Механика души

Это случилось в один из понедельников, когда Клод решил сделать синеглазке очередной подарок. Казалось бы, сущая безделица — плюшевый синий кролик — но мужчина добавил: «Он такой же синий, как и твой прекрасный глаз», а Алоис все подслушал и подглядел… Этот взгляд Фаустуса надо же было видеть! Он еще спросил с таким заискиванием раба: «Тебе нравится?» как — «Ну, умоляю, скажи, что нравится, осчастливь меня!» «Поверь не могу, Клод! Это же машина! Чертов андройд! Да что это с тобой?!» Но Клод всматривался в глаз Сиэля, как в небесное чрево чего-то божественного. Когда он так смотрел на самого Алоиса?.. «Да, он сошел с ума! А может… влюбился?» — тут у юноши все обмерло внутри. А затем он задрожал, но не от страха или ужаса, а от ярости, потому что услышал еще кое-что: «Ты такой красивый. Само совершенство, Сиэль». «Он же андройд! Андройд!» Кажется, это была последняя капля терпения. Поэтому, когда Клод ушел на работу, Алоис схватил одноглазого андройда за руку и повел в ванную. Они прошествовали мимо кухни из которой доносились звуки работающего блендера и горячие, щекочущие запахи (что-то мучное с мясом). Алоис воспользовался тем, что большой андройд был занят готовкой — не помешает. Он затолкал маленького в ванную и, удерживая рукой за край кофты, на случай, чтобы тот не удрал, второй рукой зарылся в ящичках. А покуда искал что-то, то яростно приговаривал: — Это все из-за того, что ты якобы красивый!.. Подумать только «само совершенство!» Вот Клод и повелся, но, думаешь, он тебя любит?! — спрашивая это Алоис на время забыл, кого именно спрашивает, и что такие вопросы некорректно задавать тому, кто не умеет чувствовать и уж точно не способен на любовь. — Аха-ха-ха! — в смехе юноши появилась нотка истеричности. Очень злая нотка. И он с удвоенной силой продолжил рыться в ящиках, да еще ругаться, что не может это нечто найти. — Клод, как и все мужчины, ведется лишь на смазливые мордашки! — внезапно воскликнул он. — А что?! Слишком уж ты хорошенький, таких даже не должно быть в природе! Ты только посмотри на себя! Посмотри! Сплошной идеал! Ангелочек, можно подумать! Сиэль, конечно же, послушался и посмотрел: из отражения на него глядело большеглазое лицо с бледно-малиновыми щечками и густой копной волос, которые большой андройд каждое утро-вечер (и еще пару раз днем) старательно причесывал специальной щеточкой, а уж ее он всюду таскал с собой в кармане. Еще у этого лица был маленький и нежно оформленный нос. Себастьян часто касался его. «Себастьян, по шкале от одного до двенадцати нос Сиэля насколько?» — спрашивал одноглазый андройд. — «Думаю, что нос Сиэля на двенадцать, Сиэль». — «Значит, это красивый нос, — кивал тот. — А щеки Сиэля, Себастьян, по шкале от одного до двенадцати… насколько?» — «На двенадцать. Это совершенно точно». Ну и самое главное: «А волосы Сиэля, Себастьян?» — «А волосы Сиэля — на одиннадцать». Вот здесь-то было бы непонятно, почему все, что названо на двенадцать, а волосы на целую единичку ниже (даже обидно как-то). Однако, после ответа, Себастьян всегда доставал щетку и приводил растрепавшиеся волосы Сиэля в порядок. А этот порядок у большого андройда был по какому-то своему, особому замыслу: челку вправо (хотя иной раз почему-то можно и влево), а вихр на макушке пригладить. Правда, если выглянет вновь, то заправить пальцами — аккуратно и бережно. А если не заправляется, вытащить его еще больше и придать форму завитушки, которая