Смешная султанша

      Свет отражался от выпавшего снега, проникая сквозь решётчатые окна и заливая веранду на первом этаже. Здесь был очень маленький камин, который вовсе не прогревал помещение, но здесь и без того было уютно. Веранда состояла из трёх стен, одна из которых являлась несущей для самого охотничьего домика. Само название «охотничий домик» вряд ли подходило этому месту, потому что здание напоминало дом зажиточного эфенди: четыре этажа, в которых чудесным образом расположились несколько жилых комнат, большая кухня, прекрасные тёплые коридоры и огромное количество прислуги. Больше всего дом походил на маленький дворец, по крайней мере роскошью и удобством он ничем не уступал Топ Капы. Поэтому даже после того, как выпал снег, на открытой веранде было не так холодно. Камин почти не давал тепла, но Селен, одетая в по-европейски подбитое мехом платье, не чувствовала неудобств. Двери на веранде не было, как и ещё одной стены. Крыша держалась на квадратных деревянных колоннах, между которыми были развешены тяжёлые темные шторы, пропускающие лишь маленькие струйки холодного воздуха.       Устроившись на мягкой тахте ближе к камину, Селен проводила время за книгами. Последний год она особенно полюбила литературу. Во франции она читала, но во дворце было не слишком много времени на чтение. В первый год проживания в охотничьем домике ей было сложно сутками сидеть на веранде и что-то делать, она старалась превратить это место во что-то удобное для себя. Селен занималась заменой старой мебели, обустройством детской комнаты и размещением прислуги. Она даже взяла нескольких новых поваров и одного садовника. Да, сад тоже требовал внимания. Точнее, это скорее была пара клумб, но всё же… Селен любила цветы. Не смотря на то, что обещание вернуть Селен во дворец выполнено не было, оттуда ежемесячно приходило установленное за Селен жалование, а так же некоторые подарки, вместе с личными письмами от Султана. В них он старался не упоминать о событиях во дворце и, как правило, обещал время от времени навещать её. Но за всё время он приехал лишь два раза и оба раза не пробыл здесь больше суток. Поэтому Селен уже перестала ждать и наслаждалась жизнью в своей обители, искренне полюбив это милое и уютное место. Она собиралась написать Ахмеду ближе к весне, попросить разрешение привезти Эсманур во дворец на день, ей хотелось познакомить её с дочерьми Кёсем. Ей казалось, что она могла бы подружиться с младшенькой.       Эсманур протиснулась сквозь плотные шторы, вернувшись с улицы. Укутанная, со слегка покрасневшим носиком, она подбежала к матери и протянула ей комочек снега. Селен улыбнулась, дунула на ладони дочери и снежинки разлетелись, красиво поблёскивая. Это был второй «первый снег», на памяти Эсманур, девочке было полтора года. Научившись ходить и бегать, она стала совершенно непоседливой. Айлин хатун подошла к девочке, почтительно кивнув султанше, и, взяв Эсманур на руки, понесла ее в дом. Погода ещё не радовала зимним холодом, но и по-летнему тёплой не была. Из-за чего девочка быстро замерзала и её нужно было уводить с улицы ближе к тёплым печам и каминам. Хотя сама маленькая султанша не была с этим согласна. Проводив дочь взглядом, Селен с благоговением вернулась к чтению. На веранде снова воцарилась тишина.       С улицы послышались тяжёлые шаги, кто-то прошел прямо по дорожке уверенной поступью. Селен заволновалась, незнакомец отодвинул штору и шагнул через порог на веранду. Двушка сначала испугалась, но, признав в госте хранителя главных покоев, начала удивлённо его рассматривать. Зюльфикяр, кажется, не ожидал столкнуться с султаншей прямо у входа, не встретив особой охраны. Поэтому в ту же минуту опустил взгляд и наклонил голову, следуя правилу о запрете рассматривать жён Султана. Немного помедлив, Селен отложила книгу и села, накрыв плечи и волосы шалью. — Я не ожидала гостей, Зюльфикяр ага, — с ностальгической улыбкой, произнесла Селен. — Что-то случилось во дворце? — Мне поручено сопровождать вас и передать послание от Кёсем султан. — Он всего на секунду замялся, вынул из рукава кафтана небольшой свёрток и протянул его Селен.       