smart baby watch

Сердце колотится так, словно у Тэхена острый приступ тахикардии, а в голове все еще звучит бархатно-мягкое: «Тебе понравилось, хен?» — повторяется раз за разом, как заевшая пластинка, заставляя обмирать от страха и чего-то похожего на предвкушение. Может ли быть, что слова Чонгука были адресованы именно ему? Да, конечно, может. Особенно после того, как Тэхен так тупо спалился в чате, вспылив на строптивого мелкого. Чонгук — не дурак, если он и не был в курсе прослушки до этого, то после тэхеновского перфоманса «я обиженная девчонка» уж точно догадался. Не мог не догадаться. Вот только… есть кое-что, что Тэхена смущает и заставляет сомневаться. Тон его голоса. Слишком мягкий для человека, который решил поиздеваться над непутевым братцем. Слишком медовый и тягучий, слишком ласкающий, слишком соблазнительный. Чон Чонгук не может говорить в таком тоне с Ким Тэхеном — только не в этой жизни, и это аргумент, против которого не попрешь. После того, как Тэхен наскоро принимает душ, тщательно смывая следы своего грязного преступления, он переодевается и принимается мерить шагами дом. От комнаты до кухни, из кухни в гостиную, обойти ту по кругу, потом снова на кухню, а оттуда — в комнату, и так по кругу. Должно прочищать мысли и помогать думать, но что-то нихуя. В голове вместо мозгов сплошная застывшая овсянка, липкая и до ужаса мерзкая, и что делать дальше, Тэхен не имеет понятия. Первый порыв — сбежать к Юнги. Схватить хена за руку, отбуксировать в клуб и не вылезать оттуда до утра, забывшись в алкоголе и тепле податливых, готовых на все тел. Хороший на самом деле вариант, и Тэхен уже принимается натягивать на плечи кожаную куртку, но отчего-то долго топчется в дверях, глядясь в зеркало прихожей, а после раздевается и, отшвырнув куртку на тумбу, с силой взъерошивает волосы. Так не пойдет. Он не сможет убегать вечно и даже если решит утопить свою жизнь в алкоголе и разгульной жизни, рано или поздно им с Чонгуком придется встретиться, хотят они того или нет. Лучше сейчас, чем потом. «В конце концов, — говорит себе Тэхен, прикусывая большой палец правой руки, — что такого произошло? Ну, слушал я пару раз, как Гук шпехается с какими-то парнями, и что с того? Послушал, чем он занимается, да выключил. Откуда ему знать, дрочил я на него или нет? Правильно, ниоткуда. Даже если он ляпнет что-нибудь такое, я спрошу, а где ваши доказательства? А нету доказательств. Точно. Никаких доказательств. Связь односторонняя, Гук никак не мог ни о чем узнать, а значит, и беспокоиться мне не о чем. Правильно? Правильно». Он снова смотрится в зеркало, пристально глядя в глаза своему взъерошенному отражению, и со смешком пятится назад. «Как пыльным мешком напуганный, ей-богу». Если он встретит Чонгука с такой же ебасосиной, то тому даже напрягаться не придется — сразу станет понятно, что кто-то жестко проебался. Тэхен с силой хлопает себя по щекам. Он молодец-огурец, умник, красавец и вообще кремень-мужик, чего он вдруг испугался? В конце концов, это все тот же Чонгук, предсказуемый в своей ненависти и желании задеть. А уж к этому-то Тэхену не привыкать. Решено: он просто последует первоначальному плану, и будь что будет.

