***
Когда Селен оказалась в тёмном коридоре, освещённом разве что парой факелов, находящихся на стене, она ощутила странную уверенность и покой. Столько времени находясь в ожидании, теперь Селен оказалась у самого края разгадки. Так если это конец, нет смысла беспокоиться. Иногда, оставаясь один на один с дочерью, когда дневное солнце окутывало комнату теплом, Селен думала о сыне. Глядя на Эсманур, она представляла, что было бы, если бы у неё забрали дочь вместо сына. Она бы также сильно скорбела о потере? Она бы также желала мести и разгадки? Она бы также относилась к нему холодно, потому что в детских глазках видела бы умершую дочь? Возможно. Селен не знала точного ответа. И если бы месть могла вернуть ей сына, она бы, не раздумывая, своими руками избавилась бы и от Сафие, и от Фатьмы. И не боялась бы собственной казни или ссылки. Нет, чья-то смерть не вернёт ей ребёнка. Селен подняла руку и постучала в дверь. Теперь она хотела лишь получить признание от самой Фатьмы, услышать, как она, разразившись своим диким хохотом, подтвердит, что это правда. А потом уйти, дождаться возвращения Ахмеда и тогда всё ему рассказать. В этом нет ничего сложного или волнительного для Селен. Всё уже и без того известно. «Входи», — донёсся из-за двери голос Фатьмы. Селен толкнула дверь и плавно переступила порог комнаты. Внутри было темновато, пахло дымом от потухших свеч и мятой. Тихо. Комната освящалась всего четырьмя масляными лампами: две из них, как лампады, свисали около кровати, ещё одна рядом с входной дверью и последняя около двери в детскую комнату. Сама Фатьма сидела на краю кровати, одетая в белую ночную рубашку, она удивлённо смотрела на Селен. Но потом собралась с мыслями и фыркнула: — Я думала, Сурейя вернулась, а здесь такой сюрприз. — Она окинула гостью оценивающим взглядом. — Ты изменилась, не могу сказать, что похорошела. — А ты не меняешься, — тоном Кёсем ответила ей Селен и легонько усмехнулась. — Как Джихангир? О нём так мало известно. Фатьма вздохнула, поборов желание выгнать незваную гостью. Но потом решила, что ей всё же следует ответить. Нужно было сказать что-то такое, чтобы Селен удивилась, чтобы потом весь гарем пел хвалебные оды её сыну. — Хорошо, очень даже. Теперь у него есть учителя, которые его хвалят, а остальное время он проводит со мной. — Как ты думаешь, Фатьма, — Селен шагнула ей навстречу, подбираясь к главной теме своего визита, — моего сына учителя бы тоже хвалили? Султанша насторожилась. Она съёжилась, инстинктивно отодвигаясь подальше от Селен, но ничего не ответила. Фатьма несколько раз открыла рот, будто желая что-то сказать. А потом хмыкнула, гордо вскинула голову и отвернулась, как обиженный ребёнок. Селен покачала головой. Будь здесь Султан, уже этот жест он признал бы за доказательства. Сейчас бы он шагнул к ней, схватил за руку, потребовал ответа. Но у самой Селен не было желания прикасаться к Фатьме. Внутри всё обрастало холодными колючками. — По твоим действиям я вижу, это ты забрала его у меня. — Селен сделала ещё один шаг вперёд. — Скажи одно, ты догадалась до этого сама? Фатьма резко обернулась, глаза её вспыхнули гневом. — Да как ты смеешь приходить сюда и обвинять? Ты думаешь, мне это нужно? Мне, матери Шехзаде, думаешь есть дело до твоих попыток угодить династии? — Она снова фыркнула. — Я бы лучше тебя удушила, а не твоего сынка! Если ты не смогла защитить своего ребёнка, я здесь причём? — Она взмахнула руками и уставилась на Селен, которая совершенно спокойно её слушала. — Не кричи, я не ругаться сюда пришла. — Селен думала, что почувствует отвращение по отношению к Фатьме, но нет. Всё те же холодные колючки. — Скажи, кто тебя надоумил? Сафие султан, верно? Фатьма закатилась громким смехом. Таким же странным и пугающим как и много месяцев назад. Она смеялась, глядя на Селен и никак не могла остановится. Сама же Селен терпеливо ждала, на отводя от собеседницы взгляда. — Стала бы Великая Валиде