La Danse Macabre

Майкрофт Холмс всегда поражался способностью брата задавать бесчисленное количество вопросов. Нет, конечно, для пятилетнего ребенка это естественный процесс взросления, когда он начинает изучать устройство окружающего пространства и составлять собственную картину мира. Но даже для ребенка Шерлок задавал слишком много вопросов. Когда ребенок видит пролетающую по небу птицу, он обязательно спросит у родителей, как эта птица называется. Шерлок же не удовлетворялся подобным количеством информации. Бедные мистер и миссис Холмс, хоть и считавшие себя довольно эрудированными персонами, бывало, оказывались загнанными в тупик назойливыми расспросами сына. Ведь ни одному ребенку на свете не взбредет в голову спросить про устройство пищеварительной системы скворца, строение его органов дыхания и зависимость окраса от вида. Именно тогда Майкроф на скопленные карманные деньги купил ему первую трехтомную энциклопедию. Шерлок рано понял, что люди не всегда знают ответы на его вопросы. Потому и научился искать информацию самостоятельно, не прибегая к чужой помощи. Он поглощал знания, не выказывая особых предпочтений, не выделяя любимые сферы и области. Древнегреческая философия могла идти вслед за «Квадратурой параболы» Архимеда, анатомическое строение морского ежа прерывалось на изучение биографии Морин О’Хара, напечатанной на обратной стороне упаковки от мамулиной видеокассеты с фильмом. Это стало единственным, что могло загнать его домой, прервать бесконечные игры в пиратов, после которых либо его башмаки оказывались непригодны даже для ношения во дворе, либо кто-нибудь из соседей недосчитывался стекла на одном из окон. Родители не переставали распекать Шерлока за его выходки, на что он лишь виновато пожимал плечами и уходил в комнату брата, чтобы в который раз стянуть у него учебник по математике. Майкрофт однажды заметил в приоткрытую дверь, как Шерлок тянется к верхней полке, встав на носочки и используя флорбольную клюшку как крюк, чтобы сбросить оттуда необходимую ему книгу. После этого случая Холмс-старший завел привычку хранить книги и учебники в ящиках стола. Он никогда не видел, чтобы Шерлок плакал. Вопящий через каждые два часа сверток, который родители принесли из роддома и не смолкавший в течение года, не в счет. Майкрофт, с энтузиазмом взявший на себя роль воспитателя, приучил его не давать слабину и со всеми трудностями справляться таким образом, чтобы чувства не захлестнули голос здравого смысла. Шерлок, во всем стремившийся походить на старшего брата, будто губка впитал в себя этот урок. На свой четвертый день Рождения он запутался в штанинах собственного комбинезона, когда бежал по каменной плитке домой, открыть подарки. Итогом неосторожности стало падение и в кровь содранные о плитку ладони. Но вместо того, чтобы разреветься от боли, Шерлок, насупившись и сжав губы, молча отряхнулся от грязи и как ни в чем не бывало попросил Майкрофта обработать ему царапины. Потому одиннадцатилетний брат, появившийся на пороге его комнаты, вызвал у него такое удивление. В тот вечер Майкрофт устроился в кресле с «Потерянным Раем» Мильтона, предвкушая спокойный вечер в компании чашки чая и амбициозных планов Сатаны. В дверь коротко постучали, и на пороге появился Шерлок, одной рукой держа свой школьный ранец, другой разматывая длинный шарф, обернутый вокруг шеи. Глаза его были красными и заплаканными. — Шерлок? — Майкрофт отложил книгу, внимательно оглядывая брата, — Что-то произошло? Он не пытается скрыть изумление в голосе, ведь вид Шерлока, готового вот-вот снова расплакаться, явление поистине экстраординарное. Тот отвечает не сразу, сначала молча распутывает шарф и аккуратно складывает его на рабочий стол Майкрофта. — У нас сегодня был урок биологии, — начал издалека он, усаживаясь на кровать брата, — Рассказывали о внутреннем строении земноводных… — И тебе поставили четыре? — Криво ухмыльнулся Майкрофт, зная, что школьные оценки никогда не были приоритетом для Шерлока, в отличие от него самого, — Или, может, кто-то из одноклассников тебя задирал? — Нет, — Шерлок мотнул головой, хмуро уставившись на носки своих башмаков, которыми он покачивал в воздухе, будто вспомнив давно забытый жест из