***
Не знаю, насколько удачливым нужно быть, чтобы найти ночью, в тёмном коридоре, ключи от пентхауса друга, которого при этом, должно быть, не было в городе. Но Хенрик Холм, судя по всему, был любимцем тётушки Фортуны. Они беспрепятственно вошли в просторные апартаменты, которые были чарующе освещены одним лишь лунным светом, скользившим из панорамных окон. Тарьяй тут же подошёл к ним, чуть ли не вдавливаясь в стекло носом, чтобы получше всё видеть. — Потерпи немного. Не выходи без меня, — кинул ему Холм и удалился куда-то в сторону кухонных шкафов студии. Тарьяй не ответил. Он молча рассматривал улицу и небо, которые открывались видом из окон. И чувствовал себя совершенно окрылённо и в то же время по-домашнему спокойно. Он впервые подумал, что ночь, пожалуй, самое удивительное время суток! Ведь только после заката и начинается настоящая жизнь. Он не заметил, на сколько минут он выпал из реальности, но когда Хенрик подошёл к нему, оказалось, что тот уже успел приготовить им горячее какао, и шёл теперь, сжимая пальцами две ароматные чашки, а два пледа свисали с его предплечья. — Я готов. — Улыбнулся ему Холм. — Там сверху защёлка — опусти её. Тарьяй открыл дверь и выпорхнул на крышу. Ему моментально захотелось подойти к самому краю, чтобы ощутить то самое чувство свободы. И, видимо, Хенрик отвлёкся на то, чтобы поставить какао на низкий столик, иначе он не позволил бы Му подойти к границе между безопасностью и ненадёжностью. Но тот по неосторожности позволил. И мальчик стоял у самой черты, раскинув руки и разрешая ночному ветру трепать свои воздушные локоны. Он чувствовал себя потрясающе свободно, безрассудно. Он понимал, что может упасть, но разгорячённый разум шептал ему: «Не обязательно падать в пропасть, можно же попытаться взлететь, что ты теряешь?» И вот его взгляд уже слегка расфокусировался, а тело смущённо намекнуло, что не прочь бы грохнуться в обморок… Крепкие руки подхватили его за плечи и талию, заставляя прийти в себя. — Ты что творишь? — взволнованный голос Хенрика ворвался в отъезжающее сознание Тарьяй. — Ты ж вроде не собирался умирать молодым. Тарьяй быстро заморгал, возвращаясь из небесного полёта на твёрдую землю. — Блин, я не собирался подходить слишком близко, прости. — Он не чувствовал испуга, пока не увидел его в глазах напротив. Тогда до него дошло, что он мог запросто зайти за край. Прежде с ним ничего подобного не случалось — никогда ещё он не вёл себя столь безответственно. — Ты всё ещё пьян? — спросил Хенрик, так и не опуская своей руки с плеча Тарьяй. — Не знаю, — отозвался Му. — Мне просто хорошо. — Садись сюда. — Старший подтолкнул Тарьяй к плетёному креслу возле низкого столика. — Держи. — Он протянул ему плед и заставил накрыться с ногами. — Пей. — Широкая чашка с горячим напитком тут же оказалась в его руках. — Раскомандовался… — пробубнил Тарьяй, но всё вышеперечисленное выполнил. Наверное, всё ещё чувствуя вину за свой опрометчивый поступок и забытые правила безопасности «Для гулящих пьяными по крыше». — У меня нет цели тебя угробить. — Взгляд Холма был пристальным и немного прибивающим к земле. От такого пропадало желание двигаться. — И я также не хочу, чтобы ты заболел. — Спасибо за заботу. — Сандвик вложил в слова немного иронии, но его глаза всё же с потрохами выдавали его благодарность. Хенрик подвинул второе кресло поближе и сам упал в него, завернувшись в плед. Молчание между ними было непередаваемо уютным. По крайней мере так чувствовал себя Тарьяй. Он откинул голову назад, упираясь взлохмаченным затылком в спинку кресла, и увлечённо рассматривал небо, которое сегодня было по-особенному звёздным. — Это Орион? — вдруг тихо шепнул он. — Что? — непонимающе проговорил Хенрик. — Орион. Созвездие. — Тарьяй поднял палец к небу, обводя ровные контуры какой-то неправильной геометрической фигуры среди беспорядочной россыпи ярких точек. — Ты его видишь? — Я понятия не имею, о чём ты говоришь, Тай. — Улыбнулся Холм, но внимательно старался проследить за пальцами именинника. — Ну вон же, я же показываю, смотри. — Тарьяй встал со своего места, не отрывая глаз от неба, обошёл Холма сзади и перекинул свою руку через его плечо, чтобы его пальцы оказались аккурат на уровне его глаз. И снова провёл ими по призрачным контурам. — Оно