La Danse Macabre

Джон внимательно осматривал просторный ангар и отказывался верить своим глазам. Старая ферма, будто призрак из рассказов Эдгара По, вырисовывалась в полумраке вечера, слепо таращась на него окнами, закрытыми обрывками фанеры. Внутри ангара, на первый взгляд, все осталось на своих местах, будто двадцать пять лет не коснулись фермы и ее обитателей, и Джон все еще оставался восьмилетним мальчишкой, мечтающим научиться разбираться в технике и играть в шахматы. Казалось, будто приемные родители со счастливыми улыбками выйдут из-за угла и пригласят к обеденному столу, где еще раз вернутся к обсуждению событий прошедшего дня. Они умерли в прошлом году, Джон отчетливо это помнил. Иллюзию, едва закравшуюся в вязкий, только что очнувшийся мозг, отогнал запах, отвратительный назойливый запах. Джон откашлялся, прикрывая лицо рукавом куртки, но это не помогало. В темноте не было возможности определить источник мерзкого зловония, и Ватсону чудилось, будто оно обступает его со всех сторон, забираясь в глотку и пропитывая собой конвульсивно сокращающиеся легкие. Джон не помнил, как попал сюда — за десятки миль от Лондона. Виски сдавила головная боль, скапливаясь влагой в уголках глаз, и он запустил пальцы в волосы, с мучительным стоном впиваясь в них. — Джо-онни…— позвал из ниоткуда знакомый голос, прозвучавший в тишине скрипом ногтя по стеклу. Ватсон зашипел от болезненных ощущений, вонзающихся в черепную коробку. Будто каждая извилина превратилась в голодного плотоядного угря, жадно прогрызающего себе путь наружу, — Джон. — Джим? — выдохнул он, повертев головой из стороны в сторону, но рядом никого не оказалось, — Это ты? Что мы здесь делаем? Зачем ты меня сюда привез? — Я подготовил для тебя сюрприз, Джонни, — сладко выдохнул голос Мориарти, после чего раздался щелчок, и по ангару разлился электрический свет, заставив Джона инстинктивно зажмуриться. Привыкнув к свету, неприятно резанувшему глаза даже сквозь сомкнутые веки, Ватсон наконец смог осмотреться. Вокруг разворачивался ад. Другого объяснения возникшей перед ним картине он не мог подобрать. От увиденного его бы вывернуло в ту секунду, но за последние сутки он почти ничего не ел. Просторное помещение, видно, было переделано совсем недавно, и теперь представляло собой множество узких проходов и комнат, ограниченных гипсокартонными стенами. Но не это привлекло внимание Джона. Обе стены справа и слева от него были покрыты человеческими телами. Нет, телами — это громко сказано. Кусками тел. Дрожащей рукой Джон захлопнул рот, чтобы не дать крику вырваться из горла. Колени подогнулись, и он осел на пол, дико озираясь по сторонам. — Чт. Что это, черт подери, т-такое? — ощущая подступающую истерику, произнес он, тщетно пытаясь подняться на ноги. — Посмотри, разве не прекрасно? — проворковал Мориарти, и только сейчас Ватсон смог разглядеть один из динамиков, закрепленных под потолком, — Знал бы ты, как много времени я убил на все это… Но как чудесно получилось, не правда ли? Тебе не нравится? — Ты просто гребанный псих, что тебе нужно от меня?! — вернув себе контроль над трясущимися конечностями, Джон встал на четвереньки, и только потом принял вертикальное положение. Он пытался не забывать вдыхать отравленный воздух, чтобы не позволить панике взять верх над разумом. Борясь с отвращением, спазмами терзающим желудок, он, пошатываясь, подошел к одной из стен. Части тел, прибитые к ней длинными гвоздями, источали пронзительную вонь, отчего глаза Джона снова начали застилать слезы. Приглядевшись, он рвано выдохнул: кисти рук и ступни разных размеров складывались в осмысленный паззл, в единую картину, подобно полотнам Климта. — Знаешь, когда я впервые побывал у тебя в гостях…— мечтательно промурлыкал Мориарти, выдирая Джона из оцепенения, — Меня так вдохновила та картина в твоей комнате. К сожалению, я не обладаю художественным образованием. Каюсь, в