так утруждаться! — Сквозь смех проговорила Фатьма. — Да, она знала, что я это сделала. Но стала бы она… Нет, она тебя и без меня раздавит, когда пожелает. — Наконец Фатьма окончательно успокоилась и довольно добавила: — То, что ты жива, значит только одно, ты Сафие султан ещё полезна. В ответ Селен было достаточно только кивнуть. Она задумалась на пару мгновений, неужели даже сейчас Сафие может иметь виды на неё? Особенно теперь, когда Селен полностью отреклась от всех дел, сдружилась с Кёсем и все её действия стали направленны против Сафие. Неужели она готовит какой-то очередной сюрприз? А может Фатьма говорит это, потому что сама жива только благодаря Сафие? Ведь она права, Великая Валиде раздавит любую девушку, если у неё нет поддержки Повелителя. С другой стороны, кому есть дело до сумасшедшей Фатьмы? — Что ж, я услышала то, что хотела. Когда Повелитель вернётся, я скажу о твоём признании. — Селен не стала угрожать, а только развернулась и взялась за ручку двери. Но самодовольный голос Фатьмы заставил девушку остановиться. — Тебе никто не поверит. Что будет у тебя, кроме слов? Никто не будет свидетельствовать за тебя. Никто не подтвердит моего признания. — На моей стороне Хюмашах султан, — бросила Селен, совершив тем самым ошибку. — А тебя ждёт разве что… Дверь детской скрипнула. Селен обернулась и увидела гоядящего в щелку Джихангира. Она замолчала и, проглотив комок неизвестно откуда взявшихся эмоций, решила не договаривать. Мальчик слышал достаточно, не нужно, чтобы ребёнок помнил о чём-то подобном.***
Ночью во дворце всегда становилось холоднее, чем днём, поэтому в покоях разжигались камины или свечи, а вот коридоры оставались прохладными. Факелы, конечно, давали некоторое тепло, но не достаточно, чтобы обогреть настолько огромное здание. Хюмашах уже пожалела, что пошла к покоям Халиме. Куда приятнее было бы вернуться в свои комнаты, расположиться у тёплого камина и отдохнуть. Но дело уже было сделано, она здесь и нужно побыстрее разобраться с этим актом вежливости. Она постучала. Сначала в покоях была абсолютная тишина, потом послышались осторожные шаги и дверь открылась. Дильруба, которая открыла дверь, выпучила глаза и, громко ахнув, захлопнула дверь обратно. Хюмашах хмыкнула, снова послышались шаги, уже более уверенные, и из покоев вышла Менекше. Хюмашах легонько приподняла бровь, увидев, как осторожно она приоткрыла дверь, выскользнула в коридор и так же осторожно закрыла дверь. Обернувшись, она опустила голову и услужливо поинтересовалась: — Чем я могу вам помочь, госпожа? — Я лишь хотела спросить о здоровье Халиме султан. Она в порядке? — Хюмашах чувствовала, что-то не так, но вида не подавала. — Султанша отдыхает, просила никого не пускать. — Менекше казалась расстроенной, но в большей степене растерянной. — Простите, госпожа, Халиме султан очень устала. — А почему Дильруба так испугалась? — Хюмашах привычно улыбнулась. — Может всё куда серьёзнее, чем говорила лекарша? — Дильруба султан… Она просто побоялась, что вы разбудите султаншу. Всё в порядке, вам не стоит беспокоится. — Знаешь, я всё же войду, хочу убедиться лично. Хюмашах сделала шаг к двери, но Менекше, отступив назад, преградила ей путь. Теперь она точно выглядела напуганной, хоть и пыталась это скрыть. — Простите, мне приказано… — Я знаю, что тебе приказано. — Улыбка пропала с лица Хюмашах, она видела, что-то не так, и обязана была вмешаться. — Отойди. Ещё некоторое время Менекше стояла, не двигаясь. Вероятно, настолько преданной делу служанки не найти больше. Хюмашах удивилась такой упёртости. Обернувшись, она что-то сказала одной из сопровождавших её девушек, и та куда-то ушла. Сама же султанша терпеливо сложила руки за спиной и сказала, что будет ждать. Вернулась поверенная Хюмашах уже вместе с хранителем главных покоев и парой молчаливых стражников. Они быстро оттащили Менекше от двери, освободив дорогу. Внутри было пусто. Оказавшись в покоях, Хюмашах