***

Чонгук домой совершенно не торопится, и если сперва Тэхен почитает сей факт за благо, то теперь начинает тихо закипать. Это нормально вообще — бросаться не пойми какими словами, а потом вот так вот брать и тихариться?! Он не понимает, что Тэхен тут с ума сходит от неизвестности и беспокойства? К умным часам он не притрагивается из принципа. Чонгук приходит лишь в начале одиннадцатого, когда Тэхен успевает сгонять до магазина, прикупить себе упаковку пива, приговорить ее в одного практически целиком и не глядя посмотреть юмористическую программу и музыкальное шоу по кабельному. Не то чтобы он был пьян, но определенно уже нетрезв — и слава богу, ибо если б не алкоголь, разговор бы точно начался с кулака в лицо Чонгука. Усмехнувшись своим мыслям, он делает глоток из ополовиненной банки пива и, поднявшись с дивана, выходит в коридор встречать. Да, пожалуй, пиво было действительно чертовски кстати, потому что Чонгук выглядит совершенно расхристанно. Вместо школьного пиджака на нем кожаная куртка, галстук торчит из кармана брюк, рубашка помята и застегнута едва ли до половины, благо ремень на месте, и ширинка застегнута. Тэхен ведет взглядом выше, минуя глубокий вырез, в котором виднеются острые ключицы и наливающиеся лиловым пятна на груди и у основания шеи. Смоляные волосы в сильнейшем беспорядке, губы неприлично распухли и семафорят пунцовым, а в глазах шальной блеск. Чонгук определенно пьян и чертовски затрахан. Тэхен совершенно не хочет знать, сколько еще чужих отметин скрывается под его одеждой. Что ж, кажется, он зря переживал о том, что мелкий догадался о его маленьком грязном секрете. Даже если это так, ему очевидно наплевать точно так же, как и на самого Тэхена. — Ты дома, хен, — Чонгук тянет губы в ухмылке. Тэхен качает головой и, сделав еще глоток, опирается спиной о дверной косяк, наблюдая за тем, как брат пытается стянуть кеды и куртку. Разочарование затапливает нутро, заставляя сжать губы до белой полосы. Лучше бы он пошел к Юнги, блядь, и нажрался как скотина, чем просирать вечер на то, чтобы дождаться… этого. Впрочем, еще не поздно. — Похоже, ненадолго, — бормочет Тэхен себе под нос, извлекая из кармана джинсов смартфон и открывая приложение для вызова такси. — Я думал, ты снова у Юнги, а ты до-о-ма, — Чонгук избавляется от кед и, оставив их валяться возле двери, подходит ближе. — Он для тебя хен. — Ты для меня хен, а он мне никто, — неожиданно резко отбривает Чонгук и, стащив, наконец, свою кожанку, бросает ее прямо на пол. — Ты ждал меня, хен? — Это имеет значение? — Имеет, — он делает еще один шаг. — Хочу, чтобы ты меня ждал. Тэхен отпивает из банки, глядя ему прямо в глаза. — Отойди, перегаром несет. Он едва вздрагивает, когда чонгуково горячее тело прижимается к его, а ухо обдает теплым дыханием. — Скажи, хен, тебе понравилось мое маленькое представление? — шепчет Чонгук, опираясь рукой о стену рядом с тэхеновым плечом. — Я старался для тебя. Вот как. Значит, он все-таки был прав в своих догадках — мелкий действительно узнал о прослушке. Что ж, не то чтобы это что-то меняло. — Не стоило. Твой партнер оценил бы твои старания лучше меня. — Как же не стоило? Ты ведь столько времени слушал, как я трахаюсь, хен, — голос Чонгука становится более тягучим, словно его обмакнули в нугу или карамель. — Скажи, ты получил удовольствие, хен? Уверен, что да. Как давно ты следил за мной, с самого начала? Слышал все оргазмы, что я получил за это время? — Может быть да, а может быть и нет, — Тэхен не понимает, как ему удается держать лицо и выглядеть невозмутимым. Возможно, дело в выпитом алкоголе, а может быть — в Чонгуке, который далеко не такой расслабленный, каким хочет казаться. Он на взводе, Тэхен прекрасно это чувствует. Они слишком хорошо друг друга знают. — Приму это за «да», — Чонгук снова улыбается. — Знаешь, так странно не получать от тебя упреков. Ты ведь у нас такой правильный — мой идеальный хен, пример для подражания, которым все гордятся. А твой младший брат — пидарас, который ебет парней и сосет члены. Не противно? — С чего мне должно быть противно? — начинает Тэхен и тут же осекается. Чонгук ведь не знает о его ориентации, никто в семье не знает. Принятие себя далось ему нелегко, особенно, вкупе с тем, что он должен был продолжать быть идеальным старшим сыном и надеждой семьи, хорошим примером для своего Гуки. Как он мог признаться в чем-то настолько постыдном (Тэхен перестал считать себя неправильным, но родители точно сочли бы его таковым, что уж говорить о мелком)? И можно ли винить Чонгука за его ненависть и злость, если Тэхен сам долгое время закрывался от них, выстраивая идеальный фасад и оставляя настоящего себя за толстой и прочной стеной? Осознание больно бьет его по голове и сердцу. Он чувствует растерянность и шарит взглядом по лицу Чонгука, пытаясь отыскать в нем ответ. Но находит только больше вопросов. — Ты тот, кто ты есть, Чонгук, в этом нет ничего неправильного. Из-за этого ты так изменился? Потому что тебе нравятся