нарочно красуется, и вообще, так и было задумано. Поскольку Себастьян доводил волосы Сиэля до совершенства, до двенадцати, то все встало на свои места. Поэтому: — Сиэль красивый, — не то спросил, не то утвердительно сказал андройд. И Алоис рассердился еще больше, он скривил жуткую-прижуткую гримасу. — Клоду просто захотелось разнообразие, но любит он меня и только меня! — закричал он. Сиэль же спокойно смотрел на кричащего человека. Он не понимал почему тот так рассержен. — Алоис злится. Почему? — спросил он. — Потому что ты во всем виноват! — завопил блондин. — Твоя… твоя рожа! — тут он нашел, что искал: со дна ящика была выужена электробритва. — Ну и как он посмотрит на тебя после такого? Уж я докажу, что дело только в мордашке! Алоис включил прибор и резко провел им по волосам Сиэля. Пряди темных волос тотчас опали на пол, обнажая белую кожу головы. И Сиэль настолько не ожидал подобного эффекта, что спокойно простоял до тех пор, пока Алоис не закончил брить его голову. Это оказалось легко. Положив прибор на столик он рассмеялся: — Теперь ты просто лысый! Ноль красоты. Зеро! Ноль! Аха-ха! Клод увидит и… — но он не договорил, так как Сиэль стремительно выбежал из комнаты. — Волосы Сиэля, — бормотал он на ходу, — волосы Сиэля… Ноль красоты. Зеро! Ноль!.. Спустя долгой тишины Алоис решил, что погорячился и не стоило так поступать с малышом. «Он же не виноват, — подумал он, — это все Клод дурак». Он пошел на поиска андройда, так как его везде и след простыл. Оказалось, что Сиэль забился в чулане и сидел там в самом черном углу, съежившись в комок. Столп света из приоткрытой двери обнажил его сверкающую лысину. «Действительно, ужасно! Похож на натертое маслом яйцо!» — подумал человек. Вслух он сказал: — Эй, извини, слушай, ты и лысый ничего, но тебе не следовало… — однако, он не договорил, так как не знал, что именно андройду «не следовало» делать. «Чепуха какая-то! И почему это я должен извиняться перед машиной?!» И все-таки попытался добавить: — Какая разница, как ты выглядишь? Ты же не человек, в конце концов! Но малыш продолжал сидеть, спрятав лицо в колени. Он что-то бормотал не переставая. Алоису пришлось пригнуть, чтобы расслышать: «Себастьян теперь не скажет… Волосы Сиэля по шкале от одного до двенадцати на ноль. Ноль даже нет в шкале. Алоис сказал: „Зеро, ноль“. Сиэль больше не красивый». «Что?» — удивился Алоис. Что и не говори, но он никогда не сталкивался с ситуацией, когда робот так остро реагировал бы на собственную внешность. Им хоть руки отрезай — все равно. Он стольким глаза повыкалывал в свое время, и не только… а этот… «Играется, — убедил себя Алоис. — Актриса драмы, пф! Поиграется и прекратит. Эй, Алоис, он же совсем ничего не чувствует, не забывай этого, парень! Это всего лишь машина, а Сиэль любит копировать, насмотрелся похожей драмы где-то, только и всего». С этими словами он пожал плечами и оставил Сиэля одного. Он решил, что через час проверит его, и все к тому времени пройдет: «Драма кончится. Сценарий изживет себя». Сиэля нашел Себастьян. Он сел рядом с ним на пол. На большом андройде был фартук с пятнами от муки — что-то он там затеял на ужин. Алоис, наверное, попросил очередное экзотичное блюдо: лобстеров в собственном соку или эскимосские клецки. — Сиэль, мне не помешала бы твоя помощь на кухне, — сказал мужчина. Сиэль поднял на него сверкающую голову. В огромных синих глазах застыла механическая печаль. О, если роботы могли только плакать, этот