Нахмурившись, Селен взяла письмо в руки, с подозрением посмотрела на него и снова подняла взгляд на Зюльфикяра. Она медленно развернула записку и ещё сильнее нахмурилась. По её ногам побежал прохладный ветер, почему-то Селен подумала, что это странное письмо не сулит ничего хорошего. Почему Кёсем не написала обычное письмо, с печатью и золочёным тубусом? Почему не отправила его с кем-то из стражи или посыльным? И что значит «сопровождать вас»? Неужели Зюльфикяр как-то провинился и его тоже сослали сюда в качестве охраны султанши? Задаваясь вопросами, Селен оглядела письмо, заметив, что почерк Кёсем здесь был вовсе не такой аккуратный, нежели обычно. Сосредоточившись, она вернулась в начало текста. «Приезжай во дворец как можно быстрее, никого не бери с собой. Никаких вещей, слуг или кого-либо ещё. Никому не говори, куда едешь. Повелитель тяжело болен, у нас мало времени. И сожги это письмо после прочтения.» — Вы едете, госпожа? — Поинтересовался Зюльфикяр, отвлекая Селен от письма.       Она подняла взгляд на хранителя покоев, быстрым движением смяв бумагу. Встав, Селен подошла к камину, бросила туда письмо, и ей стало не по себе. Чувство один в один как много месяцев назад, словно неизвестное предчувствие, тревога. Селен обернулась, взгляд её был тяжёлым. Если он спросил, едет ли она, знает ли он причину? Селен решила не рисковать, у неё пальцы похолодели, сердце забилось, она кивнула и быстро произнесла: — Жди меня здесь, Зюльфикяр, я буду готова через несколько минут.       Собираться она не стала, быстро переоделась, попросила сделать ей самую простую причёску, чтобы смотреться аккуратно и нежно. Её не покидала мысль о болезни Султана, она не могла представить такого: сколько она его помнила, Ахмед был полон жизни и сил. Именно это она подмечала, когда наступали тяжелые времена и нужно было разбираться с предательствами, кознями приближённых или чем-то ещё, он всё равно держался гордо. А теперь он болен и осталось «мало времени», как пишет Кёсем. Почему-то Селен была уверена, что, увидев Султана, сможет найти лекарство или вспомнить какой-нибудь трюк. Всё же медицина во Франции отличалась от медицины в Османской империи. Да, французская заметно отставала, однако, везде были плюсы и минусы. Может быть что-то она и вспомнит. Надевая плащ, Селен подумала, что надо обязательно взять с собой Эсманур. Вдруг всё и правда очень плохо, вдруг это её последний шанс увидеть отца. Да и Ахмед, наверное, хотел бы с ней попрощаться.       Плевать, что там Кёсем просила. Селен накинула на Эсманур тёплый платок, накрыла ее голову, подхватила дочь на руки и спустилась вместе с ней вниз. Она ничего не стала объяснять ни прислуге, ни страже, только запретила следовать за ней. А Зюльфикяр, увидев, что султанша вышла вместе с ребёнком, ничего не сказал. Вероятно, он не знал содержание письма. Всю дорогу Селен пыталась отвлечься от тяжёлых мыслей, внутренний голос шептал ей: «Всё не так страшно, это просто какой-то план. Ахмед обещал тебя вернуть, может быть, это и есть возвращение? Запоздавшее на пару лет обещанного.» — Мама! — Воскликнула Эсманур, указывая на что-то за окошком кареты. — Там большая птица. — Может быть, это сокол? — С улыбкой, словно всё в порядке, ответила Селен. — Видимо, кто-то охотится. Когда подрастёшь, тоже будешь ездить на соколиную охоту. — Она сделала паузу. — Однажды твой отец разрешил мне поехать с ним, первый и последний раз на охоту взяли женщину, представляешь. Соколы поднимались так высоко в небо, что их становилось почти незаметно. А все тут же, как только птицы взлетят, всадники устремлялись за ними. Они ехали туда же, куда летят птицы… — Значит, мне тоже разрешат? — Девочка обернулась, взглянув на мать своими большими глазами, цвет которых всё ещё оставался по-детски ярким. — Мы к папе едем, спрашивать разрешения? — Нет, Эсманур. — Селен снова улыбнулась, в этот раз улыбка далась ей с трудом. — Я просто соскучилась по дому. — Но мы же были дома, — с нипонимаем произнесла девочка, немного надув губы.       Селен не ответила, только погладила дочь по голове. Уже через мгновение девочка вновь рассматривала «пробегающие» мимо окон деревья. А Селен холодным взглядом наблюдала, как вдалеке появлялись очертания куполов дворца. Такие лёгкие, покрытые инеем, вовсе не такие блестящие как раньше. Почувствовав странный укол в душе, словно она резко вдохнула холодный воздух, Селен задёрнула занавеску, запретив Эсманур выглядывать на улицу. Дальше они ехали с закрытыми окнами.

