3. Приговор
3 июня 2017 г. в 02:03
Солнце лилось в высокие стрельчатые окна, золотым столбом спускалось через круглое отверстие в потолке и падало прямо на большую клетку так, что Ким невольно задумался, случайно ли это? Или архитектура зала подразумевает, что каждое движение приговоренных должно быть видно, как на ладони? Он осторожно повернул голову, пытаясь понять, где Норн, но слева и справа в одну линию выстроились лишь чужие черноволосые головы. Ким посмотрел в противоположный конец зала, где полукругом, отражающим тот, в котором стоял и он, застыли незнакомые ему люди. Все в черной простой одежде, все мужчины. Ким невольно оценил их рост и выправку. Определенно какой-то караул, но как его-то сюда занесло? И где, черти космические, Норн?
Люди стояли молча и неподвижно, казалось, даже не дышали, так что Ким тоже постарался поменьше вертеться, чтобы не привлекать внимания. Внезапно пришло понимание, что Норн потому и остался снаружи, что нельзя ему на такое смотреть. Это успокоило Кима, и он принялся украдкой разглядывать зал.
Помещение было огромным, стена заворачивалась кругом, а потолок уходил вверх куполом, в центре которого было отверстие. Из-за этого отверстия, обилия окон и бело-золотого оформления в зале было светло до такой степени, что можно было видеть каждую пылинку, осевшую на плечах заключенных. Атмосфера зала в чем-то была даже праздничной, хотя слово и было крайне нелепым для готовящегося действа. Ким переключил внимание на приговоренных, с интересом их рассматривая и мимоходом подивившись, что не испытывает никаких эмоций по поводу предстоящей казни. Раз казнят, значит, заслужили. Не смутил его даже тот факт, что в Содружестве никто, кроме Фикса, давно уже не прибегает к высшей мере наказания, а этот зал и присутствующие в нем люди вряд ли принадлежат жемчужной планете.
Всего заключенных было трое. Двое — люди, один — крокрысец. Крокрысец был поистине огромным, и Ким невольно вздрогнул, представив, что тот же Крыс или его мамаша могли уродиться такими. Не дай Вселенная. Такой монстр способен одной клешней пополам перекусить. Однако, несмотря на рост и смертоносные конечности, вел себя крупный крокрысец на удивление спокойно, молча сидел у прутьев с закрытыми глазами и плотно сомкнутыми жвалами. Ким поневоле вспомнил, как шипели и бесились его взятые под стражу сородичи, полностью теряя самообладание, и почувствовал к крокрысцу что-то сродни уважения.
Заключенные-люди, в отличие от него, вели себя гораздо менее спокойно. Оба были молодыми мужчинами, изрядно помятыми, с отчетливыми следами допроса на лицах. Первый сидел очень прямо, словно штырь проглотил, и, не мигая, смотрел перед собой застывшим взглядом. Зрачки у него были похожи на кошачьи, только они и пульсировали на неподвижном, без кровинки, лице. Он вздрагивал, стоило его соседям пошевелиться лишний раз, но лицо все равно оставалось при этом застывшей маской. Ким не знал, откуда, но понимал, что кошачьеглазый в молчаливой сухой истерике, которая может прорваться в любую минуту.
Его сосед молча плакал. Слезы непрерывно стекали по запавшим щекам, и сколько бы он не вытирал их, тут же набегали новые. Не отдавая себе отчета, Ким прикипел взглядом именно к нему. Почему-то именно при виде этого человека внутри шевельнулось что-то сродни удовлетворению. Не радость от чужой боли, но торжество справедливости. Чувство было странным и далеким, словно принадлежало не ему, от него больно резало внутри, и Ким снова незаметно посмотрел по сторонам, пытаясь понять, когда же можно будет уйти отсюда, и нельзя ли сделать это прямо сейчас? К сожалению, единственная дверь, ведущая из зала, находилась у всех на виду, и пробраться к ней незамеченным не представлялось возможным. Ким перевел взгляд на одно из окон и снова застыл в ожидании, рассматривая плывущие облака и край красивой белой планеты в небе.
Ему показалось, что в какой-то момент он задремал, потому что в зале внезапно возник незнакомый человек и Ким не помнил, когда он вошел. Это был высокий сухой старик с заостренными ушами, лысый и нескладный. Но от этой угловатой фигуры веяло таким величием, что капитан невольно вытянулся и почувствовал, что остальные в зале тоже зашевелились. Заключенные же напротив, замерли, с ужасом глядя на вошедшего, а равнодушный крокрысец приоткрыл глаза.