увидела только разозлённую Дильрубу, которая по-детски хмурилась и надувала губки. Вот только в её детских нахмуренных глазах сиял вовсе не детский гнев. Хюмашах даже не ожидала, что эта милая девочка так умеет. Однако самой Халиме в покоях не было. Ни в этой комнате, ни в той, что занимала Дильруба. — Где Халиме? Менекше замялась, но стоило ей приоткрыть рот, как громким голосом Дильруба приказала ей молчать. Ослушаться Менекше не посмела. Гордости и уверенности Дильрубе было не занимать. Верно говорят, что Халиме всё это время растила из неё ручного стражника. Возможно, подумала султанша, если бы сейчас эту девочку заперли где-нибудь, морили голодом или угрожали смертью, она бы не выдала свою мать. Это внушало страх и в то же время уважение. Но догадаться, куда пропала Халиме было не сложно. Зюльфикяр сам предложил проверить кафес. Он полагал, что Халиме захотела провести всё это время с сыном, пока никто не наблюдает. И Хюмашах была полностью согласна с этой догадкой. Она ещё раз взглянула на Дильрубу. У неё краснели щёки от переполняющей её злости. Оценив увиденное, Хюмашах вновь обратилась к хранителю покоев, который уже начал раздавать указания. Она хотела, чтобы он кое-что принёс из покоев султана. Ей была крайне необходима эта вещь.***
Ночь казалась самой благоприятной. Пока что светлая, безветренная она придавала Халиме султан сил. Во тьме она чувствовала себя лучше, чем днём, так было с самого первого её дня во дворце. Халиме знала, что ей повезёт, точно повезёт. Да, пришлось потерять много времени зря, уговаривая Мустафу выйти на улицу. Он сопротивлялся матери, боялся, кричал, что за ними скоро придут. Халиме пыталась объяснить ему важность этого риска, пыталась изобразить перспективу этого шага. Но он не хотел, упёрся, охваченный страхом. Поэтому, выдохнув, Халиме с ужасом поняла для себя, что хоть внешне Мустафа стал взрослее, внутри всё равно оставался ребёнком. Прикрикнув, она сжала его руку и, подхватив уже подготовленный свёрток, потянула сына за собой. Оставалась самая малость: чуть дальше от кафеса, на менее охраняемой территории их ждала карета. Самая простая и скромная, не на таких путешествуют члены династии. Замысел был в том, чтобы увести Шехзаде и спрятать, но под самым носом у Султана. Поэтому далеко его не увезут, нужно только поторопиться. Времени было и так потрачено много, на всю скрытность и всю осторожность. Они уже прошли больше половины пути, как вдруг Мустафа остановился. Он замер, судорожно оглядываясь. Халиме начинала злиться, она чувствовалала, что промедление может дорого им обойтись. — Идём, Мустафа. — Она потянула сына за собой, но он дёрнул её за руку и жалобно посмотрел на мать. — Давайте вернёмся, Валиде? — Он попятился. — Прошу, давайте вернёмся. Что-то шло не так, Халиме уже приготовилась идти дальше, как вдруг услышала странные звуки. Сначала она, прислушиваясь, пыталась понять, что это. Звук нарастал, будто приближаясь, и через пару мгновений Халиме смогла различить шаги и редкие голоса. Холод прокатился по её спине, она потянула сына за собой, держа Мустафу за руку. Он, повинуясь, следовал за матерью, охваченный страхом и паникой. Карета была уже видна, когда Халиме с ужасом услышала стук лошадиных копыт. Неужели кто-то догадался догонять женщину по саду, сидя на лошади? Всадник быстро обогнал их, преградив дорогу. Халиме ринулась в сторону, но там уже были пешие воины, а точнее подчинённые хранителя покоев. Они не медлили, несколько человек подхватили Мустафу под руки и потащили в сторону. Их не останавливало ничего. Ни то, что он Шехзаде, ни его сопротивление, ни его крики и мольбы. Халиме пыталась удержать сына, но кто-то абсолютно наглым образом обхватил её талию и дёрнул в сторону. Рука Мустафы выскользнула из её ладони. Она закричала, а Мустафу потащили обратно в кафес. Халиме разрывала ненависть, боль и желание закричать так, чтобы каждый стражник тут же потерял слух и