Алфавит Бейкер-стрит

...И знамя его - любовь. - Песнь Песней Соломона

Восхитительный солнечный свет, льющийся через стеклянную балконную дверь, это совершенно определённо греческий солнечный свет, не лондонский. Лондон никогда и не видел такого золотистого оттенка. Я просыпаюсь слишком рано, учитывая количество вина, что мы употребили за ужином прошлым вечером, и поздний час, когда мы наконец утомились от любовных ласк. Несколько мгновений я размышляю об этом. В течение многих лет своей жизни, всех лет до появления Джона, сама мысль о Шерлоке Холмсе, утомлённом любовными ласками, являлась абсурдной концепцией. Теперь я улыбаюсь, вспоминая множество раз, когда это происходило: очень приятная усталость, лёгкое раздражение кожи в неожиданных местах, апатичное настроение, что при любых других обстоятельствах я бы счёл весьма раздражающим. Слегка потянувшись, я наслаждаюсь усталостью, раздражением кожи, и даже апатией. Сейчас это моя жизнь. Джон всё ещё крепко спит, и это радует меня гораздо больше, чем следовало бы, исходя из наших отношений. В то время как я сам не очень люблю спать (существует множество других, более важных, чем сон, вещей), я чрезвычайно люблю наблюдать за тем, как спит Джон. На самом деле, это одно из самых моих любимых времяпрепровождений. //На ложе моём ночью ищу я любимого души моей.// (Здесь и далее до конца главы выделены через // // цитаты из Песни Песней Соломона, п.п.) Я не утверждаю, что понимаю идею Душ. Наоборот, я глумлюсь над подобными представлениями. Но всё же... всё же. Я не дурак (часто), а только дурак стал бы игнорировать доказательство, что находится прямо у него под носом. Если такая вещь существует, и она у меня есть, тогда совершенно ясно, что душа моя лежит рядом со мною. Это путешествие - подарок Джону на день рождения. Сегодня ему шестьдесят, и это просто необходимо как-то по-особенному отметить. К этой ситуации я отношусь двояко. Да, я хочу отпраздновать этот очень важный день. Что, если бы он никогда не родился? Смог ли бы я каким-либо образом узнать, что части меня всегда недоставало? Может быть, я ощущал эту нехватку даже раньше, чем встретил его, и именно поэтому я был потерян столько лет. Однако, празднуя этот день, в то же время я не могу удержаться от мысли, что года мчатся слишком быстро. Эту мысль я немедленно отбрасываю. Не могу удержаться и тянусь, чтобы провести пальцами по его волосам. Луч солнца позволяет заметить несколько золотистых прядей, всё ещё сохранившихся в седине. Нет ничего столь же знакомого и родного, как ощущение его волос под подушечками моих пальцев. Я склоняю голову вперёд, ровно настолько, чтобы мои губы могли прижаться к задней части его шеи. //Шея твоя словно башня из слоновой кости.// Когда-то я верил, что любовь скучна и абсолютно ненужна, костыль для слабых и жалких. Это не имело никакого отношения к Шерлоку Холмсу. Сейчас я не могу представить себе, как вообще кто-то может жить без неё. Но, разумеется, я в особом положении, которое я никогда не воспринимал как должное, поскольку я люблю и любим Джоном Уотсоном. Если бы жалость была свойственна моей натуре, я бы жалел всех остальных в мире, потому что этот человек не любит их. Само собой, вещи такого рода я никогда не говорю вслух. //Руки его – золотые кольца (стержень, на котором висит дверь, кольцо, п.п.), наполненные топазами, живот его – изделие из слоновой кости, покрытое сапфирами.// Джон, буквально, сияет в лучах греческого солнца. Я аккуратно скручиваюсь вокруг него, по-прежнему изумляясь тому, насколько идеально наши тела подходят друг другу. Уверен, именно для этого мы и были рождены. Он бы назвал это судьбой, я же просто благодарен за это. //Ноги его – мраморные столбы, поставленные на золотых основаниях.// Эти ноги пробежали бессчётное количество миль рядом со мной. Даже когда одна из них подводила его, он никогда не подводил меня. Мои ноги переплетаются с его. Я думаю о подарке, что подарю ему этим утром, и надеюсь, что он будет дорожить им, и поймёт, с какой любовью он создан. Знаю, что так и будет, потому что это Джон. //Уста его сладкие, и всё в нём желанно.