Восемнадцать безумных идей

      — И куда мы с этим пойдём? — Хенрик кивнул на огнетушитель, который смотрелся невероятно нелепо в руках Тарьяй.       — Подожди ещё пару минут, — ответил Тарьяй, посматривая на время.       — Кого? — удивился Холм, осматриваясь по сторонам.       — Доставку и такси.       — А? — Хенрик выпучил на Тарьяй глаза.       — Да подожди ты и всё узнаешь.       Хенрик, который только-только собирался возразить, прикрыл рот и умолк. Тут же рядом с ними остановился мопед курьера. Парень слез с него, подошёл к Тарьяй и вручил ему большой свёрток и увесистую коробку. Тот расплатился.       Хенрик только вопросительно поднял брови, но Тарьяй ничего не ответил. Зато молча улыбался чему-то своему.       В такси тоже ехали молча, пока Хенрик, наконец, не выдержал:       — Ну расскажи ты, ну что ты задумал?       — Потерпи!       — Я тебе отомщу, — почти всерьёз угрожал Хенрик — любопытство невыносимо съедало его.       — Тебе понравится! Обещаю, просто потерпи. Мы близко.       Хенрика бы всё ещё колбасило, если бы Тарьяй не сделал единственное, что могло сейчас его усмирить. Он накрыл своей ладонью пальцы Хенрика всего на несколько секунд, как бы давая обещание, но Хенрик сидел, затаив дыхание, даже тогда, когда Тарьяй убрал руку, переставая возвращать тепло его пальцам. Тарьяй самого немного поразила та покорность, с которой Хенрик моментально утихомирился, стоило ему попросить о терпении. Он отвернулся к окну, чтобы Хенрик не заметил его полыхающих щёк, а сам только усугублял ситуацию: прикрыв глаза, он медленно втягивал в свои лёгкие запах Хенрика с его худи. Тарьяй тут же перенёсся в памяти в ночь, когда он уснул у Хенрика на груди, в доме его мамы. Тогда этот запах убаюкивал его, теперь же, совершенно точно, он его распалял. Заставлял дрожать где-то глубоко внутри. Поэтому Тарьяй тут же раскрыл глаза, смаргивая наваждение, и уставился в окно уже впереди себя, давая Хенрику возможность видеть его лёгкий румянец.       Скоро он заметил, что впереди виднеется Фрогнерпаркен, к которому они подъезжали. Тарьяй привстал и практически перегнулся через переднее сидение, чтобы указать водителю, где их нужно высадить, — он смотрел вперёд себя, указывая пальцем на край парка, где реже всего встречались люди. Хенрик же в это время тяжело сглатывал, невольно упираясь взглядом в упругие бёдра, практически перед своим лицом. Он уже полностью обласкал взглядом ноги Тарьяй, когда тот плюхнулся задом обратно на сидение и оказался навалившимся на ладонь Хенрика, лежавшую на кресле.       — Ой! — Тут же подскочил Тарьяй, ударяясь при этом макушкой о крышу машины. Он тут же зашипел от боли и откатился на край сидения к самому окну.       Хенрик рассмеялся:       — Я не собирался тебя лапать, честно, — уверял он Тарьяй. — Ты сам плюхнулся.       — Переживу, — буркнул Тарьяй, потирая ушибленное место.       Хенрик ещё хотел что-то вставить, чтобы разрядить ситуацию, но машина начала сворачивать с дороги.       — Приехали, — отозвался водитель, останавливаясь у кромки редкого леса.       Забрав всё из машины, они вылезли и остались стоять, дожидаясь, пока такси полностью не скроется из виду.       Когда Тарьяй убедился, что вокруг ни души, он взял в обнимку коробку, звякавшую металлом изнутри, и нырнул под крону ближайшего дерева. Хенрику пришлось тащить всё остальное. Но он не жаловался: ещё никогда он не был так заинтригован Тарьяй. Они продвигались глубже, под тень деревьев, пока Тарьяй не нашёл то, что ему было нужно. Два дерева с ровными стволами, которые стояли в трёх метрах друг от друга. Он остановился и кинул коробку на землю.       — Здесь! — отчеканил он и таинственно заулыбался.       — Ты меня пугаешь, Тай. Что у тебя за дикая идея?       