Безумная любовь

Каждый человек, появляющийся в нашей жизни — учитель! Кто-то учит нас быть сильнее, кто-то — мудрее, кто-то учит прощать, кто-то — быть счастливым и радоваться каждому дню. Кто-то вовсе нас не учит — просто ломает нас, но и от этого мы получаем опыт. Знакомство с импровизацией приносило огромнейший опыт, закаляло характер, тренировало реакцию, чувство юмора и быстроту мышления. Знакомство с Арсением Поповым приносило непонятное чувство тревоги, практически с первого дня их знакомства и работы над проектом. Арсений Попов и Сергей Матвиенко приехали из Питера, а Антон вместе со своим лучшим другом Димкой Позовым прибыли на верхних полках поезда Воронеж-Москва, чтобы немедленно приступить к знакомству со своими будущими коллегами и с последующей работой над новым для них всех шоу "Импровизация". Арсений был странным, даже более чем странным. Его юмор, как и он сам, был не похож ни на чей другой, и это напрягало. А эти его вечные подколы - они бесили, впрочем, как и сам обладатель пронзительных голубых глаз, вероятно, считавший себя лучше всех. Актеришка чертов, вроде, улыбается, а в это время в его голове может твориться все что угодно. И как можно работать в такой обстановке? На очередной планерке, где они все вместе активно продумывали каждую мелочь касательно нового шоу, хороший друг и по совместительству креативный продюсер Стас Шеминов внезапно заявил: — Шаст, надо активнее работать, больше взаимодействия с партнером, ты должен чувствовать несказанное им слово или взгляд. Ну вот, допустим, Арсений, я не вижу между вами взаимодействия. Нас закроют нахрен уже с первых секунд с такой подготовкой. Ты понимаешь? — Нихрена, — Шастун затянулся сизым дымом и обвел взглядом присутствующих. Арсений, глядя на него, улыбался, и Антону стало не по себе. Какого черта этот питерец так себя ведет? — Так порепетируем, Шаст, ты девушка… — Шеминов порылся в своих записях. — А Арсений… — Почему это я девушка? — искренне возмутился Шастун и перевел взгляд на Позова, видимо, ища в товарище поддержки. Позов, в отличии от Шастуна, со своим новым партнёром по сцене Сережей Матвиенко мгновенно обрёл гармонию и весьма неплохо общался вот уже на протяжении нескольких месяцев. — Шаст, не отвлекайся, — махнул рукой Стас, а Арсений улыбнулся ещё шире. — Привыкай. Шастун не хотел привыкать ни к тому, что он девушка, ни к этой самодовольной роже напротив. Несколько дней прошли довольно напряжённо, особенно напряжение чувствовалось между двумя актерами - Шастуном и Поповым, и Шеминова это злило. Арсений Попов в свои почти тридцать успел многое повидать, многим чем заняться, жениться, завести ребенка и подать документы на развод. Он любил, его любили, но вот то, что он чувствовал в данный период своей жизни, нельзя было сравнить, пожалуй, ни с чем. Он желал мужчину. Странные у него, конечно, желания, но что поделать. И в театре, и на сцене, и в жизни он всегда добивался чего хотел вопреки всему. Да и жены он добился, отбив ее у кавалера. Это потом уже ему постыло все, а поначалу он горел, словно свеча, и, видимо, перегорел. Шастун ему понравился почти сразу. Такой высокий, такой нелепый, такой смешной, с такими нереальными глазами. А от его рук невозможно было оторваться. Чего только стоили его браслеты и кольца, обвивавшие его запястья и пальцы. Иногда Арсению хотелось взять огромный магнит и примагнитить зеленоглазого воронежца к себе. Но, кажется, юноша не так-то прост, и придется потрудиться, чтоб он стал его. Антону он не нравился - это чувствовалось: Шастун был слишком эмоционален, и в такие моменты наблюдать за ним было особенно приятно. Конечно, Шеминов прав, нужно больше контакта, терять шанс, а также место под солнцем на большом телевидении