парни? Выражение чонгукова лица меняется, он хмурит брови и, оторвав Тэхена от косяка, с силой прикладывает его к стене. Банка с пивом со звонким звуком падает на пол. — Не говори так, будто что-то знаешь обо мне! — зло цедит он. — Ты ни черта не знаешь, Тэхен-хен. — Интересно почему, — с вызовом хмыкает тот. — Может, потому что ты ничего мне не рассказываешь, м-м-м? Чонгук стискивает зубы, но после его голос снова становится елейным. — И о чем же мне тебе рассказать? О том, как я трахаюсь со своими одноклассниками и сонбэ? О том, как сильно им это нравится? Об этом тебе рассказать, хен? Или — погоди-ка — да ты же сам все знаешь, не так ли? Так может, это ты мне расскажешь, а? — его ладонь опускается на тэхеново бедро. — Расскажи мне, ты кончил от их стонов, хен? Или, может, от моих? — Слишком много берешь на себя, малыш. Мне не интересны ваши игры в песочнице. — Врешь, — от уверенности, с которой роняет это слово Чонгук, Тэхен внутренне напрягается. — Ты врешь, хен. Ты бы не подслушивал снова, если бы тебе это не нравилось. — Есть такая вещь, как беспокойство, знаешь ли. — Не смеши меня, ты видел, что я в лав-отеле, у тебя же есть эта хрень, — Чонгук поднимает выше руку со смарт-часами. — Ты видел, что я в лав-отеле и все равно стал подслушивать. Только не говори, будто думал, что я там в нарды играю. Туше. Крыть на это нечем, Чонгук только что зарядил козырем прямо ему в лицо. — Убери руку, Чонгук, сейчас же. Тот не слушает, поднимая ладонь вверх, ближе к паху. — Не то что? Тэхен пользуется тем, что трезвее, и, ухватившись за помятую белую рубашку, скоро меняет их местами, вжимая Чонгука спиной в стену прихожей. Он грубо протискивает колено между чужих ног и притирает его прямо к паху. — Что скажешь теперь, Чонгуки? — шепчет он на ухо младшему, надеясь, что смена позиций его отрезвит. — Уже не такой борзый? — Воу, — тот совершенно не выглядит расстроенным, только облизывает припухшие губы и улыбается как-то совсем безумно; темная радужка почти полностью скрывается за шириной зрачка. — Правильный хен может и так? — Ты тоже многого не знаешь обо мне, Чонгук, — Тэхен намеренно кусает мочку его уха и поднимает колено выше. — И вот тебе совет: не зли старших, если не хочешь, чтобы я показал тебе, что такое настоящие взрослые игры. Конечно, Тэхен блефует, ничего такого он делать не собирается, лишь слегка припугнуть… Ладно, не совсем. Потому что алкоголь в крови, потому что бесит все до дрожи и звезд перед глазами, потому Чонгук такой горячий и затраханный, и смотрится слишком правильно, когда вот так зажат между тэхеновым телом и этой блядской стеной. И видит бог, не будь он его братом… Стоп. Стоп. Черт подери, это уже совсем край. Нет, он не собирается думать о Чонгуке в таком ключе, он еще не совсем слетел с катушек, у него есть тормоза. Пока еще есть. Тэхен делает глубокий вдох и собирается отстраниться, но Чонгук крепко хватает его за предплечье. — Чонгук… — Может быть, я этого и хочу, — бормочет тот и, притянув его к себе, целует в удивленно приоткрытый рот. «Ошибка. Это огромная ошибка», — бьется в голове Тэхена в такт ударам сердца, но самоконтроль летит к чертям, когда Чонгук настойчиво раздвигает его губы языком. Мелкий целуется просто преступно хорошо, Тэхен забывает о том, кто он и как его зовут, так же неистово отвечая на поцелуй. Они сплетаются языками так жарко, словно это последнее, что они сделают в этой жизни; пальцы Чонгука путаются в тэхеновых волосах, скользят по груди, притягивают еще ближе, заставляя вжаться до предела — чтобы ни миллиметра между ними, и Тэхен катастрофически тонет в его страсти и своем темном желании, стремительно поднимающемся из самых глубин его души. Так чертовски неправильно, и так безумно сладко. Тэхен не может объяснить себе, как так вышло, что еще утром он лишь хотел наладить отношения с братом, а теперь целует его и не собирается отпускать. И есть ли предел его падению? Они отрываются друг от друга, чтобы глотнуть воздуха, и никто не знает, прошел ли час или всего пять минут. Дыхание сорвано, губы припухли — Чонгук вновь проводит языком по нижней, и Тэхену теперь приятно смотреть на их алый цвет. Осознание, что это сделал он, заставляет томление внизу живота усиливаться — больше никаких противоречий. Он повторяет путь чужого языка большим пальцем, слизывает остатки слюны и, кажется, теряет себя почти безвозвратно, когда сталкивается с горящим темным взглядом, в котором мешается абсолютно все. — Я ненавижу тебя, хен, — выдыхает Чонгук, глядя на Тэхена предельно серьезными глазами. — Я знаю, Гуки, я знаю, — тот откидывает с его лба мешающую челку, очерчивает кончиками пальцев его скулы, линию челюсти, шею… ниже — не решается, хотя коленом ощущает, как член Чонгука неумолимо твердеет от его прикосновений. Если они не остановятся, то пожалеют, Чонгук уж точно. Но останавливаться Тэхен не хочет. — Я ненавижу тебя, хен, — твердо повторяет Чонгук, а после набрасывается на него снова и старательно доказывает обратное жаром своих губ.