Он забрал у Хенрика свёрток и, присев на корточки, стал его разворачивать.       — Помнишь, на пляже ты мне сказал, что отпускаешь разный негатив, написав его и уничтожив? — Тарьяй посмотрел на Хенрика, ожидая ответа. Тот молча кивнул. — Я хочу чтобы мы сделали кое-что. — Тарьяй расправил бумажный свёрток, внутри которого оказался скрученный кусок ткани, похожий на холст. Он начал расправлять его и Хенрик увидел, что он очень большой, около трёх метров в длину. — Открой коробку.       Хенрик послушно опустился на колени и снял крышку. Внутри коробки оказался небольшой моток бечёвки и десяток баллончиков с краской разных цветов. Хенрик восторженно выдохнул и достал оранжевую банку.       — Вааау… — протянул он. — Ты хочешь, чтобы…       — Да. Я хочу, чтобы мы с тобой выплеснули весь отстой, который тянулся за нашими плечами всю жизнь и не давал взлететь. Все сомнения, страхи, тревогу, обиды, ненависть — всё то, что задолбало… Мы нарисуем это и сожжём к чертям. — Глаза Тарьяй сияли, как прожектора на футбольном поле. Это делало его взгляд неземным. Он пугал и завораживал. Он ломал и согревал.       — Тарьяй… — шепнул Хенрик тише, чем ожидал.       Тот не отрывал от него взгляда.       — М?       — Это чертовски крутая идея. — Постарался прийти в себя Хенрик, замечая, как нещадно он палится.       Они натянули ткань между стволами деревьев и прикрепили бечёвкой. Выглядело, как настоящая стена.       — Так и хочется забить её граффити. — Усмехнулся Холм.       — Зелёная краска чур моя! — Тарьяй подскочил к коробке с баллончиками и выхватил зелёную, будто это было самым лучшим цветом в мире.       — Ну и пожалуйста, всё равно фиолетовый самый красивый.       — Ещё чего, — возмутился Сандвик.       — Ты посмотри вокруг, тут и так всё зелёное! Это скучно.       — А фиолетовый такой отстойный цвет, что его даже природа почти что не использует.       — Не твой, вот ты и бесишься. — Рассмеялся Хенрик. — Ты просто мне завидуешь! О, зелёный ведь цвет зависти, да? Иди рисуй!       — Пошёл ты, я не чувствую зависти. — Хохотнул Тарьяй и пнул Хенрика в бок. — Интересно, какой подобрать цвет, чтоб нарисовать, как ты меня бесишь?       — Просто поставь меня у холста и обведи по контуру любым цветом.       — Тогда нужно было брать пять метров, а то кроме твоей чудовищной фигурины туда больше ничего не влезет.       Хенрик наигранно возмутился и прыснул с баллончика прямо Тарьяй в лицо. Тот увернулся, подставив под струю краски предплечье. Чёрная худи Хенрика стала сверкать фиолетовым пятном на рукаве. Тарьяй показал Хенрику фак и рассмеялся.       Они использовали все цвета, что имелись в коробке, придавая определённые, а иногда и совершенно абстрактные, метафизические формы своим чувствам. Получалось нечто странное, разрозненное, но когда они закончили, Тарьяй увидел в этом их связанный душевный сюрреализм. Они были на одной волне, хотя и предпочитали совершенно разные цвета. Тарьяй больше тянуло к холодным оттенкам: он смешивал зелёный и синий, разбавлял серым, использовал белый цвет, остужая кричащие цвета. Хенрик же наоборот — плескал на ткань оранжевый и красный, фиолетовый и жёлтый, и только чистый цвет, никаких смешений, никаких полутонов. И тем не менее они были на одной неосязаемой волне, дополняя друг друга, органично взаимодействуя.       Хотелось бы знать, отдавали ли они себе отчёт в том, что оба уже перешли ту грань, когда их стало возможно назвать неразделимыми. Как тень, которая не существует без света, как свет, который не может не давать тень.       Похоже, что терапия с выплёскиванием страхов и неудач дала свои плоды, потому что парни расслабились, развеселились, и струи краски давно уже перекочевали с «картины» на друг друга, раскрашивая чёрные толстовки в нелепые растекающиеся цветные кляксы.       — Так всё, всё! Ты выиграл! — запричитал Хенрик, заставляя Тарьяй горделиво поднять подбородок в удовлетворении собой.       — Тебе теперь придётся всю неделю ходить в таком виде, не снимая эту толстовку! — рассмеялся он.       — Мы так не договаривались!       — Таковы правила. Это часть арт-терапии.       — Тогда ты тоже будешь её носить? — Хенрик с интересом всматривался в лицо Тарьяй.       — Неа, я же победил. А ты сдался! Так что только ты.       Хенрик заметил, что попал синей краской на ухо и колечко волос у шеи Тарьяй. Он со смехом придвинулся к нему поближе, лизнул подушечку своего большого пальца и потянулся к Тарьяй, пытаясь стереть пятно со светлой кожи. Тарьяй мгновенно затих и замер. Хенрик коснулся мочки и впадинки за ухом Тарьяй, стараясь смыть краску.       — У тебя синее ухо, — оправдывал свои действия Хенрик, разглядев непонимание в глазах Тарьяй. Он всё так же сидел на земле, замерев и не произнося ни звука.       Холм не знал, как расценивать это, и единственным, что ему пришло в голову, было разрядить обстановку, которую он сам накалил. Хенрик свободной рукой вытащил из-за спины практически пустой баллончик и с критичного расстояния всего в пару десятков сантиметров разукрасил грудь Тарьяй в небесно-голубой. Тот аж охнул от неожиданности:       — Вот ты сволочь! — И, сам того от себя не ожидая, навалился всем телом на Хенрика, повалив его на землю. Если бы Хенрик так сильно не хохотал от самой ситуации, то, наверное, давно бы уже задохнулся от ощущения Тарьяй на себе. Но они просто стали кататься по земле, стараясь как можно больше испачкать друг друга в краске и земле, растрепать волосы и не оказаться придавленным снизу. Когда Тарьяй, наконец, отцепил от себя Хенрика и откатился на безопасное расстояние, они оба заметили, что выглядят как два всклокоченных кота. Снова рассмеялись, и хохотали так до тех пор, пока от их глаз не остались одни щёлочки, а в животе не закололо.       — Теперь я победил, — отдышавшись, выдал Холм. — Ты весь в краске! Твои волосы возле левого уха вообще, кажется, придётся остричь.       — Вот ты сукин сын. — Тарьяй театрально схватился за волосы, потягивая свои локоны и стараясь их рассмотреть. Потом встал на ноги, в то время как Хенрик всё ещё лежал, растянувшись на траве, и смотрел на него снизу вверх.       Тарьяй поднял свой баллончик и направил на Хенрика, которому пришлось свернуться в клубочек прямо на земле, закрывая голову руками. Тарьяй попытался распылить всё в его сторону, но понял, что баллончик пуст. Хенрик осторожно выглянул в щёлку между рук, услышав, что вместо краски выходит только воздух, и расхохотался снова, показывая фак и дразня Сандвика распоследним лузером. Но Тарьяй не собирался с этим мириться. Он сделал шаг в сторону ближнего куста и с прошибающей мозг Хенрика тягучей улыбкой, вытащил из зарослей огнетушитель. Хенрику понадобилось добрых тридцать секунд и сорванная резким движением руки пломба с ручки огнетушителя, чтобы понять, что происходит. Дальше всё случилось быстро: Тарьяй выдернул чеку, направил раструб огнетушителя прямо на Хенрика и надавил на рычаг. Холм заверещал и заметался по земле под белым воздушно-пенным облаком. Тарьяй заржал как сумасшедший. Остановился только тогда, когда Хенрик подкатился к его ногам.       — Вот хрень! Му, ты ненормальный! — Хенрик лежал на боку и отплёвывался. Потом поднял лицо к стоящему рядом с ним Тарьяй и увидел, как тот смеётся с его лица в белой пене, сгибаясь пополам. И сам развеселился от звука уже такого привычного, почти родного, смеха. Потом дёрнул Тарьяй за штанину со всей силой и тот повалился на траву рядом с ним, после чего они ещё долго валялись на земле бок о бок, то хохоча, то тихонько переговариваясь.       — Ты ведь помнишь, что собирался сжечь полотно и потом потушить его? — спросил Хенрик, когда более менее придушил в себе приступ неконтролируемого смеха.       — Ага. Но всё как всегда пошло не так, — произнес Тарьяй, поворачивая лицо к Хенрику и удовлетворённо расплываясь в улыбке. — Но так даже лучше. Мне нравится наша картина, было бы обидно сжечь её. — Лёжа он задрал голову, глядя позади себя на полотно, которое металось между деревьями на поднявшемся ветру. — Есть в ней что-то мистическое.       — А по мне так слишком откровенное, — посмотрев туда же, заключил Хенрик.       — Откровенное?       — Конечно! Тут же три метра наших душ…       — И правда…       Они ещё лежали так, молча разглядывая свои выплеснутые эмоции, пока ветер не принёс с моря тучи. Начал накрапывать дождь. Сначала редкие капли щекотали их лбы, виски, краешки губ. Потом стали размывать и без того неопрятные пятна на их одежде, пока наконец не лупанул так сильно, что Тарьяй с Хенриком пришлось подскочить с места и, поскальзываясь на влажной траве и размокшей земле, собирать свои вещи. Каждый из них чувствовал, что впустил в себя немного больше свободы и лёгкости, чем было у них вчера.       Водитель такси неприкрыто поморщился, когда увидел, что в его машину садятся два промокших парня в краске, земле, траве, пене и ещё бог знает в чём. Но оставлять их в лесу в такую погоду, когда уже вечерело, ему не позволила совесть. Тарьяй назвал свой адрес, объясняя, что его дом ближе и обещая Хенрику горячий душ и сухую одежду, как возмещение причинённого огнетушителем ущерба. Тот сопротивляться не стал.

***

      Судя по всему, мама Тарьяй была очень удачливой женщиной, потому что её не оказалось дома именно в тот момент, когда они завалились туда в таком неподобающем виде. Судя по резкому оху Трима, выглядели они на самом деле ещё хуже, чем предполагали. Когда они подошли к зеркалу, то пришло время Тарьяй охать — заметил безнадёжно испорченные синей краской волосы. Хенрик сочувственно смотрел на них же, не обращая внимание на то, что и сам выглядел не многим лучше. Он подумал, что Тарьяй сейчас свихнётся по поводу своих локонов или на худой конец хотя бы закатит истерику, но он удивил — прочесал пятернёй загривок и невесело хмыкнул. Потом открыл шкафчик у зеркала и достал машинку для стрижки.       — Видимо, время менять образ.       — Ты что, ошалел?! — воскликнул Хенрик и тут же отобрал из рук Му машинку. — Здесь можно немного обрезать ножницами, сумасшедший!       Тарьяй только молча пожал плечами и снова хмыкнул.       — Пошли наверх, — вдруг сказал он, подходя к лестнице на второй этаж. Он уже было начал подниматься по ней, как оглянулся убедиться в том, что Трим уже отошёл от рассматривания двух великовозрастных придурков и всё его внимание теперь привлечено игрой на приставке. Потом он перевёл взгляд на Холма и отчеканил:       — Только чур я первый в душ.       Тарьяй бегом поднялся по лестнице, Хенрик тоже припустился за ним, перепрыгивая через две ступеньки.       — Побудь тут три минуты, я быстро, — бросил он Хенрику и, вытащив из шкафа полотенце, скрылся в ванной комнате.       — Не особо гостеприимно! — крикнул ему вслед Холм, из мести присаживаясь прямо в грязных штанах на постель Тарьяй.       Хенрик рассматривал заваленный всевозможными вещами стол Тарьяй, пока не услышал из ванны его приглушённое:       — Хе-енк!       — А? — Тут же отозвался он и аж с кровати привстал.       — Ты можешь подойти?       