***

      Гарем праздновал, и более лицемерного праздника для девушек нельзя было и придумать. С одной стороны — трёхдневные гулянья, драгоценные подарки, повышенное жалование, музыка с танцами и огромное количество шербета и сладостей. А с другой — весь гарем, включая султанш, должен был отпраздновать возвышение одной из их главных соперниц. Прошлым вечером был заключен никях, между Султаном Ахмедом и Кёсем султан. Теперь эта женщина была законной женой Султана, теперь уже по праву носила титул Хасеки и, получается, достигла вершины женской власти. Дальше только титул Валиде, который, как всем казалось, Кёсем получит не скоро. Ахмед был молод и впереди было ещё много времени, так что девушки в гареме с новой силой, полные зависти, начали строить планы по возвышению. Каждая из них хотела пройти по дороге Кёсем султан, всё же Султану разрешалось иметь до трёх законных жён. А, значит, ещё у двух из всей этой толпы был шанс.       Клубок нарастающих зависти и интриг умело изображал счастье. Девушки пили, ели, считали подаренные монеты и строили блистательные планы. Справедливости ради, в этой сотне блуждающих душ были и те, кто действительно радовался. Не все хатун стремились попасть в постель Повелителя. Были те, кто нашел себя в изучении преподаваемых в гареме наук, кто-то ждал замужества и свободы, а кто-то просто наслаждался тем, что имел. Но их было мало, это вообще непопулярная позиция в гареме. Повелось, что жизнерадостные здесь долго не живут. Когда Дженнет калфа вошла в общую комнату, громко стукнув посохом по полу, все девушки замерли. Даже музыка затихла. Все обернулись, калфа окинула пёструю толпу взглядом, после чего отступила в сторону. — Дорогу! — Громким голосом произнёс стоящий у дверей ага и тут же замолчал, словно не зная, как представить гостью. — Селен султан. — Наконец решился он, даже толком не обозначив статуса этой женщины, так что девушки начали в недоумении поглядывать то на него, то на Дженнет калфу. Женщина строго взглянула на молоденького евнуха, что-то ему шикнула и, отвернувшись, начала опускаться в поклоне. Не медля, девушки последовали её примеру. Селен переступила порог гарема с уже привычным выражением лица. Она прижимала к себе дочь, держа ее на руках, и вдруг почувствовала, что что-то не так. Селен, нахмурившись, оглядывала девушек и не видела ни одного знакомого лица, ни одна из них не знала, кто такая Селен, а сама Селен не знала их. Султанше даже стало как-то не по себе. А ещё более странным показалось то, что в гареме устроили праздник во время болезни Повелителя. Кто оказался таким смелым? Таким неблагодарным и наглым? Неужели Кёсем позволила? Да она, вероятно, и не знает, сидит у постели мужа и глаз не поднимает. Ничего, как только они встретятся, Селен всё ей расскажет, и этот балаган разгонят. — Что за торжество, Дженнет калфа? — Поинтересовалась Селен, не отводя взгляда от толпы незнакомых ей наложниц. — Празднуем никях Повелителя и Кёсем султан. — С улыбкой ответила Дженнет, добавив: — Приказ Повелителя, отмечать три дня и не жалеть средств.       