробейникову удастся обнаружить что-то интересное, но, как оказалось, я ошибался. Мой замечательный помощник нашел дома у пострадавшего несколько номеров "Затонского телеграфа", из которых были вырезаны буквы. По словам Коробейникова, жена Сушкова пыталась их сжечь. В столе Сушкова на почтамте Антон Андреевич обнаружил спиртовку, но никто никогда не видел, чтобы он ей пользовался. Кроме того, он нашел вырезанную из газеты букву – это была настоящая улика. Узнав, что раненый занимался письмами, предположил, что он мог их вскрывать и использовать полученные сведения для шантажа. Похоже, что в господина Сушкова мог стрелять тот, кто стал его жертвой.       Решил поговорить с Сушковым сам. Факт шантажа он не отрицал, но никаких подробностей рассказывать не хотел. Пригрозил, что отправлю его жену на каторгу, а он посмеялся и предложил мне сначала найти против нее доказательства. Он был прав. Он прекрасно понимал, что умирает, зачем ему мне помогать?       Надо сказать, что был очень удивлен, обнаружив Анну Викторовну, ожидающую меня возле палаты Сушкова. Она снова пришла по поводу Татьяны Молчановой. Анна сообщила, что девушка сама ей сказала, что дом она не покидала. Что это должно было означать? По версии Анны – труп девушки нужно было искать в доме Воеводина. К сожалению, господин Воеводин – уважаемый гражданин, и у меня не было никаких причин его подозревать. Тогда Анна сказала, что все поняла и попытается что-нибудь сделать сама. И тут я не выдержал – сказал, что понимаю, что надежды на меня у нее нет, имея в виду совсем не дело Татьяны Молчановой. Не знаю, поняла ли Анна, о чем я говорю, но возразила, что все ее надежды только на меня. Правда, потом она отдала мне записку, которую Элис оставила ей в оловянном солдатике. Должно быть, ее надежды ограничивались лишь поиском Элис Лоуренс. Оказывается, Анна Викторовна нашла записку сразу после исчезновения девушки, но не отдала мне ее, решив, что я занят более важным делом Демиурга. Она снова просила меня найти Элис, считая, что девушка не нужна никому, кроме нас с ней. Но я был уверен, что это не так – больше всех Элис нужна князю, о чем и напомнил Анне Викторовне. И сразу почувствовал, как что-то между нами неуловимо изменилось – едва возникшая ниточка понимания и доверия вновь исчезла. Все-таки Кирилл Владимирович – умнейший человек – всего несколькими словами ему удалось сломать все, что между нами было. Или мне только казалось, что было?       На всякий случай спросил, не хочет ли она мне что-то объяснить – она не хотела.       Анна Викторовна со злостью захлопнула дневник, ей хотелось немедленно – сию же секунду – поговорить с Яковом и все ему объяснить. Ей нужно было рассказать ему о разговоре с князем, а главное, о том, что сказал ей отец – ведь именно его слова заставили ее впервые задуматься о будущем, о том, как ей жить дальше...       Пролетка выбралась из леса и теперь неторопливо катилась под горку к темнеющей вдалеке полоске леса. Начинало смеркаться. Ледяная крупа теперь сыпалась непрерывно. Окружающий мир тонул в белой пелене. Анне Викторовне показалось, что стало еще холоднее, и она зябко поежилась. Очевидно, кучер тоже это почувствовал, потому что пошевелил вожжами и лошадь перешла на медленную, но все-таки рысь.       Яков Платонович отпустил Михаила, который как мог, старался ему помочь в поисках тела девушки – в том, что нужно искать именно тело, Штольман не сомневался. Сбросив в прихожей пальто, он прижал замерзшие руки к горячей изразцовой печи. Дворецкий, неслышно возникший у него за спиной, поднял пальто и с достоинством произнес:       – Вас ожидают в гостиной.       – Господин Коробейников? – оглянулся Штольман, он не сомневался, что после его записки Коробейников примчится в усадьбу Лыткина лично и со всей возможной скоростью.       – Не только,.. – таинственно произнес дворецкий и удалился.       – "Не только", – передразнил его Яков и недовольно проворчал: – Что еще за тайны Мадридского двора?       Однако заставил себя оторваться от теплой печки и пройти в гостиную.       – Анна Викторовна! – не веря своим глазам, воскликнул Яков Платонович с порога, – Ну вы здесь как?..       Штольман перевел взгляд на разрумянившегося с дороги Коробейникова, который беспомощно развел руками. Яков покачал головой и подошел к улыбающейся жене.       – Яков Платонович, мы с супругой очень рады, что Анна Викторовна решила составить нам компанию, – жизнерадостно произнес Василий Иванович. По брошенному на него кислому взгляду Елизаветы Петровны Штольман в полной мере ощутил всю глубину ее "радости". Однако Виктор Иванович, казалось не видел в неожиданном визите дочери ничего странного или предосудительного, и Яков, вздохнув, взял руку жены и прижал ее к губам. Анна Викторовна посмотрела на него такими сияющими глазами, что он вдруг подумал, что, несмотря ни на что, счастлив ее видеть, и ему совершенно все равно, как она здесь оказалась.       – Яков Платонович, проводи Аннушку в вашу комнату, – произнес Виктор Иванович, – она же едва на ногах держится от усталости.       – Да, Яков Платонович, – поддержал его Лыткин, – вещи уже там... Штольман согласно кивнул, помог Анне подняться из-за стола и вывел ее из гостиной.       – Аня, что это значит? – спросил Яков Платонович, как только они оказались в коридоре. – Зачем ты приехала?       – Как это зачем? – возмутилась Анна. – Помочь вам найти убийцу, конечно!       – Ну где уж нам без тебя справиться? – усмехнулся Штольман, и вдруг радостно, как мальчишка, улыбнулся – все-таки он был ужасно рад ее видеть. Пока они медленно брели по коридорам дома господина Лыткина, Анна Викторовна в подробностях рассказала Штольману о визите духа девушки в форменном платье горничной.       – Но почему ты решила, что девушка, которая к тебе приходила и есть пропавшая Маша? – поинтересовался Яков. – Может быть это какая-то другая горничная.       – Ты же не веришь в совпадения! Ну не может быть, чтобы ты расследовал дело о пропавшей горничной Маше, а мне вдруг явился дух какой-то другой девушки!       – Пожалуй, ты права, – со вздохом произнес Штольман и задумчиво произнес: – Значит, прорубь... Река?       – Нет, – покачала головой Анна, – он долго тащил тело по ровному льду, скорее – это пруд или озеро. Есть здесь озеро?       – Про озеро не знаю, – произнес Яков задумчиво, – но пруды есть точно. Кстати, мы пришли.       Штольман распахнул дверь комнаты, приглашая жену войти. Анна переступила порог и с интересом огляделась. В комнате было очень светло – большая люстра с пятью стеклянными рожками заливала комнату электрическим светом. Яков с улыбкой наблюдал за женой – Анна походила по комнате, дотронулась до натопленной печи, обнаружила свой дорожный сундучок, что-то из него вынула и повернулась к мужу:       – Яков Платонович, вы помните дело Тани Молчановой – горничной, которую убил хозяин?       – Помню, – кивнул Штольман, – только пока не понимаю, какая связь...       – Никакой, – перебила его Анна, – просто, когда выяснилось, что у Василия Ивановича исчезла горничная, я решила почитать в дневнике про то дело. Анна продемонстрировала мужу коричневую кожаную тетрадку.       – Ты привезла с собой дневник? – удивился Яков, – Но зачем?       – Читала по дороге, – отмахнулась Анна и продолжила: – В это же время князь Разумовский...       – Сделал тебе предложение, – закончил Штольман. – Я помню.       – Мне кажется, что ты был очень зол на меня, – неуверенно предположила Анна.       – Не на тебя, – возразил Яков и, подумав, добавил: – Я растерялся, испугался, не знал, что делать... Кирилл Владимирович снова меня опередил – я ведь понимал, что князьям обычно не отказывают, если они соизволят попросить руки девушки. Даже если тебя его предложение и не обрадовало, у тебя ведь были родители, а зная Марию Тимофеевну... Штольман подошел к окну и уставился в темноту.       – Да, мама была очень настойчива, – улыбнулась Анна. – А отец...       – Что Виктор Иванович? – спросил Яков не поворачиваясь.       – Отец сказал, что примет любое мое решение, что для него не имеет значение богатство или положение в обществе моего избранника, лишь бы я была с ним счастлива. Но, к сожалению, он не видит возле меня такого человека... И если мне, действительно никто не нужен, то князь – хорошая партия.       – Все правильно, – кивнул Штольман, – Вот только Виктор Иванович не знал, что князь Разумовский – преступник, который способен превратить жизнь его дочери в ад... А я все еще был связан по рукам и ногам и никак не мог повлиять на ситуацию. Конечно, я злился.       Штольман повернулся к Анне и с улыбкой спросил:       – Устала?       – Не особенно, – сказала Анна и попросила: – Давай дочитаем дело Татьяны Молчановой до конца.       Яков Платонович пожал плечами и сел в кресло напротив жены. Анна благодарно улыбнулась и открыла дневник.       