Хенрика аж прошибло немного от сюрреалистичности ситуации. Тарьяй что, звал его к себе в ванну? Он и не знал, о чём тут подумать, поэтому просто на автопилоте двигал ноги в сторону соседних дверей, пытаясь хоть как-то сложить в голове два плюс два. Дверь в ванну была приоткрыта. Он заглянул осторожно во внутрь. Тарьяй был уже вымытым и одетым в майку и домашние шорты. Хенрик заметно выдохнул. Он подумал, что пожалуй ещё не был готов увидеть его обнажённым.       Тарьяй держал в руках ножницы и старательно рассматривал себя в зеркало.       — Помоги мне, — взмолился он и раскрыл ладонь с остриженными колечками волос. — Я сзади не достаю.       — Господи, какой ты нетерпеливый! Юлие нас убьёт, если Исак в новом сезоне придёт лысым! — Хенрик вздохнул, но ножницы взял. Выбора не было.       — Он не будет лысый, Хенк. Просто состригу немного локонов. Лиза после своего сезона тоже остригла волосы, всё было в порядке.       — Лиза очаровательна с любой причёской, а кто ты без своих кудряшек? — Хенрик очевидно подтрунивал над Тарьяй, но тот почти всерьёз оскорбился.       — Ого, вау, Холм! — Его аж на сто восемьдесят градусов развернуло. И если до этого Хенрик смотрел на него в зеркало через его плечо, то теперь колкий взгляд Тарьяй сдирал с него кожу без всяких препятствий. — Так вот ты обо мне какого мнения?       Хенрик на секунду по-настоящему испугался. Испугался, что неудачной шуткой обидел человека, ради которого он должен творить невозможное. Должен делать ему лучшие комплименты, а вместо этого он, как распоследний олух, оскорбляет Тарьяй, зная, как тот не любит акцентов на своей внешности. Уж точно не вперёд его таланта!       — Чёрт возьми, прости меня, Тай. Это была ублюдская шутка, я не всерьёз! Я не думаю, что ты никто. — Хенрик, поддаваясь какому-то внутреннему порыву, взял Тарьяй за запястье, будто для того, чтобы тот не ушёл. Просто чтобы удержать. — Я на самом деле такого не думаю. Это просто невозможно, потому что я слишком тобой восхищаюсь.       — Мной? — Нахмуренные брови Тарьяй разгладились, а потом изогнулись в удивлении.       — Конечно тобой.       Тарьяй смотрел в глаза Хенрика и, кажется, был ошарашен тем, что там увидел. Столько теплоты, направленной на него из чьих либо глаз в его сторону, было только у его мамы. Его мама, которая по-настоящему гордилась и любила его, смотрела на него таким же взглядом. И любой другой на месте Тарьяй, который бы заметил такую параллель, уже уверился бы в том, что человек, стоящий напротив, питает к нему самые искренние чувства, но не Тарьяй. Не Тарьяй, который, несмотря на всю свою врождённую одарённость, на свою доброту, открытость, подскочившую популярность, никак не мог взять в толк, что его можно любить. Поэтому наполненный теплотой и восхищением взгляд Хенрика был воспринят, как мамин. Как взгляд, которым родители или наставники смотрят на своих детей, радуясь, что из них неожиданно вышел толк. Воспринял, как похвалу, которую говорят, чтобы ребёнок смог почувствовать себя значимым.       Хенрика серьёзно озадачило то, как после его фразы Тарьяй слегка скривился и отмахнулся. Очевидно, несмотря на их ничем необъяснимую связь, друг друга они совсем не понимали.       Поэтому Хенрик только нахмурился, отпустил руку Тарьяй и развернул его лицом к зеркалу.       — Давай покончим с этим. — Хенрик еле сдержал себя, чтобы не запустить пятерню в шелковистую копну на затылке Тарьяй. Но он очень сильно старался контролировать свои пальцы, когда оттягивал измазанные краской короткие кудряшки и остригал их. Ему было щемяще жаль этих безжизненных волосиков, и даже не столько потому, что они были потрясающе мягкими и красивыми, а поскольку являлись именно частичкой Тарьяй, которую он не мог просто бросить на пол. Он хотел забрать их себе, хранить, любоваться, трогать и вдыхать их запах, если бы они не были уже такими грубыми от краски и если бы химический запах не перебивал любимый аромат. Они были бесполезны и