// Шепчу его имя снова и снова; это единственная настоящая молитва, что я когда-либо произносил. Джон потихоньку начинает шевелиться. У него разные способы пробуждения ото сна. Раздражающий сигнал будильника, в те дни, когда он по-прежнему ходит в клинику, вяло приводит его в сознание. Работа стала чем-то вроде бремени, хотя теперь он только замещает других врачей в случае нужды, а я пытаюсь убедить его бросить это. Всё совсем иначе, когда он просыпается от моего крика "Джон! Дело!". Его глаза распахиваются, кровь бурлит от волнения, он ухмыляется, и тогда снова выглядит молодым. Мои любимые пробуждения именно такие, как сейчас (даже без греческого солнца и запаха средиземноморского воздуха), когда я обнимаю его целиком, и оставляю мягкие поцелуи на каждом участке кожи, до которого могу дотянуться. В такие дни он просыпается медленно, с неохотой открывая глаза, слабый румянец появляется на его лице. Неспешно улыбнувшись, произносит моё имя вместе с выдохом, слетающим с его губ. Именно так Джон просыпается сейчас. //Покрой меня поцелуями уст твоих.// Мы просто смотрим друг на друга пару мгновений, потом легко целуемся. - Ты знаешь, - тихо говорит он, - когда я буду умирать, я был бы рад ощущать твои губы на своих. Сантименты прекрасны, да, не спорю. Но всё равно хмурюсь, поскольку это не то, о чём я хочу думать. Он понимает это, конечно же, и целует меня снова в своего рода извинении. - Счастливого дня рождения, - говорю я. - Спасибо. И за это путешествие тоже спасибо. Медленно текут минуты, приятные, томные. Некуда торопиться. Мы никуда не собираемся идти. Спустя некоторое время я кладу голову на его грудь, и он проводит пальцами по моим волосам. - О, - вдруг произношу я. - Твой подарок. - Я думал, путешествие было моим подарком. - Частью его. Я скатываюсь с него, затем с кровати, чтобы взять футляр со скрипкой. Он спрашивал, зачем я взял её в отпуск, ведь раньше я так никогда не делал. - Я могу заскучать, - тогда ответил я с улыбкой. - Ты ведь будешь на красивом греческом острове со своим прекрасным мужем. Как ты сможешь заскучать? - он ухмыльнулся. Отвлёкшись от упаковки багажа, я посмотрел на него. - Мне никогда не бывает скучно с моим прекрасным мужем. А вот остров может наскучить. Сейчас я достаю свою скрипку Страдивари и встаю напротив балконной двери. Он бросает на меня долгий и откровенно оценивающий взгляд. Возможно, стоило надеть хотя бы нижнее бельё, но уже поздно. - Ты собираешься сыграть для меня? - Он обожает, когда я это делаю, всегда. - Да. - Я прочищаю горло, совершенно неожиданно начиная нелепо нервничать. - Я написал композицию. Для тебя. - Правда? - тихо спрашивает он, затем усаживается в центре огромной кровати, скрестив ноги. - Хорошо. Я проверяю настройки скрипки, затем вновь смотрю на него. - Это соната, написанная в классической форме. - Он кивает. - Ты, разумеется, заметишь отсутствие клавишного аккомпанемента, но... - Я не замечу, - мягко обрывает меня Джон. Это правда, конечно же. Познания Джона в музыке остаются на элементарном уровне, в лучше случае. Но он ценит мою игру. - Что ж, хорошо. Это Размышление О Джоне. - Просто на всякий случай я добавляю: - Это название. Он вновь кивает. Я надеюсь, что ему понравится. Подняв скрипку, начинаю. Аллегро открывает тему наших отношений. Оно напоминает о встрече двух детей, годах одиночества, неожиданной новой встрече. Я могу чувствовать Джона, даже не видя его, ускользая в музыку. Он смотрит на меня с такой нежностью, что я едва не теряю концентрацию. Закрыв глаза, я избегаю этого, позволяя нотам, чувствам окружить меня. Продвигаясь к анданте, я ощущаю вновь те ужасные дни, что привели к моему падению, ужасные, но всё равно с подспудным надёжным присутствием Джона, он всегда рядом, всегда верен. Месяцы врозь. Достигаю момента, когда он пришёл к моей постели и простил меня. Всё моё тело движется в такт с музыкой. Через аллегро я стараюсь передать то, что значат для меня годы вместе, с самого начала и до этого момента в номере греческого отеля, и это то же самое, как если я бы сказал "Всё". Закончив играть, я замираю неподвижно, глаза всё ещё закрыты. Иногда непокорным чувствам удаётся раскрыть меня. Наконец, я делаю глубокий вдох, успокаиваюсь и открываю глаза. Джон по-прежнему сидит на постели. Он улыбается, но слёзы катятся по его лицу. Аккуратно убрав инструмент в футляр, иду к нему. - Спасибо, это великолепно, - шепчет он. - Этого недостаточно. Ничего никогда не будет достаточно. Он обхватывает меня руками, и мы вместе заваливаемся обратно в кровать. Мы купаемся в солнечном свете, и единственный звук в комнате это наш шёпот друг другу. //Возлюбленный мой мне принадлежит, а я ему.//