Придя в управление, обнаружил, что Антон Андреевич восстановил, какие буквы были вырезаны из газет, и теперь пытается собрать из них текст. Разумеется, это было невозможно, но я не стал его разочаровывать. Неожиданно, из дежурной части послышались громкие вопли – вышел посмотреть, что случилось – оказывается, городовые задержали отставного подпоручика Замятина, которого мы подозревали в случайном ранении Сушкова. Был он настолько пьян, что едва ли понимал, где находится. Решил дать ему проспаться. Дежурный передал мне письмо от Нежинской. Она желала видеть меня завтра в полдень. Ну что же, это было кстати – давно пора было закрыть этот вопрос раз и навсегда.       Не успел я дочитать письмо, как прибежала Полина Воеводина и сообщила, что господин Воеводин мертв – якобы упал с лестницы.       Прибыв на место происшествия обнаружил его лежащим на лестнице со сломанной шеей. Кроме шеи у него были сломаны пальцы рук. Это было странно, обычно при падении с лестницы ломают руки и ноги. Хотя, возможно, пальцы он сломал, или их ему сломали и до падения. Полина утверждала, что не видела, как произошло несчастье – гуляла в парке и вернулась только час назад, сразу побежала в полицию. Судя по всему, своего благодетеля она не очень-то любила и горевать по нему не собиралась. Спросил, какие были отношения между ним и пропавшей горничной – ответила, что обыкновенные, как между горничной и хозяином. Вообще, вся эта история мне совсем не нравилась – сначала исчезла горничная, потом погиб хозяин – не верю я в совпадения и все тут.       Анна прикрыла дневник и сказала:       – Знаешь, мне с самого начала не понравилась Полина. Дядя, кажется, был от нее без ума, даже залез в дом Сушкова – она попросила его достать компрометирующие ее письма. Правда, он утверждал, что не собирался их красть, а хотел договориться с женой Сушкова, но я ему не особенно верю. Я-то подумала, что эти письма могут быть связаны со смертью Татьяны.       – И оказалась права, – улыбнулся Яков.       16 августа 1889 года.       В полдень пришел в гостиницу. Нина Аркадьевна ожидала меня в буфете. Она была безупречна – тихим голосом сообщила, что Анна и князь нашли друг друга, и мы с ней можем больше не скрывать наши отношения. Можно подумать, что они были тайной для князя! Да и для Анны… Сказал то, что должен был сказать год назад, что мы больше не будем встречаться. В этот раз мои слова прозвучали убедительно – во всяком случае, она поверила. Ей чуть-чуть не хватило выдержки, чтобы не выйти из образа оскорбленной добродетели – но меня это уже не интересовало. Я поднялся и ушел, чувствуя, что сбросил со своих плеч тяжелый камень.       Анна подняла глаза и посмотрела на мужа. Штольман отвернулся и молча смотрел в окно – он не хотел это обсуждать, видимо, полагая, что на эту тему все уже сказано. <tab>Сразу после разговора с Ниной Аркадьевной отправился к доктору Милцу в мертвецкую, тем более, что настроение у меня было вполне подходящее для посещения этого скорбного места.       Александр Францевич подтвердил, что у господина Воеводина сломана шея, от чего он, собственно, и умер. Кроме того, он сообщил, что пальцы на его руках сломаны не от падения, а от того, что кто-то их выкручивал. Похоже, Воеводин сопротивлялся перед тем, как его столкнули с лестницы. Кроме того, Александр Францевич рассказал, что ночью умер Сушков. Сиделка обнаружила это утром, но доктор полагал, что умер он около полуночи. Спросил были ли у него посетители, оказывается, только жена, и ушла она как раз в это время. Кроме того, доктор извлек пулю, которая ранила Сушкова – это оказался английский патрон от охотничьего ружья. Похоже, отставной подпоручик Замятин был не при чем – он стрелял из револьвера.       Анна Викторовна поджидала меня возле мертвецкой. Она рассказала, что была в доме Воеводина и уверена, что тело Тани Молчановой там. Кроме того, она считала, что и Сушков как-то связан с этим делом. Я тоже это знал, но, к сожалению, у меня все еще не было оснований для проведения обыска в доме Воеводина, даже его смерть пока была только несчастным случаем.       Когда я, наконец, прибыл в управление, Коробейников допрашивал стрелка-любителя Замятина, который все-таки протрезвел настолько, что мог вести беседу. Отставной подпоручик клялся, что из револьвера стрелял – надо, дескать, руку упражнять – револьвер-то имеется, но никого не убивал. А в тот злополучный день, он слышал выстрел из охотничьего ружья, даже вышел на улицу посмотреть, кто это в городе охоту устроил. Видел молодого человека, который вышел из кустов, как раз напротив его дома, в руках у него была сумка. Сказал, что если его увидит, то сможет опознать. Велел ему прекратить стрельбу во дворе, да и отпустил.       