тем не менее Хенрик ужасно сожалел. В первую очередь сожалел о том, что облил Тарьяй из баллончика. Это он был виноват. И хотя сам Тарьяй абсолютно точно не парился по этому поводу и совсем не держал обиды, Хенрик мысленно изводил себя чувством вины. А ещё эта странная реакция на его признание в восхищении… Тарьяй просто сморщился, будто ему сказали что-то неприятное. Хенрик окончательно запутался, отмечая парадокс того, что чем ближе они становились, тем сильнее от друг друга отдалялись. Как-то резко прошла эта непринуждённость и лёгкость, а все ничего не значащие ранее касания и взгляды вдруг заимели особый смысл, отчего встала необходимость их контролировать и строго дозировать, чтобы не выбить друг друга и себя из колеи. Хенрик понял, что дружба прекращается ровно в тот миг, когда один допускает мысль о влюблённости в другого.       — Так то лучше! — Тарьяй смотрел в зеркало, не отводя глаз. Покрутил головой в стороны, рассматривая, что вышло. — Пока сойдёт. На днях схожу в салон. А теперь давай, лезь в душ. — И вышел из ванной комнаты.       Хенрик отложил ножницы и посмотрел на себя в зеркало. Вздохнул, сбросил с себя грязную одежду и запрыгнул под горячую воду. Он старался не заставлять Тарьяй ждать, поэтому максимально быстро вычёсывал волосы пальцами, смывая пыль и траву.       У него в груди прошёлся небольшой холодок, когда он осмотрел ванную и понял, что единственное полотенце, которое в ней было, Тарьяй унёс на своих плечах в комнату и помимо его мокрой одежды там больше не было ни клочка ткани. Он простонал в голос, пытаясь сообразить, что же ему теперь делать. Полностью обнажённому. В доме Тарьяй. Чёрт.       — Та-ай. — Он сел на бортик ванной, подтянув на уровень паха майку с пола.       — А? — отозвался он из-за стенки.       — Я не уверен, но тут, кажется, нет полотенца.       — Ох, чёрт, прости, — крикнул в ответ Тарьяй. — Я сейчас.       Хенрик всё так же остался сидеть, терпеливо ожидая кульминации этого момента.       Он услышал шаги Тарьяй за пять секунд до того, как тот зашёл в ванну. Хенрик за это время успел подумать, как же ему подойти к дверям, чтобы выхватить полотенце из рук Тарьяй, но тот сам всё упростил. Или усложнил. Это смотря с какой стороны посмотреть. Сандвик зашёл, держа свою сухую одежду и перекинутое через плечо полотенце. И сделал ещё кое-что, от чего у Хенрика чуть глаза на лоб не полезли — закрыл за собой дверь, оставшись внутри, с ним.       — Ммм… — только и смог произнести Хенрик.       — Ты плохо оттёрся, — резюрмировал Тарьяй, только положив одежду на стул и бросив короткий взгляд из-под ресниц на Хенрика. — У тебя сзади всё ещё зелёная шея. Повернись.       Хенрик подался немного вперёд к стоящему рядом Тарьяй, и стащил с его плеча полотенце, намереваясь обкрутить его вокруг своих бёдер. Он здорово смущался — на самом деле, но решил вести себя наглее, чтобы Сандвик не заметил его волнения. Он подумал, что Тарьяй сам отведёт взгляд, когда поймёт, что Хенрик на его глазах собирается сменить прижатую к паху футболку на свежее полотенце. Поэтому совершенно не тушуясь, откинул футболку в сторону, глядя на Тарьяй. Тот не только не отвёл взгляд, напротив — заметно стрельнул глазами на обнажённый торс Хенрика и снова повторил.       — Повернись.       — Звучит немного стрёмно, когда я голый, — усмехнулся Хенрик.       