Никях? Селен казалось, что она совсем запуталась. Ей хотелось закричать, спросить, что происходит, потребовать ответа. Все эти люди вокруг неё, почему она никого не знает? Почему они смотрят на неё так, будто она здесь чужая? О каком празднике все говорят, если Повелитель на самом деле болен? Переводя взгляд с одной девушки на другую, Селен судорожно пыталась собрать мысли в кучу, окончательно запутавшись. Но ей хватило ума не спрашивать при всех и дождаться встречи с Ахмедом. Теперь ей хотелось видеть именно его, здорового или больного, главное получить объяснения и возможность ещё раз услышать его голос. — Повелитель пожелал, чтобы вы его лично поздравили. — Снова заговорила калфа. — Он, вместе с Кёсем султан, ждет вас в главных покоях. — Ну так идём. — Селен уже было шагнула вперёд, на самом деле это лучшее, что могло случиться, как вдруг Дженнет её остановила. — Госпожа, оставьте Эсманур султан здесь. Ты, — она жестом подозвала одну девушек. — забери ребёнка. И, смотри мне, своей головой отвечаешь! — Что это такое, Дженнет калфа? — Возмутилась Селен, отступив немного назад. — Султанша не может отца увидеть? — Увидит, конечно, госпожа. Но сейчас Повелитель просил только вас привести.       Вот тут Селен почувствовала холод, то ли от страха, то ли от раздражения. Она сомневалась, прижимая к себе Эсманур, но по взгляду калфы понимала, лучше послушаться. Так она здесь уже не хозяйка и не гостья? Такая же как все, снова права голоса не имеет. Что если у неё отберут Эсманур? Может быть, султан решил избавиться от Селен и хочет ещё и дочери лишить. Султанша покачала головой, отгоняя эти мысли. Ахмед не может быть с ней так жесток, и раз он сказал, нужно послушаться. Селен пообещала дочери быстрее вернуться, поцеловала её в лоб и передала в руки совершенно незнакомой хатун. Дженнет калфа благодарно кивнула и пропустила Селен вперёд. Что такое «Золотой путь» и где находятся главные покои Селен ещё помнила.       Она помнила каждый раз, помнила как шла по этим коридорам, всё время словно впервые. Селен чувствовала себя сонной, растерянной и могла только вспоминать. Она шла и в шорохе шагов слышала наставления калфы. Сейчас, как и много лет назад, её по Золотому пути вела Дженнет. Это её голос так ясно и чётко зазвучал в памяти: «Войдя в покои, остановись и поклонись, — продолжала Дженнет, — не поднимай головы, пока тебе не позволят». Селен улыбнулась этим воспоминаниям, снова почувствовав себя той решительной девочкой. «Не говори, пока не спросят, не смейся, не улыбайся, не смотри в глаза Султана». — Как много «не», — слегка обернувшись, прошептала Селен, и ей словно стало тяжело дышать. Вдруг она больше не сможет пройти по этому пути? — Простите, султанша? — Переспросила Дженнет. — Ничего. — Селен кивнула, они были уже совсем рядом.       Они остановились напротив массивных дверей, сделанных из красного дерева и украшенных резьбой. На них был замок замысловатой формы, сейчас он был заперт. Стража, охранявшая вход в султанские покои, не выглядела устрашающе, но, как удостоверилась Селен, вся стража была немой и хладнокровной в исполнении приказов. Также они не умели читать, писать, а, следовательно, не могли передать услышанную информацию кому-либо. Дженнет прошла вперёд, постучала в дверь, и вдруг послышался слабый голос Кёсем. — Пропустите её.       Кто-то из стражи отпер замок, Селен шагнула вперёд, сама открыла дверь и, пройдя в покои, закрыла её за собой. Она чувствовала, что-то случилось, и лучше действовать без свидетелей. Снова заперев замок, на сей раз изнутри, девушка наконец обернулась. И замерла в полном недоумении. Картина, представшая перед ней, повергала в шок. На аккуратно застеленной постели лежал Султан. Ровно, на спине, не шевелясь. Глаза его были закрыты, а руки сложены на груди, одна из ладоней прижимала к телу небольшой кинжал, словно он отдыхал перед боем. Кёсем стояла на коленях, поставив локти на край кровати и напоминала молящуюся католичку. Но взгляд её был полон вовсе не смирения, а решимости, она что-то сосредоточенно обдумывала. Селен сделала шаг вперёд, медленно протянув к руку к Султану. — Ты не ошиблась, он мёртв. — С каким-то особым холодом произнесла Кёсем. Она начала легонько покачиваться, словно успокаиваясь. — Как… Ты говорила… — Селен, словно рыба, открывала рот и снова закрывала, она просто не могла подобрать слов. — Он уже умер, когда я писала письмо. — Кёсем встала, на ней была синяя ночная рубашка, вся украшенная кружевом, а поверх этой ночной рубашки, наброшен лёгкий халат. — Ещё никто не знает. Я даю тебе возможность, — её голос дрогнул, — попрощаться.       