скрючился от боли. Но она не могла, её сил не хватало даже на то, чтобы вырваться из крепких объятий. Когда до неё донеслось безнадёжное «Мама!», Халиме показалось, что её кто-то ударил. Она не знала куда и чем, даже не слишком чувствовала боль. Тем временем Мустафу быстро вернули к кафесу. Он пинался, заламывал руки, кричао и слёзно просил отпустить его. Но всё вернулось на круги своя в глазах хранителя покоев, когда Мустафу втолкнули обратно в комнату, где он провел несколько последних месяцев и захлопнули двери. Оказавшись внутри, Мустафа начал истерически мотаться по комнате, кидаясь то к решетчатым окнам, то к дверям. А когда понял, что ничего не может сделать, его охватил ещё больший страх. Он упал на пол, лицо его покраснело, зубы застучали, а ладони сжались в кулаки. Обхватив колени, Мустафа начал покачиваться, уверенный, что жизнь его закончилась. Собственно, он так думал уже очень давно и, сказать честно, не мог вспомнить ночь, в которую бы спокойно спал.***
Времени прошло не так много, Хюмашах чувствовала себя слегка растерянно. Она знала, что делать с Халиме, если она правда в кафесе, знала, как поставить на место зазнавшуюся Дильрубу. Но так же понимала, что всё это временно. Нужно что-то более действенное, такое, чтобы раз и навсегда. Она держала в руках письмо, которое пришло из Египта, и перечитывала строчки. Она оказалась права, это касалось Дильрубы. Новый супруг маленькой султанши просил Повелителя отпустить её в Египет. Обещая, что не тронет её даже пальцем до назначенного возраста, но хочет, чтобы у неё было больше времени привыкнуть к новому дому. Тишина была нарушена шагами Селен. Она вошла в покои Халиме, осторожно осматриваясь. После чего увидела Хюмашах и, тут же подойдя к ней, села рядом. Хюмашах не ожидала её увидеть, но не удивилась. Её мысли были слишком заняты. — Что здесь случилось? — Тихо спросила Селен, и Хюмашах пересказала ей всё, разве что не цитируя реплики, а потом показала письмо. Взяв его в руки, Селен быстро прочла написанное и возвратила его султанше. Рассказывать о встрече с Фатьмой она не стала. Сказала только, что та всё подтвердила, и теперь осталось дождаться Султана. — Возможно, он вернётся раньше, чем планировал. — Если Халиме султан не совершила ничего серьёзного, — начала Селен, — не стоит его беспокоить. Всё это может дождаться своего часа. — Знать бы, что делать, — устало выдохнув, проговорила Султанша. В комнате снова воцарилась тишина. Селен поглядывала на письмо и думала о том, что, скорее всего, Ахмед не поддержит инициативы. Он оберегал Дильрубу, заботился, чтобы её детство длилось как можно дольше, и даже не понимал, что в ней не было и капли от ребёнка. Разве что внешность. И теперь она задумалась о другом, будет ли он так же оберегать детство и свободу Эсманур? Будет ли он так же любить её? Но потом она быстро отогнала эту мысль, неправильно в подобном сомневаться. Тишина начала её убаюкивать. Не смотря на интерес к тому, чем закончится дело с Халиме, Селен поддавалась усталости. Подперев голову рукой, она позволила себе прикрыть глаза, но в тот же момент из коридора донёсся истошный крик. Громкий, женский возглас заставил всех подскочить со своих мест и выйти из покоев. «Пожар», — донеслось откуда-то из-за поворота. Селен тут же узнала голос Сурейи. «Пожар! Помогите!» — теперь это звучало куда более отчётливо. Хюмашах вовсе не растерялась, она махнула стражникам, которых оставил хранитель покоев, и направилась в сторону, откуда доносился крик. Селен оказалась права, кричала Сурейя — верная служанка Фатьмы. А запертая комната самой султанши полыхала изнутри. Там уже царила паника. На крик сбежались другие стражи, пытающиеся выломать дверь. Некоторые девушки из гарема, столпились испуганные и заворожённые. Некоторые из них перешептывались, кто-то вздыхал, кто-то охал и плакал. И только Сурейя, держа за руку Шехзаде Джигангира, продолжала кричать. Громкий треск, и дверь