Огонь и Лёд "Пламя во тьме" часть вторая

На дворе стояла третья декада марта. Весна во всю заявляла свои права на вечно зеленую и благоухающую Сербию. Сегодня утром, грузовой самолет со всей моей экипировкой, сел на аэродроме «Константин Великий Ниш». Успешно пройдя досмотр, я не теряя времени, прыгнула в черный внедорожник марки «Dodge» и, включив навигатор, настроила его на поселок Мироч, который являлся одним из тех самых богом забытых мест. Горный аул располагался в горной местности, почти на самой границе с Румынией. Мой путь лежал на северо-восток, где по бездорожью и ухабинам, мне предстоит проехать почти треть страны. Надеясь, что мне повезет и я успею добраться до Мироча к концу дня, я выжала педаль газа и понеслась по кочковатым дорогам небольшого городка. Время от времени сверяясь с направлением навигатора, я неслась по залитым зеленью просторам Сербии. Мимо меня проносились небольшие города, поселки и маленькие деревеньки со своей размеренной, пропитанной молоком и навозом жизнью, от которой веяло покоем и уютом. Я любовалась быстро мелькающими картинками калейдоскопа жизни, в которой не было злобы, ненависти, боли, страданий и моря крови. Эти люди жили под мирным голубым небом и не ведали, что с приходом ночи, оно становится покровителем самого большого зла, и, моя забота заключалась в том, чтобы они никогда этого не узнали. Уже смеркалось, когда я въехала в небольшую деревушку Мироч. Еще с дороги, петляющей сквозь лесополосу, мне было хорошо видно, что поселение совсем небольшое, тридцать-сорок домов от силы; тихое, унылое местечко у подножья горы, отрезанное от мира сотнями километров бездорожья. Дома были небольшими, сложенными из природного камня, соломы и глины. На первый взгляд мне показалось, что я попала в средневековье, где все лачуги и домишки были построены на такой же лад. Первым, что резко бросилось в глаза — это окна, они были наглухо закрыты ставнями, видимо с приходом темноты, деревня замирала в ожидании ужаса. Что неудивительно, учитывая ту свору, которая поселилась вблизи села. На узких мощеных булыжником улицах не было ни души, даже собаки попрятались в своих углах, не желая быть замеченными. Я проехала несколько домов, выбирая где бы остановиться на ночлег. Но все дома выглядели мрачно и негостеприимно. Но разве для путника ищущего ночлег это имело весомое значение? Наконец мое внимание привлек двухэтажный домик, фасад которого местами обвалился, и оттуда торчали веточки соломы и прогнившая местам обрешетка дранки. Хоть окна были плотно закрыты, но из трубы тонкой струйкой поднимался дым, будто бы приглашая постучать и войти. «Ну, что же, испытаем удачу». Я почти вплотную прижалась к старому деревянному забору, чтобы хоть немного оставить места на, и без того, узкой дороге. Выйдя из машины, я подошла к окрашенной в синюю краску двери, за которой отчетливо слышались шум и возня, и, занеся руку, громко постучала. Шум стих. Повисла мертвая тишина, перетекающая из секунд в минуты. Я повторила попытку достучаться, и, лишь с третьей попытки мне наконец открыли дверь. На пороге стоял еще достаточно молодой, но уже почти полностью поседевший мужчина. Он. А это был типичный суровый серб, прищурив глаза, недоверчиво смотрел на меня, отчего вокруг глаз образовалась мелкая сетка морщин.  — Dobro veče, gospodine! Gde mogu da, ostanem preko noći? (серб.) (Добрый вечер, господин! Где я могу остановиться на ночлег?) Мужчина сердито на меня посмотрел и, махнув рукой, приказал убираться отсюда. — Vratite se odakle si došao, žene! Napolju nisu dobrodošli! Odlazi! (Возвращайся туда, откуда пришла, женщина! Чужакам здесь не рады! Пошла прочь!) — Slušaj, da se ovde, vozio sam nekoliko stotina kilometara! Već je noć u dvorištu, gde bih otišao? Ja sam umorni, gladni i za narednih stotinu kilometara, nema han! Molim vas nemojte me vozi, ja ću vam platiti dobro! (Послушайте, чтобы добраться сюда, я проехала не одну сотню километров! Уже ночь на дворе, куда я пойду? Я устала и хочу есть, а на ближайшие сто километров, здесь нет ни одного постоялого двора. Прошу вас, не гоните меня, я хорошо заплачу вам!) Человек был непреклонен и махал мне руками, чтобы я шла прочь, но тут за его спиной появилась женщина, она недовольно посмотрела на меня, но после нескольких секунд раздумья, сказала мужу: — Goran, рusti nju, ili nestati u noći! (Горан, пусти ее, а иначе, сгинет в ночи.) Мужчина по имени Горан посторонился и недоверчиво глядя на меня, пропустил в дом. Я увидела, как за спину, он старательно прячет двуствольное ружье. Сообразив, что это мера предосторожности, я мягко сказала: — Nisam te povredim! (Я не причиню вам зла.) — Naravno da ne, ali u svakom slučaju, ja ti pucati u glavu! (Конечно нет, а иначе, я прострелю тебе голову!)