La Danse Macabre

Солнце уже давно увязло в чернеющей туче, но от вечерней жары это все равно не спасало. Подошвы ботинок прилипали к нагретому асфальту, от которого исходил тяжелый нефтяной запах. Дети, гуляющие на площадке в одном из дворов небогатого пригорода, уже давно забросили подвижные игры и теперь нашли новое развлечение, копаясь в песочнице. Горячий песок приятно сыпался меж пальцев в ведерко, лопатку или же прямо на голову соседу. От общей толпы, полностью оккупировавшей единственную на площадке песочницу, отделился невысокий мальчик в поношеном комбинезоне, под которым скрывалась любимая футболка с динозавром. Уставший от духоты, он провел грязной ладонью по взмокшему лбу, оставляя на нем темные полосы. С минуту он разглядывал сверстников, увлеченно рывших песок. Потом его рассеяный взгляд скользнул по двору, клумбам и обступившим один из домов деревьям, выискивая для себя новую игру. Во дворе все оставалось неизменным как вчера, позавчера, многие недели назад, и это было невыносимо скучно. Мальчик еще немного помялся на месте, раздумывая, не вернуться ли в песочницу и присоединиться к компании остальных детей. Но тогда бы пришлось снова толкаться со всеми за место поудобнее и отвоевывать обратно свое ведерко у старших ребят, что ужасно бесило его. Поэтому он сразу откинул идею возвращаться обратно. Развернувшись, он пошел к кустам и деревьям у стоявшего в отдалении дома. — Джим, собирайся потихоньку домой! — Услышал он окрик, доносившийся из окна. Мама скрылась за занавеской, которую она сдвинула в сторону, зовя его с площадки. Мальчик, кивнув самому себе, снова зашагал к своей цели. Если мама сказала только «собирайся», значит, у него еще есть минут двадцать, чтобы поиграть. Вот если бы она крикнула «Живо домой!» или «Джим, я кому сказала!», тогда бы это означало, что пора бежать со всех ног, иначе есть риск получить подзатыльник, а то и вовсе лишиться завтрашней прогулки. Но пока еще есть необходимые двадцать минут, в которые он успеет уложить свое маленькое исследование. Часов у Джима пока что нет, но он научился прекрасно ориентироваться во времени и без них, полагаясь на собственное чутье. В кустах что-то подозрительно зашевелилось, привлекая его внимание. Исследование становилось интереснее с каждой минутой. Осторожно, пытаясь сильно не шуметь, Джим подкрался к кустам. Длинные ветки предательски шуршали августовской листвой, заставляя его задерживать дыхание, чтобы ненароком не задеть одну из них и не наделать еще больше шума. Наконец, преодолев трудную преграду, он с любопытством взглянул на образовавшуюся на земле нишу, надежно спрятанную от чужого внимания корнями и ветками. Его лицо удивленно вытянулось, а в глазах появился восторженный блеск. В разворошенном гнезде, хлопая крыльями и беспомощно попискивая, сидели маленькие воронята, тесно прижавшись друг к другу. Видимо, гнездо сорвалось с дерева, а ворона-мать не смогла пробраться к ним сквозь густую листву. Джим сел на корточки, разглядывая воронят. Раньше он никогда не видел их так близко: все гнезда, что он находил ранее, располагались слишком высоко, а он был еще слишком маленьким, чтобы лазать по деревьям. Он пробовал — закончилось разбитым лбом и ободранными коленями. То и дело он следил за тем, как взрослые вороны пролетали мимо окна его с братом комнаты. Джим наблюдал за их полетом, больше похожим на снаряды, вырвавшиеся из невидимой пушки, и мечтал, как станет ветеринаром, когда вырастет. Протянув руку, он дотронулся пальцами до головки одного из птенцов. Тот испуганно запищал, хлопнув крыльями, задевая ими прижавшихся к нему воронят, которые в момент подхватили возню. Джим сжал и разжал маленький кулачок, тщательно анализируя свои ощущения. Было щекотно и приятно прикасаться к теплым перьям, и он протянул руку снова, чтобы погладить другого птенца по крылу. Он провел указательным пальцем по перьям, когда услышал писк, больше похожий на хриплый вскрик. Нахмурив брови, он распихал остальных птенцов в сторону, чтобы повнимательнее рассмотреть завалившегося на бок вороненка. Тот лежал, не двигаясь, и мог только покрикивать, когда соседи начинали напирать на него с еще большим