Откуда-то Ким знал, что будет дальше. Знал, что приговор вынесен заранее и обжалованию не подлежит, знал, что, по сути, казнь здесь только для одного — кошачьеглазого, а крокрысец и третий заключенный и так почти мертвы. Он не знал, как у него это получается, но видел, что их жизненной энергии практически не осталось, и виноваты в этом не болезнь или близкая смерть, а что-то совершенно иное, древнее и жуткое. Знал он и способ, каким будет осуществляться казнь, мгновенная и безболезненная, но довольно неприятная для наблюдения со стороны: защищенная силовым полем клетка убьет своих заключенных мгновенным импульсом, а после закроется, чтобы вращающимися изнутри лезвиями размолоть их тела на куски. Благодаря герметичности не будет крови, все произойдет чисто и быстро. Ким не понимал, для чего нужно уничтожать тела, но возможно, чтобы мертвые не воскресали? Или это просто такой обычай? Чужая планета, кто их разберет…
Тем не менее, смотреть на приведение приговора в исполнение он не хотел, и все положенное время продолжал разглядывать край белой планеты в небе.
Норн ждал его за стенами этой странной крепости. Ряды тех, кто стоял в карауле, двинулись наружу, подхватив Кима, и вместе со всеми он миновал множество коридоров, пока человеческое море не вынесло его, наконец, под хмурое серое небо. Друга он нашел на скалистом берегу, на каменной скамье под зарослями дикого винограда. Норн сидел, оперевшись локтями о колени, сцепив ладони в замок и низко опустив голову. Стараясь не шуметь, Ким подошел и сел рядом, коснулся его плечом.
— Уже все? — тихо спросил Норн, и Ким молча кивнул.
Какое-то время они оба сидели неподвижно, а потом Норн вдруг покачнулся и ткнулся Киму в плечо лбом. Касание обожгло, как если бы его ударило разрядом тока, Ким рефлекторно дернулся, и вдруг скамейка под ними обвалилась. От неожиданности он не успел вскочить и проехался по острым камням спиной, какой-то камень встретился с его затылком, накрыло резкой тошнотой, и на неопределенное время сознание заволокла глухая безмолвная пелена.
Когда зрение прояснилось, первым, что он увидел, был низкий скалистый свод и тусклые, похожие на большие таблетки, лампы. Спине было холодно, и Ким попытался встать с того, на чем лежал, но не смог. Осторожно потянув по очереди руками и ногами, он понял, что привязан к чему-то плоскому, и не просто привязан, а растянут на манер морской звезды, с такой силой, что мышцы и сухожилия болезненно ныли. Рядом раздавались чьи-то приглушенные голоса, но слов разобрать не получалось: то ли язык был незнаком, то ли слух после удара еще не вернулся в норму. Ким снова потянул руками, пытаясь понять, что именно их удерживает, и есть ли возможность это что-то порвать. Извернувшись ладонью, он сумел нащупать тонкую шершавую веревку и воспрянул духом, но прежде чем успел подумать, как именно будет разбираться с путами, кто-то схватил его за волосы и сжал с такой силой, что Ким невольно вскрикнул.
— Очнулся, дикарское отродье. А я уж испугался, думал, ты подох, а у нас ведь для тебя подарок.
Голос был незнакомым и злым. Ким приоткрыл заслезившиеся глаза и с трудом сфокусировал взгляд на нависшем над ним человеке. Его лицо, как ни странно, оказалось знакомым, именно его он видел в клетке во время казни. Третий приговоренный, сидевший между крокрысцем и кошачьеглазым, единственный, кто не отличался по внешнему виду от людей.
Человек понял, что его узнали, и довольно ухмыльнулся.
— Ну, понимаешь, что тебя ждет, да? Передашь подарок нашему общему другу? Для вас особый приготовили, в знак моей глубочайшей любви.
Ким не ответил. Он был выбит из колеи, совершенно ошарашен и пока что даже не испуган из-за абсурдности происходящего. Несмотря на серьезность ситуации, невозможно было не заметить, насколько отличается этот человек от того, который сидел в клетке, словно между казнью и этим моментом прошли десять несчастливых лет, в течение которых он постоянно голодал и скитался по помойкам. Сколько же времени прошло на самом деле? И почему он сам ничего не помнит?
Чьи-то пальцы схватили его за подбородок и насильно открыли ему рот. Ким дернул головой, пытаясь освободиться, но что-то щелкнуло, и челюсти оказались зафиксированы непонятным приспособлением, которое при попытке сжать зубы, впилось в десна, и вызвало приступ тошнотворной боли. Он замер, тяжело дыша, не имея возможности пошевелиться и закрыть рот. Склонившиеся над ним люди засмеялись, тот, что вставил распорку, стянул медицинскую маску, и Ким узнал кошачьеглазого. Значит, казнь не состоялась? Или они каким-то образом сумели выбраться?