Попов был не настроен. — Поз, ты меня довезешь? Блять, почти час ночи, зарепетировались совсем, — Антон устало потянулся и повел затекшей шеей. Буквально несколько минут назад они покинули офис и теперь стояли на крыльце огромного здания. — Извини, братан, Катюха приезжает буквально на ночь и полтора дня, — Дима на секунду отвлекся от мобильного. — Щас с поезда поеду встречать. Антон согласно кивнул, ведь, в отличии от него, холостого и ветреного, Поз был женат. Только вот что теперь делать, ведь метро закрыто. — Поехали, тебя довезу, — внезапно раздается меланхоличное, и Антон устало оборачивается. Арсений стоит рядом с серебристой Субару, прокручивая ключи на пальце. Надо же, Попов сегодня даже и не бесил. Антон мнется, затягиваясь дымом, медлит, думает. — Поехали, чё ты? — Арсений делает приглашающий жест и садится за руль. — Езжай-езжай, — подталкивает его Позов и вновь отвлекается на телефонный разговор. В машине приятно пахнет апельсином и корицей, тихо звучит музыка, да и водит Попов нормально. Антон устало откинул голову на подголовник и прикрыл глаза. Арсений оглядывался то на него, то на дорогу, словно хотел что-то сказать, но не решался. Такое внимание к собственной персоне подбешивало, но усталость была сильнее. Кажется, они свернули не туда. Антон закрутил головой, в надежде понять, где они. — Так, короче, — хрипло произнес Попов и скосил глаза на своего пассажира. Машина завернула в переулок, не доезжая до двора дома, где жил Антон, и остановилась перед глухой стеной. — Какого хрена? — Антон нахмурился, а затем попытался открыть дверь, но она не поддалась. — Шаст, — Арсений медленно обернулся, и Антон почувствовал, как чужая рука скользнула по его бедру, а затем мужчина резко притянул его к себе, сминая чужие губы в напористом и страстном поцелуе. Сказать, что Антон охренел, - ничего не сказать, а уже в следующую секунду он, что есть силы, отталкивал Арсения в сторону, залепляя ему пощечину. — Урод, открой дверь, — Антон, тяжело дыша, дернул за ручку. — Че ты целку из себя строишь? Ты мне нравишься. Тем более Стас сказал нам с тобой установить контакт, — Арсений, смеясь, одной рукой отбивался от разъяренного воронежца, который лупил, не глядя, а второй вынимал ремень из шлеек своих джинс. И вот, когда Антон весьма ощутимо врезал ему в подбородок, смеяться Арсению расхотелось, и он наотмашь врезал парню кулаком в живот, а после нажал на какую-то кнопку, и сиденья уехали назад, образуя подобие спального места. Антон, не ожидавший подобного, опрокинулся назад, а в следующую секунду на него навалилось тяжелое тело, подминая его под себя. — Пусти! — Антон брыкнулся и закричал, когда его руки начали выкручивать и затягивать кожаным ремнем, кажется, несколько браслетов рвутся, рассыпаясь по салону автомобиля. В шею впиваются острые зубы, и Шастун стонет от боли, пытаясь вырваться. — Долбаный идиот, пусти, пусти!  — Не хочешь по-хорошему - будет по-моему, — шипит Арсений и грубо стаскивает с него футболку, дергает ремень чужих штанов, скользит губами по упругому животу, вгрызается в него зубами, и ему, кажется, плевать, что он делает больно. Грубые руки сжимают ягодицы, острые зубы захватывают бусинки сосков, и Антон кричит, выгибается, когда чужие пальцы скользят по его члену. Как же это больно, унизительно и страшно. — Пусти, Арс, пожалуйста, не надо, — Антон сжимает зубы, и его всего трясет.  — Я не хочу! Попов, сука! — Шастун вскрикивает, когда его резко переворачивают на живот, и он, утыкаясь лбом в обивку сиденья, тяжело дышит, все еще не веря, что это происходит с ним. — Я тебя хочу, очень хочу, тебе понравится, — Арсений тяжело дышит, хаотично целуя напряженную спину и ладонями лаская ягодицы, живот и выпирающие тазобедренные кости. Антон дрожит и снова вскрикивает, когда чужие руки раздвигают его ягодицы и промежности касается горячий и мокрый язык. — Не надо! — Антон кричит и выгибается, но грубая рука давит ему на поясницу, предотвращая любые движения, и в девственное колечко тугих мышц входят язык и один палец. — Сука, сука, — Антон всхлипывает и вздрагивает каждый раз, когда чужой палец с каждым разом входит глубже, а язык лижет, проскальзывает внутрь, затем переключается на яйца и член, и Шастун рычит, когда в него проскальзывает второй палец. — Какой ты сладкий малыш, мой, только мой, — жарко шепчет Попов и на миг отстраняется, а затем Антон дергается от ощущений чего-то холодного в заднем проходе. Шастун собственным задом чувствует чужой член и вновь пытается вырваться, но все его попытки результата не приносят. Тем более, что горячая головка уже тычется в задний проход, а в следующий момент Арсений резко толкается вперед, и Антон давится собственным криком, дергается, беззвучно открывая рот, и бьет связанными руками по обшивке сиденья. Арсений замирает, сжимая в объятьях дрожащее тело. Он ведь не последняя скотина, понимает, что больно, но что поделаешь. Антон всхлипывает, когда партнер толкается вновь, и его зад словно раскаленным прутом пронзает, еще раз и еще раз. Арсений тяжело дышит, сжимая дрожащие бедра, стонет, шепчет: — Мать твою, какой ты узкий, — и резко толкается вперед, увеличивая скорость движения. Антон скулит, до боли сжимая кулаки, ему так жарко и холодно одновременно, жар скапливается внизу живота, и ему кажется, что еще один толчок - и он умрет или потеряет сознание. Но ни то, ни другое не происходит, вместо этого хочется кончить, хочется кричать. — Какой же ты жаркий, течешь, как сучка, — мужчина выдыхает, а затем обхватывает рукой сочащийся член партнера, и несколько раз проводит по нему рукой. Антон выгибается, вскрикивает, и Арсений толкается резче, хватает его за волосы, оттягивает назад, снова толкается, шепча: — Ну же, кричи, кричи, хочу слышать, как ты кричишь, когда кончаешь. Тебе же нравится. Антону не нравится, но крики сами вырываются из его горла, зад горит огнем, и кажется, что Попов, сука, все там порвал до крови. Шастун скулит, когда движения становятся резче, размашистей, глубже. Арсений толкается вновь, и Антону кажется, что он умирает, изгибаясь в пояснице, кончает, впервые кончает без рук. Слезы непроизвольно катятся по щекам, и он, выдыхая, прикрывает глаза. Вздрагивая оттого, что Арсений толкается вновь, а затем стонет, кончая ему на спину. Становится так тихо, что по телу бегут мурашки, и Антон, все еще вздрагивая, ощущает, как горит огнем зад, как саднят запястья, как болят укусы и все тело. Арсений тяжело дышит, отстраняется, ослабляет узел ремня, перебирается наперед, поправляя свое сиденье и утыкаясь лбом в руль шепчет: — Черт. - Дверцы машины клацают, открываясь. Как он выбирается из машины, он не помнит, ноги дрожат и почти не держат, и Антон, пошатываясь, хватается за стену ближайшего дома. — Тебе помочь? — раздается совсем рядом, и Антон вздрагивает. — Уйди, не прикасайся ко мне. — Все-все, не ори, не трогаю я тебя. — Пошел к черту, ненавижу тебя, ублюдок, — Антон, все еще пошатываясь, идет в соседний двор, каким-то чудом добирается до подъезда, все еще ощущая на себе взгляд своего мучителя. Хочется сдохнуть, но почему-то силы есть, чтоб дойти до дома, и, открыв двери, сползти вниз по стенке собственной квартиры. Темной квартиры, пустой и холодной. Дрожащими руками закуривает, в несколько затяжек до самого фильтра, а затем поднимается, и его мутит. До спальни он не добирается - вырубается прямо в зале на диване. И кажется, что эта ночь - самая длинная и ужасная ночь в его жизни.