Рюдзин

В их время можно было бы и обезболить. Не терпеть, сцепив зубы, а расслабленно читать книгу или смотреть фильм, пока мастер делает свое дело. Но древние традиции требуют жертвенности. Ханзо хорошо помнит момент, когда игла впервые коснулась его кожи. Вдоль четко и аккуратного выведенного контура пока еще невидимого дракона, который, казалось, даже заурчал от возможности, наконец, оказаться на руке хозяина. Не слишком больно, на тренировках подчас он мучился куда сильнее, но все же можно было и обезболить. Какая разница? По плечу аккуратно выводили чешуйку за чешуйкой, пока он, украдкой кусая губы изнутри, читал документы, которые прислали партнеры. — Да ты смотри, клево же! — восклицал младший брат, с завистью разглядывая тогда еще едва очерченный контур. — Теперь прямо как с картинки. Для него это игра, а не дань старинным устоям и символизму. Для Ханзо, если честно, — пустая трата времени. Но старейшины указывали на угасающего в болезни отца, чьи руки испещрены зубастыми существами, и на сеансы к мастеру ходить приходилось. Досадно хмурясь, сдерживая язвительность, — как учили, — и ходить. Его рука похожа на полотно старой легенды, той самой, которую хранит клан Шимада, и символизм оправдан — дракона видят раньше, чем слышат имя. Яркого, красивого, готового к смертоносному рывку. Брат смотрел восторженно, ждал момента, когда сможет удивлять сомнительных друзей в своих клубах. Да только не дождался. Сейчас Ханзо прячет потускневшего ящера под одеждой: сверкать татуировкой не то что бессмысленно — порой опасно. Воспоминания десятилетней давности не приносят ничего, кроме притупившейся боли.