После визита к доктору Милцу я предположил, что Сушкова убила его жена – время его смерти совпадало со временем ее визита в больницу. Вот только зачем? Отправил Коробейникова за госпожой Сушковой – здесь ее обо всем и спросим.       Сам я хотел заняться другим делом: приказал дежурному принести мне из архива все дела по которым проходили накладные парики, бороды и усы. Если предположить, что Разумовский не имеет отношения к исчезновению Элис Лоуренс, то тот кусочек накладной бороды, что я обнаружил в ее ванной – единственная ниточка к похитителю… или пособнику.       Доставленная в управление госпожа Сушкова все отрицала – задержал ее по подозрению в убийстве мужа.       Анна пришла ко мне поздно вечером. Я был так увлечен изучением накладных бород и париков, что не слышал, как она вошла в мой кабинет. Почувствовав, что рядом кто-то есть, я резко обернулся, должно быть чересчур резко, потому что, похоже, ее напугал. А может быть она испугалась потому что не знала, чего от меня ждать? С тех пор, как я узнал о предложении князя, я вел себя по отношению к ней недопустимо. Я злился на себя, на князя, на всю ситуацию, а доставалось ей – нужно было это немедленно прекратить. К тому же, я был страшно рад ее видеть, о чем и сказал ей без утайки. Кажется, она боялась поверить в такую перемену в моем настроении.       Она пришла, чтобы снова просить меня провести обыск в доме Воеводина – она точно знала, что тело несчастной девушки там. Я и сам понимал, что это необходимо и надеялся завтра получить на него разрешение прокурора. Увидев на моем столе парики и бороды, Анна Викторовна спросила, уж не подбираю ли я себе маскировку для слежки. Рассказал ей о парикмахере Хватове, который изготавливает парики и бороды и не спрашивает у заказчиков для чего они им нужны. Тот клочок бороды, что я обнаружил в комнате Элис был изготовлен им же. Из списка составленного лакеем князя, я знал, что накануне исчезновения в ее комнате побывал водопроводчик, вернее, как я предполагал, человек с наклеенной бородой, назвавшийся водопроводчиком. Анна Викторовна удивилась – неужели девушку похитил водопроводчик? Я же считал, что он ее не похитил, а помог ей бежать.       Анна попросила разрешения – в кои-то веки – присутствовать на обыске в доме Воеводина. Я был рад видеть ее всегда, в том числе и на завтрашнем обыске – сейчас мне казалось, что между нами ничего не изменилось, и даже тень князя Разумовского, с недавних пор стоящая между нами, почти растаяла. Анна засобиралась домой, я как в старые времена, пошел ее провожать, тем более, что мне нужно было спросить у парикмахера для кого он изготовил бороду, клок которой я нашел в комнате Элис. Парикмахер Хватов немного поломался, но рассказал, что тот, для кого он сделал бороду работает фельдшером у доктора Милца – честно говоря, кажется, что чего-то подобного я и ожидал все это время.       17 августа 1889 года.       С самого утра отправились с Антоном Андреевичем осмотреть то место, откуда по словам подпоручика Замятина, он слышал выстрел, и откуда потом вышел молодой человек с сумкой. На этот раз нам повезло, мы нашли гильзу от английского охотничьего патрона. Я знал, что в городе только три ружья, из которых мог быть выпущен этот патрон, и одно из них принадлежит самому Воеводину. Ясно, что сам он стрелять в Сушкова не мог ¬– подпоручик Замятин видел молодого человека. Однако я сразу вспомнил о его уволенном секретаре, Асмолове, который был вхож в дом и мог запросто сам воспользоваться ружьем, без ведома Воеводина. Послал Коробейникова искать Асмолова, а сам поспешил в дом Воеводина. Подозрения в том, что центром всей этой истории является Полина Воеводина, у меня давно переросли в уверенность. Я был почти уверен, что найду в доме оформленное на нее завещание Воеводина. – Дядюшка похвастался мне, что Полина пригласила его на прогулку в парк. Она меня пугала, и я напросилась пойти с ним. Он не был рад, но верил в мои предчувствия, поэтому согласился, – рассказала Анна Викторовна. – Полины все не было, зато появилась Таня Молчанова и показала мне на человека, который целился в нас из ружья. Если бы я увидела его чуть позже, мы были бы мертвы… А потом дядя метнул в него нож из трости, и попал в плечо. Ну а дальше ты все знаешь…       Полина все отрицала. Пришлось рассказать ей как было дело – Сушков, который работал на почте, вскрыл несколько ее любовных писем Асмолову, из которых узнал, что Воеводин принудил к сожительству несовершеннолетнюю горничную Татьяну Молчанову. Этими письмами она его и шантажировала, заставляя написать завещание в свою пользу. Но Сушковы, в свою очередь, шантажировали саму Полину. Чтобы избавиться от этого шантажа, Асмолов приехал и попытался убить Сушкова. Поддавшись на шантаж и написав завещание Воеводин, тем самым, подписал себе смертный приговор. Теперь оставалось только привести приговор в исполнение – и Асмолов сбросил Воеводина с лестницы. Завещание мы нашли в сейфе, но Полина все отвергала, кроме того, что ее шантажировал Сушков.       