— Больно не будет, — мурлыкнул кошачьеглазый, а его друг разжал вцепившиеся в чужие волосы пальцы и с притворным сочувствием погладил Кима по голове. — Поначалу ты даже ничего не заметишь.
— А когда заметишь, будет уже поздно, — издевательски добавил человек, и они снова загоготали.
Рядом появилась еще одна фигура в медицинской маске, и Ким, скосив глаза, увидел, что в руках у него что-то бьется. Что-то странное, полупрозрачное, грязно-серого цвета. Больше всего это напоминало большого угря, но было совершенно очевидно, что это не животное.
Теперь стало ясно, для чего эти веревки и разжатые челюсти. И каким-то непонятным образом Ким знал, что ему самому от этого существа плохо не будет, во всяком случае, сразу. Плохо будет Норну. А со временем и всему Фиксу в целом.
Кошачьеглазый подцепил непонятную тварь и склонился над лицом Кима. На секунду их глаза встретились, и в голове щелкнуло осознание, что что-то здесь не так. Ситуация была тошнотворной, спору нет, но ведь бывали и хуже. А он оцепенел как перепуганный подросток, забыв и про опыт боевых операций, и про то, что эти ублюдки, скорее всего, схватили и Норна, и могут сейчас делать с ним что угодно.
Никогда еще Ким не был благодарен Громозеке за науку больше, чем сейчас. Чумарозцы славились своей физической мощью на всю галактику, но мало кто знал, что дело тут вовсе не в массе и количестве мышц, а в том, как они управляют энергией, концентрируя ее в точке приложения силы. И когда-то Киму сказочно повезло, что Громозека, по старой дружбе, научил его доле этой премудрости.
Веревка на левой руке оказалась слабее, и лопнула как раз в ту секунду, когда полупрозрачный угорь скользнул между разжатых зубов в горло. Ким едва ощутил его касание, как будто существо было отличной от него плотности и состояло из воздушных пузырьков. Кошачьеглазый, с любопытством наблюдавший за процессом, не сразу понял, что случилось, а когда сообразил, было уже поздно — кулак Кима без жалости врезался точно ему в переносицу, он упал на пол и больше не шевелился.
Второй человек попытался удрать, но не успел на долю секунды: лопнула вторая веревка, и лежавший на медицинском столике скальпель чиркнул ему по горлу, окрасив мятый белый костюм алыми разводами.
Ким сел, с трудом вытащил изо рта железку и с отвращением отбросил ее прочь. Он запустил пальцы в горло, пытаясь нащупать хвост уползшего в пищевод угря, но внутри не было никакого движения, словно не было и непонятного существа, он не ощущал его ни в горле, ни в желудке.
— Не получится, — булькнул человек с перерезанным горлом, лежа на полу и глядя на Кима мутными глазами снизу вверх. — Ни у кого никогда не получится, всем вам конец.
Он зашелся в жутком клокочущем смехе умирающего, но Ким не обратил на него никакого внимания, спешно освобождая ноги. И лишь когда соскользнул со стола на пол и увидел, где находится, осознал всю беспощадную правду его слов.
Бесконечные ряды столов и клеток, заполненные до предела. Кто-то в сознании, но большинство — нет. Мирно спят или находятся в беспамятстве, многие валяются даже на полу, который едва слышно вибрирует, отзываясь на работу двигателей. И внутри каждого бездонный источник отрицательной энергии, засасывающий все, что дает им силы. Каким-то внутренним зрением Ким видел, как гаснет теплое свечение, окружающее этих людей и знал, что с ним происходит тоже самое. Но не это было страшно, а то, какие координаты вбиты в автопилот, и кто встретит их по прибытию. Они убьют их всех, если только шлюз откроется. Убьют так же, как когда-то спасли…
...он знал, что его не осудят. Знал, что будь все эти люди в сознании, они бы поддержали его, что никто из них никогда не боялся умереть. И пока створки внешнего шлюза расходились в стороны, а голос искина надрывался, предупреждая о разгерметизации, Ким стоял, уткнувшись лбом в прохладный металл стены и едва заметно улыбался, закрыв глаза. Норн поймет. И Севка тоже. А их память сохранит о нем только хорошее...
Ким вздрогнул и медленно открыл глаза. Ресницы были мокрыми, дышалось тяжело. Норн сидел рядом, молча заходясь от тревоги.
«Я в порядке» — без слов отозвался Ким, и с трудом разжал пальцы, которыми стискивал ладонь друга. На тонкой фиксианской коже остались глубокие борозды, постепенно наливающиеся лиловым цветом.