поддалась. Замок повредился и двери распахнулись. Картина предстала страшная. Яркие языки пламени окутали почти всё помещение, вместо кровати полыхал костёр, горели разбросанные по комнате подушки и всевозможные занавески. Фатьма, закрыв голову руками, сидела, упираясь спиной в закрытые двери балкона. Когда она увидела стражу, то встала на ноги и, что-то прокричав, шагнула в сторону. Она начала что-то кричать, но слов нельзя было разобрать. В какой-то момент, она немного попятилась и подол её белой ночной рубашки вспыхнул после касания горящей подушки. Огонь в один миг охватил фигуру султанши, раздался громкий, писклявый крик. Пробирающаяся к ней стража даже не успела понять, как это произошло. Фатьма кричала, размахивая длинным, горящими рукавами. Она крутилась, ища помощи, но делала только хуже. Это было похоже на нечто ужасное, каждый взмах её рук одинаково пугал и завораживал. Огонь полностью покрыл тело султанши, волосы, лицо… Ничего не было видно. В какой-то момент её крик стал походить на шипение, и горящая фигура попятилась, упав туда, где раньше стояла кровать, а ныне полыхало пламя. Только сейчас, когда никого нельзя было спасти, слуги начали подносить воду. Хюмашах опиралась на стену, пытаясь отойти от шока. Прежде она такого не видела. Это было настолько ужасно, что султанше казалось, будто она и сама вот-вот загорится. Пожар тушили, огонь не должен был распространиться дальше этой комнаты. Евнухи из гарема, тоже сбежавшиеся на крик, начали разгонять девушек. Они пытались увести их подальше от пожара и не дать им лишний раз сплетничать. Все остальные были заняты пожаром. Хюмашах медленно отошла подальше от покоев Фатьмы и, облокотившись на стену, закрыла лицо руками, приводя мысли в порядок. — Госпожа? — Убрав от лица руки, Хюмашах увидела рядом с собой ту самую девушку, которую отправляла за хранителем покоев. Она опустила взгляд и быстро сообщила: — Халиме султан поймали. Она пыталась выкрасть Шехзаде Мустафу из кафеса. Услышав это, Хюмашах закинула голову, внутри у неё всё перевернулась от нахлынувшего гнева. Не глядя на служанку, она бросила нетерпеливое: — Не хочу с ней возиться! Дрянь. — Но потом вздохнула и продолжила: — Скажи, пусть Халиме закроют в её комнате и никуда не отпускают, а Дильруба может собираться, скоро она отправится к мужу. Рядом с такой матерью не вырастить хорошей султанши! Больших уточнений не требовалось, девушка кивнула и поспешила выполнить приказ. А Хюмашах вновь облокотилась на холодную стену. Подумать только, пыталась сбежать вместе с Мустафой, снова. Неужели ей было мало прошлого раза? Неужели она столь самоуверенна? А ещё эта Фатьма, стоило Селен с ней заговорить и… Селен… Хюмашах словно очнулась. Где же эта Селен? Может быть, это она устроила пожар? Нет, нет, она же хотела только поговорить. Султанша начала судорожно оглядывать толпу и внезапно увидела, как Селен стоит ближе всех к покоям Фатьмы. Наблюдая, как слуги тушат уже почти угасшие пламя, Селен даже не дрогнула. Она не видела, как горела Фатьма, но, разумеется, могла представить. И это не пугало её? Почему она выглядела так беспристрастно и холодно? — Селен! — Окликнула её Хюмашах, и та, обернувшись, взглянула на султаншу. Её губы легонько поджались, на лице мелькнуло сожаление. Но такое лёгкое, что было еле заметно. А потом Селен снова перевела взгляд на огонь. Ещё пару мгновений она, словно наслаждаясь, смотрела на него. А потом всё же отвернулась и пошла в сторону Хюмашах. — Нужно сообщить Повелителю, — громко произнесла она, чтобы Хюмашах точно расслышала её. — Вы напишите ему? Султанша кивнула, до сих пор не понимая, как объяснить спокойствие собеседницы. А потом представила, как ей нужно будет обо всём рассказать Повелителю. А ведь он спросит, как такое допустили. Он спросит, как могли не вытащить женщину из огня. Как могли оставить её одну. Все будут виновны, каждый, даже тот, кто не имеет к трагедии никакого отношения.