свое время бросил курсы из-за скуки… Но, как по мне, получилось вполне неплохо, верно? Оказывается, холст и краски так легко заменить. Я несколько лет работал над этим проектом, не имея целостной картины перед глазами. Но благодаря тебе, Джон… Ты не чувствуешь их сердцебиение, то, как они дышат? Ватсон помотал головой: — Подожди… Но ведь так делал хирург, он забирал их с собой, — от внезапного озарения голос Джона надломился, — Это ты заставлял его убивать! — Но-но, я никого не заставлял! — оскорбленным тоном прервал его выкрик Мориарти, — Я всего лишь слегка направил необходимую энергию в более творческое русло. И посмотри, что из этого получилось! Разве не восхитительно? Раньше я считал, что подражание, при особом подходе, способно сравниться с настоящим искусством, но в итоге такие репродукции оказались меньше, чем тенью от тех шедевров, что я тебе подготовил. Следующий зал открыт для посещения, — он хихикнул, — Ты можешь посмотреть, Джон. — Иди ты к черту, ненормальный, — сквозь стиснутые зубы прошипел Ватсон, метнувшись к тяжелым дверям, — Я не собираюсь оставаться здесь, — с остервенением подергав неподдающуюся ручку, он заорал, — Выпусти меня немедленно!!! — Дядя Джон? — послышался за спиной детский голос. Ватсон застыл, будто окунувшись с головой в ледяную воду, — Дядя Джон, ты там? — Нет…— он тряхнул головой, до побелевших костяшек вцепившись в ручку, — Это не Эмили. Эмили умерла два года назад. — Ты так уверен в этом? — Я хоронил ее! Я видел ее в гробу! — Джон сдавленно всхлипнул, — Что ты мне вколол, урод?! — Всего лишь снотворное для твоего крепкого сна, не стоит так волноваться. Джонни, не надо врать, — со сладкой улыбкой выдохнул в микрофон Мориарти, — Ты не мог ее видеть, Эмили хоронили в закрытом гробу, разве ты не помнишь? Или, может, все-таки не ее? — Что ты несешь?.. — Но разве ты видел ее после реанимации? — Голос утих до интимного, почти любовного шепота, — Нет. Насколько я знаю, в морг тебя не допустили. Так как ты можешь быть уверен, что в тот день вы хоронили именно Эмили, а не… кого-нибудь другого. — Это неправда, — Джон неверяще покачал головой, оборачиваясь к узкому проходу и вглядываясь в темноту, — Невозможно, — и вновь звонкий голосок зовет его по имени, заставляя судорогу пройтись по мокрому лицу. — Проверь же свои догадки, убедись, что это невозможно. Сделав глубокий вдох, Джон медленно двинулся вперед, следя за тем, чтобы не касаться стен. В голове отбойным молотком бились спутанные мысли, над которыми доминировали только две: найти Эмили и сбежать из этого проклятого места. Даже о докторе Мориарти, добром понимающем докторе, готовом обсудить любую проблему посреди ночи, он практически не думал. Инстинкт самосохранения гнал его из этого ангара, гнал прочь с фермы. Но крошечная надежда, давно угасшая, замененная тоской и обреченным принятием, настойчиво жгла изнутри. Запах разлагающегося мяса щекотал ноздри, и Джон уже решил, что если ему удастся все-таки выбраться отсюда, то как минимум несколько месяцев он не притронется к отбивным. Его племянница не могла быть живой. Он присутствовал при нападении посреди рабочего дня, когда единственный оставшийся член мафии, что не без его помощи уничтожили незадолго до этого, вломился в его офис. Ребенок попросту не успел увернуться от пули, выпущенной в слепой ярости и уготованной не ей. Гарриет так и не смогла оправиться после похорон, с тех пор заливая воспоминания дешевым алкоголем, с каждым днем спиваясь и теряя человеческий облик. А ведь они с сестрой только-только успели познакомиться и чуть больше узнать друг о друге. До первой комнаты, огороженной с двух сторон ширмами, свет ламп практически не доходил, и Джону пришлось использовать фонарь в мобильном телефоне. Сим-карта, как выяснилось позже, была предусмотрительно вынута из устройства, делая его практически полностью бесполезным в сложившейся ситуации. Бледный луч