Селен задрожала, руки её затряслись. Попрощаться! Как? Она шагнула вперёд, схватила Ахмеда за руку и вдруг ощутила мертвенный холод. В ужасе она упала на колени, прерывисто вздыхая, она снова коснулась его ледяных рук, потом шеи, лица, губ, закрытых глаз и, наконец осознав, закричала. Кёсем тут же подскочила к ней, зажав рот Селен ладонью. — Нет, не кричи! — Фыркнула она. — Нельзя чтобы кто-то узнал, молчи!       Селен стиснула зубы, подавив вспыхнувшую истерику. По её щекам покатились слёзы. Кёсем отпустила девушку, бросила тяжёлый взгляд на тело мужа и пошла к его письменному столу. Больше Селен не хотелось кричать, не хотелось плакать, жить в целом. Подумать только, когда-то она ждала этого часа, в первые дни она бы молилась о его смерти. Снова протянув руку, она в очередной раз накрыла его ладонь своей, как делала много раз раньше. Всё её сознание будто погрузилось в сон, опустив голову, она сжала руку Султана. «Ты та самая Валерия?» Селен вздрогнула, подняла голову, ей казалось, она действительно слышала его голос. Слышала, точно слышала. «Я хотел, чтобы ты пришла сама.» Она не могла остановить этот странный поток воспоминаний, каждая фраза, каждое слово врезалось ей в сердце, как оттиск печати на сургуче. «Значит, ты влюбилась? Назови мне его имя.» — Вы обещали не оставлять меня… — Прошептала Селен и её сознание, словно издеваясь, отозвалось родным голосом: «Я буду скучать.»       Селен вскочила на ноги, закрыла лицо ладонями. Она ничего не чувствовала, кроме тяжести и слёз, которыми она могла бы умываться, так много их было. Кёсем обернулась, в руках у неё был какой-то документ. Она налила на край листа несколько капель сургуча, взяла со стола перстень Ахмеда и прижала его к сургучу. Там остался чёткий оттиск османской печати. Оставив документ на письменном столе, она подошла к телу и надела перстень на палец мужа. — У тебя ещё будет время, наплачешься. — С каким-то спокойствием, но в тоже время сожалением произнесла Кёсем — Нам нужно решить, что делать. Теперь за нашу жизнь отвечаем только мы. — Как ты можешь? — Прошептала Селен, убирая руки от лица. — Неужели ты так спокойно… — Хватит, Селен! Думаешь тебе хуже всех? Он умирал на моих руках, глядя мне в глаза! Это мне пришлось увидеть, как он страдает от нестерпимой боли. Если бы ты знала сколько… сколько он сделал перед смертью. — Кёсем выдохнула, силы её покидали, как и самообладание. — Так что однажды я сяду вместе с тобой у камина и буду оплакивать мужа. А сейчас, нам нужно сделать так, чтобы больше никто не умер. — Как я могу помочь? — Селен взяла себя в руки, начиная думать, как её жизнь и жизнь Эсманур сложится дальше. Мысли о благополучие дочери на время заглушили истерику — Разве я что-то могу? — Можешь. Первое, ты никому ничего не скажешь, вернёшься в гарем, скажешь сделать громче музыку и будешь всем улыбаться. Будешь рассказывать, как рада за меня и за Повелителя. Прости, Селен… нужно время. — Зачем? — Вот, я только что составила документ… отменяющий закон Фатиха, теперь, получая трон, Султанам не нужно будет казнить братьев. Только так я спасу сыновей. — Она подняла на Селен