- прорычал негостеприимный хозяин. — To ne bi bilo potrebno! (В этом не будет необходимости.) — ответила я. Хозяйка поставила еще одну тарелку на стол, жестом предлагая мне помыть руки и садиться ужинать. Я заметила, что на столе уже стояли четыре тарелки, значит, в доме есть еще жильцы, возможно, это дети. Поливая мне на руки из эмалированного ковша, женщина негромко позвала кого-то по имени; на втором этаже послышалась суета и вскоре на лестнице появились двое подростков. Увидев меня, они удивленно переглянулись и о чем-то шепчась, спустились и, подойдя к столу, уселись на свои места. — Ko je to? (Кто это?) — спросил парнишка лет восемнадцати, с темными каштановыми волосами и цвета горького шоколада глазами. Он чем–то напомнил мне Алека, но не желая видеть в нем своего бывшего мужа, я выкинула эту болезненную мысль из головы. — Ne znam i ne želim tvoju majku da joj dozvoliti! (Я не знаю и знать не хочу, твоя мать пустила ее!) — ответил недовольный моим присутствием Горан, он был настолько зол, что даже не скрывал своей неприязни. — Žao mi je, ne mogu da zamislim! Moje ime je Pandora. (Простите, я не представилась. Мое имя: Пандора.) — Ne zanima me! Još uvek nisu dobrodošle ovde. Provedite noć ovde, a izlazi ujutro. (Плевать! Тебе все равно здесь не рады. Ночь проведешь здесь, а утром проваливай.) — отправляя в рот ложку с дымящимся жаркое, проворчал Горан.  — А меня зовут Радмила, а это мой брат Братислав. Моя мама — Малфрида и отец — Горан. — не обращая внимания на недружелюбность отца, приятным бархатным голоском ответила девушка. Она сидела напротив брата, повернув голову ко мне и устремив на меня взгляд огромных, влажных карих глаз, обрамленных густыми темными ресницами. Легким движением руки, она отправила за спину туго заплетенную косу каштановых волос. — Очень красивые имена. — улыбаясь, сказала я, отключая переводчик Google, мне до жути надоело ломать язык о тяжелое сербское наречие, которое ко всему прочему, было смешано с румынским и болгарским. — Ты знаешь английский? — Немного. Я учила его в школе и по журналам «Ешко», а сейчас с появлением интернета, это вообще не представляет труда. Кстати, я знаю кто ты. — хлопая ресницами, сказала девушка. — Правда, откуда? — удивленно спросила я. — В одном из старых журналов «Ешко», была фотография, где ты стояла рядом с королевой, кажется, это были скачки. Я долго зубрила ту страницу, поэтому хорошо запомнила твое лицо. — Возможно. В прошлом мне часто приходилось присутствовать на подобных мероприятиях. Но кажется, это было целую вечность назад. — отмахнулась я. — Кстати, у тебя очень хороший английский, и это чудо, что ты его знаешь, потому что сербский невыносимо тяжелый, он даже сложнее русского. Мне стоило огромных усилий просто прочитать переведенный текст с экрана. — тяжело вздыхая, сказала я. — Вы с братом погодки? — Нет, двойняшки. Я улыбнулась, вспомнив Алека и его сестру. — Мой муж и его сестра — тоже двойняшки. Та еще парочка. — закатив глаза, сказала я. Девушка засмеялась, но ее звонкий смех прервал недовольный отец, который по видимому напомнил, что стоит вести себя тише, а затем поинтересовался, о чем идет речь. Девушка быстро пересказала ему суть разговора. Мужчина удивленно на меня посмотрел и что-то проворчал себе под нос. — И так, Радмила, почему у вас не любят чужаков? — как бы невзначай спросила я. Я заметила как в карих глазах мелькнул страх. Она повернулась к матери и шепотом что-то сказала. Женщина изучающе на меня посмотрела, а затем монотонно заговорила: — Несколько лет назад, чужак принес сюда великое зло, которое заставляет людей покидать свои дома и бежать отсюда, куда глаза глядят. — Поэтому вы закрываете