выхватил из темноты очертания человеческого тела, расположенного на кушетке. Приблизившись, Ватсон смог разглядеть лицо мужчины, пропавшего в Вест-Энде около месяца назад. Родственники утверждали, что тот разговаривал по телефону, как вдруг решил выйти на улицу, чтобы прогуляться перед сном. На вопрос, с кем мог разговаривать пропавший, никто так и не смог дать конкретного ответа. Его ноги были подогнуты под поясницу и крепились ремнями к запястьям, из-за чего позвоночник выгнулся под неестественным углом, демонстрируя развороченное нутро. Сквозь ребра и ошметки плоти пробивались разноцветными мазками лепестки лилий, заменяя собой отсутствовавшие легкие и кишечник. Джон почувствовал, как собственные внутренности в который раз свело. — Не слышу рецензий, — резанул по ушам взвинченный голос, в котором сквозили раздражение и гнев, — А ведь я так старался, Джон! Посмотри, разве в этом нет своего рода символизма, — интонации вновь приобрели вдохновленный привкус, — Ты знал, что лилия может олицетворять собой как радость и беззаботность, так и отвращение, боль и ненависть? И все это способно сочетаться в одном цветке. Как по мне, это одно из самых недооцененных растений в нашей культуре. Какой смысл тиражировать его в масс-медиа, дарить на праздники, что уж там, даже короли первым делом избрали своим цветком именно лилию, украшая им все, что только позволял придворный этикет! В подобном поклонении столько пошлости и стадного инстинкта, что изначальные значения уже вымарываются, теряют краску от прикосновений такого количества грязных рук. И так происходит с любым произведением искусства. Скажи потребительскому скоту о Джоконде — услышишь лекцию фанатиков о тайне ее улыбки, о Лувре, пуленепробиваемом стекле и сотне тысяч туристов с камерами. Если честно, мне бы хотелось зайти в Лувр и плеснуть на полотно серную кислоту или же поджечь зажигалкой… Думаю, я сделал бы благое дело не только для ее создателя, но и для всего человечества, ты так не считаешь? Джон промолчал, не желая поддаваться на провокации и вступать в дискуссию. Краем глаза он заметил небольшую бархатную коробку, спрятанную вглубь букета и, подавив омерзение, запустил в него руку, выуживая предмет. Внутри оказался миниатюрный ключ от следующей двери, скрытой за ширмой. — О, ты сразу решил не медлить, — со скукой и разочарованием произнес Мориарти, — Что ж, следующая комната ждет тебя. Можешь не торопиться. Оставшись в тишине, Ватсон ощутил облегчение, словно вместе с отсутствием посторонних звуков к нему возвращался контроль над ситуацией. Щелкнул замок, и дверь с резким скрипом открыла проход в соседнюю комнату. К его удивлению, внутри не оказалось ничего особенного, кроме рук и ног, использованных вместо обоев. Внутри у Джона похолодело, когда он осознал, что этот вид постепенно становится для него привычным и не вызывает прежнее чувство ужаса. Осмотревшись, он растерянно остановился посреди комнаты. Дверей или какого-либо другого прохода он не нашел, намек на подвальную крышку в полу также не отыскался. Нахмурившись, Ватсон тщательно осмотрел потолок и углы, пытаясь наткнуться на подсказку. — Что, уже стало чуточку сложнее, да? — подавив смешок, весело поинтересовался Мориарти, — Если честно, я удивлен, что моя маленькая задачка смогла вывести тебя из равновесия. Ну же, Джон, кто, в конце концов, здесь детектив? Ты же мастер решать такие головоломки. Ватсон поджал губы, догадываясь, что именно от него хочет Мориарти. С сомнением он повторно осмотрел углы, надеясь подобрать иной путь к решению загадки. Убедившись, что выбора ему никто не оставлял, он вернулся на середину комнаты, безвольно опустив руки вдоль туловища. Дышать размеренно и ровно в подобной обстановке было тяжело, еще тяжелее оказалось выбросить из головы лишние мысли и собственную нервозность. Наступило несколько мгновений абсолютного покоя и равновесия, в которых перестали