похоже на песочные часы. Раз, два три… — Считал звёзды по краям фигуры, указывая на них кончиком пальца. — И Раз, два, три. Это сам Орион. — Ага, я вижу — отозвался Хенрик. Теперь он правда видел похожее на песочные часы созвездие. — А вот тут, — продолжил Тарьяй. — Внутри ещё три звезды по центру — это его пояс. Пояс Ориона. А вот та яркая звезда внутри созвездия — это Ригель. Она сверхгигант. — Сверхгигант… — зачарованно повторил Хенрик, задрав голову так, что аж шея стала затекать. — Ага… Прикинь, он в тридцать три раза больше, чем наше Солнце. — Тарьяй тоже не отрываясь пялился в загадочное небо. — Очуметь, — потрясенно прошептал Хенрик. — А кажется такой маленькой точкой. — Ага, — согласился Тарьяй, вздрогнув вдруг всем телом от ночной прохлады, и вернулся к своему креслу и пледу. Сел и снова вскинул взгляд к небу. — Она просто ахринительно далеко от нас. Где-то на расстоянии, превышающем пятьсот световых лет, и её свет, который мы видим сейчас, был излучен ею еще во времена, когда Колумб открывал Америку. Хенрик молча пялился на эту микроскопическую точку в окружении космического числа таких же заурядных точек вокруг неё. И не знал, что сказать. Потому что он вдруг ощутил, насколько ничтожно малое «ничто» в размерах этой необъятной Вселенной. — Потрясающе и страшно, да? — разорвал тишину Тарьяй. — Я тоже чувствую это… Будто я ничего не значу… Как будто я просто «Тьфу»… — Но тем не менее мы здесь. И ты, и я. — Хенрик думал, что нашёл слова, которые скользили на кончике языка, готовые сорваться в звук, но понимал, что это не то, что он хотел бы сказать. Но Тарьяй понял. — Ага. Из триллиардов вероятностей появления какого-либо существа здесь и сейчас — это по какому-то странному стечению обстоятельств именно ты и я. — Это сумасшествие, — подытожил Хенрик и оторвал наконец взгляд от неба, переводя его на парня рядом. Он смеялся ему в ответ. — Это точно!***
Если выхватить взглядом какой-то ориентир, например, ветку высокого дерева или вон тот пустой цветочный вазон на крыше соседнего дома, то можно наблюдать движение Луны в сравнении с их неподвижностью. Хенрик всматривался в её плавное движение по ночному небу и размышлял о том, насколько в мире всё относительно. Ведь относительно своего кресла Хенрик сидел совершенно обездвижено, а Луна плыла, смазывая черноту под собой и глядя на него круглым глазом. В это же время, в размерах планеты, он медленно, но внушающе уверенно мотал космический круг вокруг Солнца — относительно этой звезды он бороздил целую Галактику, сидя под пледом. Хенрик никогда не был особо мечтательным парнем. Ироничным? Да. Слегка безумным? Возможно. Здравомыслящим и расчётливым? Заверните два раза. Но здесь и сейчас он парил в утопии своего воображения и круговороте фантазий. Наверное, так всегда и бывает. Только перестав быть собой, получаешь шанс себя обнаружить. Настоящего себя, с романтичным бредом в голове. Он встряхнул легонько головой, рассыпая эти фантастические мысли по углам своего подсознания, заставляя их откатиться к стенам, расчищая путь к реалистичности и трезвости ума. Повернул голову к Тарьяй. Тот давно удовлетворённо посапывал, рассматривая какой-нибудь лёгкий, ненавязчивый сон, навеянный звёздами. Хенрик встал и скинул с себя свой плед, заботливо укрывая им мальчика, поверх скомканного в его сонных объятиях покрывала. Холм просто не мог не ухмыльнуться умилительному зрелищу. Тарьяй спал так красиво, что Хенрик был уверен — так спят только в фильмах. Постановочно, элегантно, приняв выгодную для обзора позу. Но нет. Этот парень, видимо, любил доводить до совершенства даже свой спящий вид. Как только ему это удавалось? Хенрик снова ухмыльнулся своим мыслям, в которых отметил, что будь он девчонкой, то сидел бы уже на полу у его кресла и томно вздыхал, всматриваясь в трепещущие длинные ресницы. Этот гавнюк даже в бессознательном состоянии был способен влюбить в себя. И почему он переживал, что у него нет подружки? Хенрик вернулся в дом и заварил себе ещё кружку какао. Спать не хотелось. И Холм подумал, что он — самый настоящий подонок, потому что не дал мальчику как положено затусить на собственной вечеринке по поводу совершеннолетия. Поэтому он решил, что в лепёшку разобьётся, но сделает для Тарьяй что-то особенное.