усердием. После небольшого осмотра, Джим наконец заметил, что у птенца были переломаны оба крыла. На самом деле, каждый из них так или иначе пострадал от падения с большой высоты. Один поджал под себя лапку, другой едва мог приподнять крыло, третий молчал из-за подбитого клюва. Но именно этому птенцу досталось больше всего. Вероятно, он находился на дне гнезда на момент падения, и удар о землю усугубили остальные птенцы, всем скопом придавившие его своим весом. Судя по всему, он был совсем плох, и Джим, хоть еще и не стал ветеринаром, видел, что делать каждый вздох птенцу становится все труднее и труднее. Любой глоток воздуха причинял вороненку боль, на что указывала переломанная грудная клетка, подергивающаяся от каждого выдоха. Джим расстроенно поджал губы: ему было очень жалко птенца, которому, наверно, сейчас было очень-очень больно. Когда он упал с дерева, только нахождение рядом других детей не позволило ему разрыдаться в голос от сильной боли, в миг пронзившей все тело, особенно кровоточащий лоб. Оставалось только до белых вспышек в глазах жмурить веки и душить готовые вырваться из груди всхлипы. Только дома он позволил себе пару слезинок, когда мама стала обрабатывать йодом саднящие коленки. Джим еще раз окинул взглядом хрупкое тельце, которое затихло меж общего движения, и могло только безучастно смотреть по сторонам. Предстояло решить, как помочь этому бедному птенцу, ведь он не мог оставить его здесь просто так. Идея пришла почти сразу, и Джим, вдохновленный своим энтузиазмом, протянул к вороненку обе руки, пытаясь поднять его с земли. Процесс этот получился нелегким, и ему приходилось прилагать все свои усилия, прикусив кончик языка от усердия. Птенец бился в его руках в конвульсии, из последних сил стараясь скрыться от цепких детских ладошек. А Джим кропотливо подсовывал под его спину каждый палец как можно аккуратнее, чтобы не причинить тому новые страдания. Ведь он хочет помочь, а не навредить, подобно тем мальчишкам, которые вчера закидывали камнями бездомных котов, ночующих в одном из подвалов. Джим тогда наблюдал за ними с крыльца, и, не в силах что-либо предпринять, мог только задыхаться от собственного негодования и бессилия. Если бы он был чуть постарше, то обязательно ударил каждого из них с той же силой, с какой они закидывали камнями несчастных животных. Как хорошо, что тогда пришел старший братик и, окрикнув смеющуюся толпу ребят, побил их с такой силой, о которой до этого воображал Джим. Он с восхищением наблюдал за тем, как те побросали камни на землю, позорно убегая со двора. Когда он вырастет, сказал себе Джим, он обязательно станет таким же сильным и храбрым, как брат. Наконец, подняв вороненка на руки, Джим пошел к клумбе, за которой с завидным рвением ежедневно ухаживала их пожилая соседка. Придерживая птенца у груди одной рукой, он принялся копать землю другой. Он был не в силах вылечить его, а потому мог только помочь тому как можно скорее избавиться от агонии. А для этого его надо похоронить. Ведь когда не можешь кому-то помочь, лучшее, что ты можешь сделать, это не дать мучиться и дальше. Именно так сказала ему мама, когда врачи в хрустящих белых халатах предложили ей отключить дедушку от пищащего аппарата, который, как объяснил ему однажды брат, позволял ему дышать. А Джим с раннего детства знал, что маму надо слушаться и делать так, как она говорит. А еще он всегда хотел помогать другим, и сейчас был счастлив, что ему подвернулся удачный случай воплотить свое желание в жизни. Ямка получилась небольшой, но, на взгляд Джима, достаточно удобной и красивой. Он специально вырыл ее так, чтобы по бокам от нее находились два крупных пиона, как бы украшая ее собой. Довольно оглядев свою работу, он заботливо положил птенца на дно ямы. Почувствовав, как на сломанное крыло приземлился комок земли, птенец протестующе запищал, резким движением всего тела сбрасывая ее с себя, забившись в тесной яме. Но за первым комком последовал следующий, а потом оставшаяся земля разом рухнула в яму, погребая пронзительный писк под собой. Похлопав ладошкой, Джим разровнял землю над могилкой и, выпрямившись, побежал домой, чтобы не опоздать к ужину.