иметь значение сладковатый запах гнили и удавьи взгляды камер, выжигающих на коже тягучие узоры. Расправив плечи и откинув голову, он хрустнул позвонками, пройдясь по комнате восхищенным взглядом. Каждая деталь находилась на отведенном ей месте, воплощая собой идеал гармонии, к которой он так стремился практически всю свою сознательную жизнь. Помещение отдаленно напоминало изолятор психической лечебницы, обитой мягкой тканью. Правда, ткань текстильную здесь заменяла органическая, но сходство угадывалось с первых минут. Он прошелся по кругу, скользя кончиками пальцев по выступающим частям мозаики, запоминая ощущение податливости кожи и вместе с тем жесткости размораживающегося льда. Как же тут красиво. Со смехом он проводит ладонью по чужой щеке, с ребячьим любопытством ткнув в мутный глаз, слепо уставившийся на него. Все почти готово, осталось подыскать тайное местечко для ключа. Подходящих точек много, но следует выбрать особенную. Он снова любуется, не в силах сдержать довольное мурлыканье, когда перед глазами возникает иссушенная бальзамированием рука, пальцы которой судорожно сведены в подобие кулака. Разве не идеально? Разжимая неподатливые пальцы, он хищно облизывается, вспоминая, кому принадлежала эта рука и каких трудов стоило ее изъятие из лап полиции. Да, именно здесь и будет располагаться ключ. Распахнув глаза, Джон отшатнулся от стены, к которой прижался почти вплотную. Это отвратительно, это грязно, это не может быть красивым. Его колотило, и зубы шумно стучали друг от друга, сводя челюсть ноющей болью. На уровне пояса к стене была прибита правая рука его бывшего начальника, трагически погибшего при задержании террористической группировки в далеком 2006 году. На пергаментной коже безошибочно угадывались очертания татуировки, сделанной им в армии. Себастьян Моран не раз упоминал о ней, с задорным смехом называя меньшей из глупостей, что он совершил в своей жизни. Кисть пропала на следующий день после извлечения его тела из завалов здания. — Ты чудовище, Джеймс, — хрипло процедил Джон, выплюнув имя как мерзкого жирного червя, завязшего в зубах. В сжатой ладони никакого ключа не оказалось, и на секунду Джона охватил страх, что в какой-то момент он ошибся и пошел не в том направлении. Мысли снова вернулись к композиции на стене, отмечая изящность линий, где, будто подогнанные, сходились чужие конечности. Джон затряс головой, смаргивая пелену с глаз. Он должен сконцентрироваться на выходе. Здесь нет ничего красивого, здесь не должно быть ничего красивого. Не отдавая себе отчета в действиях, Ватсон протянул ладонь, сжимая протянутую кисть в подобии рукопожатия. Когда он потянул ее на себя, дверь, замаскированная под стену, поддалась и открылась, являя взгляду очередной темный проход. — Дядя Джон? — голос Эмили раздался совсем рядом, и Джон рванул в темноту, одержимый мыслью найти ее сейчас же. Под ребрами ныло от быстрого бега, а прерывистое дыхание жгло губы, но он остановился только когда перед ним оказалась обшарпанная дверь, ведущая в подсобку. Комната освещалась десятком свеч, расставленных на полках в хаотичном порядке. В полумраке проступали очертания двух фигур, сидящих за круглым столом. На алебастровой скатерти расположилась пуховая подушка, которую скрывало белое полотно. Шаг за шагом, Джон приблизился к столу, дыша словно загнанное животное. Пальцы неловко вцепились в край накидки, одним движением срывая ее со стола. Выгнившие глазницы его приемных родителей безучастно наблюдали за хрупким детским скелетом в желтом платье, клубочком свернувшимся на вершине подушки. — Видишь, я сделал это для тебя, — ласково прошептал Мориарти ему на ухо, уткнувшись во взмокший висок губами, обнимая со спины и прижимаясь всем телом, — Я вернул тебе твою семью. Теперь ты счастлив, Джон? — Дядя Джон? — пролепетала вставленная в магнитофон кассета, шелестя юрким язычком магнитной ленты, — Ты там?..