чулан утонул бы в океане! — Себастьян, Сиэль некрасивый! — пробормотал тот. На это большой андройд состроил удивленное лицо, он приподнял брови: «Мол, как такое пришло тебе в голову?» — Алоис сказал, что красота Сиэля — ноль, зеро, — сказал тот. Уже заметив, что с прической Сиэля непорядок, Себастьян, как обычно, потянулся за щеткой в кармане. Он любовно провел щетинками по лысому черепу, и не получив должного результата, все же, удовлетворенный, вернул ее обратно. — Сиэль красивый, — улыбнулся Себастьян. Кажется, он в этом действительно не сомневался. Сиэль же замотал головой. — Жизнь кончена! — горько прошептал он. — Красота ушла. Я буду влачить жалкое существование летучей мыши в темном-темном чулане. Нелюбимый. Одинокий… Лысый. Кажется, это была какая-то цитата из фильма. Немного переделанная. — Спроси меня про красоту от одного до двенадцати, — попросил мужчина. — Сиэль не хочет. Себастьян вздохнул. Затем он встал и куда-то вышел. Его не было ровно пять минут сорок семь секунд (Сиэль засекал). А когда Себастьян вернулся и вновь сел рядом с другом, то был такой же лысый, как и Сиэль. Ни одного черного волоска. Сиэль даже приоткрыл рот: — Себастьян, твоя голова. Что-то изменилось! — Зеро, Сиэль. Себастьян по шкале от одного двенадцати ноль, как и Сиэль. Пальчики провели по совершенно гладкой, отполированной поверхности мужской головы: «Ох!» «Ну ничего себе!» — Сиэль думает, что Себастьян по шкале от одного до двенадцати… на двенадцать. Себастьян улыбнулся. — Сиэль тоже красивый по максимому. Одноглазый лысый андройд хихикнул. За всем этим из-за угла наблюдал Алоис. Он не мог поверить ни глазам, ни ушам: в голове просто не укладывалось! «Это же машины… они не могут. Просто не могут. Это какая-то игра… игра!» Когда оба андройда вышли к нему в зал, Сиэль довольно воскликнул: — Себастьян любит Сиэля зеро! Сиэль лысый. Себастьян лысый. Надо побрить кролика и фламинго!.. Лицо Алоиса перекосилось: «Чтобы какие-то машины переплюнули людей в любви?! А может еще и их с Клодом? Да никогда!» — Думаете, что и Клод меня любить другим не будет?! — взревел блондин. Он стремительно убежал в ванную. Там он зарылся в ящичках: где же… где же она?.. Сейчас он всем докажет силу их с Клодом любви! «Ох, Клод, только не подведи!» — думал он, сбривая свои красивые пшеничные локоны… Когда Клод Фаустус вернулся домой все его уже ждали, но он никак не мог предположить, что увидит то, что пришлось увидеть. Но у него и выбора не было. Иногда жизнь преподносит свои сюрпризы. В виде отчаянья любимых, например. Так он встал у порога, как вкопанный или пораженный несколькими, нет, тремя молниями одновременно. — Клод, а вот и ты! — крикнуло одно трех встречающих его из яиц. Оно было матовое, с большими, просто огромными глазами Алоиса. Казалось, торчали только эти глаза, и больше — ничего. Все эти три лысые головы, все три яйца, приветливо обернулись к нему и так же приветливо забликовали под светом люстр. Синхронно, словно сговорившись. Натертые маслом яйца… Клод съехал по стенке вниз, найдя точку опоры у вешалки, а одно из яиц кокетливо взмахнуло ресницами и послало ему воздушный поцелуй: «Чмоки-чмоки». — Что с вами всеми?.. — пробормотал он. Одно из яиц кинулось ему в объятия. — Как я тебе, Клод?! Клод, скажи, что любишь меня! Потрогай - я совершенно лысый! — Я… — Ах, Клод, я тебя буду любить даже таким! А ты - меня? — Но я… хм, о боже... Ох уж эта своеобразная проверка на вшивость… любви!