детства. — Тогда в чем дело? — Спросил Майкрофт, исчерпав все возможные причины, способные довести брата до слез. — Нас заставили препарировать лягушек, — всхлипнув, сказал Шерлок, поднимая на него наполненный печалью взгляд, — Я отказался, и учитель выгнал меня из класса. Майкрофт выглядел действительно пораженным. Он прекрасно понял, что не выговор преподавателя был причиной расстройства Шерлока. Он с детства любил животных и мечтал, чтобы в их доме однажды поселилась большая собака, с которой бы он мог играть и гулять сколько захочет. Но Майкрофт и предположить не мог, что обычная лягушка, к тому же изначально неживая, способна так испортить настроение впечатлительному Шерлоку. — Хочешь сказать, что вид препарированной лягушки заставил тебя расплакаться? Шерлок, тебе не кажется, что это не самая подходящая причина для слез? — Он снова взял книгу в руки, тем самым показав, что разговор подходит к своему логическому завершению, — Братец, тебе бы пора повзрослеть. Ты не сможешь помочь каждому живому существу, как бы ни старался. Бездомные коты, которых ты подкармливаешь после школы, обитают не только в нашем районе, но и по всему городу, и всех ты попросту физически не сможешь прокормить. И это не означает, что из-за каждого животного следует так убиваться. Подумай о моих словах на досуге. Шерлок не двигался с места, опустив голову и мрачно размышляя над советом Майкрофта. Перед глазами все еще маячили безжизненные лапки, выделяющиеся на фоне белого стола, надежно закрепленные четырьмя булавками. Остальные, казалось, не замечали запрокинутой морды и закрытых слипшихся с веками глаз. Пока учитель пол-урока объяснял классу, каким образом устроены задние лапы у лягушки, Шерлок неуютно ерзал на своем стуле, избегая смотреть на распластанное тело. То и дело он поднимал руку, просясь выйти, после чего бесцельно бродил по коридорам, надеясь таким способом убить время. Но урок все тянулся и тянулся, а убирать зеленоватый трупик со стола учитель даже не намеревался. Когда Шерлок поднял руку уже в пятый раз, его грубо отчитали за нарушение дисциплины и заставили сидеть до конца занятия. Тогда от чертогов разума существовал только крохотный подвал, в котором хранились все приятные воспоминания и самые интересные факты и теоремы. В нем было тесно и неудобно, предметы нагромождались друг на друга, образуя шаткие конструкции. Укрыться в этом подвале было практически невозможно. Когда Шерлок пробовал, то сразу начинал ощущать себя Алисой, выпившей зелье увеличения. Стоило ему вытянуть ноги, как тело и голова уходили за пределы подвала, покидая чертоги и вновь выныривая на поверхность, в реальный мир. В этот раз у него тоже ничего не вышло; голос учителя стал более глухим, едва различимым, но крохотное тельце пред глазами упорно не желало пропадать, как бы сильно он не жмурился. В конце концов, бросив тщетные попытки, он встал из-за стола, не утруждая себя просьбами выйти. Путь к двери преградил учитель, после чего на него наорали, поставили за урок низший балл и, приказав собрать портфель, выставили за дверь. Шерлоку было до чертиков обидно, что он ничем не мог помочь растерзанному зверьку. — Помниться, в детстве ты хотел стать пиратом, Шерлок, — сказал Майкрофт, видя, что брат и не планирует уходить, — А деятельность пиратов, по крайней мере, их исторических прототипов, а не литературных образов из твоих книг, полностью завязана на насилии. И ты не можешь этого не знать. — Я был бы добрым пиратом, — проворчал Шерлок, зло вытирая кулаком выступившие на глазах слезы. Вздохнув, Майкрофт протянул ему упаковку бумажных платков, лежавших на столе. Шерлок вытянул один из коробки, но вместо того, чтобы вытереть слезы, стал остервенело комкать его в пальцах, будто пытаясь выплеснуть на него всю свою злость и негодование. Он просидел в комнате Майкрофта до позднего вечера. Старший брат читал книгу, больше не прерываясь на комментарии по поводу произошедшего, а Шерлок не мог перестать думать о сегодняшнем уроке, не в силах избавиться от мысли о собственной беспомощности. Уже лежа в постели в своей комнате, он, засыпая, раз и навсегда дал себе обещание, что, если он когда-либо и станет пиратом, то только добрым, и никак иначе.