Механика души

— Себастьян! — Сиэль бил руками в окно и упорно звал своего друга, словно тот мог услышать. Он бы выскочил наружу, это точно, если бы только дверца поддалась. Клод был удивлен тому, как мало сил было в этом теле — та же Сью могла согнуть пополам железный брус, а размером она была еще меньше Сиэля. «Ах точно, он же всего лишь компаньон», — вспомнил Клод. — Я не должен тут находиться, — продолжал тот. — Себастьян! Себастьян! Себастьян! — Сиэль, ты только послушай меня, — Клод надавил на педаль газа, лавируя в потоке машин. Мыслями он уже находился в своем домике на берегу озера. Уж там-то Сиэль будет много смеяться, он будет спокойным и счастливым, это его персональное божество. Над их головами навсегда застынет пронзительно голубое небо, а у ног — разольются синие воды («Под цвет твоих глаз», — будет повторять Фаустус так часто, пока мечты не станут явью). — Ты мое сокровище, Сиэль, — вслух сказал Клод. — Ты мне веришь? Я буду с тобой, Сиэль. Я позабочусь о тебе, обещаю! Клод тяжело сглотнул: на дне желудка у него болтались какие-то свинцовые шарики от одной мысли, что Сиэль сейчас опять закричит. Но ресницы медленно опустились и поднялись. Купоросная синева мелькнула и исчезла… А затем рот андройда открылся снова: — Себастьян, я здесь! Себастьян! Себастьян! Клод закричал: — Чертов Себастьян! Уж давай я тоже с тобой покричу его! Себастья-я-я-ян! Себастьян, мы здее-е-есь! Себастья-я-ян! Клод кричал так долго и изо всех сил, что в конец устал. Он не помнил сколько так орал, видимо, достаточно долго. В какой-то момент Сиэль перестал кричать. Вместо этого он стал просто смотреть на дорогу впереди. Клод порадовался: — Все? — спросил он охрипшим голосом, но услышал в ответ лишь: «Себастьян меня найдет». После этого Сиэль уже больше не скажет человеку ни единого слова. *** Алоис и думать не думал, что все так обернется: вся его жизнь выходила сплошной чередой потерь. А ведь в тот день Лука так много смеялся. — У меня есть самый лучший брат на свете! Они гуляли на одном из осенних пустырей. Некогда здесь стояли аккуратные одноэтажные домики, а сейчас гулял ветер и шевелил сугробы из листьев. Это место являлось детским кладезем для находок: всякие безделушки, остатки игрушек, иногда даже раритетные вещички вроде старых открыток или зажигалок. Но, увы и ах, такие места долго пустыми не стоят. Со дня на день сюда приедут машины и начнут отстраивать что-нибудь. Возможно, через месяц, они с Лукой уже смогут отведать нано-мороженое или посмотреть на выступление голографических карликовых китов. А может тут будет обычный парк: с вечными бабочками и лотерейными роботами — сунь монетку и получи глупенькое предсказание или напутствие (Луке как-то выпало стать слепым офтальмологом гномиков, а Алоису нечто вроде: «Вы еще долго будете отрабатывать свою карму, Влад Цепеш, именуемый Колосажателем!») Мальчишкам было интересно все исследовать. Лука забрался на небольшую бетонную постройку, обнаружив на ней остатки разворошенного птичьего гнезда. — Здесь еще есть скорлупки! — он страсть, как любил спасать всяких птичек и кошечек. Бетонное возвышение состояло из блоков разного уровня высоты, вокруг которого чистильщики сгребли, кажется, все листья в округе. — Лука, только осторожно! Ушибешься — будешь знать! И, разумеется, Лука, увлекшись расследованием пропажи птенцов, падает вниз в ворохи листьев. Но Лука не ушибся: просто из всего клочка земли, на который он мог упасть, он выбрал с торчащим тонким колышком. Он мог упасть на него рукой или бедром, сильно поранившись, но он выбрал — левый глаз. Острие пронзило голову Луки через глазное отверстие, словно иголка — кедровое зернышко. Вшшшь — оно вошло в мозг. Так горячая сталь вонзается в сливочное масло. Это «вшшшь» — не то ворох листьев под массой Луки всколыхнулся, не то вздрогнул пронзенный мозг в маленькой черепной коробке. Лука до последнего улыбался, Алоис был уверен, он видел улыбку Луки еще в прыжке — мальчишка, который мог, падая, смеяться, потому что уверен, что — ворох листьев и не высоко. Потому что, этот мир хорошее место. Потому что, в таком месте мальчишки не падают на колышки, выросшие, словно из ниоткуда только для того, чтобы убить в нелепом совпадении. Потому что… «У меня самый лучший брат на свете!» … «Он