Тарьяй только цокнул языком, закатив глаза. Хенрик обернулся в полотенце и повернулся лицом к стенке, стоя над ванной. Сандвик подошёл к нему сзади и, наклонившись рядом с торсом Хенрика к крану, намочил свою руку. Потом, стоя так близко, что Хенрик обнажённым боком мог чувствовать тепло, исходящее от тела Тарьяй, он потянулся за флаконом с жидким мылом и прыснул себе на ладонь. Первое касание к шее Хенрика чуть не заставило его простонать. Ладонь Тарьяй была идеальной: не большой, не маленькой, не грубой, не мозолистой, не холодной и не горячей. Она была идеальной, чтобы ощущать её на своём теле. Он молча тёр кожу Хенрика на задней стороне шеи под затылком, время от времени приподнимая другой рукой его волосы, чтобы не мешали. Хенрик благодарил всех Богов и небеса, что стоял к Тарьяй спиной и тот не мог видеть закатывающихся от блаженства глаз. Он обалдело дышал и жевал свои губы, сдерживая свой стон, но Тарьяй заметил прикушенную губу, когда наклонился сбоку от него во второй раз, чтобы дотянуться до мочалки.       — Рукой не оттирается. — Как бы оправдываясь, пожал плечами Тарьяй.       Хенрик затуманено взглянул на него, пытаясь понять, что это всё значит для Тарьяй, но тот производил впечатление человека, который каждый день на протяжении восемнадцати лет из раза в раз мыл своих друзей в своей ванне своей мочалкой. Ну просто мистер Невозмутимость. Это, надо сказать, сбивало Хенрика.       Тарьяй, тем временем, тщательно натирал уже и так покрасневшую кожу. Он думал о том, как бы хотелось оставить на этой шее свой знак, хотя бы такой нелепый, как натёртость от мочалки. Он чувствовал себя дико и глупо. Он думал о том, насколько далеко он сможет зайти до того, как Хенрик скажет, что с него хватит. Тарьяй искренне не понимал, как тот ещё терпит его странное поведение. «Господи, зарваться к другу в ванну, да ещё и так отчаянно пялиться на его тело. Тарьяй, ты просто гений! Долбаный эксперт в подкатах!» — Он подумал, что Хенрик невероятно терпелив к нему, наверное, изо всех сил старался не обидеть его, хотя Тарьяй так откровенно лапал его шею, затылок и спину. Он чувствовал себя отвратительно, не желая, чтобы Хенрик подумал, что он его домогается. Тарьяй не хотел терять друга. Он просто не мог сейчас остаться без него. Но что бы он не делал для того, чтобы удержать Хенрика рядом с собой, он каждый раз уговаривал себя остановиться. Не дойти до момента, когда он не заметит, что уже переходит грань. Поэтому он тут же одёрнул себя и бросил мыльную мочалку в раковину, провёл несколько раз напоследок ладонью по шее и плечам Хенрика, как бы ополаскивая его кожу от мыла, а сам чуть ли не задыхаясь от прикосновений к желанному телу.       — Ну вот и всё! — Тарьяй нашёл в себе силы, чтобы произнести это. — С кожи отмывается гораздо лучше, чем с волос. — Он невесело улыбнулся Хенрику, когда тот повернулся.       — Спасибо, — шепнул Хенрик.       — Ты можешь надеть это. — Тарьяй опустил глаза на свои руки с одеждой, чтобы не пялиться снова на Хенрика, пока тот не одет.       Холм принял из его рук толстовку и поднёс к своему телу.       — Возможно, будет немного коротковата… — начал оправдываться Тарьяй.       — И она пахнет тобой…       — А да, и это… Прости. — Тарьяй замялся. Хенрик подумал, что тот и не понял, насколько для него это очаровательно. Тарьяй и не знал, как одуряюще действует на Хенрика его запах. Хенрик не отдавал себе отчёта в том, что делает, когда в закружившуюся от любимого аромата голову стукнула мысль: «Я больше не могу! Лучше я узнаю всё сейчас…»       Толстовка соскользнула с его рук на пол. Хенрик одним шагом убил расстояние до Тарьяй и, пройдясь ладонью по его скуле, зарылся пальцами в его волосы за ухом, а затем, прикрыв глаза, безошибочно ткнулся своими губами в тонкий тёплый изгиб чужих.       Тарьяй задохнулся от неожиданности, когда чуть влажные пухлые губы обхватили его верхнюю. Он совершенно впал в ступор, когда они же скользнули к уголку его губ, а потом перешли на нижнюю. Он практически увидел звёзды, когда язык Хенрика коснулся кончиком его рта.       