Неожиданно появилась взволнованная Анна и сообщила, что их с дядей только что едва не убили – мужчина стрелял в них из ружья. Однако Петру Ивановичу удалось ранить нападавшего, а потом задержать. Анна рассказала, что ее дядя получил записку от Полины Воеводиной, в которой та приглашала его на прогулку в парк, очевидно, там Асмолов и должен был его убить. Полина ожидаемо сказала, что ничего Миронову не писала.       Анна Викторовна попросила несколько минут тишины.       – Она пришла, – начала рассказывать Анна, – Сначала она показала мне письма Полины, которые Сушкова спрятала за вешалкой в прихожей. Потом она показала мне человека с ружьем, того самого, что стрелял в нас с дядей. Он велел Сушковой убить своего мужа, иначе грозился убить ее саму.       – Наверное я никогда не привыкну к тому, как ты это делаешь, – улыбнулся Штольман и покачал головой.       Не знаю, что она увидела, но она выбежала из комнаты, а когда я вышел следом, уже держала в руках письма Полины, которые обнаружила за вешалкой. Анна рассказала, что их спрятала Сушкова, когда ей угрожал человек с ружьем. Я догадался, что это был Асмолов.       Анна развернула первое же письмо, в нем Полина писала Асмолову, что знает, что горничная не уехала, а осталась в доме навсегда. Объяснить, что значит «осталась в доме навсегда» Полина не пожелала. Тем временем Анна вышла во двор. Когда мы выбежали следом, она как одержимая разбрасывала дрова, сложенные в поленницу у стены дома. Я отвел ее в сторону, давая возможность городовому продолжить поиски.       – Там же Татьяна показала мне, как ее убил Воеводин, – сказала Анна, – Он попытался ее изнасиловать – ей удалось вырваться… Он догнал ее и ударил по голове набалдашником трости. Бедная девочка…       – Завтра мы должны найти еще одну бедную девочку, – мрачно произнес Яков. – А сколько их еще «по всей Руси великой»?       – Ты прав, – сказала Анна и ее лицо исказила гримаса боли, однако она взяла себя в руки и закончила: – Мы обязательно найдем убийцу! Я знаю!       – Найдем, – кивнул Яков, – жаль только, ей это не поможет…       Вскоре из-под поленницы показались женские ножки в старых стоптанных сапожках. Запах, который, как мне показалось, ощущался и раньше, теперь стал невыносимым.       Я задержал Полину Воеводину за сокрытие преступления и соучастие в шантаже. Она видела, как Воеводин прятал тело, что становилось понятно из ее писем. Мне показалось, что Анне вот-вот станет дурно, и я поспешил увести ее из этого жуткого места.       Асмолов ничего не отрицал. Когда у них с Полиной возникли отношения, она рассказала ему в каком положении находится в доме Воеводина на самом деле. Оказывается, старый сластолюбец развращал ее с двенадцати лет, видимо, ему было этого мало, и он взял на работу Татьяну. Асмолов был потрясен и считал, что Воеводин получил по заслугам. Пожалуй, я был с ним согласен, но это не давало ему права становиться ни судьей, ни палачом. Убить Миронова он решил, потому что боялся, что тот раскопает правду – ведь узнал же он о том, что Татьяна мертва, да и Анна, которая приходила в дом Воеводина показалась Полине странной.       Похоже, Асмолов, и правда, любил Полину. Однако мне не было их жаль – они убили Воеводина не для того, чтобы восстановить справедливость, они всего лишь хотели получить наследство.       Анна дочитала страничку и закрыла дневник.       – На следующий день ты нашел меня в парке, – улыбнулась она и вдруг спросила:       – Как тебе удавалось всегда меня находить?       – Я же все-таки сыщик, – весело усмехнулся Штольман.       – Ты пришел рассказать, что думаешь, будто это Александр Францевич помог Элис бежать, – продолжила Анна Викторовна, – у меня это никак не укладывалось в голове… И просил ничего ему не говорить, чтобы не травмировать его нежную психику.        – Я помню – ты сидела на лавочке с книгой в руках, но не читала… Обдумывала предложение князя? – Яков без улыбки смотрел на жену.       – Неужели ты думал, что я приму его предложение? – возмущенно спросила Анна.       – Но ведь ты не отказала сразу, – пожал плечами Яков, – значит, сомневалась. Ведь так?       – Сомневалась, – кивнула Анна и продолжила: – Кирилл Владимирович был очень убедителен, когда сказал, что готов быть мне опорой, помочь моему дару раскрыться… А ты ничего не сделал, чтобы меня переубедить. Почему?       – Как я мог тебя переубедить? – спросил Яков. – Я много раз говорил тебе, что князь Разумовский – преступник, но ты все равно ему не отказала, а решила подумать. Что еще я мог сделать?       – Ты мог бы сказать мне о своих чувствах, – тихо сказала Анна, – если бы я была уверена, что...       – А если бы не была уверена, то вышла бы замуж за человека, которого не любила? – грустно усмехнулся Яков.       – Но ведь не вышла, – мягко возразила Анна.       – Знаешь, иногда мне кажется, что то, что мы вместе – это чудо, – покачал головой Яков.       – А мне кажется, что чудом будет, если мне удастся добраться до постели и раздеться, – устало произнесла Анна и попыталась подняться.       – Готов помочь, – прошептал Яков, помогая ей встать и обнимая за талию.       Пруд, который Анне Викторовне показал дух пропавшей горничной, был совсем недалеко от дома. Ей было достаточно одного взгляда, чтобы узнать обледеневшую тропинку, ведущую от конюшни к проруби, из которой конюхи брали воду для лошадей. Переменчивая весенняя погода вновь преподнесла сюрприз – с самого утра распогодилось, солнце припекало, и лед на пруду, еще вчера надежный и прочный, начал прямо на глазах превращаться в рыхлое месиво, ходить по которому становилось опасно. Было решено сколотить из досок мостки и настил вокруг проруби. Анна Викторовна стояла на берегу вместе с Василием Ивановичем и отцом, которые мрачно наблюдали за работой привезенных из соседней деревеньки крестьян, откуда родом была и сама пропавшая девушка. Яков Платонович вполголоса обсуждал с Антоном Андреевичем предстоящую операцию по извлечению из воды тела.       Как только мостки и настил были готовы, к проруби подошли несколько мужиков, вооруженных длинными баграми.       Тело, завернутое в одеяло и перевязанное веревкой, удалось зацепить и вытянуть на деревянный настил, окружающий прорубь, уже через четверть часа.       Дух девушки появился сразу, как только оно показалось из воды. Оставаясь невидимой для суетящихся возле проруби и наблюдающих с берега участников операции, она стояла у самой воды и смотрела на Анну. Видя, что Анна Викторовна, как завороженная, смотрит в одну точку, Яков подошел к жене.       – Она здесь? – тихо спросил Яков привлекая Анну к себе. Она молча кивнула и уткнулась лбом ему в грудь.       – Молчит? – уточнил он и, не дожидаясь очевидного ответа, сказал: – Аня, нам с Антоном Андреевичем нужно осмотреть тело – Александр Францевич сможет прислать заключение только завтра к вечеру, а то и позже – это очень долго, я хочу знать, как она умерла. Прошу тебя, иди в дом – не надо тебе на это смотреть.       – Хорошо, – кивнула Анна Викторовна.       – Виктор Иванович, – позвал тестя Яков, – проводите, пожалуйста, Анну в дом – не нужно ей здесь оставаться.       – Конечно, Яков Платонович, – кивнул подошедший Миронов и, обращаясь к дочери, сказал: – Аннушка, пойдем. Яков прав, незачем тебе на это смотреть.       Оказавшись в теплом и уютном доме Анна Викторовна немного пришла в себя. Она выпила чашку чая с лимоном и немного отогревшись решила, что вполне готова продолжить расследование.       Дух девушки появился сразу и поманил ее за собой. Они немного, как показалось Анне Викторовне, попетляли по бесконечным коридорам, пока, наконец, не оказались перед закрытыми дверями. Дух скользнул к ним и исчез. Анна немного поколебалась и решительно распахнула двери. Она стояла на пороге библиотеки. Анна осмотрелась, но духа Маши не было.       – Вы что-то хотели? – раздался откуда-то сверху мужской голос. Анна только теперь увидела на придвинутой к высокому книжному шкафу стремянке молодого человека, который недовольно смотрел на нее поверх очков.       – Добрый день, – улыбнулась Анна. – Я – Анна Викторовна Штольман, жена Якова Платоновича, я здесь в гостях...       – Я знаю кто Вы, – раздраженно произнес молодой человек. – Я спрашиваю, что Вам нужно?       – Да вот, хотела взять что-нибудь почитать, – ответила Анна и ехидно добавила, – Надеюсь, Вы не против?       – Не против, – буркнул молодой человек и отвернулся.       "Маша, ну где же ты?" – подумала Анна. Она медленно брела вдоль книжных шкафов, делая вид, что рассматривает книжные корешки. Девушка появилась также неожиданно, как и исчезла. Она поманила Анну Викторовну и что-то показала ей на полке, потом показала на наблюдающего за Анной молодого человека на стремянке и прижала к губам палец. Анна едва заметно кивнула и подошла поближе. Девушка указывала ей на Географический атлас, изданный в Санкт-Петербурге в 1898 году. Анна Викторовна не задерживаясь прошла мимо и остановилась только у последнего шкафа, где лежали журналы. Она почти не глядя взяла два каких-то журнала и вышла из библиотеки, решив, что вернется туда позднее в сопровождении мужа и Антона Андреевича.       Анна Викторовна машинально листала журнал, сидя в кресле, когда дверь открылась и в комнату вошел мрачный и усталый Яков Платонович. Он молча улыбнулся жене и, жестом пресекая ее попытку подойти, прошел в ванную комнату. Анна терпеливо ждала, пока он приведет себя в порядок.       – Яков Платонович, я чаю сделаю? – поднимаясь спросила Анна, как только он вернулся в комнату. Штольман устало опустился в кресло и благодарно улыбнулся жене.       Спустя несколько минут Яков Платонович держал в руках чашку чая с лимоном, а Анна смотрела на него, ожидая пока он захочет ей что-нибудь рассказать.       Наконец он допил чай, поставил на стол чашку и произнес:       – Аня, знаешь, пока я занимаюсь этим делом, меня все время преследует ощущение déjà vu. Помнишь, мы вчера читали дело Татьяны Молчановой, так вот, я, конечно, не доктор Милц, но мне кажется, что Мария убита точно также...       – Но ты же не думаешь, что это...       – Нет, конечно, – перебил ее Яков, – уверен, что Василий Иванович здесь совершенно не при чем.       – А мне Маша показала книгу в библиотеке, – рассказала Анна.       – Что за книга? – сразу заинтересовался Яков.       – Географический атлас 1898 года, – пожала плечами Анна.       – Ну и что там? Ты посмотрела?       – Нет, – вздохнула Анна, – там был какой-то не особенно любезный молодой человек, и она просила ничего ему не говорить.       – Так это, наверное, секретарь Василия Ивановича – Виктор, – догадался Штольман. – Хочешь, пойдем сейчас посмотрим?       – Хочу, только давай возьмем с собой Антона Андреевича, – кивнула Анна, – вдруг там что-то важное, что поможет понять, кто убийца.       – Антон Андреевич собирался отправить труп девушки доктору Милцу, – сказал Яков, – скоро освободится.       Освободился Антон Андреевич только спустя два часа, когда тело несчастной было аккуратно завернуто в холст, положено на подводу и отправлено в Затонск в сопровождении одного из двух прибывших вместе с Коробейниковым городовых.       Анне Викторовне показалось, что дух Маши поджидал их с Яковом Платоновичем за дверью. Не успели они выйти из комнаты, как девушка появилась в конце коридора и поманила их за собой. Анна вцепилась в руку мужа и потащила ничего не понимающего Якова Платоновича совершенно в другую сторону от гостиной, куда они собирались. Дух девушки быстро скользил по коридорам, а Анна почти бежала следом, стараясь не отставать. Наконец, она замерла перед закрытой дверью и, бросив на запыхавшуюся Анну Викторовну последний взгляд, исчезла за дверью.       – Любезный, а что за этой дверью? – спросил подоспевший Яков, обращаясь к проходящему мимо лакею.       – Комната, – пожал плечами лакей, – здесь секретарь Василия Ивановича живут-с.       – Спасибо, любезный, – кивнул Штольман.       – Ну, Анна Викторовна, что будем делать? – улыбнулся Штольман, глядя на жену, которая подергала дверь и убедилась, что та заперта.       – Эх, Яков Платонович, жал, что с вами нет вашего волшебного саквояжа с отмычками, – вздохнула Анна.       – Ну, саквояж-то, положим, со мной, – усмехнулся Яков, – в комнате стоит, и отмычки в нем есть – вот только мы ведь с вами в гостях, неудобно как-то двери отмычками открывать.       – Сейчас, подождите, Яков Платонович, может быть и не придется, – вдруг сказала Анна, прижалась лбом к запертой двери и закрыла глаза. "Маша, что произошло в этой комнате? Покажи мне!" – прошептала Анна. Яков едва успел подхватить жену и прижать ее к себе. Удара он в этот раз почти не ощутил, да и Анна Викторовна, похоже, перенесла видение довольно легко. Она подняла на мужа глаза и сказала:       – Он спрятал тело в своей комнате, а потом, ночью, вынес его через черный ход – это здесь, – Анна показала рукой куда-то за угол, – совсем близко.       – Хорошо, – кивнул Штольман, – предположим, мы знаем, кто убийца, но мы не знаем мотив.       – А вот узнать мотив, нам поможет Географический атлас, – уверенно поизнесла Анна Викторовна и взяла мужа под руку: – Ведите меня в гостиную – наверное, там уже все собрались.       