позволил мне упасть и погибнуть. Но я все равно его люблю!» — А я себя — нет! Лука! Ах, Лука, почему? Почему так все вышло? Почему с этим ничего нельзя сделать?.. Осенние листья становятся напоминанием. Не рано или поздно — а раз в год. Взгляд родителей, немой укор: «Ты же был с ним, так сложно было за ним присмотреть? Мы лишились нашего мальчика». И эти глаза, глаза, глаза… У Луки было много кукл. Как-то так вышло, что мальчишке они нравились. Он любил их переодевать, кормить воображаемыми котлетками и давать имена. — Лука, это Эш. Когда он вырастет, его любимым занятием будет — подметать пол. — Ха! А может что-нибудь посолиднее, а, Лука? — Подметать пол тоже неплохо. Маме будет помогать… — А пилоты, врачи, космонавты? О! Может, ученый? — Который будет создавать андройдов? — Да! И те уже вместо него будут подметать пол! — Очистят мир от грязи? Хи-хи. Обрывки диалогов, которые Алоис даже не помнит все. И — глаза, глаза, глаза… Однажды он просто воткнул в одну из кукол Луки нож: ему всего-то не понравилось, как она смотрит на него, как напоминает о том, как беззащитны ее гляделки, как он может как-то повлиять на них, и это будет НЕ СЛУЧАЙНОСТЬ, а его, Алоиса, выбор. Да, какой-то куколке не повезет. Но это будет не судьба, а его желание — чтобы она лишилась глаза. Так Алоис целенаправленно вонзает острие в глазницу и выковыривает его. Сойдет вилка или зубочистка, да что угодно. Это у кукол глаза такие тугие, а у андройдов они куда мягче, как очень плотный сгусток желе. Тугой-тугой ком, который, однако, можно достать, угодив прямо в яблочко. «Вшшшь!»… Ха-ха…. Ха-ха-ха-ха! «Вшшшшь». Осенние листья, глаза, шкатулки, куколки и, наконец, Глазоковырятель. На троне в окружении колышек. Клод сказал, что у всех есть свое безумие. У Алоиса оно просто имеет свой звук: «Вшшшь», цвет, оранжево-огненный, и — сферическую форму. — То есть, ты не думаешь, что я больной ублюдок, которого не стоит любить? — Я думаю, что только такого, как ты, и надо любить. Чем я, собственно, и займусь в свой остаток жизни. О, Клод! Ты так много сделал для меня одним лишь принятием! «И я так сильно, так невозможно сильно тебя люблю, Клод! Ты единственный, кто вытащил меня из отвращения к себе, принял таким, какой есть. Разве это, Клод, не любовь?» — Разве я недостаточно любил тебя в ответ?! А, КЛОД? — Алоис закричал. Он с силой ударил по рулю, обеспокоив Себастьяна, который сидел рядом. — Алоис, ты находишься в очень тревожном эмоциональном состоянии… — Да, знаю я! Черт, знаю! — крикнул Алоис, он взглянул на бесстрастное лицо Себастьяна и вдруг расхохотался: — А ты мне его напоминаешь! Что, тоже жаждешь найти своего драгоценного Сиэля? Андройд не ответил. Алоис отер покрасневшее лицо салфеткой, которую вытащил из бардачка. Он взглянул в зеркало: опухшее лицо, воспаленные белки глаз, искусанные губы, из трещинки сочится кровь. Он живой, живее, чем когда-либо, а Клод выбирает робота. Вот это несправедливость! «А может быть, это и есть безумие Клода?» — вдруг подумал Алоис, и от этой мысли у него засосало под ложечкой. Ведь Глазоковырятель никогда раньше не задумывался, что скрывает сам Фаустус. — Так вот, значит, какое твое безумие, Клод, — прошептал и усмехнулся блондин. — Одноглазое и беспомощное! Как мое сердце сейчас… «Нет, он ведь что-то говорил о чистоте… Чистота, андройды — как они могут быть связаны?» Нет, Алоис не понимает, совсем ничего не понимает! — Ох, Клод, Клод, кажется, ты даже Глазоковырятеля сумел переплюнуть! Себастьяну только и оставалось делать, что молча слушать монолог Алоиса. Наверное, если бы он мог чувствовать, то ощущал сильное беспокойство. — Что, Себастьян, боишься за Сиэля? Даже я боюсь представить, что может натворить Клод в таком состоянии. Оказывается, что я его совсем-совсем не знаю! Себастьян на это пожал плечами: — Я тоже себя не знаю. Сиэль посылает сигнал о помощи, и Себастьян больше не находится в рамках кодекса. Алоис посмотрел на него с тревогой: — Что это значит? — Я не знаю, Алоис. Блондин фыркнул. — Да уж! Странная у нас вышла «семейка», никто ничего о себе, и друг друге не знает! Они недолго помолчали. Затем Себастьян заметил простую и единственно непреложную истину: — Но — Сиэль иногда Кролик. «С этим и не поспоришь», — согласился Алоис. Он надавил на педаль газа.