Признаться, Тарьяй был настолько ошарашен, что просто не смог ответить на поцелуй. Он был словно брошен в застывающее желе, в котором так томно, лениво и так сложно пошевелиться. Он так и стоял, позволяя Хенрику обхватывать его лицо, позволяя касаться языком и губами, позволяя тому ловить его встревоженное дыхание, но сам не двигался. Тарьяй был растерян. Как только он понял, что происходит, как только до него дошло, что Хенрик сделал первый шаг — всё прекратилось. Хенрик оторвался от него и, увидев непонимающий, потерянный взгляд Тарьяй, тут же попятился назад.       — Ох, чёрт… — только и произнёс он, как на стиральной машинке завибрировал его телефон. Он кинул встревоженный взгляд на Тарьяй. Тот молча положил свои-его вещи прямо поверх телефона и, кинув короткое «Ответь», выскользнул за дверь. Хенрик застонал сквозь зубы и несколько раз стукнул себя ладонью по лбу, жмурясь не то от боли, не то от выражения лица Тарьяй, которое теперь, стало быть, будет преследовать его в ночных кошмарах. «Господи, как же я налажал…» — подумал он и поднял телефон.       — Да, Мати!       — Хенке, когда ты будешь дома? Ты нужен маме, — услышал он в трубке голос брата.       — Сегодня?       — На самом деле, нужно было ещё вчера. Но до тебя нереально дозвониться. Нафиг тебе вообще телефон?       — Слышишь, мелкий! Не выражайся!       — Фи фан, ладно, приходи уже! — Матиас бросил трубку.       — И кому я только говорю… — вздохнул Хенрик и стал одеваться. Теперь он ощущал самую настоящую подавленность из-за того, что ему придётся надеть вещи Тарьяй на себя. Теперь он знает, что Хенрик увлечён им. Теперь Хенрик даже не знал, как свести это в незначительное событие, как ему просто выйти из долбаной комнаты.       Как ему смириться с тем, что Тарьяй смотрел на него так испуганно и непонимающе. Как он станет теперь смотреть ему в глаза. Он в ужасе сглотнул накопившуюся слюну и понял, что та имеет горький привкус желчи. Его начало мутить. Он склонился над унитазом, но ничего не произошло. Тогда он бросился к раковине, жадно глотая воду прямо из-под крана, а потом долго стоял, упираясь на бортик раковины и пытаясь отдышаться. Он уже было подумал, что у него начинается паническая атака и он сейчас задохнётся или захлебнётся, но тут за стенкой он услышал голос Тарьяй:       — Хенрик, с тобой всё в порядке?       — Д-да! Да… — Он тут же — моментально — смог прийти в себя. Тахикардия немного стала отступать. Помутнение перед глазами рассеялось. Он снова чувствовал своё тело. — Мне нужно идти. Матиас позвонил, что мама ждёт.       С этими словами он вышел из ванной, надеясь, что ему не представится возможности смотреть Тарьяй в глаза. Так и вышло. Тот только бросил: «Да, всего хорошего! Я сам постираю твою одежду», и, смотря куда-то в сторону, проскользнул в ванну мимо Хенрика. Холм был в полном раздрае. Он спускался по лестнице, когда ещё раз услышал голос, который резал его теперь прямо по сердцу:       — Трим! Открой, пожалуйста, Хенрику дверь.       — Сам открой! — отозвался младший брат, не отрываясь от ожесточённого боя на приставке.       — Я мою пол в ванной! Сейчас мама придёт, а тут полно воды! — снова крикнул Тарьяй.       — Ну так нечего было вдвоём в ней плескаться!       — Трим!!!       — Тарьяй!       — Не нужно меня провожать, — встряхнул Хенрик. — Я знаю, где тут выход.       — Сразу б так. — Ухмыльнулся Сандвик-младший, повернувшись к Хенрику. — И толстовку потом верни! Брат её мне обещал.       Холм только невесело улыбнулся и кивнул, закрывая за собой дверь. Он чувствовал раздирающий плоть холод внутри себя, когда непонимающе вышагивал прямо по проезжей части в сторону дома.       В это же время, на втором этаже дома позади него, Тарьяй обхватил голову руками и сполз по стенке, оседая прямо в холодные лужицы ванной.