ставни и сидите тихо, как мыши? — спросила я. Девушка быстро перевела мой вопрос, на который женщина утвердительно кивнула. — Вы знаете, что за зло принес к вам чужак? — Вурколаки! — брызжа слюной, выдавил Горан. — Оборотни? — уточнила я, догадавшись, что в сербском фольклоре они именуются вурколаками. — Но вы же должны понимать, что ставни их не остановят и ваш покой лишь вопрос времени. — Понимаем, но что нам остается делать — мы бессильны против них. — разведя руками, ответил Горан. — Почему мой ответ не вызывает у тебя удивления, все же не о медведях говорю? — Чудовищ, я и до оборотней встречала, так что меня эти не удивишь. — пояснила я. — Вы слышите их только в полнолуние или в другие дни месяца тоже? — Нет, только в полнолуние. — ответила женщина. — Значит ваше зло еще достаточно молодое. — облегченно выдохнула я. — Что это значит? — спросил Братислав. — Это значит, что вашей шайке где-то до сотни лет, потому  что с возрастом, они овладевают умением обращаться независимо от фазы луны. — пояснила я. — Откуда ты знаешь? И что значит: до сотни лет? Сколько они живут? — поинтересовался Горан. Я обратила внимание, что тон его стал более дружелюбным, а в глазах вместо злобы, зажегся интерес. — Я многое знаю о них. Оборотни, или как вы их называете, вурколаки, живут сотни лет, и, ваша стая, на фоне даже одного двухсот-трехсотлетнего оборотня, просто детский лепет. Поверьте, с ней не сложно будет расправиться. — пояснила я. — Вы знаете, где они обитают, где их логово? — Да, они живут на холме в старом замке. — ответила Радмила. — Мне нужно, чтобы кто-то показал мне дорогу. Повисла тишина. Все испуганно смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Наконец, молчание прервал хозяин дома. — Не суйся туда, сгинешь, как и все остальные. — Остальные? — переспросила я. — Сколько людей погибло? — Много, уже и не вспомнишь. — перекрестившись, ответил Горан. — Первое время мы пытались дать отпор, но все было бесполезно: люди гибли от острых когтей и зубов, к тому же после нашего сопротивления, они обрушивали на деревню весь свой гнев, и тогда, гибло в два, в три раза больше людей! Не желая больше таких массовых смертей, мы сдались и просто прячемся по своим домам, как крысы в норах! — Из тех, кто погиб, много тел вы не нашли? — Где-то четвертую часть, остальные были растерзаны так, что вовек не соберешь. — Сколько человек погибло, постарайтесь вспомнить? — немного надавив на хозяина, спросила я. — Около сорока или пятидесяти… — Значит, стая состоит из пятнадцати-двадцати особей. — прикинув в уме, сказала я. — Вполне терпимо. — Ты, верно, бредишь? — недоверчиво спросил Горан. — Нет, они молоды, не организованы, у них сильно обострено стадное чувство; справиться с ними будет достаточно просто, главное быть хитрее. Я натыкалась на такого размера стаи, в которых были достаточно древние оборотни — вот с ними возни было намного больше. — Так что же, это не первые вурколаки, о которых ты слышала? — спросил Братислав. — Я охочусь на них уже больше пяти лет, и, вполне успешно. Они выбирают такие тихие, отрезанные от мира места, где можно безнаказанно бесчинствовать и никто об этом даже не узнает. Собственно говоря, я за этим сюда и пожаловала, преодолев не одну тысячу километров, чтобы до конца полнолуния избавить вас от этой нечисти. — Как ты собираешься это сделать? — удивленно спросил Горан. — Люди не захотят с тобой пойти — они побоятся гнева! Нас запросто могут перебить из-за тебя, в случае твоего провала! — Не перебьют. Вы давно под присмотром, и, они знают каждого из вас по запаху, а я — чужак, и угрозу они примут извне. К тому же, я работаю одна и присутствие других людей, заметно осложнит мне жизнь. Единственное, что мне необходимо — это чтобы завтра, за несколько часов до заката, меня отвели к тому месту, где они кучкуются. Вы сможете мне помочь? Горан молчал, лихорадочно соображая как поступить: ему явно не хотелось подвергать всех опасности, но и терпеть бесчинства этих тварей он уже не мог. Поле долгих раздумий, он, наконец, заговорил: — Я не знаю кто ты и зачем тебе это нужно, но я устал бояться за свою семью; поэтому завтра на закате, я отвезу тебя куда нужно. Но учти, что жизнь моих детей и всех жителей