взгляд. — Всевышний благословил тебя, послав тебе девочку. — То есть нужно, чтобы я изображала счастье, пока ты не обнародуешь этот документ? Как только закон вступит в силу, все узнают о… — Она замолчала, сделав глубокий вдох. — А как же все мы? — Сафие в старом дворце, Хюмашах вышла замуж за Зюльфикяра агу, Халиме султан казнена сразу после твоего отъезда. А её дочь в Египте с мужем. Запертого в кафесе Мустафу некому поддерживать, как и сироту Джихангира. Послушай меня, у нас есть лишь один вариант. Закон вступит в силу к похоронам, я отдам приказ вернуть тебя из ссылки. К тому времени Осман уже займёт трон, ты будешь жить здесь как султанша и воспитывать Джихангира вместе с Эсманур, как ты и хотела. А я, Валиде султан, сделаю всё, чтобы ни один из Шехзаде не пострадал. — Она протянула Селен руку, — обещаю, мы устроим достойные похороны, но сначала… придётся набраться мужества и потерпеть.       Селен кивала. Одна её часть вопила о том, что так нельзя. Нельзя делить Государство, стоя над телом его Правителя. Нельзя скрывать от народа смерть Падишаха. Но здравый смысл подсказывал, что-либо так, либо никак. Нужно иметь чёткий план действий, иначе какой-нибудь паша, усадит сумасшедшего Мустафу на трон и раздавит двух султанш вместе с их детьми, как мух на подоконнике. — Ты должна кое-что узнать. — Рассказывай, — выдохнула Селен.       Держась за руки, они вместе опустились на пол, облокотившись на край кровати. Будто сёстры или действительно добрые друзья. Кёсем крепко сжимала руку Селен, своей единственной достойной соперницы, с которой вовсе не хотелось враждовать. — Когда пошел снег, ещё тот, в год твоего отъезда, он узнал, что болен. Ахмед всех обманул, тебя, меня, дворец… Никто не знал, до самого конца. Знаешь, сколько раз он писал тебе письма? В каждом просил вернуться и после сжигал. Он бы забрал тебя, если бы вылечился. И… от этого будет только сложнее, он написал ещё одно письмо. Я прочитала, случайно. Селен, это завещание. Отдельное, специально для тебя. Он даровал тебе свободу. Ты даже можешь уехать, если захочешь. Правда, Эсманур тогда останется здесь. Тебе дарована свобода, но она — часть Династии. Прошу тебя, не делай поспешных выводов. Мы можем в любой момент избавиться от этого документа или наоборот, только помоги мне. Может быть, в последний раз.       И вот теперь на лице Кёсем сияла настоящая скорбь, она умоляла Селен, не только словами, то взглядом и жестами. В ней бушевал страх, боль, обида и, конечно, нестерпимая тяжесть воспоминаний. Но ещё у неё была ответственность. Перед детьми и вверенным ей самим Султаном Государством. И в этой ответственности Кёсем находила силы. Ни одна из них не была слабой, и в последовавшем молчании виднелось больше, чем в слезах.

***

      Где-то через час Селен вышла из главных покоев. Такая же, как и вошла. Румяная, взволнованная и немного хмурая. Не проронив ни слова, она спустилась в гарем, оглядела комнату, взмахнула рукой, и с улыбкой, которая далась ей на удивление легко, воскликнула: — Музыку! И пусть будет громче! — Она легкой походкой прошла к дочери, взяла её на руки. Перед султаншей тут же поставили поднос, подали стакан шербета, благо слуги остались старые, они помнили её предпочтения. — Пусть девушки танцуют. Праздник же! — Вдруг спохватилась она. — Да будет во благо.       Яркий круговорот пёстрых платьев медленно расплылся в бесформенное пятно, в какой-то момент она будто ослепла. Только пятна, непонятные звуки и пустота. Натянутая улыбка не менялась, Селен покачивалась, словно по привычке в такт музыке. Но слышала только одну фразу: «Я буду скучать.»