Метроном

Поездка в Мариинку, а затем в хореографическое училище имени Вагановой, куда его перенаправили, была плодотворной: Отабек нашёл ветхую старушку, Алевтину Ивановну, преподавательницу хореографии, которая когда-то была любимой ученицей той самой великой и ужасной Лилии Барановской. Алевтине Ивановне было восемьдесят два года, и она была родом из Перми. Её привезла с собой в Ленинград труппа Мариинки, когда окончательно вернулась из эвакуации. По словам Алевтины Ивановны, Барановская вернулась раньше, и они познакомились уже куда позже, когда Алевтина Ивановна попала в её класс в училище. Алевтина Ивановна передала Отабеку под большим секретом, за красивые глаза, как она пояснила, подмигнув, две папки с газетными вырезками и старыми документами, которые остались в кабинете Барановской после её смерти и которые Алевтина Ивановна сохранила. Отабек раскладывал документы аккуратно, сидя за столом. Всё, что касалось временного промежутка после сорок пятого года он отложил сразу в сторонку, с военного времени почти ничего не осталось, поэтому Отабек сосредоточился на довоенных документах. В страницах какой-то старой газеты нашлось несколько фотографий. На одной – серьёзный мужчина в военной форме, Отабек посмотрел на обратную сторону: подпись "Я.Ф.". - Это Яков Михалыч, – послышалось сзади. Отабек обернулся и махнул рукой Юре. - Привет, – поздоровался он. – Вот, архивы твоей учительницы разбираю. - Яков Михалыч моим тренером был. У них вроде как шуры-муры были с Барановской, а потом он на фронт ушёл, хотя мог в эвакуацию, – пояснил Юра. – Фамилию свою настоящую скрыл – и на фронт. Погиб, наверное. Кто там ещё? – заинтересованно проговорил он. Отабек начал поочерёдно показывать ему фотографии. – Это Милка, в балетном училище занималась, – Юра указал на фотографию рыжеволосой девушки, – Барановская её всегда выделяла. А это... я, – добавил он как-то даже удивлённо. На выцветшей карточке действительно был Юра, правда, выглядел он куда более ухоженным, не таким измождённым. Он был одет в светлый костюм, видимо, для выступлений, волосы, ещё не такие длинные, были причёсаны как-то мудрёно. И он улыбался, открыто, так что блестели зелёные глаза, и это было заметно даже на чёрно-белой фотографии. Отабек завис на мгновение, в основном, оттого, насколько заметной была разница... Но потом опомнился, быстро перевернул фотографию. Прочитал подписанное простым карандашом: "Плисецкий Юрий". - Плисецкий, – Отабек поднял глаза на Юру. – Твоя фамилия Плисецкий, Юра. - Плисецкий, – повторил Юра негромко и уверенно кивнул, – Юрий Плисецкий. - Отлично! – Отабек победно поднял сжатый кулак. – Теперь можно найти тебя в базах! – Он открыл ноутбук. - Эй, Отабек! – в комнату заглянул Георгий. – Ты с кем там разговариваешь? – поинтересовался он. - Я... – Отабек замялся, оторвавшись от ноутбука и мельком глянув на насупившегося и сжавшего кулаки Юру. – Да так, сам с собой. - Не нравишься ты мне что-то в последнее время, – Гоша оперся плечом о дверной косяк. – Всё в порядке? - Да, – Отабек кивнул, снова посмотрел на Юру. Тот выглядел взволнованным, смотрел на Георгия с подозрением. - Что тогда носишься по городу колбасой? – продолжил допрос Георгий. – Витя сказал, у тебя кошмары какие-то... Проблемы? - Не у меня, – Отабек опустил голову, – у друга. - Ааа… Помочь чем? – спросил Гоша. - Справимся, – ответил Отабек. – Мне бы только кофейку, – и пошёл на кухню. Когда Отабек вернулся в комнату с кружкой кофе, Юры не было, а из каморки доносился частый стук метронома. Отабек вздохнул, дошёл до каморки, постучал и протиснулся внутрь. Юра стоял у окна, закусив губу. Метроном стучал часто-часто. - У друга, значит? – пробормотал Юра. – Какой я тебе друг? Я мёртвый. - Всё равно, – пожал плечами Отабек. – Будешь со мной дружить или нет? – Отабек протянул руку. - Да я пожать руку тебе даже не могу, – отмахнулся Юра. - Это ничего, – Отабек руку опустил, подошёл к метроному, остановил маятник, подвинул грузик выше и снова запустил, сменив ритм на спокойный. – Пойдём, поищем тебя в архивах. В архивах Юру они нашли: Плисецкий Юрий Павлович, дата рождения – первое марта тысяча девятьсот двадцать шестого года, дата смерти – двенадцатое марта тысяча девятсот сорок второго, место захоронения неизвестно. Отабек постарался найти других Плисецких среди списков умерших и эвакуированных, Юра хмурился, пытался вспомнить имена деда и брата, но так и не смог. Фамилия не слишком популярная, и среди восьмисот тысяч эвакуированных, Плисецких, более-менее подходивших по возрасту, нашлось только двое, но ни в одном из них Юра, по ощущениям, брата не узнал. Отабек решил на следующий день съездить всё же к хозяйке квартиры, а пока лечь спать, потому что глаза слипались просто нещадно – стрелки часов показывали половину пятого утра. Накрывшись по самый подбородок, он вздохнул. - А если бы я был жив? – послышался голос Юры совсем близко, Отабек открыл глаза и нос к носу столкнулся со склонившимся над ним Юрой. – Что бы мы с тобой делали? - Ну... – замешкался Отабек, инстинктивно вжимаясь затылком в подушку, – в кино бы ходили, например. На концерты. В компьютерные игры бы играли. Я бы тебя на байке прокатил, на мотоцикле то есть... - Это неплохо, – Юра отошёл к окну и задумчиво посмотрел на метавшиеся от ветра ветки. – Только вот если бы я тогда выжил, мне бы уже было девяносто лет. Так на мотоцикле не покатаешься, – он опустил голову. - Я прикрутил бы коляску, – сквозь сон пробормотал Отабек. Он проспал по ощущениям совсем недолго, когда Юра вдруг громко вскрикнул. Отабек подскочил на кровати и как был, босиком в одних трусах, подошёл к стоявшему у окна и освещённому первыми солнечными лучами Юре. - Николенька! – быстро и взволнованно проговорил тот. – Брата звали Николенькой. Как деда. Николай Павлович Плисецкий.