За большим накрытым скатертью столом в гостиной собрались все, за исключением секретаря Василия Ивановича.       –Анна Викторовна! Яков Платонович! – обрадовался господин Лыткин, – Куда же вы пропали? Мы вас ждем! Проходите, пожалуйста!       – Василий Иванович, – обратился Штольман к хозяину дома, – у нас с Анной Викторовной появилась одна идея, не могли бы Вы проводить нас в библиотеку.       – В библиотеку? – удивился Лыткин. – Извольте. Лизонька, пойдем, дорогая! Елизавета Петровна пожала прекрасными плечами, и подала мужу руку.       Виктор все еще сидел на стремянке, когда заинтригованная компания ввалилась в библиотеку. Но как только Анна решительно подошла к книжному шкафу и указала Якову на книгу, он тихо спустился и молча направился к двери.       – Антон Андреевич! – громко сказал Штольман, уловив боковым зрением движение секретаря. Коробейников сейчас же встал спиной к двери и вынул револьвер.       – Придется задержаться, – спокойно произнес господин следователь и направил револьвер на Виктора. Молодой человек сник. Он снял очки и начал нервно их тереть белоснежным носовым платком.       Яков Платонович снял с полки фолиант и положил его на стол. Анна Викторовна открыла книгу и начала ее быстро листать, пока вдруг из нее не вылетел небольшой голубой листок с гербовой печатью. Анна подняла упавший листок и прочитала: "Свидетельство о бракосочетании, выданное на основании метрических книг объявляет, что Сумароков Виктор Георгиевич 26 лет и Елизавета Петровна, урожденная Брюхова 20 лет заключают брачный союз 3 октября тысяча восемьсот девяноста седьмого года"       – Лизонька, это правда? – Василий Иванович с ужасом смотрел на женщину. Та с ненавистью взглянула на Виктора.       – Почему ты его не сжег, идиот? – почти прошипела Елизавета Петровна.       – Да чтобы Вас на крючке держать, Елизавета Петровна, – вместо Виктора ответил Штольман. – Видимо, опасался, что как только Вы станете богатой вдовой, то быстро найдете ему замену.       – Вдовой? – ошарашено переспросил Лыткин.       – Вдовой, Василий Иванович, вдовой, – кивнул Яков. – Думаю, это была конечная цель операции. Виктор Георгиевич, так что же произошло? Маша увидела это свидетельство?       – Эта дура уронила книгу – оно выпало, – неохотно рассказал Виктор, понимая, что терять ему нечего. – Пока она его читала, я взял кочергу и...       – Но Маша не умела читать, – тихо произнес Василий Иванович и покачал головой, – Вы убили ее зря – она даже не поняла, что это за листок – она рассматривала карты... Она очень любила книги с картинками...       – Потом Вы отнесли труп в свою комнату? – спросил Яков.       – Да, – подтвердил господин Сумароков, – а сам вернулся и все убрал, благо ведро и тряпка так и остались в библиотеке.       – Труп вынесли ночью? Где взяли ключ от черного хода?       – Лиза принесла, небось у "муженька" своего умыкнула, – ухмыльнулся Виктор. – Она же и вещи собрала в узелок, вроде как сбежала горничная с милым другом.       – Молчи, идиот! – крикнула Лиза, злобно глядя на своего подельника.       – А ты думала, я один на каторгу пойду? – спросил Виктор и истерично рассмеялся.       Прошло два дня с момента триумфального возвращения господина Миронова и четы Штольманов из поместья господина Лыткина. Василий Иванович, которому природная жизнерадостность и живость ума позволили на удивление легко пережить свалившиеся на него неприятности, упорно предлагал Виктору Ивановичу и Якову Платоновичу оплатить их «неоценимые» услуги, от чего те категорически отказались. Тогда господин Лыткин подарил Виктору Ивановичу приглянувшегося тому большого каракового жеребца, что позволило Якову Платоновичу вдоволь посмеяться, предлагая господину адвокату отныне брать плату борзыми щенками или, на худой конец, жеребятами.       Анна Викторовна с улыбкой наблюдала из окна кабинета, как ее отец ловко гарцует на красавце-коне вокруг прогуливающейся по дорожке Марии Тимофеевны. Штольман сидел за столом и сосредоточено записывал свои показания для суда над Виктором Сумароковым, обвиненным в убийстве горничной Маши. Внезапно на лестнице послышался топот, Анна обернулась.       – Барин! Вам телеграмма! – отрапортовала Настя и подала подошедшей Анне листок бумаги.       – Что там? Читай, – произнес Штольман не поднимая голову.       – «Завтра 9 марта буду в Затонске дневным поездом, прошу встретить. В.Н.Варфоломеев», – прочитала Анна и посмотрела на мужа. – что это значит?       – Завтра узнаем, – пожал плечами Яков Платонович.