деревни будет зависеть от тебя, так что, не подведи! — Вы смелый человек. — с уважением сказала я. — Не переживайте, для меня это не первая стая, и я знаю, что делать. Ваши дети и сограждане — в полной безопасности. Под пристальные взгляды Горана, я с удовольствием доела уже остывшее жаркое и, запив все это чаем из трав, устало откинулась на спинку стула. Повернувшись к Радмиле, я попросила ее, чтобы он перевела матери мои слова: — Передай маме, что такого вкусного жаркое, не умеет готовить даже самый лучший шеф-повар во всей Англии. Это было очень вкусно! У нее золотые руки! Девушка тут же поспешила выполнить мою просьбу, повернувшись к матери, она быстро затараторила на своем родном языке; женщина польщенная моей похвалой, довольно заулыбалась; затем, она что-то сказала дочери, и та, послушно кивнув, встала и повернулась ко мне. — Пойдем, я покажу тебе комнату, где ты будешь спать. — Это очень кстати. — ощущая усталость в сытом теле и ломоту в костях, выдохнула я, предвкушая долгожданный и необходимый отдых. Еще раз поблагодарив за ужин и гостеприимство, пожелала всем спокойной ночи и, развернувшись, пошла к каменной лестнице, вслед за грациозной, как лань девушкой. Мы поднялись на второй этаж, где вдоль узкого коридора с дощатыми полами, располагалось четыре комнаты. Подойдя к самой дальней двери, девушка повернула ручку и с легким скрипом открыла дверь. — Это моя комната. — пропуская меня вперед, сказала Радмила. — Не царские хоромы, но все же… Так что располагайся. Я послушно вошла в небольшую комнатку с выбеленными известью стенами и маленькими деревянными окошками. На одной из стен, где стояла слегка продавленная с металлической сеткой кровать, висел расписной ковер, а на окрашенном масляной краской полу, лежала узкая тканная половица. За прошедшие годы я привыкла к такой бедной обстановке. В начале, это доставляло мне дискомфорт, но после снежных холодных ночей проведенных под открытым небом, я поняла, что это лучше, чем ночевать в лесу. — Здорово! — воодушевленно сказала я, снимая куртку и попутно разглядывая тряпичных кукол, аккуратно усаженных на книжную полку. — А где будешь спать ты? — Я лягу в комнате брата, там есть раскладное кресло… — немного сдавленно ответила девушка. Я тут же обернулась, не понимая, чем вызвано ее замешательство. Радмила стояла в дверном проеме и широко распахнув глаза, смотрела в область моей груди. Проследив траекторию ее взгляда, я поняла, что она смотрит на мое оружие. — Боишься? — спросила я, снимая кобуру с плеч и бросая ее на кровать. Боевая амуниция давно стала частью меня, а я слишком отдалилась от людей, чтобы помнить о том, как они реагируют на подобное. — Нет, — ответила девушка. — Просто оно не вяжется с твоей красотой и статусом. Странно видеть такую как ты, в подобному нашем месте, да еще и в таком виде. — Я уже привыкла к такому образу жизни. — разводя руки в стороны и показывая военную форму, ответила я. — Да так, что уже и не помню, как выглядела в роскошном платье или брэндовом костюме. А статус — не так уж и важен, если ты не можешь найти себя, пусть и окружен роскошью и возможностями. Я села на кровать и принялась расстегивать сапоги; сняв их, вытянула ноги и блаженно прикрыла глаза. — А ты нашла себя? — спросила Радмила. — Да, нашла. Но мое общество отказывалось принимать меня такой, какой я была: оно вычеркнуло меня из своей ячейки, а мне не оставалось ничего другого, как заняться тем, что я считала правильным и необходимым. — Убивать варколаков? — Да, помогать тем, кто не в силах справиться с ними самостоятельно. Хоть убийство и не является благим делом, но все же жизни невинных гораздо ценнее алчной, залитой кровью  жизни монстра… — А что же до тебя? Разве после стольких убийств, ты сама не стала монстром? Усталость давила все сильнее и я прикрыла покрасневшие глаза, шумно выдыхая. — Я много раз думала над этим, но до сих пор не нашла ответа на этот вопрос. — Наши поступки определяют нас… — мудро подметила юная сербка. — Ты считаешь меня чудовищем? — приоткрыв один глаз, с любопытством спросила я. — Какая ирония, биться не на жизнь, а на смерть с монстрами, за жизни тех, кто причислил тебя к гильдии мерзких тварей. — Нет, я вовсе не это хотела сказать, — поспешила оправдаться Радмила, — Просто хочу знать, не становится ли легче с каждым разом спускать курок? — Нет. — сухо бросила я, — Так же сложно, как и в первый раз, ведь каждый раз убивая монстра, я помню, что за жутким оскалом клыков, всегда скрывается человеческое лицо. — Что движет тобой? Почему ты это делаешь? Зачем оставила комфортные апартаменты и отправилась в забытые богом места, месить грязь и ночевать в деревенских хижинах? — присаживаясь рядом со мной, спросила девушка. — Я же говорю, что нашла себя в этом деле. — повторилась я. — Я поняла. Но ведь дело не только в этом. — Проницательная, — ухмыльнулась я. — Когда-то, у меня было все, о чем мечтает любая девушка: шикарный замок и прекрасный принц, которого я любила до беспамятства… Но эти чудовища обратили мое счастье в пепел, бросив меня на обугленные камни, корчится в муках. Я не могу вернуть прошлого, но и в настоящем для меня нет места; единственное, что мне остается, так это мстить за свою утрату, наказывая их смертью и болью. — Они убили твоего любимого? — обратив на меня взор переполненных болью и состраданием шоколадных глаз. — Нет, слава богу, он жив. Но обстоятельства сложились так, что мы больше не можем быть вместе.— пряча под подушку пистолеты, ответила я. — Но это долгая история, а я устала и хочу спать. — Да, конечно. — вскакивая с кровати, сказала девушка. — Только подожди минуту, я забыла еще кое-что. Радмила пулей выскочила из комнаты и, убежав вниз, вернулась через несколько минут со старым оцинкованным ведром в руке. — Что это? — округлив глаза, спросила я. — Это если вдруг тебе приспичит по нужде. — пояснила Радмила, ставя ведро в углу комнаты. — Туалет у нас на улице. В полнолуние мы не выходим ночью из дома, а пользуемся этим. — Ааа, понятно, — промямлила я, вспоминая свое первое знакомство с сельским туалетом. Это была холодная русская зима в Алтайском крае. Маленькая деревянная кабинка находилась в самом дальнем закутке заметенного снегом двора, через который пришлось добираться утопая по колено в снегу. Но как выяснилось, это еще не самое страшное с чем мне пришлось столкнуться. В крохотной кабинке, чуть больше чем метр на метр, нужду приходилось справлять сидя на корточках, борясь со страхом не только отморозить себе все, что жизненно важно, но и провалиться в выгребную яму, из которой пахло таким русским духом, что слезились глаза. Я прекрасно помню, как борясь с рвотными позывами и покачиваясь на нетвердых ногах, расхаживала взад-вперед по заснеженному двору и хватала ртом кристально чистый морозный воздух Алтая, а хозяева глядя через запотевшее от дыхания стекло, дружно посмеивались над моим зеленоватым лицом. С тех пор, я дала себе слово, что в такого рода туалеты — я больше ни ногой, и, пусть у меня польется из ушей, но еще одной такой пытки моя психика просто не выдержит. Я не стала раздеваться и легла поверх одеял, сладко вытянувшись во весь рост. Закрыв глаза, я с наслаждением подумала о том, что когда здесь закончу, то наконец-то вернусь домой. Меня не было в Англии уже три месяца и я безумно соскучилась за Вильгельмом и бабушкой, которые часто мне звонили и спрашивали, когда же я наконец вернусь. К тому же, я хотела увидеть маму, которая обещала приехать сразу, как я вернусь домой. Она боялась оставлять Уильяма одного, поэтому наши встречи были редки и кратковременны, но мы часто созванивались и разлука ощущалась не так остро. Я уже проваливалась в сон, как где-то далеко раздался протяжный волчий вой, которому вторили десятка полтора таких же завываний. Я широко распахнула глаза: мои инстинкты иногда работали против меня, что мешало спокойно расслабится и уснуть, потому что я понимала: звери сюда не придут, а мне нужно всего лишь подождать до завтра, чтобы здешние жители больше никогда не слышали этих леденящих кровь звуков. Эта волчья вакханалия продолжалась почти до самого утра, не давая спокойно спать не только мне, но и всем остальным обитателям деревни. Наконец, когда луна стала таять, а на смену ей блеклые лучи рассвета стали рассеивать тьму, все стихло и на много миль вокруг образовалась мертвая тишина. Я с облегчением вздохнула и провалилась в глубокий сон, который продлился почти до самого обеда.